Текст книги "Героини"

Автор книги: Эйлин Фэйворит

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 17 страниц)

Глава 10

Келлер загоняет в угол * Поразмыслив, мама уступает

Доктор Келлер закончил осмотр и пригласил маму к себе в кабинет для приватной беседы. Позже мама рассказала, о чем они говорили, – примерно то же самое мне довелось услышать от «трудных» девочек, оказавшихся в отделении. Тактика Келлера состояла в том, чтоб заманить к себе в кабинет мамашу (в данном случае мать-одиночку) и оставить ее там минут на десять, чтобы «дозрела». Он убрал с кресла стопку журналов «Лечебная психиатрия» и предложил маме сесть. Комната была заставлена книжными шкафами, полками, растениями с огромными пыльными листьями. На столе высилась абстрактная бронзовая скульптура, по форме напоминавшая вагину. Старый шезлонг, обитый бархатом, – предмет обстановки из более ранней фрейдистской эпохи – был завален горами журналов по психологии. Среди дипломов в рамочках на стене красовался календарь за 1973 год с изображением улыбающейся женщины и огромной таблетки валиума.

– Я выйду на минутку, – сказал Келлер. – Мне надо проверить страховые полисы.

Едва Келлер умчался, оставив после себя запах французской туалетной воды, мама испытала облегчение. На большом дубовом столе громко, точно метроном, тикали часы. Они показывали уже половину второго ночи, но Келлер был энергичен, словно в самом начале рабочего дня. Мама же чувствовала себя вконец измотанной. Она тупо рассматривала вывешенные над столом дипломы: «Бакалавр гуманитарных наук, Йель», «Доктор медицины, Чикагский университет». Вьющиеся густые волосы и смешные усы делали доктора похожим на героя популярной комедии, но выведенные латинским позолоченным шрифтом сертификаты доказывали, что доктор Келлер – важная персона. Вообще, дипломы университетов и колледжей Лиги плюща всегда производили на маму неотразимое впечатление и вызывали чувство собственной неполноценности при мысли о том, что сама она так и недоучилась, бросила Вассар, [11]11
  Вассар – Колледж Вассара, престижный частный гуманитарный колледж высшей степени в г. Покипси, штат Нью-Йорк.


[Закрыть]чтобы родить меня. Кто мог упрекнуть ее за этот выбор? Но при виде всех этих дипломов, думаю, она вновь испытала чувство вины, и это сделало ее более уязвимой перед коварными замыслами Келлера.

Но вот он ворвался в кабинет и уселся в большое кожаное кресло. Порылся в стопке бумаг на столе, отодвинул их в сторону.

– Извините, что заставил ждать, Анна-Мария. Нелегкий выдался денек!

– Ничего страшного, доктор, – сказала мама. – Я как раз…

– Думали о том, что происходит с дочерью. – Он облокотился на стол, мрачно улыбнулся. – Не хотелось бы огорчать вас, но, думаю, мы имеем дело с типичным проявлением шизофрении.

– О нет! Пенни, возможно, немного впечатлительная девочка, но шизофреничка… нет!

– Согласен, редкий случай для ее возраста. – Келлер постучал по крупным желтоватым зубам кончиком карандаша. – И все же подобные случаи имеют место. Лично мне доводилось видеть тринадцатилетних больных шизофренией. Надо проверить. Следует заметить, что подобные случаи встречаются все чаще. Скорее всего, это как-то связано с ранним употреблением наркотиков. Кстати, Пенни употребляет наркотические вещества?

– Пенни не наркоманка! – не раздумывая выпалила мама.

Подобно большинству матерей, ей не хотелось думать такое о собственном ребенке, пусть даже она иногда и замечала, что от моей одежды попахивает травкой. Пару раз у нас с ней состоялся по этому поводу серьезный разговор, и я обещала, что больше никогда не буду курить. В ту пору меня не слишком привлекали наркотики – просто забивала косячок за компанию с Элби.

– Через день-два получим результаты анализов крови. Просто чтобы быть уверенными. – Он, сощурясь, смотрел сквозь стекла очков на мать. – А теперь, хоть первоначальная раздражительность и возбуждение у Пенни и прошли, я бы хотел оставить ее под наблюдением.

– Оставить на ночь в приемной скорой помощи?

– Нет. Мы поместим ее в отделение.

– Что такое отделение?

– Вполне надежное и безопасное место для подростков, испытывающих те же проблемы, что и Пенни. – Он произнес эту фразу особенно напевно, покачивая головой в обрамлении курчавых волос. – Полагаю, для Пенни крайне важно на время укрыться от негативного внешнего влияния. В отделении она будет в полной безопасности. Никто из посторонних даже близко к ней не подойдет, будьте уверены. Мы пока не знаем, с кем имеем дело, со взрослым мужчиной или подростком, но я уверен: в лесу Пенни действительно кого-то встретила. Если же нет… что же, тогда ситуация осложняется. В этом случае можно говорить о том, что налицо симптомы шизофрении.

– Скорее всего, она не выдумывает, – сказала мама.

Должно быть, Келлер пронюхал, что она беспокоится, как бы Конор не подобрался ко мне. И мама решила: если поместить меня в пресловутое отделение, то и Конор не найдет меня, и я не отправлюсь на его поиски.

– Значит, она с кем-то связалась. Вляпалась в неприятности, сама того не понимая.

– Возможно, – ответила мама.

И подумала: если уговорить меня не болтать о Коноре, то, возможно, я уже завтра вернусь домой. Оставить меня под наблюдением всего на одну ночь означает, что хотя бы эту ночь можно будет не тревожиться о моей безопасности. Она взглянула на складки штор и прошептала:

– Я не знаю.

– Решать, разумеется, только вам. Но поверьте, мы освоили самые эффективные и современные способы лечения. И самое главное – Пенни будет в полной безопасности.

– До тех пор…

– До тех пор, пока мы точно не установим, с чем или с кем именно она столкнулась в лесу.

– Но почему нельзя оставить ее дома?

– Конечно, можно, почему нет? Но я хотел бы задать вам один вопрос. – Он придвинулся поближе и похлопал маму по руке. – Вы абсолютно уверены, что сможете обеспечить ей такой же уровень ухода и безопасности, как здесь?

– Наверное, нет.

– К тому же у вас и без того забот хватает. – Похоже, Келлер успел разузнать обо всех проблемах собеседницы. – Мать-одиночка, воспитывающая дочь-подростка…

– Мы прекрасно справляемся.

– Не сомневаюсь. Но раз уж у Пенни возникли проблемы, лучше подержать ее здесь, где прекрасный уход. А вы считайте это коротким отдыхом от повседневных забот. Мы выписываем своих пациентов совсем другими людьми, здоровыми, полными сил.

– Обещайте, что не станете держать ее дольше чем одну ночь.

Келлер вытянул губы трубочкой и прищурился.

– Тут и двух-трех дней будет мало. Мы просто обязаны прояснить ситуацию. Провести все тесты, сделать анализы. Все это требует времени. А вы пока сможете отдохнуть.

– Так вы вроде только что сказали, что анализы займут день-два, – слабо возразила мама.

Она уже прикинула, какие преимущества дает ситуация. Несколько дней она сможет заниматься исключительно Дейрдре. Возможно, даже сумеет избавиться от Конора.

– Так и есть. Как только Пенни честно расскажет о том, что с ней случилось, мы со спокойной душой отпустим ее домой.

Все это была чушь собачья. Стоит только связаться с докторами, и они уже не выпустят вас из своих лап. Мама понимала: надо убедить меня ни словом не упоминать о Коноре. Ведь, узнав, что меня оставляют, я могу взбунтоваться, наговорить бог весть чего, и тогда меня уже ни за что не отпустят.

– В нашем распоряжении замечательные, самые современные препараты и методики лечения состояний, которым сегодня подвержена молодежь. Постоянный стресс, давление со стороны сверстников, родителей. – Молчание мамы Келлер принял за согласие и решил нанести последний, решающий удар. – Если вы этого не сделаете, тогда, боюсь…

– Что?

– Видите ли, если мы не положим ее в отделение прямо сейчас, и она останется в приемной скорой помощи, то… Пусть даже у вас отличная страховка, по ней могут и не заплатить.

– Но они обязаны! – воскликнула мама.

Доктор прищелкнул языком, взял авторучку и потряс ею.

– Не обязаны. Они также не заплатят, если вы прямо сейчас заберете Пенни домой. Мне крайне неприятно, но, если вы решите забрать ее, я буду вынужден подписать ордер на ОМО.

– ОМО?

– Отказ от медицинского обслуживания. – Неизвестно, существовало ли подобное правило, но Келлер произнес это очень убедительно. – Я видел, что подобное случается с добропорядочными людьми, такими как вы, Анна-Мария. Господь свидетель, мне тяжко видеть, как из-за отказа от медицинского обслуживания люди теряют страховку. Не хочу вас пугать, но из-за этого у Пенни до конца жизни могут быть нешуточные проблемы со страховкой.

– Какие глупости! – воскликнула мама.

– К сожалению, это факт. Видите ли, если спустя какое-то время с Пенни, не дай бог, что-нибудь случится… Если, допустим, опять произойдет какой-то срыв, требующий медицинского вмешательства, эпизод с ОМО может послужить предлогом для отказа оплаты лечения. Скажут, что вы допустили преступную халатность. Таким образом, не послушавшись рекомендаций врача, вы только усугубите положение дочери.

Мама выпрямилась в кресле, голова у нее шла кругом. В такие моменты ей страстно хотелось иметь рядом хоть какую-то поддержку – друга, любовника, мужа, на худой конец, сошла бы даже Грета. Грета понимала, чем может кончиться упрямство матери. За нашу медицинскую страховку платил дед Энтуистл, и, если мы ее потеряем, бабушка придет в бешенство. Дед с бабушкой проводили лето в Ницце, в компании старых друзей, поэтому можно было не бояться, что они сразу же узнают о том, что я в больнице. Но если мама потеряет страховку, ей придется продать «Усадьбу» и искать работу.

– Нет, я ни в коем случае не могу этого допустить.

– Конечно нет. ОМО имеет самые неприятные последствия, может сказаться даже на будущем трудоустройстве вашей дочери.

– Вот как? – Мысленно мама уже представила себе целую цепь препятствий на моем жизненном пути. – Но вы ведь не будете закармливать ее лекарствами?..

– Не думаю, что в этом будет необходимость. Мы проводим групповые занятия, своего рода психотерапию, где детьми занимаются высококвалифицированные специалисты. – Он положил руки на стол и слегка склонил лохматую голову набок, взирая на маму отеческим взглядом. – Помните времена, когда Пенни была радостным и счастливым ребенком? Так вот, мы вернем ее в это состояние, обещаю! Ведь она не всегда была угрюмой и неразговорчивой, верно?

– Конечно нет! Она была очаровательной и милой.

– Хотите, чтобы Пенни снова стала такой?

Какой родитель не мечтает вновь увидеть в нервном и замкнутом подростке веселого и забавного малыша, вернуться к тем счастливым временам, когда отпрыск еще не смотрел цинично и критически на того, кто дал ему жизнь?

– Да. Я хочу вернуть ее, – сказала мама.

– Тогда вам придется подписать кое-какие бумаги. Они будут готовы утром.

И моя участь была решена.

Глава 11

Пробуждение * Советы Флоренс * Мама снова предает меня * Я приговорена

Той же ночью меня перевели в отделение. Утром я проснулась от странного звенящего звука – кто-то раздвинул шторы, висящие на металлических кольцах. В глаза ударило солнце и ослепило меня. Страшно хотелось пить. Я не понимала, где нахожусь. Меня окутывали белые и бледно-зеленые простыни. Кровать закрывал белый полог из тонкой ткани. Как обычно, первым делом я ощупала грудь – проверить, не выросла ли за ночь. А потом вдруг все вспомнила. Мама предала меня! Горло перехватило, я чувствовала, что вот-вот разрыдаюсь. Дух мой был сломлен. Голова и шея болели от грубых прикосновений Конора, внутренняя сторона бедер и копчик ныли от верховой езды. Перед глазами всплывали лица копа, доктора и медсестер, глядевшие на меня со странной жалостью. Я натянула покрывало до подбородка и содрогнулась, сообразив, сколько людей увидели мое неразвитое тело. Я всегда страдала от недостатка внимания к своей персоне, но без такоговнимания вполне могла обойтись.

Кто-то отдернул полог у кровати, подошел к окну и поправил тонкие, отливающие золотом шторы. Затем женщина, подбоченившись, обернулась, и я увидела на нагрудном кармане халата табличку с именем. Это была Флоренс, ассистентка старшей медсестры. Морщинки возле губ и глаз создавали такое впечатление, будто она непрерывно затягивается сигаретой. Она была тощей, как двенадцатилетний подросток, а когда улыбалась, во рту сверкала золотая коронка. Обесцвеченные перекисью волосы с сильно отросшими черными корнями были прикрыты бирюзовой сеточкой.

– Ну как, получше тебе? – Голос у нее был низкий, почти мужской, с сильным южным акцентом.

Я пожала плечами, делая вид, будто не могу разговаривать от слабости. Как-то раз в школьном театральном кружке нам дали задание жестами и мимикой общаться в течение десяти минут. Разговаривать при этом было нельзя. Мне удалось продержаться сорок. Я облизнула губы и потянулась к кружке с водой, стоящей на тумбочке. Во рту пересохло.

– А у нас для тебя хорошие новости, дорогая, – сказала Флоренс. – Тебя не насиловали.

Я удивленно воззрилась на нее. Сама мысль о том, что Конор мог меня изнасиловать, привела меня в ярость. Он на такое не способен! Мои познания о насилии ограничивались тем, что я прочла в толковом словаре. «Изнасиловать = взять женщину силой» – вот что было там написано. Вместе с одной любопытной подружкой мы узнали об этом довольно давно. Тогда же я поняла, что это как-то связано с сексом. Меня могли бы «взять силой», но я все еще была девственницей. Гораздо больше смущало то, что мне понравилось быть похищенной. Хотя поначалу Конор меня и напугал, но в сравнении с последующими событиями произошедшее в лесу казалось мне восхитительным. Ведь, мчась на лошади вместе с ним, я действительно испытывала неизмеримый восторг, даже счастье. Может, подобного счастья искала и Фрэнни, оставшись в лесу?.. Хотя вряд ли. Она искала чего-то другого, чего-то внутри себя.

– Смотрю, тебя это не удивляет? Что ж, меня тоже.

Флоренс подошла, взяла с тумбочки поднос и поставила его передо мной. От нее пахло сигаретами и лимонным спреем для тела «Жан Нате». Длинные ногти были покрыты оранжевым лаком.

– Я им сразу сказала – ты не из таких. Уж я повидала на своем веку шлюшек, которые шастают по лесу и находят приключения на свою задницу.

Меня так и подмывало расспросить ее поподробнее. Подобно большинству современных детей, мне было категорически запрещено брать сладости от незнакомцев, ведь они могли оказаться извращенцами и педофилами. Предупреждая об опасности поздних прогулок в лесу, мама имела в виду именно это. Но никто ни разу не предлагал мне на улице ни леденцов «Дум-дум», ни сникерсов. Разве что в Хеллоуин. К тому же мне никогда не рассказывали, чего требуют эти незнакомцы в обмен на сладости. Я представляла себе «плохого дядьку», одетого в черную шляпу и темный костюм, и непременно за рулем сверкающего «седана». Кельт, скачущий по лесу на лошади, не имел с этими представлениями ничего общего.

Флоренс взяла мою кисть холодной жесткой рукой и пощупала пульс. Я заметила, что она изучает мою ладонь. Она закашлялась, прикрыв рот рукой, затем вытерла ее об узенькие брючки. С минуту она поглядывала то на мою ладонь, то на свои часики с Микки-Маусом. Потом отпустила руку и пробормотала:

– Интересно… – Подошла к двери, вкатила в палату тележку с едой, затем сняла с ее средней полки металлический поднос. – Надо сделать еще кое-какие анализы. Мать есть мать, они все одинаковы. Хочет точно знать, что ни один из поганых мужиков не посягнул на ее малышку.

Мне становилось все труднее хранить молчание. Во-первых, вовсе я не малышка. Во-вторых, моя мама ничуть не похожа на других мам. И я гневно покосилась на Флоренс, которая ставила на тумбочку поднос с едой.

– Думаешь, держать язык за зубами поможет? – весело спросила она. Затем цокнула языком и передвинула то, что стояло на подносе: маленький картонный пакет молока в виде домика, пластиковый стаканчик с соком, миску с овсяными хлопьями. – Я тебе вот что скажу. Игра в молчанку с такими людьми, как сестра Элеонор, у нас не проходит. Она обожает провоцировать молчунов. А потом делает укол длинной иглой, и они затыкаются уже по-настоящему, надолго. А доктор Келлер поступает по-другому. Если пациент молчит, он сам придумывает диагноз. Не успеешь оглянуться, – она подняла руки и заложила их за голову, – как тебе кранты!

– Они что, будут лечить меня электрошоком?

– Пока что нет, но потом – возможно. Если будешь играть не по правилам.

Я не знала, правда ли то, что она говорит. Тем временем Флоренс вскрыла пакет-домик и налила молока в миску с хлопьями. Как будто мне два года и я не могу сделать это сама! Оранжевые хлопья утонули в молоке, затем всплыли. В серединке каждой виднелась белая капля. Я наблюдала за тем, как хлопья медленно оседают на дно, унося с собой мой аппетит.

– Ты здесь, как в тюрьме, под постоянным наблюдением. – Для пущей наглядности Флоренс сложила пальцы колечком, поднесла к глазам, словно бинокль. Как будто я не понимала по-английски. – Надзор и еще раз надзор! Будут ждать, пока ты не учудишь чего-нибудь.

– К примеру, пырну кого-нибудь пластмассовой ложкой?

– Или и дальше будешь рассказывать сказки о кельтских парнях на лошади.

– Вам-то что. Вы даже не медсестра. Няня.

– Да будет тебе известно, что Флоренс проработала здесь дольше, чем все медсестры и доктора, вместе взятые! Прежде девочек называли истеричками. Теперь – шизофреничками. Уж я-то знаю, откуда ветер дует. Келлер бывает здесь пару часов в неделю. А когда его нет, главная у нас Элеонор. Это не женщина, а Вторая мировая война! Раньше она работала в психиатрии. Тогда свихнувшихся солдат запирали в клетке, а няньки через каждые несколько часов бросали им куски сквозь прутья, как собакам. Уж она позаботится, чтобы продержать тебя здесь до тех пор, пока не кончится страховка.

Я не знала точно, насколько хватит моей страховки, и смогла лишь произнести:

– Я не сумасшедшая.

– Знаю, что не сумасшедшая. Готова поспорить на миллион баксов, что Келлер специально это делает, потому что твоя мама купила дорогую страховку. И тебе придется соблюдать правила игры. Главное, не бузи, не поднимай шум, не спорь. Элеонор не верит в разговорную терапию и прочее. Просто подумает, что ты избалованная девчонка, которая заслуживает хорошего пинка под задницу и…

– Флоренс! – В дверях стояла медсестра, постукивая авторучкой по створке.

Она подошла бесшумно благодаря тапочкам на толстой войлочной подошве. Низенькая, плотная, пышногрудая, с мускулистыми коротенькими ручками. Мелкие кудряшки цвета перца с солью подобраны под белую кадетскую шапочку. Лацкан украшала серебряная булавка с буквами «США», рядом висел пластиковый бейдж с именем Элеонор. Эта женщина не понравилась мне с первого взгляда. У нее был напористый вид и командирский голос. Внешне же она скорее походила на разжиревшего копа, нежели на бравого подтянутого солдата.

– Тебя ждут другие девочки. – Элеонор промаршировала через комнату и поправила шторы – так, чтобы они свисали ровными прямыми складками. – В армии, Пенни, даже занавески должны висеть по уставу! – И она расхохоталась, точно это была необыкновенно удачная шутка.

От ее фальшивой веселости меня едва не стошнило. Я сразу же почувствовала: Элеонор почему-то хочет подлизаться ко мне.

Флоренс покатила тележку к двери, на миг остановилась и подмигнула мне. Глаз ее при этом почти исчез в складках морщинистой кожи. Да уж, побег от Конора был легкой прогулкой по сравнению с тем, что творилось в этом заведении. Флоренс права. Придется говорить взрослым то, что они хотят от меня услышать. А поскольку Конор остался в лесу, внезапное разоблачение мне не грозит. Следует признаться, я вела себя страшно глупо. И если не возьмусь за ум, то никогда не увижу Конора снова, проторчу здесь бог знает сколько времени.

– А что, Флоренс ваша бывшая пациентка? – спросила я.

Элеонор усмехнулась, этого вопроса она явно не ожидала.

– Я вижу, тебе лучше.

– Ага!

Я потянулась к стаканчику с соком. Вполне возможно, что хороший аппетит является здесь признаком выздоровления. Сок был порошковый, слишком сладкий и без мякоти. Я залпом осушила стакан.

– Моя мама здесь?

– Она беседует с доктором Келлером.

– О чем?

Элеонор надела мне на руку манжету, собираясь измерить давление, и стала качать резиновой грушей. Манжета стала твердой, вдавилась в кожу, больно натягивая мелкие волоски.

– О чем? – повторила я.

Элеонор посмотрела на датчик.

– Давление в норме.

Я так крепко сжала руку, что ногти впились в ладонь – нельзя говорить ничего лишнего. Если все время буду задавать один и тот же вопрос, они сочтут меня истеричкой. Она меня услышала, это главное. Теперь можно и подождать. Элеонор убрала прибор для измерения давления, наклонилась, прижала к моей груди стетоскоп. От нее пахло кофе, пышная тугая грудь прижалась к моей руке. Мне даже удалось разглядеть, что на ее носу миллион красноватых пор, а серые кудри, убранные под шапочку, держатся с помощью крупных белых заколок. Она была слишком близко, и я вжалась в подушку.

Элеонор взглянула на часы, затем поднесла их к уху. Мое молчание понравилось ей, и она сказала:

– Твоя мать просматривает бумаги вместе с доктором. А вот и она! Наконец-то! – Произнесено это было столь укоризненным тоном, словно мама опоздала на свидание.

Мама вошла в палату и бросила на меня несчастный взгляд. Я почувствовала жалость, и в то же время стало неловко за нее. Странное ощущение, особенно если учесть, что во всем виновата именно я. Круги под глазами говорили о том, что мама этой ночью, скорее всего, не спала. Длинную косу она перебросила через плечо. На ней была надета крестьянская юбка и мужская футболка до бедер. Мама никогда не красила губы – наверное, ленилась поднести тюбик помады ко рту. Ее загорелое веснушчатое лицо выглядело усталым, и еще она почему-то нацепила на лоб кожаную ленту – такие носили хиппи, протестуя против войны во Вьетнаме, хотя шел уже 1974 год и война давно кончилась. Впрочем, она надевала эту ленту и в других случаях – к примеру, во время маршей протеста в Чикаго, где появлялись полицейские, или же когда приезжала ее мать. Я испытала все те эмоции и чувства, которые обычно испытывают тринадцатилетние подростки по отношению к своим старомодным родителям. Стыд. Грусть. Любовь. Гнев. Ненависть.

– Будьте добры, оставьте меня наедине с дочерью.

– Слушаюсь, мэм, – саркастически бросила Элеонор тоном, каким обычно офицеры высшего ранга обращаются к подчиненным. Горделиво подняла голову и выплыла из комнаты, точно огромный корабль под белыми парусами.

Мама положила руку мне на лоб. Я закрыла глаза, чтобы не встречаться с ней взглядом.

– Хорошо спала?

– Они накачали меня снотворным.

– Не может быть! Доктор Келлер говорил, что медикаменты здесь дают лишь в исключительных случаях. Слава богу, все анализы отрицательные!

– Я же тебе говорила! Почему ты не поверила?

– Пенни, у нас очень мало времени. Сейчас придет доктор Келлер.

– Лучше проверь, не подслушивает ли кто в коридоре, – шепнула я. – Эта Элеонор – типичная шпионка.

Мама подошла к двери, выглянула в коридор, потом плотно затворила ее.

– А теперь расскажи-ка мне поподробнее об этом кельтском короле.

– Ты лучше у Дейрдре спроси. Он ее муж.

– Не могу. Она сразу поймет, что является героиней.

– Значит, ты согласна, что Дейрдре существует!

Мама проигнорировала мое замечание.

– Это никуда не годится. Герой является за героиней! Хуже просто быть не может!

– Когда меня отпустят? Я должна была встретиться с ним сегодня.

– Ты больше никогда с ним не встретишься.

– Но ему нужна моя помощь! Он хочет вернуть Дейрдре.

– Я категорически запрещаю тебе приближаться к нему. И ты не выдашь Дейрдре!

– Тебя она заботит куда как больше, чем я!

– Глупости.

– Что ты собираешься делать? Навсегда запереть меня в комнате?

Мама сглотнула комок в горле, вытерла влажные ладони о юбку. Затем несколько раз кивнула как бы в подтверждение своих слов:

– Ты останешься здесь на несколько дней.

– В этой вонючей психушке? Я здесь не останусь!

– Слишком рискованно возвращаться домой, пока этот тип бродит по лесу где-то рядом.

– Тогда отправь меня куда-нибудь. К дедушке с бабушкой.

– Они во Франции.

– Но я не сумасшедшая! – закричала я как ненормальная.

– Лучше скажи мне вот что, Пенни, только честно. Они могут найти в твоей крови следы наркотиков?

– Почем я знаю.

– Ты же говорила, что бросила курить эту дрянь. Ты обещала!

– Знаешь, от пары затяжек травкой еще никто не умирал.

– Так вот оно что! – воскликнула мама. И всплеснула руками – в точности как бабка Энтуистл. – Тогда в том, что ты здесь, виновата ты, а не я!

Сама я была готова растерзать себя за то, что буквально позавчера до одури накурилась с Элби от скуки.

– Беседы со специалистами пойдут тебе на пользу. Мы все только выиграем от этого. Доктор Келлер сказал, здесь замечательные группы.

– Вот именно. Хочешь, чтоб я рассказала доктору Келлеру, что с нами жила госпожа Бовари? А может, про то, как ты влепила мне пощечину?

– Даже не… – Тут мама осеклась и потерла рукой лоб. – Тебе нужно пристанище, Пенни. Пока я не пойму, что делать с Дейрдре.

– Ее-то ты не предашь, верно?

– Я и тебя не предавала! Просто я узнала кое-что. – Она оглянулась на дверь, убедилась, что та плотно закрыта, затем склонилась надо мной и зашептала: – Если я подпишу бумаги и оставлю тебя тут, то смогу забрать домой в любой день. И еще доктор говорит, что если мы откажемся от медицинских услуг, то потеряем страховку.

Страховка мало что для меня значила. И я снова расплакалась – уже от злости.

– Но через две недели в школе начинаются тренировки! Зачем ты меня привезла сюда?..

Я почувствовала, что вспотела. Я не верила, что это происходит со мной. Мама меня бросила! Это настолько не совпадало с моим представлением об устройстве мира, что я впала в шоковое состояние, умолкла и втянула голову в плечи, а горячие слезы продолжали катиться по щекам.

– Шш… – Мама встала и с опаской посмотрела на меня. Возможно, боялась сказать что-то не то. Я жалобно застонала. Слез больше не было. Мама погладила меня по щеке. – Я нашла историю Дейрдре. Сходила в библиотеку прямо с утра, к открытию. Это древнее ирландское предание. Дохристианское.

Мне было приятно узнать, что Конор не сошел со страниц второсортного романа, а явился из народной легенды, причем очень древней.

– Так что же произошло с Дейрдре?

– Доктор может прийти в любую минуту.

– Ну и пусть. Какой он, Конор? Хороший или плохой?

– Очень плохой.

Мне не хотелось в это верить. Мешали чувства, захлестнувшие меня в ту роковую ночь. Больше всего на свете мне хотелось, чтоб он прискакал и увез меня на лошади из этой проклятой больницы – пусть даже в свои древние времена. Что будет с ним, если меня не выпустят?

– А копы все еще ищут его?

Мама покачала головой.

– Они отправились поговорить с твоим парнем. Ну, с Элби. Возможно, он единственная зацепка.

– Ты прекрасно знаешь, что он вовсе не мой парень.

У нас с Элби были своеобразные отношения. Встречаясь где-нибудь в библиотеке или на городской площади, мы полностью игнорировали друг друга.

– Его мамаша – самая настоящая истеричка. Уж она-то всем обо мне расскажет! Соседи будут судачить, пойдут сплетни…

– Сегодня же поговорю с его мамой.

– Очень мило с твоей стороны. – Я скрестила руки на груди. – Ты будешь шляться по соседям, а я торчать здесь, в психушке.

– Да уж, большая радость говорить с этой женщиной!

Мамаша Элби была светской дамой. Гораздо более светской, чем моя бабка, не говоря уж о маме. Впрочем, я понимала, что мама просто пытается отвлечь меня.

– Так что все-таки произошло с Дейрдре?

Дверь скрипнула и приоткрылась, в палату заглянул доктор Келлер.

– К вам можно?

– Доктор… – пробормотала мама, и в голосе ее прозвучало явное облегчение. Да уж, я неплохо научилась заставлять взрослых чувствовать себя неловко. – У вас выдалась нелегкая ночь.

– Ничего страшного, я даже немного вздремнул.

Доктор Келлер подошел к моей кровати. До чего же все-таки отвратительный тип, с кривой подловатой улыбочкой. Он похлопал меня по коленке. Я с отвращением покосилась на волосатые пальцы.

– Мама объяснила тебе, как обстоят дела?

– Меня запрут здесь?

– Надо подождать результаты анализов. А ты пока познакомишься с группой. И очень скоро тебе станет значительно лучше.

– Но через три с половиной недели начинаются занятия в школе! – взвизгнула я.

Я не была прилежной ученицей, всегда чувствовала себя аутсайдером в пансионе, где жили и учились богатые заносчивые девчонки. Но пропускать год ужасно не хотелось.

– Не беспокойся об этом, – сказала мама.

– Как ты могла? – с ненавистью прошипела я.

Келлер взглянул на меня сквозь мутноватые стекла очков, и я заметила, что его голубые глаза сплошь пронизаны тоненькими красными прожилками. В темных бровях просвечивали соломенные и белые волоски.

– Пенни, твоя мама убеждена: будет лучше, если мы дадим тебе возможность немного передохнуть. Тебе надо оправиться от шока и мелких ранений.

– Да я с изгороди свалилась! Подумаешь, большое дело!

Доктор Келлер уставился в блокнот, избегая моего взгляда. Пальцы его слегка дрожали, когда он переворачивал листок бумаги.

– Изгородь, значит. В этом деле надо разобраться. Понять, что же действительно произошло с тобой в лесу, чем вызваны повреждения.

– Лошадь Конора сорвалась с места и понесла, когда кто-то запустил фейерверк.

– Ах да, лошадь короля.

И он едва заметно усмехнулся. Это меня почему-то взбесило. Он пытался превратить самое замечательное приключение в моей жизни в дурацкую шутку или, еще хуже, объявить меня сумасшедшей. Мои благие намерения сохранять олимпийское спокойствие, говорить только то, что от меня хотят услышать, разлетелись в прах.

– Да, король! Ее спросите! – крикнула я. Подбежала мама, попыталась закрыть мне рот ладонью. – Спросите про Дейрдре, про героинь!

Они оба до чертиков мне надоели. Доктор не принимал меня всерьез, а мама пыталась заткнуть мне рот. Я приподнялась и задела коленкой поднос. Все, что там лежало, свалилось на постель, а сам поднос с грохотом рухнул на пол. Доктор Келлер подскочил, как от выстрела. Я двинулась прямо на него.

– Госпожа Бовари! Офелия!

В этот момент я действительно походила на настоящую психопатку.

– Еще один эпизод! – заметил доктор Келлер.

Он был ненамного выше меня, я подпрыгнула и схватила его за узкие плечи. Доктор в испуге вытаращил глаза, блокнот полетел на пол. Мама бросилась оттаскивать меня, и мы обе отлетели к кровати. Доктор Келлер подскочил к двери, распахнул ее и крикнул в коридор:

– Мистер Гонзо! Палата шестнадцать! Мистер Гонзо!

Через несколько секунд в палату ворвались двое здоровых мужчин в джинсах и футболках. Не успела я опомниться, как уже лежала на кровати. Не люди, а бомбардировщики «Б-52» – высокоскоростные машины точного наведения. Они связали мне запястья и щиколотки плотными кожаными ремнями, затем один из них бесцеремонно приподнял полу моего халатика и всадил в ягодицу иглу.