Текст книги "Самый длинный выходной"

Автор книги: Эйлин Форрест

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 7 страниц)

– Да, – прошептал он, – я был прав. Ты единственная и неповторимая. Но я не могу позволить тебе простудиться. Он взял ее руку и с почтением поднес к губам. – Позвольте мне проводить Вас в дом.

Когда они чинно проходили по лужайке, Эйлин вспомнила, что она забыла позвонить родителям.

Глава 5

Проснувшись наутро в коттедже Пирсонов, Эйлин вдруг вспомнила о Джоэле. Она слышала, как Гей что-то бормочет и напевает, уткнувшись головой в простыни. Была только половина седьмого. Между занавесками просвечивало серое небо. Эйлин совсем не хотелось вставать.

То, что Эйлин тогда забыла позвонить родителям во время встречи Нового года, сразу же восстановило их против Джоэля. Если бы она могла так же, как часто делала Фиона, сразу же выпалить своей матери: «Я познакомилась с самым красивым мальчиком», возможно, все бы обошлось. Но она не могла придумать никакого объяснения, кроме того, что она… просто забыла. Ее голос звучал натянуто и неубедительно, когда она говорила: «Такой великолепный вечер – мы танцевали и играли воздушными шариками!».

– Где ты была? – обеспокоенным голосом спросила мать. – Когда ты не позвонила, я сама позвонила к Мак-Дональдам, но тебя не смогли нигде найти.

– Мы вышли погулять в саду.

– В саду? – В лице матери недоверия было больше, чем ужаса.

– Мы танцевали на лужайке.

– О Господи!

Эйлин казалось невозможным описать восторг тех минут на морозной лужайке под звездами.

Эйлин почувствовала себя неловко, вспоминая это. Она знала теперь, что существуют вещи, которые родители переживают очень сильно. Ведь тогда она даже не поздравила маму с праздником.

И когда бы ей потом ни случилось упомянуть имя Джоэля, она чувствовала неловкость и читала в глазах матери мысль: «Так, Значит, это тот самый молодой человек, который ранним утром танцевал с моей дочерью в саду?»

Мать не могла постичь подобной выходки и считала ее следствием разнузданности нравов молодежи, поэтому она с самого начала не доверяла Джоэлю, о чем бы после уже не рассказывала Эйлин.

Поскольку первый телефонный звонок Джоэля пришелся, естественно, на время ленча, каждое слово Эйлин было отлично слышно.

– У телефона герр доктор Швейзенберг, я хочу поговорить с моим старым пациентом.

– Ах, Джоэль, это ты.

– Как ты догадалась?

– А у меня видеотелефон.

– Отлично! Скажи, мы договорились встретиться завтра или сегодня?

– Мне кажется, сегодня.

– В этом все и дело. Так сегодня завтра или сегодня? Я совсем запутался.

– Ну, сегодня первое января, – предположила Эйлин.

– Замечательно. Послушай, я все еще у Мак-Дональдов, по крайней мере, мне так кажется. Пойдем погуляем? Я встречу тебя на автобусной остановке через полчаса.

Эйлин понимала, что отец и мать умирают от любопытства, пытаясь догадаться, кто звонит, и только приличие сдерживает их любопытство.

– Это парень, с которым я познакомилась на вечеринке прошлой ночью, – сильно краснея, сказала Эйлин. – Его зовут Джоэль.

– Симпатичный? – спросила мать.

– Просто бесподобный, – ответила Эйлин, – и мы сейчас собираемся погулять.

– Ах, Джоэль, Джоэль, – она перевернулась в постели, – почему же все стало так плохо? Приедет он к ней или нет? Он написал ей такую короткую и холодную записку, хотя чего же еще можно было ожидать после того, как он столько раз получал от нее отпор: «Я хотел бы кое-что обсудить с тобой, но на нейтральной территории, повторяю, не у тебя дома. Это возможно? Или ты все еще предпочитаешь не видеться со мной? Я бы также хотел увидеть малышку». И, наконец, последняя его записка: «Прошу тебя, Эйлин, прими своего покорного слугу. Джоэль».

Она написала дюжину писем то дружелюбных, то умоляющих, то сердитых, потом порвала их все и вместо этого послала ему открытку, на которой кратко написала адрес коттеджа и время ее пребывания там. Ей то страстно хотелось увидеться с ним, то становилось страшно, что он нарушит ее спокойную размеренную жизнь.

Если он приедет, – решила Эйлин, – она будет с ним очень холодна и учтива, и это станет их последней встречей.

Эйлин услышала, как Гей спрыгнула с постели, затем скрипнула дверь, и Гей просунула головку.

– Доброе утро, – пропела Эйлин, – если хочешь, подойди к моей кровати, мамочка тебя обнимет.

Она подняла ребенка к себе в постель – конец ее пижамы был мокрым.

Эйлин села на постели, расстегнула пуговицы, сняла мокрую пижаму и бросила ее на пол.

– Залезай сюда, иначе ты простудишься.

Гей извивалась, как зверек. Она была теплая, как только что выпеченная сдобная булочка.

– Лежи тихо, и мы еще немного поспим, – с надеждой сказала Эйлин, закрывая глаза.

– Проснись, мамочка, проснись! – закричала Гей, тыкая в глаза Эйлин острыми пальчиками.

– Перестань! – крикнула Эйлин. Но Гей решила, что это очень смешно, и повторила тот же фокус снова.

– Ну хорошо, – сказала побежденная Эйлин. – Мы сейчас встанем, и ты примешь ванну.

Утренние процедуры казались нескончаемыми: купание Гей, одевание, чистка зубов, уговоры пойти в туалет, мытье посуды, разведение огня, приготовление завтрака – каши с молоком – еда и мытье посуды, вслед за тем стирка простыни и пижамы и развешивание их для сушки на заднем дворе, уборка в спальне.

Наконец Эйлин без сил упала на софу, мечтая о чашке кофе и размышляя, когда может прийти машина с провизией. Она ведь не могла бесконечно кормить Гей кашей с молоком. Взглянув на часы, Эйлин увидела, что уже половина девятого. Впереди все еще было долгое, долгое утро.

Она попыталась вспомнить, что Гей обычно делает в это утреннее время дома, но не могла. Поскольку она уходила на работу, девочкой занималась мать, устроившая для нее специальный режим, по которому Гей ела, спала, делала физические упражнения, слушала сказку, занималась с красками и конструктором, спокойно сидела с книжкой, играла в саду, принимала ванну. Что же надо было делать именно сейчас? Кстати, а где же сама Гей?

Гей оказалась в ванной; оба крана были открыты, девочка старательно чистила зубной щеткой раковину.

– Ах, Гей, что за ужас! Ты плохая, плохая девочка!

Эйлин поспешно увела ее с места преступления. Гей начала плакать.

– Пойди нарисуй маме красивую картинку. Эйлин достала бабушкин подарок – новую коробку с красками и набор бумаги для рисования.

– Не хочу.

– Ну построй мне домик из конструктора.

– Не хочу.

Эйлин посмотрела на красное, сердитое лицо дочери и почувствовала непреодолимое желание нашлепать ее, но шлепки надо было приберечь для крайних случаев.

– Хочу домой, – рыдала Гей. – Хочу к бабушке.

– Это невозможно. Мы будем жить в нашем красивом коттедже.

– Ужасный коттедж.

– Мамочка прочтет тебе сказку.

– Не хочу сказку. Хочу к бабушке.

Эйлин закусила губу. Если бы это не выглядело смешным, она бы обвинила Гей в сознательно злом умысле. Но на самом деле ребенок так реагировал на изменение привычного режима. Эйлин смягчилась. «Садись ко мне на колени, и мы поиграем в лошадок, – сказала она. – Давай. Ним – ним-ним – вот так едет леди; трот-трот-трот – вот так едет джентльмен; галлоп-галлоп-галлоп – вот так едет фермер».

– Еще! – завизжала Гей.

После пяти поездок на лошадках стрелки подошли к девяти. Еще четыре часа до ленча.

Эйлин встала и раскрыла входную дверь, чтобы узнать, какая погода. Мрачные серые тучи мчались по небу, вдали темно и грустно маячил холм, ветер сгибал ветви бука и обдавал лицо холодом. Но дождя не было.

– Мы с тобой пойдем гулять и постараемся выяснить насчет машины. – Она надела сапоги и плащ и достала шерстяной спортивный костюм для Гей. Потом вспомнила, что необходимо надеть девочке перчатки, но они куда-то исчезли. Обнаружив пропажу, Эйлин заметила, что у Гей мокрые штаны, Снова надо переодеваться.

– Противная девчонка! – стала ругать ее Эйлин. – Тебе уже почти три года, а ты все писаешься в штанишки. Ты делаешь это нарочно, чтобы насолить мне, дрянь ты этакая.

Но Гей не обращала на ее слова никакого внимания, она стала петь одну из своих дурацких песенок.

Наконец, они собрались и медленно зашагали по тихой сельской улице.

В коттедже, соседнем с магазином, она заметила молодую женщину с бледным лицом, темные волосы которой были повязаны желтым шарфом.

– Здравствуйте, – сказала Эйлин.

– Доброе утро.

– Вы не знаете, когда привезут продукты?

– Мясной отдел открывается в полдень, и сегодня днем привезут хлеб.

– А бакалея?

– Будет закрыта до понедельника.

– Огромное вам спасибо.

Эйлин хотела продолжить беседу, чтобы напроситься на чашечку кофе.

– Я остановилась в коттедже Пирсонов, – сказала она.

– Понятно.

– Вам нравится жить здесь?

– Здесь хорошо, если вы любите деревенскую жизнь, – ответила бледная молодая женщина.

– Сегодня таких немного, – заметила Эйлин, и была вознаграждена короткой улыбкой.

– Это ваша маленькая дочка?

– Да.

– А я свою потеряла.

– Потеряли? – как эхо, повторила за ней Эйлин.

– У меня произошел выкидыш.

– Как ужасно. – Она с ужасом посмотрела на девушку. Она так редко встречала людей, с которыми случалось что-то ужасное. Ее собственный опыт – спокойная беременность, благополучные роды и семейная обстановка – был в этом смысле положительным. Ей хотелось сказать: «А я – незамужняя мама». Может это сделало бы ближе простую деревенскую девушку и городскую приезжую, благополучную с виду мать с дочкой. Но она не решилась на подобную откровенность. Вместо этого она спросила: «А далеко ли отсюда Гордон?»

– Около трех миль, я полагаю.

– Я думаю сходить туда. Мне нужно купить продукты.

– Попробуйте.

Бледная молодая женщина скрылась в доме.

Эйлин разочарованно отвернулась. Но, пожалуй, действительно стоило сходить в Гордон: это поможет скоротать утро, и Гей достаточно устанет, чтобы заснуть после ленча.

– Мы сейчас с тобой сядем в колясочку и прогуляемся по магазинам, и купим что-нибудь вкусненькое к обеду и картофельные чипсы для Гей, и немного шоколада, – импровизировала Эйлин.

Гей следила за тем, как мать раскладывает коляску, и делала из этого свои выводы:

– Гей пойдет ножками, – сказала она.

– Гей поедет, – ответила Эйлин.

– Гей пойдет! – закричала Гей.

– Послушай, дорогая, нам предстоит длинный, долгий путь, гораздо больший, чем ты можешь пройти. А мне нужно успеть туда побыстрее, до дождя. Если будешь хорошей девочкой, сможешь на обратном пути часть дороги пройти пешком.

Эйлин подкатила коляску и стала усаживать девочку, та подгибала ноги и сопротивлялась. Эйлин попыталась усадить ее силой, Гей заплакала. Эйлин шлепнула ее. Гей заплакала еще громче и упала на дорогу. Эйлин пришла в отчаяние. На этот раз шлепок не сработал.

– Ну хорошо же, – с негодованием произнесла она. – Мы не пойдем к Гордону и не будем покупать картофельные чипсы и шоколад. Мы умрем с голоду. Мне наплевать.

Эйлин вернулась домой, дрожа от злости и возмущения. Как она позволяет, чтобы ребенок так выводил ее из себя? Надо быть спокойной и непреклонной, не допускать никаких стычек – ах, какие мудрые, рассудительные советы, но почему-то не получается следовать им.

Ее взгляд упал на старый номер «Обсервера», лежащий на подоконнике, и она пробежала глазами статью об агрессии. «Ребенок в состоянии бешенства никому не угрожает,» – прочитала она. – «Мать понимает эти всплески характера и легко справляется с ними».

«Ха-ха,» – уныло подумала Эйлин.

Она закурила сигарету, чтобы успокоить нервы и снова вышла на улицу. Гей радостно собирала на дороге камушки и накладывала себе полные карманы.

– Пошли, – спокойным и твердым тоном сказала Эйлин.

Гей подошла. Она весело подпрыгивала, держа мать за руку, и спустя некоторое время сказала: «А сейчас Гей поедет».

– Хорошо.

Они отправились в путь. Начал моросить дождь.

Вот так всегда с малыми детьми, – подумала Эйлин. – То они спокойные, ласковые крошки, едят или спят, а то превращаются в капризных, орущих чудовищ. И второй период намного дольше.

С чувством собственной вины она склонилась над Гей.

– Как там мое чудовище?

Если бы не Гей, какая бы у нее была счастливая жизнь. Она могла бы выйти замуж – конечно, не за Джоэля, а за кого-нибудь гораздо мудрее него и добрее. Она могла бы жить в чудесной квартире с аппаратурой и новой мебелью. Она могла бы тратить деньги на одежду и путешествия, она бы могла проводить вечера с друзьями или пойти в кино, и могла бы допоздна нежиться в постели по воскресеньям, наслаждаясь кофе и читая воскресные газеты.

Но какой смысл теперь об этом думать. Слишком поздно. Родилась дочь, и Эйлин должна нести за нее ответственность. Долгие годы думать только о ней – о ее одежде, сне, каникулах, школе – все это должно заполнить ее жизнь. И даже если она уедет из дому, эмигрирует или подпишет бумаги об удочерении (которые ее мать, вздыхая, положила в верхний ящик стола), она все равно уже никогда больше не будет снова свободной.

Может быть, она завидовала девочке? Нет, она не ощущала зависти. Хотя Гей временами вела себя чудовищно, Эйлин никогда не жалела, что ребенок появился на свет. Постепенно она научится вести себя с ней.

Через час с небольшим они добрались до Гордона, и Эйлин купила кое-какие крупы, овощи, картофельные чипсы, шоколад и большую бутылку кока-колы. Сумка потяжелела от припасов, и коляску было теперь трудно везти. Эйлин решила поискать кафе, где бы можно было посидеть и выпить кофе, но вокруг не встречалось ничего подобного. Продрогнув, Эйлин решила ускорить шаг.

– Гей холодно.

– Ерунда, – ответила Эйлин, копируя свою мать. Она дала девочке пакет с чипсами, а это означало, что надо снять перчатки. Гей брала чипсы по одному маленькими, посиневшими от холода, пальчиками. Эйлин начала волноваться, потому что и ей самой было холодно. Мокрый плащ беспомощно развевался на ветру, почти не прикрывая ее. Брюки ее тоже промокли, а губы и нос, казалось, потеряли чувствительность.

Эйлин не терпелось поскорее добраться до коттеджа, разжечь камин, выпить горячего кофе и надеть сухую одежду. Она снова надела Гей перчатки и натянула ей шерстяную шапочку пониже на уши.

– Скоро мы будем дома, – добрым голосом сказала она.

Эйлин очень обрадовалась, увидев вдалеке в дождливой дымке склон Блэкхилла. Наконец, они почти дома!

Эйлин отперла дверь, опустила на землю сумку и привела Гей на кухню, тайно надеясь, что огонь еще не весь догорел.

Он был на последнем издыхании, поэтому она бросила в камин еще лучинок, ломая голову над тем, где она достанет дров в таком мокром саду.

Эйлин мечтала поскорее обсушиться, но сначала надо было заняться Гей. Она достала ей из чемодана чистую юбочку, штанишки и носочки и решительно стала переодевать капризничавшего ребенка.

– Хочу сока, – ныла Гей. – Хочу сока.

– Мама тоже хочет кофе. И мы с тобой поедим еще картофельных чипсов.

– Хочу чипсов сейчас.

– Немного подожди. Я не собираюсь простужаться только ради того, чтобы угодить тебе. Преодолевая сопротивление дочки, Эйлин сняла с нее мокрую одежду и вытерла себе и ей голову чистым полотенцем.

– Сока! – повторяла Гей.

– Ну хорошо, хорошо, – уступила Эйлин, наливая Гей апельсинового сока.

Как прекрасно было сидеть у огня, запивая чипсы горячим кофе, после того, как ты продрогла на ветру и промокла. И так приятно смотреть на дочь, такую спокойную и умиротворенную, когда та сидела рядом с ней на стуле. Может быть, радости материнства как раз и состоят в этих оазисах душевного умиротворения среди пустыни неприятностей и тревог?

Теперь ей надо приготовить ленч, потом уложить Гей спать. Когда проснется – поиграть с ней, пойти на ферму за молоком, попить чаю, снова поиграть с дочкой, каким-то образом уложить ее спать и затем, наконец, предаться радостям вечера. Была половина первого – до этого благословенного времени оставалось всего шесть часов. Ну какая же она ужасная мать – считает часы до того, как ее дочь пойдет спать!

Глава 6

Первые месяцы знакомства с Джоэлем запомнились Эйлин как сплошная вереница веселья – столько было радостного возбуждения, смеха и всяческих забав. Это время запомнилось ей как самое прекрасное. Ее подбрасывало вверх, как на качелях восторга, счастье кружило Эйлин голову. Они могли часами болтать о всякой ерунде, и эта ерунда казалась столь же приятной и сладкой, как самые любимые конфеты.

– Давай не будем жениться, – часто повторял Джоэль. – Я ведь недавно уже просил тебя не выходить за меня замуж? Неужели тебе хочется вести жизнь среди закладных…

– Мышеловок и нафталиновых шариков, – добавляла Эйлин.

– Поливальных машин, водоподогревателей и корзин для мусора.

– Счетов и грудных младенцев.

– Прачечных и потерянных библиотечных билетов.

– Подоходного налога и глажки белья.

– Ты знаешь, о чем я думаю, – говорил Джоэль.

– Что, ты опять думаешь?

– Я думаю, что люди должны жить в палатках и автоприцепах, и абсолютно ничего не должно принадлежать им. И тогда, когда хотят, они смогут отправиться в Стамбул, Владивосток или Лос-Анджелес.

– Неужели? – отвечала очарованная Эйлин.

– Когда я окончу мединститут, а ты получишь лицензию преподавателя, мы сможем на несколько лет поехать в Африку. Я хотел бы стать знахарем. Знахарство, возможно, гораздо более эффективно, чем лекарства и хирургия. Затем я стану лечить всех этих глупых богатых женщин с их воображаемыми недугами и зарабатывать миллионы. После этого мы купим замок в Хайлендах с центральным отоплением и чудесным видом на озеро. Из автоприцепа в замок, но без всяких хижин на промежуточном этапе!

Эйлин за все время их знакомства не удалось ничего узнать о его семье. Иногда, в зависимости от настроения, в рассказах Джоэля его отец выступал то цыганским графом, то профессором, открывшим секрет вечной жизни. А его мать представала то старой крестьянкой, общающейся с потусторонним миром, то всемирно известной оперной певицей, вышедшей на пенсию и живущей инкогнито, а то красавицей-шпионкой, нанятой русскими следить за американцами.

– Мы никогда не знаем, не услышим ли мы в полночь стук в дверь, и не представит ли нам ультиматум тайная полиция четырех стран, – выразительно говорил Джоэль.

– У тебя, должно быть, бывают кошмары по ночам?

– Кошмары? У меня бывают такие кошмары, по сравнению с которыми кошмары других людей можно считать приятными снами. Только ты можешь спасти меня.

Иногда Эйлин думала про себя, что он, возможно, стыдится своих родителей – быть может, его отец содержит кондитерский магазин или работает в банке, или делает что-то такое, что Джоэлю кажется невероятно скучным.

Джоэль водил Эйлин на каток, в бассейн и на длинные, длинные прогулки. Иногда он позволял ей навещать его на квартире, но, когда Эйлин предлагала приготовить ужин, он предпочитал обходиться фруктами, сыром и помидорами.

– Пища, – говорил он, – мешает работе мысли. Я приберегу радости гурманства для старческих лет.

Кроме всего прочего, он терпеть не мог приходить к ней домой, делал это лишь под давлением и вел себя там либо довольно вызывающе, либо подчеркнуто равнодушно. Эйлин не знала, какая его манера поведения смущает ее больше – когда он показывает свою непокорную сущность, приводя ее родителей в изумление, или, когда скованно сидит на софе, отпуская дежурные замечания насчет погоды, системы образования и политической ситуации.

– Я являюсь представителем новой жизни, а они боятся действительности, – с вызовом говорил он.

– Ты не прав, – возражала Эйлин.

– Они боятся меня, который представляет новое, – хвастался Джоэль.

– Это изречение построено на логике, – говорила Эйлин, – а я думала, что ты презираешь логику.

– Логика – это прибежище тугодумных людей.

Его посещения делали Эйлин несчастной и раздражали ее. Она хотела, чтобы люди, которых она любила так сильно, понравились друг другу. Но больше всего выводило ее из себя то, что, когда Джоэль не строил из себя идиота, его идеи были в общем сходны с идеями ее родителей. Ему просто нравилось шокировать их. В их обществе он вел себя по-детски и раздражал всех, но вне сомнения, – философски рассуждала Эйлин, – он должен это перерасти.

Если бы он поговорил с ними так, как он иногда говорит с ней – серьезно, – о своей работе, о книгах, которые читал.

– Я не хочу быть одним из тех безграмотных врачей, которые никогда не читают ничего, кроме «Журнала британской медицинской ассоциации», – говорил он ей. – Ты должна воспитывать меня, милая.

И Эйлин послушно давала ему читать свои любимые романы. – А я думала, ты презираешь искусство.

– Иногда, – отвечал Джоэль, – тебе нужен кто-то, кто бы сказал тебе, что Луна сделана из зеленого сыра, для того, чтобы сподвигнуть тебя выяснить, из чего же она сделана на самом деле. Я делаю резкие замечания в адрес искусства для того, чтобы услышать от людей, что же это такое на самом деле.

Непредсказуемость Джоэля приводила Эйлин одновременно в восторг и в отчаяние. Ей, привыкшей к людям, которые изо дня в день являли миру одно и то же лицо и всегда боролись за рационализм во всем, приходилось иметь дело с человеком, который гордился тем, что являл собой нечто обратное. Она никогда не знала, как он себя поведет – вообще никогда не знала, состоится ли их очередная встреча, поскольку пунктуальность тоже, согласно Джоэлю, была прибежищем тугодумных людей.

Он крайне редко приходил куда-либо вовремя, а однажды, когда Эйлин, уже одетая и готовая к выходу, с беспокойством ходила из угла в угол по квартире в ожидании его прихода, он вдруг позвонил ей и сказал:

– Догадайся, где я, моя прелесть. Я в Хайлендах. Если быть точным, в Авьенморе.

– Что?!

– Во время ленча я познакомился с человеком, который направлялся туда на машине, и я не мог устоять против искушения.

– Поздравляю, – произнесла Эйлин грустным тоном, понимая, что уикэнд окончательно потерян.

– Ты сердишься? Ты правда очень, очень сердита на меня? Ну так давай, сделай мне выговор.

Эйлин была воспитана на уважении прав других людей, и это пришло ей на помощь.

– Я абсолютно не вижу причины, почему бы тебе не поехать в Авьенмор, если тебе захотелось. Я ведь тебе не сторож.

Возникла пауза.

– Благодарю тебя. Это действительно очень мило с твоей стороны.

Эйлин могла бы и накричать на него. Она ждала извинений, каких-нибудь экстравагантных объяснений, но он сказал только:

– Скоро увидимся.

– Возможно, – огрызнулась Эйлин, швырнув трубку.

Встретившись с Джоэлем после этого случая, она вспомнила совет своей матери: «Если сомневаешься, лучше извинись». Поэтому она сказала:

– Прости, что я тогда была резка с тобой.

– Была резка?

– Я бы не вспоминала об этом, если бы это было не так… – глубоко тронутая, возразила Эйлин.

– Ну, я думаю, ты должна была рассердиться на меня. Я вел себя с непростительной безответственностью.

Эйлин подозрительно посмотрела на него. Может быть, он снова пародирует ее родителей?

– Ты свободен делать то, что тебе нравится, – холодно сказала она.

– Ну и чудесно. А теперь прояви великодушие и прости меня. Я в самом деле очень виноват перед тобой. Я даже не знаю, что вдруг на меня нашло. Наверное во мне взыграла кровь моих предков-цыган. Поцелуй меня, и давай забудем все.

Поцелуи разрешали почти все проблемы.

Лето было в полном разгаре. Эйлин готовилась к экзаменам и заполняла анкеты для поступления на курсы учителей. Джоэль тоже засел за подготовку к годовым экзаменам и появлялся бледный, измученный, с красными глазами.

– Давай сходим на какой-нибудь глупый фильм, – предложил он ей как-то вечером по телефону. – Я сегодня едва ли способен на членораздельную беседу. У меня все мозги отсохли.

– Мои тоже, – ответила Эйлин.

– Я займусь их массажем. Но пока тебе придется думать за меня.

В кино он заснул, держа руку Эйлин, и она чувствовала, как в ее душе разгорается чувство тепла и спокойствия. Джоэль так редко бывал тихим и усталым.

Когда зажегся свет, она слегка потрясла его, и он подпрыгнул, как зверь, которого вспугнули.

– О Боже, – воскликнул он. – Я, должно быть, заснул. Пойдем куда-нибудь и выпьем кофе.

– Мне кажется, тебе сейчас лучше пойти прямо домой и лечь в постель, – заботливо сказала Эйлин.

– Чепуха. Немного кофе поставит меня на ноги. Кстати, куда мы поедем во время каникул? У тебя есть деньги? У меня тоже нет.

– Я не думала об этом, – сказала Эйлин.

– Ну, так подумай. Я ведь сказал, что отныне тебе придется думать за меня.

Они зашли в бар.

Эйлин колебалась, помешивая кофе. Она не могла предсказать реакцию своих родителей на сообщение, что она с Джоэлем куда-то поедет.

– Мне бы так хотелось поехать на природу – погулять, полазить по горам, поплавать, – сказал Джоэль, разминая мускулы.

– Но ведь у нас нет денег.

– Мы заработаем немного.

– Мне кажется… – начала Эйлин, – …мои родители захотят, чтобы я поехала с ними.

– Ты не можешь ехать с ними. Я хочу, чтобы ты отдала предпочтение мне.

Когда они вышли из кофейного бара, Эйлин настояла на том, чтобы он ее не провожал. Она задумчиво брела по Квинсферри-роуд и остановилась на мосту, любуясь садами по другую сторону реки и наслаждаясь ее тихим шепотом.

Догадываются ли ее родители о том, что они с Джоэлем уже любовники? Иногда ей казалось, что они принимали это как должное и поэтому просто проявляли тактичность. А временами она думала, что эта мысль просто никогда не приходила им в голову. Она вовсе не желала «дискуссии» о столь щекотливом деле.

Хотя они придерживались высоких принципов поведения, данные вопросы касались не обычных отношений, а уважения, которое все люди должны питать друг к другу. Ее родители никогда не высказывали строгих суждений по поводу моральной неустойчивости общих друзей и знакомых – выражаясь их языком, люди проявляли либо благоразумие, либо беспорядочность.

Благоразумные люди были верны своим мужьям и женам, воспитывали детей в соответствии с современными методами просвещения, усердно трудились, пили умеренно, не влезали в долги, избирательно смотрели программы телевидения и благополучно сдавали экзамены.

Беспорядочные люди запутывались в проблемах своей несчастной любви, имели более одного развода, много пили, покупали дорогие безделушки, каждый вечер смотрели по телевизору все подряд, проваливались на экзаменах и рожали случайных детей.

Единственное, что вызывало у них открытый гнев, – это была расовая дискриминация, придирки и хулиганские выходки между мужьями и женами, родителями и детьми и, конечно, в международной политике – фашистские группировки и подавление малых стран большими.

Конечно, ее жизнерадостные, удивительные взаимоотношения с Джоэлем не подходили под категорию «беспорядочного поведения». И все же некоторая легкомысленность этих отношений внушала подозрение. У Эйлин с Джоэлем не было соответствующего разговора перед первой близостью, они не взвешивали «за» и «против» добрачного воздержания, очевидно, считая, что еще слишком молоды для того, чтобы рассуждать о зрелых сексуальных отношениях, – это просто произошло и все.

Она оказалась неподготовленной к взрыву страсти, когда они лежали вместе высоко в Пентландхилз в один жаркий летний день. Если бы Джоэль не предохранялся, она бы могла забеременеть с того первого раза, потому что весь ее рационализм и природная осторожность растворились в огненном приступе желания.

Потом он спросил: «Как насчет таблеток, наверное, надо сходить в консультацию?»

– Наверное, – ответила Эйлин.

– Ты не сердишься на меня? Ты не порвешь со мной и не выбросишь меня вон, как ненужную перчатку? Я хотел быть деликатным и тактичным и контролировать себя, но у меня не получилось.

– Я отвергну тебя, – улыбаясь пробормотала Эйлин, притягивая к себе его лицо, чтобы поцеловать.

Она все откладывала поход в консультацию – это так смущало ее; точно так же, как и обсуждение с родителями планов на каникулы. Ее родители любили поездки на машине, открывающие любопытные уголки Великобритании – полуостров Гауэр, границу с Уэльсом, Пеннины, Хайленды и Острова. Они обычно делали стоянку в редко посещаемых местах, готовили на костре. Только если погода была действительно невыносимой, жили в небольших отелях. Они останавливались у каждого полуразрушенного замка, аббатства, остатков римской цивилизации – и внимательно их изучали.

– Весь год я придерживаюсь жесткого расписания, – объяснял ее отец, – но во время каникул я – бродяга, путешествующий джентльмен, бездельник. Свободный, как вольная пташка.

Эти путешествия доставляли много удовольствия и Эйлин, хотя иногда ей становилось скучно. Девушке хотелось веселиться со сверстниками, принимать собственные решения о том, куда поехать, где остановиться и что смотреть.

Она устроится во время каникул на работу и поставит родителей перед свершившимся фактом.

Приняв решение, она быстро пошла домой.

– Как поживает Джоэль? – вежливо спросила мать.

– Он совершенно измучен, даже заснул в кино.

– Как он думает жить дальше? – поинтересовался отец.

– Он мне не говорил, но все, кто его знают, считают его блестящим студентом, который усердно занимается, – похвасталась Эйлин.

Несколько дней спустя, во время завтрака она сделала объявление.

– Я нашла себе работу на время каникул, – заявила она, как бы ожидая поздравлений. – В библиотеке.

– Тебе повезло, – сказал отец.

– Когда ты будешь работать? – спросила мать.

– В июле и частично в августе, – ответила Эйлин.

– Но мы же все уезжаем на каникулы в середине июля.

– Я знаю. Мне очень жаль, но я не смогу поехать, – соврала Эйлин, чувствуя себя виноватой в неискренности.

По лицу матери было видно, что она расстроилась.

– Но ведь тебе необходимо отдохнуть после столь трудных экзаменов.

– Да, ты права, – осторожно сказала Эйлин, – но Фиона, я, Джоэль и Дерек (она подумала, что к тому времени Дерек едва ли будет с ними) решили пожить летом в студенческом общежитии в Хайлендах. Для этого необходимо заработать деньги.

– Но ты же не можешь остаться здесь одна, – сказал отец.

– Почему же, папочка?

Отец замолчал. В самом деле, почему? Он всегда защищал необходимость одиночества, но редко применял это на практике.

– Мы обсудим это позже, – сказала мать, когда Эйлин встала из-за стола. Конечно, их не мог волновать именно тот факт, что две или три недели ей придется пожить дома одной. Вероятно, их гораздо больше обидело то, что она не хочет их общества, и они обвиняли себя, что в какой-то мере обманули ее ожидания или не учли в достаточной степени ее желания.

– Быть может, тебе хотелось бы по-другому проводить каникулы, – сделала предположение мать. – Например, за границей, и ты бы могла поехать с другом. Тебе, вероятно, скучно со своими старыми родителями.

– Вовсе нет, – возразила Эйлин. – Просто, мне кажется, настало время, чтобы я стала чуточку более независимой.

По ее мнению, это был блестящий последний выстрел. Но она все же чувствовала себя виноватой. Ей следовало быть честной и честно вести игру, сказать им, что она хочет поехать с Джоэлем. Если бы он им нравился, ей было бы просто сделать это.