Текст книги "Тайны народа"

Автор книги: Эжен Мари Жозеф Сю

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 17 страниц)

Глава III

Вся многочисленная семья Жоэля разместилась полукругом вдоль стен большой залы, ожидая с нетерпением начала борьбы. Маргарид, сидевшая с двумя самыми младшими детьми на коленях между Жоэлем и гостем, подняла веретено, давая этим знак к началу состязания. Юлиан и Армель, обнажившие свои тела по пояс, пожали друг другу руки и вооружились тяжелыми медными саблями, взяв в левые руки деревянные щиты, обтянутые тюленьей кожей. Затем они с жаром устремились друг на друга, желая показать чужестранцу свою ловкость и мужество. Гость Жоэля, казалось, был очень доволен зрелищем, которое представилось его глазам, и бледное лицо его приняло еще более гордое выражение. Нанося друг другу страшные удары и ловко отражая их, Юлиан и Армель обменивались дружескими восклицаниями, и в глазах их не виднелось и тени взаимной ненависти. При особенно удачном и опасном ударе, отраженном с необыкновенной ловкостью, мужчины, женщины и дети хлопали в ладоши и кричали:

– Хорошо, Юлиан! Хорошо, Армель!

Эти крики, вид сражающихся и звон оружия так возбуждали Дебер-Труда, напоминая ему прежние битвы, что он испускал яростный вой, глядя на своего хозяина, который гладил его, чтобы успокоить. Пот струился уже по телу прекрасных юношей, равных по силе и ловкости, а они еще не нанесли друг другу ни одной раны.

– Поспешим, брат Юлиан! – сказал Армель, устремляясь на него с новым пылом. – Поспешим, чтобы скорее услышать чудные рассказы.

– Плуг не может двигаться быстрее, чем идущий за ним землепашец, – отвечал Юлиан.

С этими словами он схватил саблю обеими руками, выпрямился во весь рост и нанес своему противнику страшный удар. Щит, которым Армель пытался прикрыться, разлетелся на куски, и удар сабли поразил его в висок. Пошатнувшись, Армель упал на спину, между тем как все кричали, хлопая в ладоши и восхищаясь необыкновенным ударом:

– Славно, Юлиан, славно!

Рабузигед кричал громче всех.

Маргарид, опустив веретено в знак окончания поединка, занялась раненым, а Жоэль обратился к чужестранцу, протягивая ему большую чашу с вином:

– Друг гость, выпей это старое вино в честь победы Юлиана.

– Пью за победу Юлиана, а также и за храброе и достойное поражение Армеля! – ответил гость. – Мужество побежденного не уступало мужеству победителя. Я много видел поединков, но никогда не проявлялось в них столько ловкости и храбрости. Слава твоему семейству, Жоэль! Слава твоему племени!

– Прежде, – сказал Жоэль, – такие состязания бывали у нас почти каждый вечер, но теперь они заменяются простой борьбой. Поединок на саблях больше всего напоминает древних галлов.

Осмотрев рану, Маргарид покачала головой. Юлиан поддерживал своего друга, который сидел, опершись на стену. Одна из молодых женщин принесла ящик с бинтами и бальзамом и сосуд с настоем омелы.

Кровь текла из раны струей, лицо раненого было бледно, а глаза полузакрыты.

– Друг Армель, – сказал ласково Юлиан, стоя возле него на коленях. – Не падай духом из-за такого пустяка, настанет и твой час победы. Сегодня удар поразил тебя, завтра может сразить меня. Мы храбро сражались, и чужеземец унесет с собой воспоминание о карнакских юношах и о всей фамилии Жоэля, вождя племени.

Армель, лоб которого уже покрылся холодным потом, опустил голову на грудь и, казалось, не слышал своего друга. Маргарид снова покачала головой, велела принести горящие уголья на камне и бросила туда порошок из коры омелы. Поднялся едкий дым, вдохнув который Армель открыл глаза и произнес слабым голосом, точно очнувшись от сна:

– Ангел смерти призывает меня к себе… Я буду продолжать жить, но уже не здесь… Отец и мать удивятся и обрадуются, увидев меня так скоро… Я сам рад увидеть их… Но я охотно послушал бы чудные рассказы чужеземца, – прибавил он с сожалением.

– Как, брат Армель, – сказал Юлиан с горестным удивлением. – Ты уже уходишь отсюда? Но ведь мы клялись друг другу никогда не расставаться?

– Да, мы клялись в этом, – проговорил слабым голосом Армель, – но выходит иначе…

Юлиан закрыл лицо руками и ничего не ответил.

Маргарид, умевшая лечить раны, чему ее научила жрица, одна из ее родственниц, положила руку на сердце Армеля. Спустя несколько минут она сказала:

– Теутатес зовет Армеля, чтобы провести его туда, где находятся покинувшие уже нас родные. Он скоро уйдет от нас. Пускай поторопятся те, кто хочет передать с ним что-нибудь для отсутствующих друзей, – он всех их скоро увидит. – И, поцеловав умирающего в лоб, она прибавила: – Ты передашь этот поцелуй всем нашим родственникам, когда их увидишь.

– Хорошо, – ответил Армель слабым голосом и прибавил: – А все-таки очень хорошо бы мне послушать рассказы чужестранца…

Маленький Сильвест, сын Гильхерна, с розовым личиком и белокурыми кудрями, приблизился к умирающему, держась за руку своей матери Генори, и сказал:

– Я очень любил маленького Аланика, он ушел от нас в прошлом году. Скажи ему, что Сильвест помнит его, и поцелуй его от меня, Армель.

– Я поцелую от тебя Аланика, Сильвест.

Другой родственник Жоэля сказал умирающему:

– Я был другом Гуарне, из соседнего нам племени Морлеха. Его, беззащитного, убили недавно во время сна. Ты ему скажешь, Армель, что убийца его найден и осужден карнакскими друидами. Скоро свершится над ним приговор. Гуарне рад будет узнать о наказании своего убийцы.

Армель знаком показал, что передаст и это поручение.

Рабузигед, невольный виновник случившегося, тоже обратился к тому, который готовился уйти в другой мир:

– Ты знаешь, что восемь лунных месяцев назад заболел старый Марк, живущий возле Гленана, и ангел смерти также звал его к себе. Но старый Марк не был готов к этому, он хотел присутствовать на свадьбе своей внучки. И вот он стал искать охотника заменить его, что могло бы удовлетворить ангела смерти. Друид, врач его, указал ему на Нуарена из нашего племени, и тот охотно согласился уйти из этого мира вместо Марка, чтобы сделать приятное богам. Старый Марк подарил ему десять серебряных монет с лошадиными головами, которые Нуарен роздал друзьям. Потом, радостно осушив свой последний кубок, он подставил свою грудь под священный нож при пении бардов. Ангел смерти, очевидно, удовлетворился этой заменой, так как старый Марк успел выдать замуж свою внучку и живет до сих пор…

– Не хочешь ли ты уйти вместо меня, Рабузигед? – спросил умирающий. – Боюсь, что уже слишком поздно…

– Нет-нет, – поспешно ответил Рабузигед. – Прошу тебя только отдать Нуарену эти три серебряные монеты, которые я был должен ему. Я боюсь, чтобы он не пришел за ними сам в лунную ночь в образе демона.

И Рабузигед, порывшись в своем мешке из кожи ягненка, вынул три серебряные монеты с лошадиными головами и положил их к ногам Армеля.

– Я передам твои деньги, – сказал умирающий едва слышно и прошептал в последний раз на ухо Юлиану: – Мне все-таки очень хотелось бы послушать… чудные рассказы… путешественника…

– Успокойся, брат Армель, – тихо ответил ему Юлиан. – Я буду внимательно слушать эти чудесные рассказы сегодня вечером, чтобы хорошенько запомнить их завтра. Я расскажу их тебе… Мне будет скучно здесь без тебя. Мы поклялись никогда не расставаться, и я уйду жить в том мире вместе с тобой.

– Так ты придешь? – прошептал умирающий, и лицо его просияло. – Придешь… завтра?

– Завтра, клянусь Гезу, я приду к тебе, Армель.

Вся семья, слыша это обещание Юлиана, смотрела на него с уважением.

– Тогда до скорого свидания, брат Юлиан, – произнес раненый задыхающимся голосом, но с довольным лицом. – Слушай внимательно… рассказы… А пока… привет вам всем…

Он протянул руку, и все родные стали дружески прощаться с ним, как прощаются с уезжающим в далекое путешествие.

Когда Армель умер, Жоэль закрыл ему глаза и велел положить его возле жертвенника, над которым стоял сосуд с семью ветками омелы. Тело покрыли дубовыми ветками, снятыми с алтаря, так что оно превратилось в зеленый холмик, возле которого остался сидеть Юлиан.

Глава семьи, наполнив вином кубок, пригубил его и, передавая гостю, сказал:

– Да будет счастливо путешествие Армеля, так как он был всегда справедлив и добр! Да найдет он тех, кого мы любили, и да передаст им о нашей любви!

Чаша обошла всех, и все желали Армелю счастливого пути. Потом собрали со стола остатки ужина, и все уселись вокруг очага, с нетерпением ожидая обещанных рассказов.

Чужестранец, видя, что глаза всех обращены на него, сказал Жоэлю:

– Итак, вы ждете от меня рассказа?

– Рассказа! – вскричал Жоэль. – Скажи лучше двадцать рассказов, сто рассказов! Ведь ты видел столько стран, столько людей! О, клянусь Огмием, мы не удовлетворимся одним рассказом.

– Нет, – подтвердили хором остальные. – О нет! Нам мало одного рассказа!

– Но в наше время, – сказал чужестранец с задумчивым и суровым видом, – было бы лучше действовать, чем рассказывать и слушать веселые сказки.

– Я не понимаю тебя, – произнес с удивлением Жоэль.

Все молча уставились на чужестранца.

– Ты не понимаешь меня? – сказал печально путешественник. – Ну, делать нечего… Я исполню свое обещание. Данное слово надо держать. – Потом, указывая на Юлиана, все еще сидящего в глубине залы рядом с телом Армеля, он прибавил: – Надо, чтобы этот юноша мог рассказать что-нибудь завтра своему другу, когда он пойдет за ним в другой мир.

– Рассказывай, – сказал Юлиан, опираясь головой на руки, – рассказывай. Я не пророню ни одного твоего слова. Армель в точности узнает твой рассказ.

– Два года назад, – начал чужестранец, – путешествуя среди галлов на берегах Рейна, я попал однажды в Страсбург. Когда я вышел из города, чтобы прогуляться на берегу реки, я увидел большую толпу народа, следовавшую за мужчиной и женщиной. Оба были молоды и прекрасны и держали с двух сторон щит, на котором лежал малютка нескольких дней от роду. Мужчина имел беспокойный и мрачный вид, женщина была бледна и спокойна. Они остановились на берегу реки, там, где течение ее очень быстро. Я подошел ближе и спросил у кого-то в толпе, кто эти люди. «Это Виндорикс и жена его Альбреж». В это время я увидел, как Виндорикс подошел к своей жене и мрачно сказал ей: «Время настало». – «Так ты этого хочешь? – спросила Альбреж. – Ты хочешь?» – «Да», – ответил муж. – «Меня берут сомнения, я хочу быть в твоем желании уверенной. Пусть будет по-твоему», – сказала жена. Тогда, взяв щит с ребенком, улыбавшимся и протягивавшим к нему ручонки, Виндорикс вошел в воду по пояс и поднял щит над головой, оглядываясь в последний раз на жену. Она стояла на берегу с высоко поднятой головой, с уверенным взглядом, со скрещенными на груди руками, неподвижная, как статуя. Протянув правую руку к мужу, она, казалось, говорила ему: «Делай, что задумал…» Трепет волнения пробежал в толпе, когда она увидела, что Виндорикс кладет щит с ребенком на поверхность бурной реки и собирается отнять руки…

– Злодей! – вскричала Маргарид. – А эта женщина! Как она могла оставаться на берегу?

– Но что означало это варварство, друг гость? – спросила Генори, молодая жена Гильхерна, крепко прижимая к себе своих детей, Сильвеста и Сиомару, которые сидели у нее на коленях.

Чужестранец знаком потребовал молчания и продолжал:

– Едва поток унес щит с ребенком, как отец поднял к небу дрожащие руки, как бы призывая богов, и потом с мрачным отчаянием следил за движением щита. Напротив, мать смотрела на него так спокойно, точно, она нисколько не боялась за своего ребенка.

– Не боялась? – вскричал Гильхерн. – Но ребенок подвергался верной смерти!

– Чудовищная мать! – вскричала его жена Генори.

– И никто из толпы не бросился спасать его? – сказал Юлиан, думая о своем друге. – О, это потрясет сердце Армеля, когда он услышит этот рассказ!

– Два раза щит едва не погрузился в воду в водоворотах, – продолжал чужестранец, – и мать при этом нисколько не изменилась в лице. Наконец он спокойно поплыл по течению реки. Тогда вся толпа крикнула, захлопав в ладоши: «Лодку, лодку!» Двое людей вскочили в лодку и в несколько минут были у щита, который и вытащили из воды вместе с заснувшим ребенком.

– Благодарение богам, он спасен! – вскричало почти все семейство Жоэля, вздохнув с облегчением.

– Пока вынимали из воды щит с ребенком, Виндорикс, лицо которого теперь сияло от счастья, подбежал к жене и вскричал, протягивая к ней руки: «Альбреж, Альбреж! Ты говорила правду! Ты была верна мне!» Но Альбреж гордо ответила, отстраняя мужа: «Уверенная в моей правоте, я не боялась за ребенка. Боги не могли наказать невинную мать, погубив ее сына. Кто подозревает женщину, тот оскорбляет ее. Я возьму ребенка, и ты больше не увидишь нас, ни меня, ни его. Как мог ты сомневаться в честности своей жены!» В эту минуту с торжеством принесли ребенка. Мать кинулась к нему, как львица к детенышу, и страстно прижала его к своей груди. Спокойная и холодная до этого времени, она горячо осыпала ласками своего ребенка, унося его с собой.

– О, это была истинная галльская женщина! – сказала жена Гильхерна. – «Кто подозревает женщину, тот оскорбляет ее!» Это хорошо сказано!

– Такое испытание в обычае у рейнских галлов? – спросил Жоэль.

– Да, супруг, подозревающий жену в неверности, берет ее ребенка и пускает плыть по реке на щите. Если он спасается – мать невинна, если тонет – она преступна.

– А как была одета эта доблестная женщина? – спросила Генори – Была ли на ней такая же туника, какую носим мы?

– Нет, туники тех женщин очень коротки и двух цветов: корсаж голубой, а юбка красная; часто они вышиты золотом и серебром.

– А их чепчики, – спросила одна молодая девушка, – такие же белые и четырехугольной формы, как наши?

– Нет, черные и украшены золотыми и серебряными вышивками.

– А как празднуют у них свадьбы? – спросила другая молодая девушка.

– Так ли хороши их стада, как наши? – спросил один старик.

– Есть ли у них бойцовые петухи? – спросил ребенок.

– Довольно, довольно, – остановил Жоэль, видя затруднение чужеземца – Дайте нашему гостю вздохнуть. Вы подняли крик, словно стая чаек.

– А платят ли они деньги мертвым, как и мы? – не удержался Рабузигед.

– Да, это у них также в обычае. Но один идолопоклонник из Азии, которого я встретил в Марселе, уверял меня, что после смерти мы продолжаем жить, но уже не в образе людей, а в образе животных.

– Славно, нечего сказать! – вскричал с беспокойством Рабузигед. – Если эти идолопоклонники говорят правду, то Нуарен, которому я послал деньги, живет теперь, быть может, в образе рыбы, а Армель – птицы. Как же птица передаст рыбе серебряные монеты? Вот так штука!

– Наш друг уже сказал, что так думают идолопоклонники, – строго остановил его Жоэль. – Твоя боязнь безбожна.

– Этого не может быть, – печально сказал Юлиан – Иначе что же я буду делать, если, отправившись завтра к Армелю, найду его в образе птицы, а сам обращусь в оленя или вола?

– Не бойся, юноша, – успокоил его путешественник, – религия Гезу самая истинная, а она учит нас, что после смерти мы приобретаем более молодые и более прекрасные тела.

– Вот что значит путешествовать! – сказал Жоэль. – Сколько узнаешь разных вещей! Но, чтобы не оставаться в долгу у тебя, Маргарид может рассказать тебе об одной из своих прабабок. Это случилось около ста тридцати лет назад, когда наши предки доходили до Азии, чтобы основать там новую Галлию.

– После рассказа твоей жены я также скажу кое-что о наших предках, – сказал чужестранец. – И, клянусь Ритта-Гаюром, теперь самый подходящий момент для этого! Потому что в то время, как мы занимаемся здесь разговорами, происходит что-то, чего вы не знаете…

– Почему ты остановился? – спросил с удивлением Жоэль. – Что происходит в то время, как мы рассказываем здесь сказки? И что можно делать в осенние вечера, как не сидеть у очага, слушая рассказы?

Но чужестранец, не отвечая Жоэлю, почтительно обратился к Маргарид:

– Сначала я выслушаю рассказ жены Жоэля.

– Он так же прост, – отвечала Маргарид, продолжая прясть, – как был прост и сам поступок моей прабабки. Имя ее было Сиомара…

– И в честь ее, прекрасной и доблестной, – прервал мать Гильхерн, указывая с гордостью на свою восьмилетнюю дочь удивительной красоты, – я назвал этим именем свою дочь.

– Я не видал никогда более прекрасного ребенка, – сказал чужестранец, – и уверен, что она будет походить на ту женщину своей доблестью, как походит красотой.

Генори, мать ребенка, покраснела от удовольствия при этих словах, а Маргарид продолжала:

– Ее звали Сиомарой, и она была дочерью Ронана. Отец привел ее в Лангедок, где завел торговлю. Галлы этой местности готовились в то время ехать на восток. Вождь их, по имени Ориегон, увидел Сиомару, был поражен ее красотой и женился на ней. Сиомара уехала на восток с мужем. Первое время все шло удачно, но затем римляне из зависти к галльским завоеваниям стали наступать на них. В одной из битв Сиомара, сопровождавшая мужа в военной повозке, была отрезана от него, взята в плен и сдана под стражу римскому офицеру, скупому и развратному. Пораженный ее красотой, он пытался соблазнить ее, но она не поддалась его уговорам. Тогда, воспользовавшись сном пленницы, он прибег к насилию…

– Ты слышишь, Жоэль! – вскричал с негодованием чужестранец. – Прабабка твоей жены перенесла такое оскорбление от римлянина!

– Выслушай до конца, друг, – сказал Жоэль, – и ты увидишь, что Сиомара стоит галльской женщины с берегов Рейна.

– Удовлетворив свое желание, римлянин предложил своей пленнице свободу ценой выкупа. Она приняла его предложение и попросила послать одного из своих слуг, также взятого в плен, в лагерь к мужу или к его друзьям, чтобы те доставили выкуп в назначенное место. Не желая ни с кем делиться деньгами, римлянин сам привел Сиомару в условленное место. Там были друзья Ориегона с золотом для выкупа. Пока офицер пересчитывал данную ему сумму, Сиомара дала знать своим на галльском языке, чтобы они перерезали горло этому негодяю. Это было сделано. Тогда Сиомара отрубила ему голову, обернула ее своим платьем и вернулась в галльский лагерь. Ориегон, который тоже был в плену, бежал из него и прибыл в свой лагерь одновременно с женой. Тогда Сиомара бросила к его ногам голову римлянина со словами: «Вот голова человека, который меня оскорбил. Никто, кроме тебя, не посмеет сказать, что обладал мной…»

Закончив рассказ, Маргарид продолжила прясть.

– Не говорил ли я тебе, друг, – сказал Жоэль, – что Сиомара не уступит твоей галльской женщине с берегов Рейна?

– Рассказ об этом мужественном и целомудренном поступке достоин уст, которые его произнесли, – сказал чужестранец. – Он доказывает также, что римляне, наши непримиримые враги, не переменились характером: они остались такими же жадными и развратными, какими были раньше. Раз уж мы заговорили об этих чертах характера римлян, – прибавил он с горькой улыбкой, – скажу вам, что я был в Риме и видел там Юлия Цезаря, этого замечательнейшего из римских полководцев, но в то же время и самого жадного и гнусного развратника во всей Италии. О его дебошах я не решусь говорить при женщинах и детях.

– Ты видел самого Юлия Цезаря? – спросил с любопытством Жоэль. – Каков он из себя?

Чужестранец поглядел на хозяина, точно удивляясь его вопросу, и ответил, сдерживая гнев:

– Он уже приближается к зрелому возрасту, высок ростом, лицо у него худое, длинное и бледное, глаза черные, голова плешивая. Чтобы скрыть свою лысину, он, соединяя в себе все пороки самых развратных римских женщин, обладает и их тщеславием, – всегда носит корону из золотых листьев. Удовлетворено ли твое любопытство, Жоэль? Что сказать тебе еще? Знаешь ли ты, что Цезарь страдает эпилепсией? Что он… – Не закончив фразы, сам перебив себя, чужестранец вскричал, окинув гневным взглядом всю семью Жоэля: – Да поразит меня гнев Гезу! Вы все, сидящие тут и способные носить саблю и копье, но думающие только о пустых сказках, неужели вы не знаете, что римское войско, завладев под предводительством Цезаря половиной наших провинций, расположилось на зимние квартиры в Орлеане, Турени и Анжу?

– Да-да, мы слышали об этом, – спокойно ответил Жоэль. – Нам говорили об этом приходившие из Анжу покупатели волов и свиней.

– И ты говоришь так беспечно о вторжении римлян в Галлию? – вскричал гость.

– Никогда еще бретонские галлы не были под игом у чужестранцев, – гордо ответил вождь карнакского племени. – Нас не коснется этот позор. Галл из Пуату, Турени и Орлеана – одно, а мы – другое. Римляне в Турени, но отсюда до Турени далеко.

– Значит, тебя не касалось бы и то, если бы северные пираты перерезали горло твоему сыну Альбинику и его достойной жене Мерое, так как это произошло бы далеко отсюда?

– Ты шутишь. Мой сын всегда останется моим сыном. А галлы чужих провинций – не сыновья мои.

– А разве они не сыны одного с тобой бога, как учит религия друидов? А если так, то разве все галлы не братья друг другу? И разве порабощение и кровь брата не взывают о мщении? Значит, пока неприятель не подошел к воротам твоего дома, ты останешься спокойным? Неужто права будет рука, если скажет ноге, пораженной гангреной: «Я здорова, а нога далеко от меня. Мне нечего беспокоиться». Ведь ясно, что гангрена, не остановленная вовремя, поднимаясь все выше, будет поражать все новые члены и, наконец, охватит все тело.

– Если только здоровая рука не возьмет топор и не отрубит ногу, от которой пошло все несчастье.

– А что же станется тогда с искалеченным телом? – вмешалась Маргарид, до сих пор слушавшая молча. – Если самые прекрасные из наших провинций попадут в руки чужестранцев, то что сделается с остальной Галлией? Сможет ли она, искалеченная и изуродованная таким образом, защитить себя против врагов?

– Тобою говорит сама мудрость, – сказал почтительно путешественник. – Жоэль, твоя жена, как и все галльские матроны, с такой же честью может занять место в общественном совете, как и в домашнем кругу.

– Это верно, – проговорил Жоэль, – у Маргарид мужественное сердце и мудрый ум. Я должен сознаться, и это меня нисколько не огорчает, что часто мнения ее вернее моих. Но на этот раз я прав. Что бы ни случилось с остальной Галлией, нога римлянина никогда не ступит на землю старой Бретани. Ее защитят ее подводные камни, ее болота, ее леса, ее скалы, а главное – ее бретонцы.

При этих словах мужа Маргарид опустила голову, а все мужчины из семьи Жоэля захлопали в ладоши, выражая одобрение.

Тогда чужестранец сказал с мрачным видом:

– Так и быть, я позабавлю вас еще одним рассказом, последним. И пусть слова его падают вам в душу каплями расплавленного металла. Вы не сумели понять истину, заключающуюся в мудрых словах хозяйки дома.

Все посмотрели на путешественника с удивлением, а он начал свой рассказ.