Текст книги "Тайны народа"

Автор книги: Эжен Мари Жозеф Сю

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 17 страниц)

Глава XIII

На следующее утро по возвращении Лебрена семья купца собралась в гостиной. Этот день совпал со днем рождения Сакровира, которому исполнился 21 год.

– Дитя мое, – сказал Лебрен сыну, – ты сегодня совершеннолетний, пришло время показать тебе – ту комнату с закрытыми ставнями, которая так часто возбуждала твое любопытство. Ты узнаешь, что в ней находится. Я объясню тебе цель и причину такой таинственности. И я убежден, дитя мое, что после этого твое любопытство перейдет в чувство благоговейной почтительности. Момент посвящения тебя в эту семейную тайну указан как бы самим Провидением. Со вчерашнего дня, отдавшись охватившим нас нежным чувствам, мы не успели поговорить об общественных делах, между тем у тебя и у вас тоже, Жорж, – прибавил Лебрен, обращаясь к мужу дочери, – вырвались некоторые слова, внушающие мне опасение, что вы совсем упали духом, почти потеряли надежду. Что же произошло такого ужасного? Расскажите мне.

– А то, что в настоящее время палачи самодержавных монархов повсюду зажимают рот народной свободе. Италия, Венгрия, Пруссия, Германия снова подпали под кровавое иго, которое они свергли в сорок восьмом году, воодушевленные нашим примером и рассчитывая на нашу поддержку. Польша и Венгрия затоплены кровью. Нам грозят войска, и свои и чужеземные.

– Это не так страшно, дети! Отцы наши, обутые в простые деревянные башмаки, при Конвенте справились с войсками. И мы сделаем то же. Что касается королей, они убивают, грозят, не помня себя от ярости, а главным образом от ужаса! Они видят, что из крови мучеников, убитых ими, рождаются тысячи мстителей. У этих венценосцев голова идет кругом. И есть от чего! Если вспыхнет европейская война, революция встанет перед ними во весь рост и поглотит их, а в эпоху внешнего спокойствия мирная волна цивилизации поднимается все выше и выше и подмывает их троны.

– А внутри? – воскликнул Жорж. – Что делается внутри самой Франции!

– Ну, друзья, что же происходит здесь?

– Увы, отец, недоверие, страх, нищета, всюду рассеиваемые вечными врагами народа и буржуазии. Пошатнувшийся кредит. Народ в смятении, обманутый, преданный, восстановляемый против республики, его матери.

– Бедные мои милые слепцы! – возразил, улыбаясь, Лебрен. – Разве вас не поражает удивительное экономическое движение, происходящее в среде рабочего класса и буржуазии? Вспомните о многочисленных рабочих ассоциациях, которые основываются повсеместно, об убогих попытках устроить банки взаимопомощи и кредита, о земельных банках, кооперативных товариществах! Разве не доказывают эти попытки, из коих некоторые уже увенчались успехом, а другие хотя и не дали пока определенного результата, но все они начаты разумно, честно, мужественно, с предусмотрительностью и верой в демократическую и социалистическую будущность, – разве не доказывают они, что народ и буржуазия, не рассчитывая больше на содействие и помощь государства, ищут в самих себе силы и поддержку, чтобы освободиться от эксплуатации капиталистов и ростовщиков? Поверьте мне, дети, когда целый народ, такой, как наш, берется за решение проблемы, от которой зависит его истинная свобода, его труд, благосостояние его и его семей, он близок к решению, и с помощью социализма он это решение найдет.

– Но откуда нам взять сил, отец? Наша партия рассеяна. На республиканцев устраивают облавы, их забрасывают клеветой, заключают в темницы, изгоняют!

– К какому же выводу вы пришли в своем отчаянии?

– Увы, – с грустью ответил Сакровир, – мы боимся уничтожения республики и возврата к прошлому; это значило бы пятиться назад, вместо того чтобы продвигаться вперед, это было бы отрицанием прогресса… Тут можно дойти до печального убеждения, что человечество вместо вечного движения вперед обречено роковым образом вращаться в заколдованном кругу, откуда ему никогда не выбраться. И вот, когда падет республика, мы, может быть, вернемся назад, перейдем даже рубеж, от которого отправились наши отцы в восемьдесят девятом году.

– Именно так говорят и на это надеются роялисты. Пусть они совершают эту логическую ошибку. Это вполне понятно: ничто так не затемняет ум как страсть выгоды или сословные предрассудки. Но когда мы, дети, закрываем глаза перед очевидностью прогресса, яркостью своей затмевающей блеск солнца, чтобы погрузиться в сумрак неверия, когда мы оскорбляем святость своего дела сомнением в его мощи, в его властном триумфе, надвигающемся со всех сторон…

– Что вы сказали, отец?

– Я сказал: когда наш триумф открыто надвигается со всех сторон, в таких обстоятельствах, повторяю, падать духом, терять мужество – значит компрометировать наше дело. Разве человечество не шло неуклонно по пути прогресса, не считаясь с неверием, слепотой, слабостью, вероломством и другими преступлениями людей?

– Как, человечество непрерывно прогрессирует?

– Непрерывно, дети!

– Как же это? Несколько веков назад наши предки галлы были счастливы, свободны. И вдруг они лишаются всего и подпадают под гнет сначала римлян, потом французских королей…

– Я и не думаю отрицать, дети, что наши предки страдали, я хочу сказать только, что, несмотря на это, человечество все-таки шло вперед. Наши предки гибли от ран и увечий под развалинами античного общества. Но важный социальный переворот совершался в то же время, так как человечество все время идет вперед, иногда замедляя свой шаг, но никогда не отступая назад.

– Отец, я вам верю, но…

– Ты все еще не можешь отделаться от сомнений, Сакровир? Что ж, я понимаю тебя. К счастью, в таинственной комнате ты найдешь целый ряд таких доказательств, фактов, имен, чисел, которые окажутся убедительнее моих слов. И вот, друзья, когда вы увидите, что в самые кровавые эпохи нашей истории, почти всегда создаваемые усилиями королей и владетельных господ и духовенства, мы, побежденные, в течение веков упорно шли от рабства к народному суверенитету, – вы призадумаетесь: не преступно ли в самом деле нам сомневаться в будущем теперь, когда мы держим в руках с таким трудом завоеванную свободу! Сомневаться в будущем! Великий Боже! Наши предки, несмотря на все свои мучения, никогда не знали подобных сомнений. Назовите мне век, когда бы они не делали шагов к освобождению! Увы, шаги эти почти всегда были обагрены кровью. Наши господа, завоеватели, не знали жалости, но не проходило века, вы это увидите, когда бы не вспыхивала ужасная месть против них как бы для удовлетворения Божеского правосудия. Да, вы увидите, что не проходило века без того, чтобы шерстяной колпак не восставал против золотого шлема, без того, чтобы коса крестьянина не скрещивалась с копьем рыцаря, без того, чтобы мозолистая рука вассала не размозжила выхоленной руки какого-нибудь тирана-епископа. Вы узнаете, дети, что не проходило века без того, чтобы гнусный разврат, воровство и жестокость королей, сеньоров и высшего духовенства не вызывали восстаний населения, без того, чтобы народ с оружием в руках не протестовал против тирании трона, дворянства и папы. Вы узнаете, что не было века, когда голодные рабы, беспощадные, как сам голод, не повергали бы в ужас тех, кто отнимал у них последние крохи, не было века, когда какой-нибудь Валтасар не погибал бы со своим золотом, цветами, пением и всем своим великолепием под мстительной волной народного потока. Конечно, это ужасное, но законное мщение угнетенных возбуждало против себя жестокие преследования. Но благой пример стоял перед глазами, и все новые и новые революции вырывали у вековых угнетателей нашего народа значительные уступки, вводимые в закон.

– Вы правы! – сказал Сакровир. – Если судить о прошлом по-настоящему, то в восемьдесят девятом году революция завоевала нам наши свободы, в тридцатом революция дала нам часть наших прав, наконец, в сорок восьмом та же революция провозгласила суверенитет народа и всеобщее избирательное право, которое кладет конец этим братоубийственным войнам.

– И всегда было так, дитя. Ты увидишь, что нет ни одной реформы, общественной, политической, гражданской или религиозной, которую наши отцы не вынуждены были бы завоевывать в течение веков собственной кровью. Боже, как это жестоко, как прискорбно! Но как было не прибегать к оружию, если привилегированные классы на все слезы, страдания, мольбы угнетенных упрямо отвечали неумолимым «нет, нет и нет!»? С ужасной силой вспыхивала тогда ненависть, потоки крови лились с обеих сторон. Но на кого же должна пасть эта кровь? Пусть падет она всецело на тех, кто, пользуясь правом сильного, держал своих братьев в том ужасном рабском состоянии, в котором человек, низводимый на уровень животного, отличается от него только святым инстинктом справедливости и свободы, инстинктом, которого не может заглушить в нем самое ужасное угнетение. И вот когда наступал час борьбы за освобождение человечества, эти инстинкты пробуждались во всей своей силе. Таким-то образом благодаря мужеству и упорству, путем борьбы и мучений наши предки разбили сначала оковы древнего рабства, в которых их держали франки со времени покорения. Они обратились в крепостных – положение ужасное, но все же лучшее. Затем из крепостных они обратились в вассалов, затем в арендаторов – новый прогресс! И так, шаг за шагом, терпением и энергией прокладывая дорогу сквозь вековые преграды, им удалось наконец завоевать суверенитет народа. Вы с отчаянием смотрите на будущее, в то время когда благодаря всеобщей подаче голосов неимущие заставляют считаться привилегированное меньшинство со своей волей, верховной по праву справедливости! Вы отчаиваетесь, когда власти могут быть смещены по требованию наших представителей, которых мы сами делаем верховными судьями этой власти. Вы отчаиваетесь оттого, что вам пришлось бороться и кое-что претерпеть в течение восемнадцати месяцев. А нашим предкам приходилось бороться и страдать не восемнадцать месяцев, а чуть ли не больше восемнадцати веков! Но если у каждого поколения были свои мученики, у него были и победы. И вы увидите священные реликвии, славные трофеи побед этих мучеников. Ступайте за мной, дети.

С этими словами господин Лебрен в сопровождении семьи вошел в комнату с закрытыми ставнями, куда сын, дочь и зять купца входили в первый раз.

Глава XIV

Таинственная комната, куда господин Лебрен ввел в первый раз сына, дочь и Жоржа Дюшена, с первого взгляда ничем странным не отличалась, если не считать того, что она всегда была освещена лампой античной формы, как какое-то святилище. Да, на самом деле это место было-священным хранилищем благоговейных воспоминаний и. традиций, большей частью героических, этой плебейской семьи. Под лампой дети купца увидели большой стол, покрытый ковровой скатертью, а на столе бронзовый сундучок Вокруг сундучка, покрывшегося от времени зеленью, были разложены различные предметы. Большинство из них относилось к отдаленной древности, но тут же лежали и последние реликвии: каска графа де Плуернеля и кандалы, которые купец взял с собой с Рошфорской каторги.

– Дети, – сказал господин Лебрен растроганным голосом, указывая им на исторические редкости, собранные на столе, – вот реликвии нашей семьи. С каждым из этих предметов у нас связано воспоминание, имя, факт, число, а когда в руках нашего потомства окажется рассказ о моей жизни, записанный мной самим, каска графа Плуернеля и кандалы, которые я носил на Рошфорской каторге, получат историческое значение. Почти все поколения, жившие до нас в продолжение двух тысяч лет, вносили таким же образом свою лепту в эту коллекцию.

– В течение стольких веков, отец? – с глубоким изумлением воскликнул Сакровир, бросив взгляд на сестру и зятя.

– Впоследствии вы узнаете, дети, каким образом дошли до нас эти реликвии, не особенно громоздкие, как вы видите, за исключением каски графа Плуернеля и почетной сабли, пожалованной моему отцу в конце прошлого столетия. Все предметы могут поместиться в этом бронзовом сундучке, ковчеге наших воспоминаний, и тогда и его, и все эти предметы нетрудно будет скрывать в каком-нибудь уединенном месте хотя бы в продолжение многих лет до более спокойного времени.

Господин Лебрен взял со стола первую из древностей, разложенных в хронологическом порядке. Это была золотая вещица, имевшая форму серпа и почерневшая от времени. Подвижное кольцо, прикрепленное к ручке, указывало на то, что эту драгоценность носили на поясе или на цепочке.

– Этот маленький золотой серп, дети, – продолжал господин Лебрен, – друидическая эмблема. Это самое древнее воспоминание о нашей семье, каким мы только владеем. Происхождение свое он ведет с пятьдесят седьмого года до Рождества Христова, так что ему теперь тысяча девятьсот шесть лет.

– Эту драгоценность носил кто-нибудь из наших предков? – спросила Велледа.

– Да, дитя, – с волнением отвечал господин Лебрен. – Та, которая носила ее, была молода и прекрасна, как ты, чиста, как ангел, и полна гордого мужества. Но зачем раньше времени рассказывать историю этой реликвии? Вы можете узнать эту семейную легенду вот из этой рукописи, – прибавил господин Лебрен, указывая детям на небольшую книжку, лежавшую на столе возле золотого серпа.

Эта книжка, как и несколько других, ей подобных, состояла из множества продолговатых листков дубленой кожи, когда-то сшитых вместе в виде длинной и узкой ленты, но для большего удобства оторванных друг от друга и переплетенных в небольшой томик, покрытый черной шагреневой кожей. На крышке было выведено серебряными буквами:

Аn. 57Av.y. С.

– Отец, – сказал Сакровир, – я вижу на столе возле каждого из предметов, о которых ты нам говоришь, почти такую же книжку.

– Это оттого, дети, что к каждой реликвии, принадлежащей кому-нибудь из членов нашей семьи, приложен манускрипт, в котором автор собственноручно описывает свою жизнь, а частью жизнь близких ему людей.

– Как, отец, – спросил Сакровир, удивляясь все более и более, – каждый из этих манускриптов написан кем-нибудь из наших предков?

– Что тебя так удивляет? Тебе трудно освоиться с мыслью, что никому не известная семья имеет вдруг свою хронику, точно она принадлежит к какому-нибудь древнему царскому роду? Тебе непонятно также, каким образом эта хроника могла вестись без перерыва в течение двух тысяч лет?

– Совершенно верно, отец, все это так необычайно…

– Что перестает быть правдоподобным?

– Ни в каком случае, раз вы говорите, что все это правда! – воскликнула Велледа. – Нас только все это сильно изумляет.

– Так вот, дети. Прежде всего я должен вам сказать, что обычай передавать из поколения в поколение, устно или письменно, семейные предания всегда был одной из характерных черт наших предков-галлов. С особенным же религиозным рвением он соблюдался у бретонских галлов. У каждой семьи, какого бы она ни была низкого происхождения, была своя семейная хроника. Между тем в других странах Европы этот обычай редко соблюдался даже среди князей и королей. Чтобы придать моим словам больше убедительности, – прибавил купец, беря со стола небольшую старинную книгу, принадлежащую, по-видимому, к первым временам книгопечатания, – я приведу вам в переводе отрывок из одного из древнейших сочинений о Бретани, авторитет которого признан ученым миром – И господин Лебрен прочел следующее: – «У бретонцев люди самого низкого происхождения знают своих предков и сохраняют в памяти имена всех родственников по восходящей линии до самых отдаленных поколений. Выражают они это, например, следующим образом: «Эрес, сына Теодориха, – сын Энна – сын Эхла – сын Каделя – сын Родерика Великого, или родоначальника…» Их предки являются для них предметом истинного культа, и самые сильные наказания налагаются у них за оскорбления, нанесенные роду. Их месть жестока и кровава, и они карают не только недавние оскорбления, но и самые старые, нанесенные их роду бог знает когда, но еще не отомщенные. Теперь вы знаете, дети, – продолжал господин Лебрен, кладя книгу на стол, – каким образом объясняется происхождение нашей семейной хроники. Потом вы узнаете также, что многие из наших предков были слишком верны обычаю переносить месть из поколения в поколение. Не один раз в течение веков Плуернели…

– Как, отец, предки графов Плуернель становились иногда врагами нашего рода?

– Да, дети, вы узнаете и это. Но не будем забегать вперед. Вам понятно, без сомнения, что если наши предки передавали месть из поколения в поколение с самых отдаленных времен, то по необходимости они должны были передавать и причины, вызвавшие эту месть, а вместе с тем и главные факты из жизни каждого поколения. Таким образом составлялись из века в век наши архивы, и доведены они были до наших дней.

– Вы правы, отец, – сказал Сакровир, – этот обычай вполне объясняет то, что нам казалось сначала таким странным.

– Сейчас, дети, – прервал купец, – я сделаю вам еще некоторые разъяснения относительно языка манускриптов. Но сначала позвольте мне обратить ваше внимание на эти священные реликвии, которые так много будут говорить вам после того, как вы познакомитесь с содержанием манускриптов. Этот серп, – продолжал господин Лебрен, кладя вещицу на прежнее место, – относится к манускрипту номер один, помеченному пятьдесят седьмым годом до Рождества Христова. Вы узнаете, что это время было для нашей семьи еще свободной эпохой радостного благосостояния, добродетельных мужей, славных заветов. Это время было, увы, закатом прекрасного дня! Ужасные бедствия начались вскоре: рабство, казни, смерть…

И, помолчав с минуту под наплывом мыслей, господин Лебрен продолжал:

– Каждый из этих манускриптов расскажет вам жизнь наших предков.

Не приводя всех объяснений, которые давал своим детям господин Лебрен, попробуем перечислить в хронологическом порядке, как будто бы дело идет об инвентаре кабинета антиквария, все, что находилось на столе таинственной комнаты. Как сказано выше, к маленькому золотому серпу был приложен манускрипт, помеченный 57 годом до нашей эры.

К манускрипту под № 2, помеченному 56 годом до нашей эры, был приложен бронзовый колокольчик, вроде того, какими теперь в Бретани украшают ошейники у рогатого скота. Этому колокольчику должно было быть, по меньшей мере, 1905 лет.

К манускрипту под № 3, помеченному 50 г. до нашей эры, был приложен осколок железного ошейника, разъеденного ржавчиной, на котором можно было разобрать следы следующих латинских букв: «Servus sum…» («Я раб…»).

Без сомнения, имя владельца раба находилось также на ошейнике, но от времени сгладилось.

Ошейнику должно было быть, по крайней мере, 1799 лет.

К манускрипту под № 4, помеченному 290 годом нашей эры, относился маленький серебряный крестик на цепочке того же металла; обе вещи почернели, как будто побывали в огне. Этому крестику было 1559 лет.

К манускрипту под № 5, помеченному 393 годом нашей эры, относился массивный медный шишак шлема, представлявший собой жаворонка с полураспущенными крыльями. Этому шишаку было 1456 лет.

К манускрипту под № 6, помеченному 497 годом нашей эры, была приложена железная рукоятка кинжала, почерневшая от ветхости. На одной из сторон ее можно было прочесть слово «Ghilde», а на другой – два слова на кельтском, или галльском языке (нынешнее бретонское наречие, по крайней мере приблизительно): «Amintiaich» («Дружба») и «Comrmmitez» («Общность»).

Этой рукоятке кинжала было 1352 года.

К манускрипту под № 7, помеченному 675 годом нашей эры, относился настоятельский посох, украшенный серебром и, по-видимому, позолоченный. Среди других украшений тонкой работы на этом посохе можно было разобрать имя «Мерофлед».

Этому посоху было 1174 года.

К манускрипту под № 8, помеченному 787 годом, были приложены две маленькие монеты Каролингов, одна медная, другая серебряная, соединенные железной проволокой.

Этим монетам было 964 года.

К манускрипту под № 9, помеченному 885 годом, относился зазубренный наконечник стрелы.

Этой стреле было 964 года.

К манускрипту под № 10, помеченному 999 годом, был приложен череп (судя по строению и по величине, 8—9-летнего ребенка). На наружной стороне черепа были вырезаны по-галльски следующие слова: «Fin-al-bed» («Конец мира»).

Этому черепу было 850 лет.

К манускрипту под № 11, помеченному 1010 годом, относилась раковина.

Ей было 839 лет.

К манускрипту под № 12, помеченному 1157 годом, был приложен золотой пастырский перстень, какие носили обыкновенно епископы. На одном из алмазов, украшавших его, был выгравирован герб Плуернелей в виде трех золотых орлиных когтей на красном поле.

Этому перстню было 712 лет.

К манускрипту под № 13, помеченному 1208 годом, прилагалось орудие пытки – пара железных клещей с зубцами, заходящими один за другой.

Этому орудию пытки был 641 год.

К манускрипту под № 14, помеченному 1358 годом, относились две вещи: 1) маленький железный треножник, 20 сантиметров в диаметре, сильно попорченный огнем; 2) рукоятка кинжала с богатой насечкой и гербом графов Плуернелей на головке.

Этому железному треножнику и этой рукоятке кинжала был 491 год.

К манускрипту под № 15, помеченному 1413 годом, был приложен нож, служащий для убоя скота, с роговой ручкой, лезвие которого заржавело от времени и было сломано пополам.

Этому ножу было 436 лет.

К манускрипту под № 16, помеченному 1515 годом, была приложена маленькая Библия, одно из первых произведений печатного станка. Переплет у Библии был обугленный, так же как и уголки страниц, точно она в течение некоторого времени подвергалась действию огня. На иных страницах можно было заметить, кроме того, пятна крови.

Этой Библии было 334 года.

К манускрипту под № 17, помеченному 1648 годом, относился железный кузнечный молот, на котором были вырезаны по-бретонски следующие слова: «Ez Libr» («Быть свободным»).

Этому молоту был 201 год.

К манускрипту под № 18, помеченному 1794 годом, была приложена почетная сабля с вызолоченным эфесом и со следующими надписями по обеим сторонам клинка: «Французская Республика. Свобода. – Равенство. – Братство. Жану Лебрену за услуги от отечества».

Наконец, тут же, на столе, лежали два последних предмета этой коллекции, пока еще без рукописей, лишь с пометками – 1848 и 1849 годы:

1. Драгунская каска, подаренная в феврале 1948 года графом Плуернелем господину Лебрену.

2. Кандалы, которые Лебрен носил в Рошфорской тюрьме.

Понятно, с какой благоговейной почтительностью, с каким горячим любопытством рассматривала семья купца эти остатки прошлого.

Наконец Лебрен прервал молчание, царившее в комнате во время осмотра:

– Как вы видите, дети, эти манускрипты рассказывают историю нашей плебейской семьи почти за две тысячи лет, так что хроника нашей семьи по праву может быть названа историей целого народа, историей его ошибок, увлечений и даже преступлений, так как рабство, невежество и нищета не только унижают, но и развращают человечество. Благодаря Богу, однако, дурные дела в нашей семье совершались редко, зато патриотизм и героизм наших предков галлов, мужчин и женщин, во время продолжительной борьбы с Римом и франками толкал их на целый ряд великих подвигов. Я говорю: мужчин и женщин, ибо многие страницы вот этих повествований покажут вам, что наши женщины, как достойные дочери Галлии, соперничали друг с другом в преданности и мужестве. Многие из этих образов, полных то героизма, то трогательной нежности, будут жить в вашей памяти, окруженные ореолом любви и славы. Мне надо дать еще одно разъяснение относительно языка манускриптов. Дед мой, занимавшийся книгопечатанием, человек ученый и образованный, перевел на современное бретонское наречие все манускрипты, написанные по-галльски. Благодаря этой работе вы будете в состоянии читать эти документы совершенно свободно.

– Отец, – сказал Сакровир, – еще один вопрос. Все ли время в течение стольких веков наша семья жила на родине, в своей дорогой Бретани?

– Нет, не все время, как ты и узнаешь из этих повествований. Набеги, войны, тяжелые и суровые испытания, которым была подвержена в то время семья, подобная нашей, принуждали наших отцов покидать родину то вследствие того, что их уводили в другие провинции как пленников или рабов, то чтобы избежать смерти, то чтобы иметь возможность добывать средства к жизни, то благодаря другим превратностям судьбы. Но при всем этом очень немногие из наших предков не совершали своеобразного паломничества, которое и я сам совершил, которое совершишь и ты, в свою очередь, первого января, в год, следующий за твоим совершеннолетием, то есть в будущем году.

– Отчего же именно в этот день?

– Оттого, что первый день каждого нового года всегда был в Галлии днем торжества.

– А какого рода это паломничество?

– Ты пойдешь к друидическим камням Карнака, близ Арея.

– Правда ли, отец, что это скопище гигантских гранитных глыб, до сегодняшнего дня сохранивших таинственные очертания, существует от самой глубокой древности?

– Уже больше двух тысяч лет, дитя, как известны эти камни, и даже в то отдаленное время никто не знал, чьими руками сложены карнакские камни.

– Отец, голова кружится при мысли о возможном возрасте этих колоссов!

– Одному Богу это известно, дети. И надо полагать, что не одна еще тысяча поколений сменится перед этими гигантскими памятниками, соперниками веков, на которых столько раз останавливались взгляды наших отцов с благочестивым размышлением.

– Зачем же наши предки совершали это паломничество, отец?

– Затем, что колыбель нашей семьи, поля и дом нашего родоначальника, о котором упоминают эти манускрипты, находились у карнакских камней. Ты узнаешь, что этот предок, по имени Joel-en-Bremi-an-Lidiiez-an-Karnak, что по-бретонски, как ты знаешь, означает Жоэль, глава карнакского племени, – был главой, или патриархом, выбранным своим племенем, или кланом, как говорят шотландцы.

– Значит, отец, – спросил Жорж Дюшен, – ваше имя Брен означает «глава»?

– Да, друг мой, это почетное название, прибавляемое к личному имени, к имени, даваемому при крещении, с появлением христианства, с течением времени превратилось в фамилию. Употребление фамилий начало распространяться повсеместно среди плебейских семей только к четырнадцатому или пятнадцатому веку.

Так, в первые века сына первого из наших предков, о котором я вам говорил, звали Guilhern-nvib-eus-an-Brenn – Гильхерн, сын родоначальника, а его сына – Кирио, внук родоначальника. Стечением времени слова «сын» «внук», «правнук» отпали, и к слову Брен, искаженному в Лебрен, стали прибавлять только имя, получение при крещении.

В манускриптах, которые вы будете читать, вы найдете удивительное чувство галльской национальности и ее веры в себя, чувство, проявляющееся тем более сильно и неудержимо, чем сильнее давило римское и франкское иго этих героев, мужчин и женщин, так сильно гордящихся своим происхождением и доводящих презрение к смерти до сверхчеловеческого величия.

Христианство, казалось, положило начало новому миру. Без сомнения, его божественный дух братства, равенства и свободы подвергался оскорблениям и преследовался начиная с первых веков, большей частью стараниями католических епископов, владельцев рабов и крепостных, утопавших в богатстве, которое они вымогали у франков отпущением самых отвратительных грехов. Конечно, предки-рабы, видя, что евангельские слова заглушаются и бессильны освободить их, сами взялись за дело, поднялись с оружием в руках против тирании победителей.

И почти всегда – доказательства у вас будут налицо! – там, где проповедью ничего нельзя было добиться, восстанием удавалось приобрести прочные уступки, по мудрой аксиоме всех веков: «Смелым Бог владеет».

Но в конце концов, вопреки козням католической, апостольской церкви, дыхание христианства пронеслось над миром. Оно все более и более проникало в мир, в нем восстала в новом величии друидическая вера наших предков. Жестоким ударом было для нас потерять даже имя своей национальности, пережить, что древней славной Галлии орда хищников навязала имя Франции. Конечно, Галльская Республика звучала бы не хуже, чем Французская Республика, но наша первая и бессмертная республика достаточно хорошо очистила имя Франции от всего, что в ней было монархического, и высоко поставила его во всех странах Европы! Да, наконец, имя мы могли изменить, но раса наша осталась в чистоте.

Теперь, – продолжал господин Лебрен с волнением, – вы посвящены в традицию семьи, которая положила основание нашему плебейскому архиву. Даете ли вы торжественное обещание продолжать семейную хронику и обязать к тому же своих детей? Ты, сын мой, и ты, моя дочь, когда его не станет, поклянитесь мне, что будете записывать искренне поступки и факты из своей жизни, одинаково справедливые и несправедливые, похвальные и дурные, чтобы в тот день, когда вы оставите это существование для иного, рассказ о вашей жизни дополнил семейную хронику, и чтобы неумолимая справедливость с уважением или презрением отнеслась к вашей памяти, в зависимости от того, чего вы заслужите.

– Да, отец, мы клянемся тебе в этом!

– Ну, Сакровир, с сегодняшнего дня, со дня твоего совершеннолетия, наша традиция позволяет тебе ознакомиться с этими манускриптами. Читать мы их будем все вместе, начиная с сегодняшнего дня, по вечерам. А чтобы в чтении мог принимать участие и Жорж, мы будем переводить их ему на французский язык.

На следующий же день вечером вся семья Лебрен собралась около стола, и Сакровир приступил к чтению первого манускрипта, озаглавленного «Золотой серп».