Текст книги "Одно другого интересней"

Автор книги: Ежи Брошкевич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 11 страниц)

И тут Ика сболтнула глупость. Большую глупость. Конечно, и то правда – все трое были измучены, изнервничались, сама она едва справлялась со слезами, а голос Яка звучал очень насмешливо. И все-таки она не должна была говорить того, что сказала.

А сказала она вот что:

– Может быть, вы еще и не старый. Но уж наверно устарелый.

И сразу же ей стало очень-очень неприятно. Она почувствовала, что краснеет как вареный рак. Тем более, что Горошек прямо зашипел от злости и сделал то, что позволял себе крайне редко: ущипнул ее за руку.

– Безобразие! – прошипел он. – Тебя действительней надо в детский сад отправить!

А хуже всего было то, что Як замолчал. Летел очень тихо. Перестал смеяться, подпевать мотором, резвиться на лету. Просто молчал.

И тут уже ничего нельзя было поделать: Ика наперекор всем своим правилам в третий раз разразилась слезами.

– Я не нарочно, – всхлипнула она. – Прошу-у прощения!

Но Горошек был неумолим:

– Ага, просишь прощения? Поздновато! Надо было сперва подумать!

В ответ Ика заревела во весь голос. Ну совсем как малыш из детского сада.

– Я-а-а не-е-е на-рочно-о-о!

– Всегда надо сначала подумать… – продолжал пилить ее Горошек и пилил бы, наверно, долго, если бы не Як.

– Минутку, товарищ Горошек, – перебил он его на удивление веселым голосом. – Первая заповедь: не изводи ближнего своего!

Горошек замолчал. А Як продолжал:

– А во-вторых, товарищ Ика, я вовсе не обиделся.

– Нет? – всхлипнула Ика.

– Нет.

– Правда?

– Правда!

Ика с шумом вытерла нос и посмотрела на Горошка не слишком ласково.

– И все-таки, – сказала она уже более спокойным голосом, – еще раз прошу извинения.

– Ну и отлично, – засмеялся Як. – Не скажу, чтобы это было очень приятно, но… вопрос исчерпали. А теперь, если хотите, можем немножко заняться акробатикой. Развлечемся?

– Ой, пожалуйста! – закричал Горошек.

– Привязались к креслам?

– Да.

– Ну… тогда внимание!

Потом, много позже, Горошек признался Ике, что если бы он заранее продумал, что значит «развлечься акробатикой», то никогда бы не сказал: «Ой, пожалуйста». Потому что Як вдруг словно обезумел.

Он начал вести себя, как пьяная ласточка. Как ласточка, в голове у которой все смешалось: где земля, где небо, где верх, где низ. И продолжалось это добрых несколько минут. Добрых? Гм-гм!

Перед каждой акробатической фигурой Як сообщал ее название: это «свечка», это «бочка», это «петля», и так далее и тому подобное. Но, говоря по совести, ребята ни одной из них не запомнили. И неудивительно! Они едва успевали сообразить, где собственно, находится земля. А земля большую часть этих «добрых» минут находилась либо над головой, либо над левым или правым крылом, и, по сути, ни разу она не была, как велит природа, под ногами!

В конце концов Як угомонился, и земля вернулась на свое место.

– Уф-ф-ф! – вздохнул с облегчением Горошек.

– Хорошо, а? – спросил Як.

– Даже пожалуй, чересчур, – проворчал Горошек.

Зато Ика (заметив, что Горошек несколько вышел из равновесия, она моментально его обрела) признала необходимым рассмеяться.

– Хи-хи-хи, – сказала она. – Замечательно!

– Может, повторить?

– Нет-нет! Спасибо! – поспешно закричала она. Так поспешно, что Горошек только сочувственно покачал головой, а у Яка что-то забулькало в моторе.

– Ну и на здоровье, – сказал он. – До свиданья, Африка!

Да, пришло время прощаться с Африкой, Як поднялся высоковысоко, и земля внизу очень медленно уходила назад. Все стало маленьким, далеким. Легкий туман, поднимавшийся над морем, смягчал краски земли и неба, смешивал их. Море стало зеленым, земля голубой, пустыня розоватой. И это зеленое-зеленое море все приближалось, словно набегало на них одной огромной, шириной во весь горизонт, волной.

– До свиданья, Африка! – повторили оба.

Потом Ика обратилась к Яку.

– Большое вам спасибо, – сказала она с достоинством. – Вы были такой храбрый и помогли нам. Ведь на самом деле все сделали вы, и только благодаря вам мы могли спасти этих людей. Я даже больше не прошу прощения. Я только очень, очень вас благодарю.

– Я тоже, – сказал Горошек.

А Як, покачав крыльями на солнце и что-то промурлыкав про себя, ответил:

– Все в порядке, дорогие. Все в порядке. Конечно, вы без меня ничего бы не сделали, но и без вас я тоже ничего. Словом, все поровну. Значит, честь и слава всем нам, героям! Хотя некоторые из нас и устарели, а некоторые еще немного… недостарели. Верно?

– Простите, – нетерпеливо перебила его Ика, – но ведь я уже перед вами извинялась, а вы опять…

– Надо было продумать, – проворчал Горошек.

– А вы опять и опять! – повторила Ика.

– Ладно, ладно. Я нисколько не сержусь, ведь это правда. Хотя я и считаюсь неплохой машиной. Еще только двадцать лет тому назад побил бы все мировые рекорды.

Горошек понимающе, сочувственно покачал головой:

– Так, так. Только двадцать лет – это страшно давно.

– Гм-гм, вот именно, – буркнул Як. – И десять лет тому назад я был для всех хорош. Уж очень вы спешите.

– Кто? – удивился Горошек.

– Ну вы, люди. Пятьдесят тысяч лет телега на колесах была для всех хороша и не устаревала. Потом паровоз был в моде целых сто лет. А потом уже все перевернулось со среды на пятницу. Взять хотя бы нашего друга Капитана – ведь он уже в музей годится по сравнению с новыми моделями, да и я тоже могу в любую минуту постучаться в двери этого музея. Вы думаете, я не знаю, что устарел? Мало надо мной реактивные на аэродроме смеются?

– Как им не стыдно! – возмутилась Ика.

– Ничего, – засмеялся Як. – Скоро и их очередь придет. Ведь уже ракеты летают. А я слыхал, сейчас делают такие опыты, после которых и над ракетами все смеяться будут!

– Над ракетами? Быть того не может! – запротестовал Горошек. Какие опыты?

– Очень даже может, – спокойно возразил Як. – А опыты над преодолением гравитации, это как?

– Гра… чего? – спросил Горошек.

– Как вы сказали? – спросила Ика.

– Гра-ви-та-ции. То есть… земного тяготения.

– Ага! – сказали ребята не совсем уверенно.

– Это надо еще продумать, – добавил Горошек.

– Вот как раз и продумывают, – засмеялся Як. – Вы знаете, что такое земное тяготение, а? Ну… сила тяжести.

– Ну… – начала Ика.

– Это почему все падает на землю? – сказал Горошек.

– Скажем, так. Так вот, хотят придумать что-то такое, чтобы земля перестала притягивать. И тогда…

– Что тогда? – спросила Ика.

– Тогда летать и над землей, и на луну, и даже еще дальше сумеют даже дети.

– Из детского сада? – грозно спросила Ика.

– Да-да! – ответил Як. – Из детского сада!

– А когда же это будет? – настаивал Горошек.

Як покачал крыльями.

– Откуда мне знать. Важно, что продумывают. Вот тогда даже и ракеты в музей пойдут.

– Да-а-а-а, – вздохнул Горошек. – Это действительно надо очень серьезно продумать.

Вздохнул, а потом зевнул. От него зевотой заразилась Ика. Показалось даже, словно и Як зевнул. Может быть, потому, что они как раз летели в скучных, сонных тучах.

– Так, – сказал Як, – средиземноморский центр низкого давления постепенно придвигается к Центральной Европе.

– Простите, – измученным голосом сказала Ика. – Что это значит?

– Это значит, – пояснил Як, – что, наверно, до самой Польши будем лететь в этой грязной вате.

– Скучно, – зевнула Ика.

– Правильно, – согласился Як. Спустя некоторое время он добавил: – Есть одно средство против этой скуки.

Ика не ответила. Горошек пробудился от своей задумчивости.

– Какое? – спросил он.

– А сделать то, что товарищ Ика, – сказал Як.

Горошек посмотрел на Ику. Она спала. Он вздохнул с облегчением: по крайней мере пока спит, никакой новой глупости не сболтнет. И вместе с тем немного растрогался: выражение лица у нее было очень усталое и беззащитное.

Ну что ж, неудивительно, что она измучилась. Он и сам-то чувствовал себя так, как будто целый день без перерыва играл в футбол. Что говорить, поработать пришлось. Было от чего устать.

– А я все-таки спать не буду, – тихо пробормотал он.

– Приказа такого не было, – добродушно отвечал Як, протискиваясь сквозь серо-жемчужные, тяжелые от дождя, сонные тучи. Он даже не спросил, почему Горошек не собирается спать. Может быть, почувствовал, что это был бы слишком трудный вопрос.

Дело в том, что Горошек твердо решил, что он все-таки не станет конструктором самолетов. Он пришел к убеждению, что это все же слишком старомодная профессия. Гораздо лучше заняться, скажем, вопросами земного тяготения. Этой… гравитацией. То есть чем-то, что позволило бы превращать притяжение в отталкивание, и так далее.

Надо признаться, что думать об этом было очень трудно. Чтобы не рассеиваться, Горошек прикрыл глаза.

«Значит так, – думал он. – Как же с этим сладить? А может… может быть, например…»

Увы – не скрою – именно на этом месте Горошек уснул.

А Як, пролетая в тучах средиземноморского центра пониженного давления, который постепенно перемещался над Центральной Европой, настроил свой приемник на Москву и слушал концерт. Кто-то очень хорошо исполнял «Сирень-черемуху».

– Внимание! Внимание! – вдруг заговорил Як официальным тоном. – Прошу приготовиться к посадке.

Горошек очнулся первым. Сначала он был уверен, что задремал только на минутку. Просто глубоко задумавшись над вопросами земного тяготения, на минутку задумался чересчур глубоко.

Но очень скоро понял, что они снова проспали большую часть полета.

– Уже все? – закричал он.

– Уже все-о-о-о? – повторила, отчаянно зевая, Ика.

– Выходит, так, – засмеялся Як. – Как спалось моим пассажирам?

– Опять мы ничего не видели, – огорчился Горошек.

– И не на что было смотреть, – утешил его Як. – Все время шли в облаках.

– Мне кажется, – сказала Ика, – кажется мне, что я бы чтонибудь съела.

– Ой, и я! – простонал Горошек.

Только теперь они осознали, что со вчерашнею ужина, в сущности, ничего не ели и не пили, не считая нескольких глотков кофе.

И вдобавок им было стыдно. Летели над Балканским полуостровом, над Венгрией, над Чехословакией, пролетели половину Польши – и что? И ничего. Спали. Спящие царевны! Единственным оправданием, с грехом пополам, могли послужить облака.

– Внимание! Захожу на посадку! – сказал Як.

Облачность была низкая. Выскочили из нее в частом дожде. Не выше чем в трехстах метрах над землей. Як легко накренился, и тогда они увидели густой темный лес, а за лесом – пустое аэродромное поле, на краю которого темнел силуэт машины. Силуэт Капитана.

Як коснулся земли и, понемногу тормозя, подъехал к нему лихо, с шиком, остановился буквально в двух метрах от автомобиля.

– Итак, милые мои и дорогие, – сказал он, – мы свое дело сделали. Теперь время нам прощаться. Может быть, еще встретимся. На земле или в небесах. Верно?

– Дорогой наш самолет, – сказала Ика, вылезая, – можно вас обнять?

– И я хотел бы… – добавил Горошек.

– Пожалуйста. Только без лишних нежностей. А то у меня мотор может заесть от волнения. Обняться? Пожалуйста. Пожмите мне винт.

Ребята соскочили на мокрую землю.

– Привет! – закричал Капитан.

Резкий косой ветер брызгал дождем. Было холодно и темно, несмотря на ранний еще час – пять часов утра.

– Значит, справился, старина? – сказал Капитан.

– Кое-как, – усмехнулся, по обыкновению, Як.

Но в его смехе любой внимательный слушатель заметил бы очень нежные нотки. Потому что в эту минуту Ика, а потом Горошек чмокнули его прямо в винт.

– До свидания, Як! – крикнули ребята хором. – До свидания!

– Ты был очень храбрым и добрым другом, – сказала Ика.

– Мы тебя никогда не забудем, – сказал торжественно Горошек.

– Даже когда буду в музее?

– Ой, Як! – крикнула Ика.

– Прощайте, ребята, – сказал он. – Я вас очень полюбил. А теперь хватит мокнуть. Долгие проводы – лишние слезы. До свидания! До сви-да-ния!

– До свидания! До сви-да-ния! – кричали ребята.

Но Як исчез за стеной все усиливающегося дождя, который стучал по крыше Капитана, словно сотня барабанщиков.

Капитан, выехав на Варшавское шоссе, на полном газу мчался прямо к дому.

– Ах, Капитан! – вздохнула Ика. – Если бы ты знал!

– А я знаю. Все знаю. Як все время передавал сообщения с дороги. Я просто счастлив, что все обошлось так удачно. Мы очень беспокоились…

– Кто?

– Ну, все мы, – пробормотал Капитан. – Я, телефоны на вокзале, электронный мозг и те четыре радиостанции… вообще все. И вот что…

– Что? – спросил Горошек.

– Вот что, дорогие мои, – сказал Капитан торжественно, так торжественно, что ему пришлось даже притормозить. – Я горжусь вами.

Это была чудесная минута! Ребята улыбнулись, поблагодарили и замолчали.

И Капитан снова помчался наперегонки с ветром, словно был не старым ветераном, а новейшей моделью гоночной машины с реактивным двигателем…

Понемногу смеркалось. Над Варшавой вспыхивали зарницы. Потом до них докатился дальний отзвук грома.

Ика рассмеялась:

– Горошек, это называется гроза? Горошек понимающе кивнул головой.

– Что сделаем на ужин? – спросил он. У Ики заблестели глаза.

– Первым делом, – горячо заговорила она, – первым делом приготовим себе бутербродов с колбасой, с рыбой, с ветчиной.

– Да, – вдохновенно подхватил Горошек. – С копчушками, с ветчиной, с колбасой. А потом разогреем курицу и нажарим картошки. А я еще салат сделаю.

– Чудесно. Ты сделаешь салат, а я открою банку компота. У нас ведь безе есть!

– Ура! Про безе-то я забыл! – завопил Горошек, а у Капитана от смеха едва не закипела вода в радиаторе.

И ДЕЙСТВИТЕЛЬНО, на ужин ребята приготовили себе все то, о чем здесь уже упоминалось, и был это, вероятно, самый вкусный ужин в их жизни.

Вдобавок он проходил в праздничной обстановке. Немедленно по прибытии их начали поздравлять по телефону. Позвонил автомат из кабины № 3 на Главном Вокзале, звонили представители городской телефонной станции и даже сама международная. Естественно, первым поздравил ребят телефон Ики (ведь ужин происходил у нее на квартире), а потом при помощи приемника их по очереди поздравили четыре радиостанции.

А во время самого ужина приемник передал такую новость:

– Как сообщает агентство АФП, пассажирский самолет Африканских Авиалиний был найден в Сахаре, к юго-западу от селения Ят. Поскольку не удалось выяснить, кто первым обнаружил место вынужденной посадки «Дугласа-125», спасенные пассажиры, их семьи, а также администрация авиалиний настоящим выражает благодарность всем тем, кто способствовал спасению пассажиров и экипажа самолета.

Это сообщение радиоприемник повторил два раза, весело подмигивая волшебным зеленым глазком.

Потом объявил:

– При участии радиостанций Капштадта, Осло, Парижа и Киева передаем специальный концерт, предназначенный для героических спасителей «Дугласа-125».

Горошек в этот момент жевал бутерброд с копчушкой.

Он надулся, как белый павлин.

– Слыхала? – пробормотал он. – Героических!

Ика кивнула, проглотила свой бутерброд с паштетом, а потом сказала:

– Да, это надо продумать.

– Что там еще?

– Как нам быть, чтобы мы не зазнались?

Он посмотрел на нее с возмущением: дескать, что там еще за насмешки?

Но потом задумался на минутку. И, задумавшись, сказал:

– А знаешь что?

– Что?

– Ты права.

Для дальнейших разговоров уже не было, к сожалению, времени, потому что золотистая подрумянившаяся курица ожидала своей очереди, а за ней компот и безе.

Правда, для безе и компота, по правде говоря, уже не хватало места, и вообще они были не такие вкусные, как казалось сначала.

Что поделаешь – трудно добиться полного счастья на этом свете!

РАННИМ УТРОМ, когда, проклиная дождь и дорогу, вернулись родители, все было в полном порядке. Все, что полагалось съесть, было съедено, и даже посуда – помытая и вытертая – стояла на своих местах.

Обеих мам удивила только одна вещь: в носках и ботинках как у Ики, так и у Горошка было полным-полно песка. Мама Ики в своей квартире, а мама Горошка – в своей, удивленно подняли брови.

Одна спросила:

– Это еще откуда? В песочек играли? А другая:

– Полные ботинки песка! Пирожки лепили, что ли? Ни Ика, ни Горошек не отвечали. Они спали крепким и счастливым сном.

Оба папы расхохотались. Отец Горошка пожал плечами:

– Ты сама вчера еще в песок играла.

А отец Ики, который, как говорила мама, вечно фантазировал, сказал попросту:

– Очевидно, они были в Сахаре.

ПРИКЛЮЧЕНИЕ ТРЕТЬЕ

А САМОЕ ИНТЕРЕСНОЕ ПРИКЛЮЧЕНИЕ случилось на последней – вновь теплой и солнечной – неделе сентября.

Накануне вечером родители играли в карты, и отец Ики сказал:

– Ребята тоже люди.

– Правильно! – согласился отец Горошка. – А в чем, собственно, дело?

Родители сидели вчетвером за картами и жаловались на то, что в такую прекрасную погоду приходится сидеть в городе, поскольку и те и другие были приглашены на именины, на которые обязательно надо пойти, а то именинник обидится.

Когда перестали жаловаться и даже пришли к заключению, что на именинах можно будет потанцевать, отец Ики сказал, что «ребята тоже люди». Потом отец Горошка спросил: «А в чем, собственно, дело?» – и в соседней комнате, где Ика с Горошком о чем-то спорили вдруг стало тихо.

Мама Горошка, которая как раз выигрывала, не любила разговоров за картами.

– Мы играем, – спросила она, – или разговариваем?

Некоторое время все молчали. Мама Горошка, которой поначалу везло, партию проиграла. Тут она и спросила:

– Что ты имел в виду?

Отец Ики улыбнулся:

– Поездку за город.

– Как, что? – закричали обе мамы. – За город? Ребят? Одних? Куда? Как?

– Разве я сказал «одних»? – удивился отец Ики.

Кажется, в соседней комнате кто-то тихонько захихикал. Родители переглянулись, мама Ики погрозила мужу пальцем, а отец Горошка не выдержал и расхохотался во все горло.

– Тетка Педагогика завтра едет в Казимеж на Висле, – сказал отец Ики сладким голосом. – Она звонила и спрашивала, не отпустим ли мы с ней ребят. Как вы считаете, можно?

И тут из соседней комнаты, где все еще царила полная тишина, донесся страшный крик:

– Можно! Мож-но! Мож-но! Мож-но!

И тут же Ика с Горошком нога в ногу, рука об руку, плечом к плечу торжественным маршем вошли в родительскую комнату. Крича в такт: «Мож-но! Мож-но! Мож-но!» – они обошли вокруг стола и со скромным видом остановились возле отца Горошка, который сказал:

– Предложение принято. Можно.

– А тетка Педагогика их не запилит? – спросила мама Ики, что было не слишком любезно в отношении тетки.

– Нет, – сказал отец Ики. – Она едет с женихом.

– А-а-а! – сказали все.

Отец Ики обратился к Горошку и дочке с очень серьезным видом:

– А вы не замучите тетку Педагогику?

– Речи быть не может, – заявила Ика.

– А что скажет Горошек? Горошек задумчиво покачал головой.

– Я вот над чем думаю, – сказал он. – Есть ли вообще на свете такая сила, которая может замучить тетку Педагогику?

Ну, вот и было решено, что ребята тоже люди и в силу этого поедут с теткой Педагогикой и ее женихом за город, в Казимеж.

ТЕТКА ПЕДАГОГИКА БЫЛА, во-первых, никакая не тетка, а просто подруга мамы Ики. Во-вторых, звалась она вовсе не Педагогикой, а Данкой. И в-третьих, ее прозвали Педагогикой, потому что она всегда твердила, что самое главное – воспитание, воспитание в соответствии с новейшими данными науки, то есть педагогики.

В принципе тетка была очень мила, пока не вспоминала про педагогику. К счастью, случалось это не чаще, чем раз в день.

А недавно тетка влюбилась в одного знакомого отца Горошка и с тех пор вообще заметно притихла. Дело в том, что ее жених был тоже человек разговорчивый и терпеть не мог, чтобы его прерывали.

Из Варшавы в Казимеж около четырех часов поездом и час автобусом. Первые полтора часа говорил только жених тетки, а тетка умиленно слушала.

Впрочем, нельзя отрицать, что этого высокого рыжего, веснушчатого жениха стоило послушать, хотя иногда понять его было нелегко, потому что говорил он об очень трудных вещах. Он говорил об археологии. Он был ученым, специалистом по раскопкам и как раз недавно открыл какие-то чрезвычайно интересные следы славянского селения, существовавшего полторы тысячи лет тому назад.

– Стлашно интелесные, – говорил он, выговаривая «л» вместо «р», – стлашно!

– Ах! – вздыхала Педагогика.

– Это будет сенсация, – качал головой Рыжий.

Ика толкнула Горошка локтем.

– Ты, – шепнула она, – что такое сенсация?

– Сенсация? – ответил Горошек. – Это что-то необыкновенное, страшно необыкновенное.

– Да, – думал вслух Рыжий, – это будет пожалуй, стлашная сенсация.

И замолчал.

Все молчали. В купе они были только вчетвером. Поезд шел среди леса, чудесного осеннего леса – золотого, красного, желтого. Лишь местами проглядывала хмурая зелень сосен.

 
Унылая пора, очей очарованье!
Приятна мне твоя прощальная краса…
 

Это тетка Педагогика начала читать стихи. Когда она кончила, Рыжий попросил:

– Повтоли, пожалуйста, дологая!

Она повторила.

Все заслушались музыкой этих стихов об осени, каждый посвоему. Ика смотрела на осенний лес, и ее темные глаза еще больше потемнели. Рыжий прикрыл глаза и положил руку на теткину ладонь.

А Горошек смотрел на тетку Педагогику и поражался не только красоте стихотворения. Его поразило лицо тетки: он заметил, что, не особенно красивая, пожалуй, даже некрасивая, тетка Педагогика вдруг удивительно похорошела. Пропали строгие морщинки на лбу, глаза просияли в ласковой улыбке, грациозно изогнулась шея. Как это случилось? Каким чудом резкий голос тетки Педагогики стал таким теплым и мягким?

«Ага! – подумал Горошек. – Тетка Педагогика влюблена. Надо это дело продумать, потому что сразу видно, что самая лучшая Педагогика – это Педагогика любящая».

В ПУЛАВАХ ПРЕДСТОЯЛА ПЕРЕСАДКА с поезда на старый скрипучий, разбитый автобус.

Ике он очень не понравился.

– На этом автобусе, – проворчала она, – Мешко Первый ехал креститься и уже тогда расплавил подшипники.

– Ика, – грозно сказала тетка Педагогика, – может быть, ты хочешь пойти пешком? Для тебя это имело бы серьезное воспитательное значение!

Но Рыжий все уладил. Уложил рюкзаки на полки, тетку назвал «кисонькой», после чего она сразу затихла и зажмурилась – совсем как кошка на солнышке, – а когда автобус тронулся, Рыжий поднял светлые брови и спросил:

– Милостивая госудалыня, очевидно, пеледвигается исключительно пли помощи леактивных самолетов?

Ика покраснела.

– Милостивая государыня, – огрызнулась она, – еще будет передвигаться при помощи реактивных самолетов.

– А может, и лакет?

– Может, и ракет.

Тетка Педагогика хотела было вмешаться в этот разговор, но Рыжий снова положил руку на ее ладонь.

– Милостивую госудалыню смешит как доистолический Мешко, так и вполне истолический автобус, – обратился он снова к Ике.

– Смешит!

Горошек покачал головой.

– Юмор не запрещен, – обратился он к вербе, мимо которой как раз проезжал автобус.

– Нет, – согласился Рыжий, – и не будет заплещен. Именно поэтому еще через тысячу лет какая-нибудь новая Ика будет лопаться от смеха, что кто-то там когда-то, наплимел в двадцатом веке, пеледвигался на каких-то там неуклюжих, длевних самолетах и лакетах. Велно или нет?

Ответа ой не дождался. Только Горошек снова покачал головой:

– Надо это продумать.

Рыжий засмеялся:

– Это велно.

Автобус раскачивался на выбоинах, словно лодочка на штормовой волне. Из корзины торговки, сидевшей на заднем сиденье, вдруг высунул голову рассерженный гусак и загоготал изо всей мочи. Рыжий подмигнул и ответил ему таким замечательным гоготанием, что настоящий гусак просто смутился. И представьте себе, тетка Педагогика, вместе того чтобы возмутиться, захихикала вместе со всеми!

– Ах, ты, рыжий гусь! – шепнула она.

Когда все успокоилось, Ика взглянула на «рыжего гуся» более добрым взглядом. А «гусь» обнял тетку Педагогику за плечи и снова разговорился.

– Весной, – начал он, – я видел очень интелесную доменную печь.

Горошек тихо вздохнул. «Ну вот, опять лекция по радио», подумал он. Но Ика слушала внимательно. И даже перестала замечать, что «гусь» вместо «р» говорил «л». Рыжий рассказывал и рассказывал. А закончил он вот чем:

– Домна была действительно необыкновенно интересная. Сейчас она уже не работает. Но в свое время, видимо, была последним криком технического прогресса. Когда я ее осматривал, меня не оставляла одна мысль. Знаете о чем? Вот о чем. Каково бы нам пришлось без строителей этой домны? Без того, что придумали и изобрели они? Боюсь, что мы не сумели бы построить даже такой допотопный автобус. То-то и есть. И забывать о них нельзя…

– О ком? – спросил Горошек.

Автобус сделал поворот, а под осенним солнцем блеснула Висла. «Рыжий гусь» улыбнулся:

– Я же сказал: об изобретателях и строителях этой домны.

– Понятно, – вежливо, но уже равнодушно согласилась Ика. Домна – это доменная печь.

Но Горошка смущала загадочная улыбка Рыжего.

– Простите, – вдруг спросил он, – а когда эту домну построили?

– Полторы тысячи лет назад, – добродушно сказал Рыжий.

У Ики и даже у тетки Педагогики глаза в этот момент стали не меньше тарелки – скажем, десертной тарелочки.

– О-го-го! – ахнул Горошек, состроив Ике рожу. – Снова влопались. Совсем, как с Яком, – шепнул он ей.

На этот раз Ика не рассердилась. Она внимательно посмотрела на Рыжего.

– Ты прав, – тоже шепотом призналась она.

А когда автобус наконец остановился возле живописного казимежского рынка, когда их обняла осенняя тишина, Ика и Горошек совершенно ясно услышали, как тетка Педагогика шепнула Рыжему:

– Золотко, да ведь ты же замечательный педагог! Горошек подтолкнул Ику:

– Слышала?

– Еще бы, – отвечала Ика, – теперь это уже, конечно, не секрет.

– Что?

– Как – что? Поженятся.

Горошек посмотрел на обращенные друг к другу лица взрослых. Кивнул головой.

– Такова жизнь, – проворчал он, обращаясь уже исключительно к самому себе.

… ЭТО БЫЛ ДЕНЬ полный чарующей осенней прелести. Леса вокруг городка стояли, как в огне, – красные, бронзовые и золотые. Солнце было удивительно ласковое, в воздухе, на волнах тихого ветра плавали паутинки. Настоящая осень: много красоты, чуточку печали. Жалко было даже тратить время на обед. Наскоро поели, и перед ними открылась сверкающая перспектива полной свободы.

– В нашем распоряжении почти целый день, – сказал Рыжий. – Как же мы его проведем?

Ика с Горошком переглянулись.

– Может… – сказал Горошек, – может, мы вдвоем с Икой пойдем на Дворцовую Гору?

– Вы? – возмутилась тетка Педагогика. – Одни?

– Вдвоем – значит не одни, – коротко объяснил Горошек.

А Ика добавила еще более нежным голосом:

– Мы не хотели бы вам мешать.

Тетка Педагогика не знала, что ответить. В ней происходила отчаянная борьба. Это была борьба между теткой Педагогикой, неумолимой воспитательницей и опекуншей всего человечества (и прежде всего молодого поколения), и теткой-влюбленной, мечтавшей провести чудесный осенний день с милым рыжим и тоже влюбленным археологом.

Кто победил? Победила тетка-влюбленная. Она сказала:

– В конце концов… вы уже не дети.

– Вот именно, – поддакнула Ика.

– Но, – тут заговорила сурово и строго тетка-воспитательница, – ужин ровно в восемь! Никаких опозданий! Горошек подтянулся, щелкнул каблуками.

– Есть, никаких опозданий! – повторил он.

– Минуточку, – сказал Рыжий, – чтобы не было опозданий, надо знать, который час.

Он снял с руки свои великолепные часы-хронометр с двумя секундомерами и вручил их пораженному Горошку.

– Прошу, – сказал он. – Вот так действительно не будет никаких опозданий.

– Дорогой мой… – начала было тетка.

– Дорогая моя, – прервал ее с веселой серьезностью Рыжий, педагогика опирается прежде всего на доверие. Привет, молодежь мира!

Ребята поклонились и пошли в сторону Дворцовой Горы.

Горошек ежеминутно поглядывал на часы и, нечего скрывать, даже закатал рукава, чтобы каждый мог видеть, что он носит на левом запястье.

– Этот Рыжий просто великий человек! – выпалил он.

– Вероятно, – сухо ответила Ика. Она, видимо, считала, что могла бы сберечь часы нисколько не хуже Горошка.

Но оба забыли даже о часах, как только оказались на крутой лесной тропинке, которая прямиком вела к руинам замка, построенного Казимежем Великим.

Так тихо, таинственно, чудесно было тут!

Ребята молчали. Шли бесшумно, очарованные. Ведь это тоже было приключение: в знакомом, хорошо знакомом месте вдруг найти что-то совсем новое – новую нежданную красоту. Задумчивые деревья, ласковое солнце, серебряные нити паутины и, наконец, просвечивавшие из-за деревьев, блестящие, как рыбья чешуя, волны далекой Вислы.

Тропинка вывела их на лысый, нависший над трактом косогор. Оба словно пробудились от короткого прекрасного сна.

Горошек сразу посмотрел на часы.

– Тринадцать часов семь минут, – сказал он.

– А сколько секунд? – ядовито спросила Ика.

– Восемнадцать, девятнадцать, двадцать, двадцать одна… начал добросовестно считать Горошек и, вероятно, считал бы дальше, если бы не то, что ровно в тринадцать часов семь минут и двадцать две секунды где-то неподалеку раздался очень, очень знакомый звук.

Это был звук автомобильного гудка.

После секундного перерыва гудок прозвучал снова. Три длинных, три коротких и опять три длинных. Словно он подавал сигнал SOS.

– Это Капитан! – крикнула Ика.

– Капитан… – шепнул Горошек.

И оба, не раздумывая, бегом пустились вниз по косогору, не обращая внимания на острые колючки ежевики и терна.

Горошек зацепился поясом за ветку орешника и на минуту должен был остановиться, так что первой внизу оказалась Ика. Дорожный кювет он перескочил следом за ней.

Да, это действительно был Капитан. Запыленный, грязный, запыхавшийся. От мотора еще веяло жаром, а весь кузов дрожал, как после тяжелого напряжения.

– Капитан! Что случилось, Капитан?! – спрашивала Ика.

Капитан не поздоровался, не пошутил. С треском распахнул дверь и сказал только одно слово:

– Садитесь!

Они немедленно послушались. Едва они успели сесть, Капитан рванулся вперед и уже через сто метров развил максимальную скорость.

ИЗ ВСЕХ ИХ ВСТРЕЧ эта встреча была самой удивительной. Как он их разыскал? Как появился здесь среди бела дня? Зачем?

Но они ни о чем не спрашивали. Они знали, что раньше или позже все объяснится, а на такой скорости Капитан не захочет произнести ни слова.

Капитан с удивительной легкостью обогнал какой-то автобус, две легковые машины. При этом шофер второй машины едва не налетел на дерево, увидев за рулем мчавшегося «Оппеля» двоих ребят, из которых ни один не прикасался к баранке.

Спустя некоторое время Капитан, резко затормозив, свернул на неровную проселочную дорогу. Не похоже было на то, что по ней когда-нибудь проходили автомобильные шины. Несмотря на это, адская гонка продолжалась. Ребята невольно вспомнили полет на Яке сквозь самум. Камни не камни, корни не корни, выбоины не выбоины Капитан ни на что не обращал внимания. Даже пересекший путь ручей его не остановил. Он рвался напролом, как танк. Ветки кустов и деревьев хлестали по крыше, по стеклам, мотор задыхался и кашлял от напряжения: Капитан лез на гору по дороге, по которой едва ли могла пройти и телега…