Текст книги "Одно другого интересней"

Автор книги: Ежи Брошкевич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 11 страниц)

– Как… как это понять? – спросил Горошек, вытаращив глаза.

– Это очень просто, – добродушно сказал профессор Лалос. Обучаются у нас во сне – подушки по разным предметам передают волны знаний… и так наши ребята все усваивают. Только лентяи просыпаются во время учебы!

– Ох, профессор, – призналась Мэда, – для меня математические подушки всегда были такими скучными, что я всегда просыпалась!

– Это видно по ритмике некоторых ваших стихов, – сухо ответил профессор.

Мэда сделала вид, что не слышит.

В заключение лодка закрылась, как венчик цветка, и они спустились на один из подводных курортов.

На чудесном песчаном морском дне росли цветы, стояли домики, подобные сказочным цветным ульям. Был там и пляж, и маленькое искусственное солнышко. А сверху и с боков открывался чудесный и таинственный мир подводной жизни. Словно все это поселение находилось в огромном колоколе. Только стены этого колокола были построены попросту из… воздуха.

То и дело кто-нибудь из загоравших под искусственным солнцем купальщиков надевал подводную маску и переступал границу между воздухом и водой, чтобы немного поплавать или поохотиться с фотоавтоматом на какого-нибудь подводного зверя.

– Искупаемся? – предложила Мэда.

Горошек и Ика промолчали. Нечего скрывать – впечатлений было слишком много. Ребята немного устали. За них ответил председатель.

– Пора! – напомнил он. – У нас уже нет времени. И только тогда, когда лодка снова вынырнула из лимонно-желтых волн моря, Горошек обрел дар слова.

– Простите, – сказал он. – Я хотел бы продумать… понять одну вещь.

– Какую? – одновременно спросили председатель, Мэда и профессор Лалос.

– Разве вы тут вообще не работаете?

Все трое и даже сидевший возле Ики в упорном молчании Онео рассмеялись.

Отвечал профессор.

– Мы работаем, – объяснил он серьезно. – Все работаем. Но никто из нас не делает того, что можно сделать механически, то есть при помощи машин. Наша работа состоит исключительно в создании новых идей… Совершенно новых.

– И вы все это умеете? – поразился Горошек.

– Каждый по-своему, – отвечал профессор. – Одни занимаются мелочами, другие – вопросами в масштабе целых Галактик. Горошек опустил голову.

– Да, – вздохнул он. – Что же мы такое по сравнению с вами? Но тут Мэда обняла его.

– Думай о другом, – сказала она.

– Нельзя ли узнать о чем? – неприязненно спросила Ика.

– О том, – сказала Мэда, и ее золотые глаза засияли прекраснее самой прекрасной звезды, – о том, чем вы станете!

Именно в эту секунду лодка на воздушных волнах подплыла к огромному, уже знакомому нам Серебристому Шару.

Председатель встал. Все были очень серьезны. Наступила минута прощания.

Горошек и Ика побледнели. Надо было быстро проглотить слюну и несколько раз глубоко вздохнуть – хотя бы для того, чтобы не разреветься. Да и Мэда и Онео тоже на минуту зажмурились, а голос председателя заметно дрогнул.

– Счастливого пути, земляне! – сказал он. – Счастливого пути!

И тут Ика бросилась на шею Мэде.

Простились без слов.

Снова замкнулся за ребятами голубой коридор, снова миновали они «проходимую» стену и побежали к нижнему окну знакомого зала.

Еще одно мгновение видно было лодку с четверкой вегов, золотые глаза Мэды, поднятую ладонь Онео.

А потом все исчезло. Серебристый Шар ринулся в звездную пропасть, к Земле, со скоростью, перед которой ничто время и пространство, – со скоростью мысли.

Веги смотрели в небо.

– Мне очень грустно, – шепнул Онео. Мэда наклонилась к нему.

– Мы еще встретим их, Онео, – сказала она. А председатель обратился к профессору.

– Профессор, – сказал он, – надо стереть в их памяти все следы пребывания здесь, а то их могли бы счесть обманщиками или, еще хуже, психически больными.

– Это предусмотрено, – кивнул головой профессор. Но тут Мэда схватила их за руки.

– Я прошу вас, – сказала она голосом, перед которым нельзя было устоять. – Очень прошу. Сотрите подробности, но пусть у них останется одно: хотя бы неопределенное, неясное, туманное воспоминание о красоте и необычайности пережитого. Пусть живет у них в душе это воспоминание, как сон, как живет в душе поэта предчувствие лучшего в жизни стихотворения!

– Да! – закричал Онео. – Да!

Председатель и профессор внимательно посмотрели на них.

Наконец председатель кивнул головой.

– Да будет так, – сказал он.

Они снова подняли глаза к небу. Небо с его миллиардами звезд было чистым и молчаливым.

Профессор Лалос указал на маленькую группу еле заметных, туманных огоньков.

– Там – Земля, – сказал он.

ГЛЯДИ, УЖЕ ДЕСЯТЬ МИНУТ ВОСЬМОГО, – сказал Горошек. Они сидели на широкой пустой поляне перед развалинами Казимежовского замка.

Небо искрилось звездами. Похолодало – вечерний сумрак сгущался все больше.

– Уже? – удивилась задумавшаяся Ика.

– Да-а-а, – протянул Горошек. – Засиделись мы, как… как… два зайца под межой. Что мы, собственно, делали?

– Как – что? Гуляли, развалины смотрели… В общем, ничего.

– Действительно.

– Но хорошо было!

Горошек кивнул головой:

– Очень хорошо.

– Знаешь что? – снова начала Ика.

– Что?

– Знаешь, наверно, это… – мечтательно заговорила она, наверно, это замечательно, ну, например… например, уметь сочинять стихи. Как это там? «Очей очарованье… приятна мне твоя прощальная краса…» Это, наверно, замечательно. Правда, Горошенька?

– Безусловно, – серьезно ответил он. Помолчали минутку. Потом Горошек встал:

– Нам пора.

И они пошли. Шли, ежеминутно поднимая глаза к бесконечно высокому небу.

– Вон там – туманность Ориона, – сказал Горошек.

– А я, а я, – шепнула Ика, – назвала бы ее, например… например, туманностью Мэды.

– Почему?

– Откуда я знаю? Потому что красиво.

– Действительно, красиво, – признался Горошек, остановившись. Он на минуту задумался, как человек, который безуспешно пытается припомнить свой сон.

И вдруг очнулся.

– О господи! – завопил он. – Ика, без двадцати восемь!

Тарелки стояли уже на столе, а на челе тетки Педагогики вырисовывалась первая, еще слабенькая морщинка, когда они вбежали на веранду ресторана.

– Без одной минуты восемь! – победоносно крикнул Горошек.

– Факт, – сказал Рыжий.

Лоб тетки Педагогики разгладился, а глаза ее при виде улыбки Рыжего заблестели. Да, ничего не попишешь, – в эту золотую и рыжую осень свою тетка действительно похорошела!

Ужин был, как говорится, первый класс. Но почему-то ни у кого, кроме Рыжего, не было аппетита. Тетка Педагогика несколько раз принималась пилить ребят, но Рыжий ей не позволил.

– Оставь их в покое, дорогая. Такая чудесная осень… Им не до еды. – И засмеялся: – Вид у вас, словно вы с неба свалились. И тут тетка Педагогика таинственно подняла палец:

– А у меня для вас сюрприз, – сказала она.

– Какой?

– Ну, какой?

– Те-е-етя!

– Те-е-етечка! – умильно запищали ребята.

Тетка еще ломалась, еще заставляла себя уговаривать, когда на веранду вошел, как всегда улыбающийся, любезный и небритый Жилец Первого Этажа.

– Добрый вечер всей милой компании, – сказал он. – Значит, поехали? Мой Капитан ждет.

– Капитан?! – завопили Ика с Горошком, выбегая на улицу.

Да, там был Капитан. Он стоял спокойный, молчаливый, запыленный и хорошо отремонтированный. Стоял тут же у колодца. И ждал.

Сюрприз в том и состоял, что Жилец предложил отвезти в Варшаву всю компанию.

Это была отличная, прекрасная идея. Ведь в противном случае туристам пришлось бы трястись всю ночь в поезде. Теперь же обратный путь становился дополнительным удовольствием.

В девять выехали. Ика с Горошком и лирически молчаливая тетка – на заднем сиденье, Рыжий рядом с Жильцом – на переднем. Жилец гордился Капитаном и не скрывал этого.

– Он, конечно, старичок, – приговаривал он, – скрывать нечего. Но еще молодец. Чувствуете, как тянет?

Ика с Горошком только подтолкнули друг друга локтями: «Что, мол, ты там знаешь о нашем Капитане!»

А Капитан, мурлыкая мотором какую-то песенку о пустынных шоссе, о пальмах, убегающих прочь, как страусы, о вкусе бензина и блеске цилиндров, мчался сквозь ночь.

С тихим шумом убегали назад деревья, фары резали темноту.

Ика и Горошек удобно откинулись и даже закрыли глаза, чтобы отдаться мыслям о каких-то совершенно неясных, туманных и чудесных вещах. О вещах, которые когда-нибудь придется вспомнить.

– «А может быть, не вспомнить, – прошептал про себя Горошек, а открыть?»

«Да, – тоже про себя сказала Ика. – Это надо еще продумать!»