Текст книги "Тайны народа"

Автор книги: Эжен Мари Жозеф Сю

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 17 страниц)

– А я, – ответил моряк, взяв жену за руку, – не покину Мерое.

– Как? Ты осмеливаешься не повиноваться моему приказанию? – сказал переводчик. – Берегись!

– Мы или вместе пойдем к Цезарю, – возразила Мерое, – или из нас не пойдет ни один.

– Жалкие безумцы! Разве вы не пленники и не в нашей власти? – сказал переводчик, указав на неподвижно стоявших у входа в палатку солдат. – Добровольно или силой, но я заставлю вас повиноваться.

Альбиник рассудил, что сопротивляться невозможно. Смерть его не страшила, но умереть теперь – это значило отказаться от осуществления цели, когда они, казалось, были так к этому близки. Однако он боялся оставить Мерое одну в этой палатке. Молодая женщина угадала опасения своего супруга, и, сознавая подобно ему, что следует подчиниться, сказала:

– Иди один, я буду ждать тебя без страха, это так же верно, как то, что твой брат искусный оружейник.

После этих слов молодой женщины, напомнивших о том, что под хитоном у нее висит на поясе выкованный Микаэлем кинжал, Альбиник, несколько успокоившись, последовал за переводчиком. Вход в палатку закрылся, и тотчас же Мерое послышался с той стороны какой-то стук. Подбежав к выходу, она заметила, что снаружи была приставлена прочная решетка. Вначале удивившись этой предосторожности, молодая женщина подумала, что для нее лучше быть запертой до прихода Альбиника и что, быть может, он сам попросил закрыть таким образом палатку до своего возвращения.

Мерое уселась в задумчивости на кровати. Она возлагала большие надежды на разговор, происходивший теперь, без сомнения, между ее мужем и Цезарем. Внезапно ее вывел из задумчивости какой-то странный шум, он послышался в той части палатки, которая приходилась против кровати. Почти тотчас же в том месте, где слышался шум, полотно раздвинулось. Молодая женщина встала. Первым ее движением было схватиться за кинжал, спрятанный под хитоном. Затем, уверенная в себе и в оружии, которое держала в руке, она начала ждать, повторяя про себя галльскую пословицу: «Тому, кто держит свою смерть в руках, некого бояться – некого, кроме богов».

В раскрывшемся проходе показалась невольница-мавританка, только что бывшая в палатке Цезаря.

Войдя в палатку, невольница тотчас упала на колени и протянула сложенные с мольбою руки к жене Альбиника. Молодая женщина, тронутая этим умоляющим жестом и отражавшейся на лице невольницы печалью, не почувствовала ни недоверия, ни боязни, но лишь участие, смешанное с любопытством, и положила свой кинжал на изголовье кровати.

Мавританка подвигалась вперед на коленях, с руками, все еще протянутыми к Мерое, которая с состраданием наклонилась к ней, чтобы ее поднять. Но невольница, приблизившись к кровати, где находился кинжал, одним прыжком бросилась к оружию, которое, по всей вероятности, не выпускала из виду с момента входа своего в палатку, и прежде чем супруга Альбиника успела опомниться, ее кинжал был брошен в темное отверстие палатки.

Обезоружив Мерое, мавританка засмеялась диким торжествующим смехом. Молодая женщина поняла, что ее предали, и бросилась к темному проходу, чтобы разыскать свой кинжал или спастись бегством, но выход ей заградил сам Цезарь.

Охваченная ужасом, Мерое отступила назад. Цезарь подошел ближе, а невольница исчезла в проходе, тотчас закрывшемся за ней. По неуверенной походке римлянина, по блеску его глаз, по румянцу щек Мерое догадалась, что он пьян, и ей стало менее страшно. Он держал в руке ларчик с драгоценностями. Молча взглянув на молодую женщину с таким бесстыдством, что она снова почувствовала, как краска стыда залила ее лицо, римлянин вынул из ящичка дорогое золотое ожерелье и поднес его к свету светильника, как бы для того, чтобы оно лучше блестело. Потом он с притворно-ироническим почтением поклонился, положил ожерелье к ногам молодой женщины и выпрямился, вопросительно глядя на нее дерзким взглядом.

Мерое, стоя с руками, скрещенными на груди, высоко поднимавшейся от негодования и презрения, гордо взглянула на Цезаря и кончиком ноги оттолкнула ожерелье.

Римлянин сделал жест оскорбительного изумления, засмеялся с пренебрежительным высокомерием, выбрал в ящичке великолепную золотую сеточку для волос, всю усеянную карбункулами, и, повертев ее перед светильником, положил к ногам Мерое, потом, выпрямившись, взглянул на нее с таким видом, точно хотел сказать: «На этот раз я уверен в победе».

Мерое, побледнев от гнева, презрительно усмехнулась.

Тогда Цезарь высыпал к ногам молодой женщины все, что было в ящичке, – дождь золота, жемчуга и каменьев, поясов, серег, браслетов и всевозможных драгоценностей.

Теперь Мерое не оттолкнула ногой этих драгоценностей, но раздавила их каблуком башмака и взглядом остановила бесстыдного развратника, приближавшегося к ней с раскрытыми объятиями.

На мгновение смутившись, римлянин прижал обе руки к сердцу, как бы выражая свое обожание. Мерое на том же немом языке ответила таким презрительным смехом, что лицо Цезаря, опьяненного страстью, вином и гневом, приняло угрожающее выражение, как бы говорившее: «Я предлагал драгоценности, умолял – все было тщетно. Я прибегну к силе!»

Одна, безоружная, уверенная в том, что никто не услышит ее криков о помощи, супруга Альбиника вскочила на кровать, схватила длинный шнур, служивший для сдвигания занавесей, завязала его узлом вокруг шеи, готовая повиснуть в воздухе и удавиться при первом движении Цезаря. Последний увидел на лице Мерое такую отчаянную решимость, что остался неподвижным. Было ли это угрызение совести за свою жестокость или сознание, что если бы он прибегнул к силе, то ему достался бы лишь труп молодой женщины, или, наконец, как он потом утверждал, им руководила задняя мысль, – но он отступил на несколько шагов и поднял руки к небу, как бы призывая богов в свидетели, что уважает свою пленницу. Мерое, все еще не доверяя ему, стояла, готовая покончить с собою. Тогда римлянин направился к потайному отверстию палатки, исчез на мгновение в темноте, отдал громким голосом какое-то приказание и тотчас вошел снова в палатку, став довольно далеко от кровати со скрещенными на груди руками. Не зная, не возросла ли опасность, молодая женщина продолжала стоять на изголовье кровати с веревкой на шее. По прошествии нескольких мгновений в палатку вошел переводчик в сопровождении Альбиника, и она одним прыжком очутилась подле мужа.

– Твоя супруга – женщина мужественная и добродетельная! – сказал ему переводчик– Посмотри на эти сокровища у ее ног! Она их оттолкнула. Она пренебрегла любовью великого Цезаря. Он притворился, будто хочет прибегнуть к насилию. Твоя супруга, обезоруженная при помощи хитрости, была готова покончить с собой. Она со славой вышла из этого испытания. Отныне ты и твоя супруга можете быть уверены в покровительстве нашего полководца. Он дарит вам свое доверие, вас более не разлучат и не потревожат. Жена храброго моряка с презрением оттолкнула эти дорогие украшения, – добавил переводчик, поднимая драгоценности и укладывая их в ящичек– Цезарь хочет сохранить в память добродетели галльской женщины кинжал, который она носила и который был им похищен у нее при помощи хитрости. Не думай, однако, что она останется безоружной.

Почти в то же мгновение в палатку вошли два молодых отпущенника. Они несли на большом серебряном подносе маленький восточный кинжал драгоценной работы и короткий, слегка загнутый испанский меч, прикрепленный к красному кожаному поясу, великолепно вышитому золотом. Переводчик вручил кинжал Мерое, а меч Альбинику, сказав им:

– Отдыхайте с миром и сохраните эти дары великодушия Цезаря.

Глава II

На следующий день Цезарь в сопровождении своих военачальников отправился на берег реки, который возвышается над устьем Луары, – на нем была поставлена палатка. С этого места виднелось вдали море и все опасные для моряков места, усеянные подводными мелями и камнями. Дул сильный ветер. К берегу было причалено канатом легкое и крепкое рыбачье судно, оснащенное по-галльски, с одним только четырехугольным парусом.

Привели Альбиника и Мерое. Переводчик сказал им:

– Погода сегодня бурная, море грозно. Отважишься ли ты пуститься на этом судне один со своей женой? Здесь есть несколько пленных рыбаков, быть может, ты возьмешь их на подмогу?

– Мне с женой не впервые справляться с бурями.

– Но ведь ты теперь изувечен, – возразил переводчик, – как ты будешь управлять судном?

– Одной руки достаточно для управления рулем, а моя жена направит по ветру парус.

– Тогда иди, – сказал переводчик. – Да помогут тебе боги!

Судно было спущено на волны несколькими воинами. Мерое быстро натянула парус, а ее супруг взялся за руль. Под напором свежего ветра парус надулся, судно слегка накренилось и полетело по гребням волн, точно морская птица. Мерое, одетая в костюм моряка, стояла на носу. Ее черные волосы развевались по ветру, иногда брызги белой морской пены попадали на благородное и прекрасное лицо молодой женщины.

Альбиник знал здесь все опасные места так же хорошо, как в пустынных ландах Бретани пастух знает их малейшие изгибы. Судно точно играло с высокими волнами. Время от времени супруги замечали вдали, на берегу, палатку Цезаря, бросавшуюся в глаза благодаря своему пурпуровому верху, и видели, как блестели в лучах солнца золото и серебро на доспехах его военачальников.

– Ты лучший и самый отважный кормчий, какого я когда-либо встречал, хотя много уже раз в своей жизни путешествовал по морю, – велел Цезарь сказать Альбинику, когда он вернулся назад и высадился на берег с Мерое. – Завтра, если погода будет благоприятна, ты поведешь военную экспедицию, о цели которой узнаешь в момент отплытия в море.

Так как на следующий день при восходе солнца ветер был благоприятен и море спокойно, то Цезарь пожелал присутствовать при отплытии римских галер. Он позвал Альбиника. Подле полководца стоял воин высокого роста с суровой наружностью. Он был с ног до головы покрыт кольчугой, сплетенной из мелких железных колец. Воин стоял неподвижно, так что походил на железную статую. В руке у него был тяжелый и короткий топор с двумя лезвиями.

Переводчик сказал Альбинику:

– Видишь этого воина? В продолжение всего плавания он будет неотступно при тебе, как твоя тень. Если вследствие твоей ошибки или измены хоть одна из галер сядет на мель, ему приказано в одно мгновение убить тебя и твою жену. Если же, напротив, ты проведешь флот в порт, наш полководец осыплет тебя своими дарами, тебе будут завидовать самые счастливые из людей.

– Цезарь будет доволен, – ответил Альбиник.

И сопровождаемый воином с топором он взошел вместе с Мерое на преторианскую галеру, за которой должны были плыть все остальные суда. Ее можно было узнать по трем вызолоченным светильникам, помещавшимся на корме.

На каждой галере помещалось семьдесят гребцов, десять матросов для управления парусами, пятьдесят легковооруженных стрелков и пращников и сто пятьдесят воинов, покрытых железными доспехами с головы до ног.

Когда галеры отплыли от берега, претор, командовавший флотом, приказал через переводчика передать Альбинику: держать направление на север, чтобы высадиться в глубине бухты Морбигана, в окрестностях города Ванн, где была собрана галльская армия. Альбиник, правивший рулем, должен был передавать через переводчика свои приказания начальнику гребцов.

Галеры, подгоняемые благоприятным ветром, двигались к северу. По словам переводчика самые старые судовщики удивлялись смелости маневров и верности глазомера галльского кормчего. После довольно продолжительного плавания флоту, приблизившемуся к южной части бухты Морбигана, предстояло пройти самую опасную часть моря около всего берега Бретани, изобилующую множеством островков, подводных камней и мелей, и в особенности опасную своими непреодолимо быстрыми подводными течениями.

Островок, расположенный посредине входа в бухту, разделяет этот вход на два очень узких пролива. Ничто на поверхности моря не указывает на какое-либо различие между этими двумя проходами. Однако в одном вовсе не было подводных камней, а другой был так опасен, что после ста весельных ударов суда, входя в канал одно за другим и следуя за преторианской галерой, которой управлял Альбиник, понемногу должны были быть увлечены силой подводного течения к видневшейся вдали подводной скале, о которую море, всюду в других местах спокойное, разбивалось с грозным ревом. Начальник каждой отдельной галеры не мог заметить опасность иначе как по очереди; каждый из них мог догадаться о ней лишь по быстрому ходу идущей впереди галеры, но тогда было уже поздно – сила течения унесла бы ее, бросила бы судно на судно. Кружась в бездне, сцепляясь, сталкиваясь друг с другом, они должны были бы погибнуть в глубине вод со всем своим экипажем или разбиться о подводную скалу. Еще сто весельных ударов, и флот был бы уничтожен в этом гибельном проходе…

Море было так спокойно, так прекрасно, что никто среди римлян не догадывался об опасности. Гребцы сопровождали ритмические удары весел пением. Среди воинов одни чистили свое оружие, другие спали, растянувшись на палубе, иные играли в кости.

В этот момент из бухты Морбигана через безопасный канал вышло одно из тех легких судов, на которых плавают ирландские моряки. Альбиник по своим торговым делам совершал частые путешествия к берегам Ирландии, населенной обитателями галльского происхождения, говорящими почти на том же языке, что и галлы. Однако их язык трудно понять человеку, не бывавшему так часто, как Альбиник, в их стране.

Ирландец – потому ли, что боялся преследования и захвата в плен со стороны одной из приближавшихся к нему военных галер и хотел избегнуть этой опасности, или потому, что полагал, что может сообщить какие-либо полезные сведения, – двинулся прямо к преторианской галере, шедшей во главе всего флота. Альбиник задрожал… Переводчик мог расспросить этого ирландца, а тот мог предупредить об опасности, угрожающей флоту, в зависимости от того, в который из двух проходов он пойдет. Альбиник отдал приказание налечь на весла, чтобы вступить в гибельный канал раньше, чем ирландец успеет подплыть к галерам. Но переводчик, обменявшись несколькими словами с начальником флота, приказал подождать приближавшееся судно, чтобы получить от него известия о галльском флоте. Альбиник, не осмелившись противиться этому приказанию из боязни возбудить подозрения, повиновался, и маленькое ирландское судно вскоре подошло к преторианской галере на расстояние голоса.

Переводчик спросил ирландца на галльском языке:

– Откуда вы едете? Куда направляетесь? Встречали ли в море корабли?

На эти вопросы ирландец сделал знак, что он не понимает, и ответил на своем полугалльском языке:

– Я иду к флоту, чтобы сообщить ему новости.

– На каком языке говорит этот человек? – обратился переводчик к Альбинику. – Я не понимаю его, хотя его язык не вполне чужд для меня.

– Он говорит частью по-ирландски, частью по-галльски, – ответил Альбиник. – Я часто бывал по торговым делам на берегах этой страны, я понимаю этот язык. Этот человек говорит, что направился к флоту, чтобы сообщить ему важные известия.

– Спроси у него, какие это известия.

– Какие известия можешь ты сообщить? – спросил Альбиник ирландца.

– Галльские суда, – ответил тот, – прибывшие из разных портов Бретани, соединились вчера вечером в той бухте, которую я только что покинул. Они очень многочисленны, хорошо оснащены, хорошо вооружены и готовы к сражению. Они бросили якорь в глубине бухты, близ порта Ванна. Вы сможете их заметить, только обогнув мыс..

– Ирландец принес нам благоприятные известия, – сказал Альбиник переводчику. – Галльский флот разбросан в разных местах. Одна часть его судов находится на реке Орейе, другие еще дальше, близ Одьернской и Уэссанской бухт. В глубине этой бухты, для защиты Ванна с моря, стоит всего каких-нибудь пять или шесть плохих торговых судов, наскоро вооруженных.

– Клянусь Юпитером, – воскликнул радостно переводчик, – боги, как всегда, благосклонны к Цезарю!

Претор и другие военачальники, которым переводчик повторил ложное известие, сообщенное кормчим, казалось, также очень обрадовались этой разбросанности галльского флота. Ванн был, таким образом, со стороны моря оставлен на произвол римлян почти без защиты.

Тогда Альбиник сказал переводчику, указывая на воина с топором:

– Цезарь мне не доверял. Благословенны боги, дающие мне случай доказать несправедливость его подозрений! Видите ли вы тот островок на расстоянии ста весельных ударов отсюда?

– Вижу.

– Чтобы попасть в бухту, существуют два прохода: один направо, а другой налево от этого островка. Судьба римского флота была в моих руках, я мог направить вас в один из этих проходов, который с виду ничем не отличается от другого, и ваши галеры были бы увлечены подводным течением на подводную скалу. Ни одна бы не спаслась!

– Что ты говоришь! – воскликнул переводчик, между тем как Мерое с печалью и удивлением глядела на своего супруга, подумав, что он отказывается от мести.

– Я говорю правду, – ответил Альбиник переводчику, – и сейчас докажу вам это. Этому ирландцу так же, как и мне, известны опасные места при входе в бухту, которую он только что покинул. Я попрошу его плыть перед нами в качестве лоцмана и наперед могу сказать, по какой дороге он поплывет. Прежде всего он выберет канал, лежащий направо от островка, потом направится вперед, почти коснувшись той части суши, которая видна там, дальше, затем он отклонится сильно вправо, пока не будет на высоте тех черных скал, возвышающихся вдали. Пройдя этот канал, избегнув подводных камней, мы будем в бухте и вне всякой опасности. Если ирландец точь-в-точь проделает этот маневр, будете ли вы еще не доверять мне?

– Нет, клянусь Юпитером! – ответил переводчик. – Надо быть безумцем, чтобы сохранить хоть малейшее подозрение.

– Судите же меня! – возразил Альбиник и сказал несколько слов ирландцу, который согласился вести суда.

Он принял именно то направление, какое предсказывал Альбиник. После этого последний, дав римлянам залог своей искренности, развернул флот в три шеренги и некоторое время вел его между островками, которыми усеяна бухта. Затем дал гребцам приказ поднять весла и оставаться на месте. С этого места нельзя было заметить галльский флот, стоявший на якоре в самой глубине бухты на расстоянии двух лье и скрытый от глаз очень высоким мысом.

Остановив флот, Альбиник сказал переводчику:

– Теперь нам осталось избегнуть только одной опасности, но она очень велика. Впереди нас есть движущиеся подводные мели, иногда перемещающиеся во время больших приливов, – галеры могут попасть на них. Мне необходимо исследовать проход с лотом в руках, прежде чем вести туда все римские галеры. Флот останется пока на этом месте. Велите спустить на воду самую маленькую шлюпку с нашей галеры и дайте мне двух гребцов; у руля станет моя жена. Если вы не вполне доверяете мне, то вы и воин с мечом можете сесть с нами в лодку. Исследовав проход, я вернусь на борт этой галеры, чтобы провести флот до входа в порт Ванна.

– Я не сомневаюсь больше, – ответил переводчик, – но согласно приказания Цезаря ни я, ни этот воин не должны оставлять тебя ни на одно мгновение.

– Пусть будет так, как вы желаете, – сказал Альбиник.

С галеры была спущена небольшая лодка. В нее сошли два гребца с воином и переводчиком. Альбиник с Мерое тоже вошли в нее, и лодка отплыла от римского флота, расположенного полукругом и поднявшего весла в ожидании возвращения галла. Мерое, сидя у руля, направляла лодку по указаниям своего супруга. Он на коленях, склонившись на носу, исследовал проход с помощью очень тяжелого лота, привязанного к длинному и крепкому шнуру. Лодка плыла возле одного из многочисленных островков бухты Морбигана. Позади этого островка простиралась длинная подводная мель, которая вследствие начавшегося отлива уже выступала немного из воды. Далее, за мелью, виднелись скалы, окаймлявшие берег. Альбиник снова опустил лот. В момент, когда он, казалось, по мокрым следам на веревке определял глубину воды, он обменялся быстрым взглядом с женой, указав ей взглядом на воина и переводчика. Мерое поняла. Переводчик сидел близ нее на корме, далее на скамье сидели двое гребцов, и, наконец, позади Альбиника, стоял воин с топором. Внезапно поднявшись, Альбиник воспользовался лотом, как пращой, придал ему быстрое круговращательное движение и нанес воину такой сильный удар по шлему, что тот, оглушенный этим ударом, свалился на дно лодки. Переводчик хотел броситься к своему спутнику на помощь, но Мерое схватила его за волосы и опрокинула назад. Он потерял равновесие и упал в воду. Один из гребцов, замахнувшийся на Альбиника веслом, покатился к его ногам. Движением руля Мерое направила лодку так близко к холмистому островку, что легко спрыгнула на него, а за ней и Альбиник. Оба быстро взобрались на скалы. Чтобы достигнуть берега Бретани, им оставалось преодолеть только одно препятствие – движущуюся мель, часть которой, уже открытая начавшимся отливом, была подвижна, о чем свидетельствовали все время поднимавшиеся на поверхность пузырьки воздуха. Идти по этому месту, чтобы достигнуть прибрежных скал – это значило погибнуть в бездне, скрытой под этой обманчивой поверхностью. Оба супруга уже слышали по ту сторону островка, возвышенность которого скрывала их от римлян, крики и угрозы воина, пришедшего в себя после удара, и голос переводчика, по всей вероятности, вытащенного из воды гребцами. Альбиник, прекрасно изучивший эти места, заметил по крупному песку и прозрачности воды, которой мель была еще покрыта, что в нескольких шагах дальше она уже перестала двигаться. Он перешел ее с Мерое в этом месте, оба вошли в воду по пояс. Потом они достигли береговых скал, ловко влезли на них и остановились на мгновение, чтобы посмотреть, не преследуют ли их.

Переводчик и воин с топором, стесняемый своими тяжелыми доспехами и еще менее, чем переводчик, привыкший ходить по скользким камням, покрытым водорослями, каковы именно и были скалы островка, добрались после долгих усилий до той части островка, которая приходилась напротив движущейся мели. Последняя совершенно выступила из воды, все более и более убывавшей вследствие отлива. Воин, увидев Альбиника и его жену, пришел в ярость. Ему казалось, что от них его отделяет лишь узенькая и ровная мель, выступавшая над водой. Он подумал, что переправиться легко, и двинулся вперед. При первом шаге он погрузился в трясину по колено. Он сделал страшное усилие, чтобы освободиться, и увяз до пояса. Несчастный позвал на помощь товарищей, но едва успел он крикнуть, как над пучиной осталась лишь голова. Она тоже исчезла, и так как он, погрузившись в бездну, поднял руки вверх, то мгновение спустя видна была лишь его рука в железной рукавице, конвульсивно двигавшаяся над песком. Потом не стало видно ничего, только несколько пузырьков воздуха поднялись на поверхность трясины.

Гребцы и переводчик, охваченные ужасом, стояли неподвижно, не осмеливаясь идти на такую смерть, чтобы настигнуть беглецов. Тогда Альбиник обратился к переводчику со следующими словами:

– Ты скажешь Цезарю, что я изувечил себя сам, чтобы внушить ему доверие к искренности моих намерений. Моим первоначальным намерением было привести римский флот к верной гибели и погибнуть самому вместе с женой. Все шло благоприятно. Я вел вас в гибельный канал, из которого не вышла бы ни одна галера. Когда мы встретили ирландца, он сообщил мне, что все галльские суда, весьма многочисленные и хорошо вооруженные, соединились вчера вечером и стоят на якоре в глубине этой бухты, в двух лье отсюда. Узнав об этом, я изменил свое намерение и решил не истреблять ваших галер. Они будут уничтожены, но не изменнически и вероломно, а в честном бою – корабль против корабля, галл против римлянина. Теперь выслушай хорошенько то, что я скажу: я намеренно провел твои галеры на мелкое место, где они через несколько мгновений окажутся на песке. Они останутся на мели, ибо море убывает. Всякое старание высадиться приведет вас к гибели, вы со всех сторон окружены подводными движущимися мелями, подобными той, которая только что поглотила воина с топором. Оставайтесь же на своих судах, завтра их поднимут с мели волны прилива. И завтра бой, смертный бой…. Галл еще раз доказал, что никогда бретонец не действовал изменнически, и что он только тогда гордится убийством своего врага, когда сразил его в честном бою.

И Альбиник с Мерое поспешно направились к городу Ванн, чтобы произвести тревогу и предупредить воинов галльского флота, чтобы они готовились к завтрашнему сражению.

Это повествование, которое ваш сын Альбиник, моряк, посылает вам, моя мать Маргарид, и вам, мой отец Жоэль, предводитель карнакского племени, ваш сын написал в ночь, предшествующую завтрашнему сражению. Удерживаемый в порте Ванна снаряжением своего судна для сражения с римлянами, ваш сын посылает вам это письмо в галльский стан, защищающий доступ к городу с суши. Мой отец и моя мать вольны осудить или одобрить поведение Альбиника и его супруги Мерое, но это повествование вполне правдиво.