Текст книги "Преступления в детской"

Автор книги: Эйлет Уолдман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 11 страниц)

Час спустя, когда я все еще размышляла над следующим шагом, Руби дотанцевала до видеомагнитофона и нажала кнопку перемотки.

– Хочешь поиглать в поезда, мама? – спросила она.

Я вздохнула, уже утомленная перспективой игр с ребенком, начинающим ходить, и посмотрела на часы. Предстояло убить еще целый час, прежде чем, как я надеялась, в дверь войдет Питер и освободит меня от обязанностей ведущей шоу «А ну-ка, дети!»

– Почему ты не играешь одна, Руби?

Я взглянула на нее и увидела, как по щеке моей девочки стекает огромная слеза.

– Ты никогда не хочешь со мной иглать, – прошептала она.

– Конечно, хочу. Я с тобой все время играю, разве нет?

– Нет.

Я призадумалась. Она была права.

– Хорошо, солнышко, давай играть в поезда, – сказала я, выбрасывая из головы мысли о Брюсе ЛеКроне и несвоевременных смертях и опуская свое основательное тело на пол.

Руби приволокла пластиковую корзинку, набитую поездами и рельсами от «Брио». Питер с большой помпой принес в дом магнитную железную дорогу – это часть нашей кампании по забрасыванию Руби универсальными игрушками, а также игрушками для мальчиков. Она полюбила поезда с первого взгляда. Но, к ужасу Питера, ей было совсем неинтересно соединять рельсы и пускать по ним маленький поезд. Вместо этого она играла в «семью поездов». Вскоре все вагончики-дети лежали в постельках с жуткой простудой, и за ними ухаживали вагончики-мамы. Локомотив, выступающий в роли «поездового доктора», делал им уколы и давал таблетки. Эти игры приводили ее отца – обычно спокойного – в полное отчаяние. Однажды я даже услышала его вопль: «А они не могут просто тащить тяжелый груз?!»

Удерживая маленький тормозной вагончик на своем круглом животе, я сказала:

– Эй, Руби, посмотри, вагончик-детка застряла на вершине горы! Может поезд-мама ее спасти?

К тому времени, как Питер вернулся домой, мы играли уже почти час, и глаза у меня давно уже слипались. Что же со мной такое? Что не дает мне радоваться этим играм? Питер обожал играть с Руби. Я часто видела, как другие мамы играют со своими детьми. Я что, единственная, кто находит это катастрофически скучным?

Услышав, как открывается дверь гаража, мы с Руби примчались к парадной двери, словно пара золотистых ретриверов, которых оставили одних на весь день. Вошел Питер в спортивном костюме и помахал бумажным пакетом, из которого доносился самый дразнящий на свете аромат.

– Угадай, что, – сказал он.

– Что?! – крикнула Руби.

– Я пошел в спортзал, и угадай, что?

– Что?! – завопила она.

– Что рядом со спортзалом? – Питер кричал так же громко, как Руби.

– Что?!

На этот раз мне показалось, что из окон вылетят стекла.

Питер перешел на сценический шепот:

– Барбекю!

Мы с Питером отпраздновали розовую полоску в тесте на беременность, заказав пиццу, до краев набитую начинкой, и с тех пор не отступали от этой привычки. Хотя мы с Питером не совпадали в объемах до дюйма, его живот тоже потихоньку выдавался вперед. Я нашла, что это очень успокаивает. Последнее, что нужно шарообразной беременной женщине, – это лежащий рядом с ней в постели мужчина с животом, похожим на стиральную доску.

Мы наслаждались жареными ребрышками, опуская кусочки воздушного белого хлеба, который Руби называла «ватным хлебом», в соус барбекю. Наконец, когда наши желудки наполнились, а подбородки и пальцы покрылись жиром, Питер утащил Руби мыться и укладываться спать. Я подняла телефонную трубку. Стэйси оказалась именно там, где я надеялась ее застать в полвосьмого вечера. На работе.

– Привет.

– И тебе привет. Брюс ЛеКрон уже признался? – спросила она.

– Ха-ха-ха. Вам всем будет стыдно за то, что вы мне тут устраиваете, когда этот парень попытается управлять студией из тюрьмы Сан-Квентин.

– Пожалуйста, Джулиет. Ты уже становишься посмешищем. Ты правда нашла что-нибудь новенькое?

Я просветила ее насчет телефонного разговора с детективом из полиции и насчет того, что узнала о ЛеКроне. Когда я рассказала ей о насилии на бытовой почве, она ахнула.

– Честно говоря, Джулиет, ты на этом зациклилась.

– О чем это ты?

Иногда Стэйси здорово меня злила.

– Я не зациклилась. Я просто пробила его через компьютер. Парень обвинялся в избиении жены.

Стэйси молчала.

– Стэйси, ты еще тут?

По-прежнему тишина.

– Стэйси, ну хватит. Разве я стала бы тебе врать?

Она вздохнула.

– Я думаю, не стала бы.

– Слушай, – продолжила я, – мне нужна кое-какая информация.

– Какая? – спросила она недоверчиво.

– Ничего особенного. Я всего-навсего хочу узнать, где живет ЛеКрон.

– Господи, Джулиет. Я не собираюсь давать тебе его адрес.

– Почему нет?

– Потому что он был моим коллегой. Он тут работал, пока не ушел заведовать «Парнасом». Я не могу дать тебе адрес своего коллеги.

– Ну хорошо, ты можешь хотя бы примерно сказать, где он живет?

– Нет!

– Просто посмотри в своей базе данных. Не надо мне адреса, просто скажи, что там есть рядом. Ну давай, я бы это для тебя сделала, – подлизывалась я.

Она помолчала минуту, а потом спросила:

– Ты уверена насчет этого насилия?

– Абсолютно. Больше, чем уверена. Я видела распечатку своими глазами.

– Ну хорошо. Подожди секундочку, я проверю на компьютере, – мрачно сказала Стэйси.

Я услышала, как она нажала несколько клавиш.

– Он живет в Беверли-Хиллс, чуть восточнее торгового центра «Сенчури».

– Недалеко от парка Роксбери?

– Думаю, да, – сказала Стэйси.

– Это милый парк, – сказала я. – Руби он должен понравиться. Может, нам стоит пойти проверить.

– Я даже не собираюсь терять время на то, чтобы просить тебя быть осторожнее, Джулиет. Это ни к чему не приведет.

– Я осторожна. Я просто везу дочь в парк. Что в этом плохого?

Глава 5

Следующее утро выдалось теплым и прекрасным. Один из тех дней, когда вспоминаешь, что Лос-Анджелес – всего лишь пустыня, покрытая скоростными трассами и автостоянками. Свет был такой яркий, что глазам больно, но казалось, что он с тем же успехом может исходить и от белых линий на дороге, и с неба. Обычно я приветствовала такие дни сердитым взглядом и ворчанием: «Отлично, еще один прекрасный день. Кому он нужен?»

Но сегодня все иначе. На сегодня у нас планы. Мы с Руби водрузили на носы одинаковые фиолетовые очки, осторожно, стараясь не разбудить Питера, собрали ее ведерки и лопатки и отправились в парк Роксбери, чудесное место на юге Беверли-Хиллс, где много зеленой травы, игровых площадок, кортов для боччи[10]10
  Итальянские кегли.


[Закрыть] и баскетбола. Играющие там дети практически отражали демографическую карту района: в основном богатые белые ребятишки и немного детей иранцев и израильтян, преуспевших в торговле драгоценностями, кондиционерами или в кинобизнесе. Приехав, мы с Руби обнаружили игровую зону, набитую двухлетками.

Я бросила игрушки Руби в песочницу и устроила ее рядом с темноволосым мальчуганом, который катал бульдозер, и малышкой со светлыми хвостиками, которая пекла пирожки из песка. Руби с маленьким шеф-поваром немедленно завели разговор, а я направилась к лавочкам, довольная, что мой ребенок занят хотя бы на время.

Как во всех парках Лос-Анджелеса (и, может быть, других многонациональных городов), скамейки оказались четко разделены. Примерно половину заселяла коалиция разноцветных женщин – азиатки, латиносы, черные женщины с певучим карибским акцентом. Эти женщины оживленно болтали, делили пакетики с чипсами и сладости экзотического вида и останавливались только для того, чтобы подхватить падающего ребенка или заменить тех, кто толкает качели. Дети, за которыми они присматривали, были белыми, все без исключения.

Обитательницы остальных скамеек представляли лос-анджелесский эквивалент городских матрон, которых можно четко разделить на два вида. Первые, с идеально наманикюренными ногтями и тщательно осветленными волосами, выкрикивали предостережения своим маленьким Джорданам, Мэдисон и Александрам. Вторые – я предпочитаю думать о них как о «хипповых мамах» – точно так же тщательно наряжены в изобретательные лохмотья, художественно разодранные на коленях и локтях. Они носили «Мартенсы» и фланелевые рубашки, а их крики «Осторожно, качели!» адресованы мальчикам по имени Даллас и Скай и девочкам по имени Арабелла Мун. Я принадлежала к средней группе. Моя роба исключала меня из Первой лиги, но, поскольку я юрист, а не актриса, художник или дизайнер украшений, я оказалась недостаточно «клевой» для компании поклонниц альтернативной музыки.

Чтобы отыскать Морган ЛеКрон, у меня ушла всего минута. Она сидела на вершине большой горки и высокомерно осматривала детей, игравших внизу. У нее за спиной хныкал мальчик с волосами, как из пакли: была его очередь съезжать с горки. Внизу стояла женщина-азиатка средних лет. Она дико размахивала обеими руками, заклиная девочку спуститься.

– Морган, время идти вниз. Вниз, Морган. Другие дети тоже хотеть играть.

Морган женщину игнорировала.

Я подошла ближе и встала рядом с азиаткой, которой, очевидно, досталась неприятная работа нянчить избалованную принцессу ЛеКронов.

– Моя тоже так делает. Сводит меня с ума, – сказала я с улыбкой.

– Она никогда спускаться. Она идти вверх и сидеть. Я всегда ходить наверх и брать ее.

– Может, если вы ее там оставите, у нее не будет другого выбора, и ей придется съехать самой, – предположила я.

– Вы думать, это хорошо? – спросила женщина.

– Конечно. Я думаю, это сработает. Давайте отойдем вон к той скамейке и сядем. Она спустится.

Я проводила женщину к соседней скамейке, стоявшей в тени раскидистого дерева, и она села, явно довольная, что избавилась от яркого солнца.

– Меня зовут Джулиет, – сказала я и протянула руку. Она ее пожала.

– Я Мириам, но каждый звать меня Лола.

– Это значит – бабушка, – сказала я.

– Ты знать тагалог?[11]11
  Тагальский язык (тагалог) – один из двух официальных языков Республики Филиппины.


[Закрыть] – удивилась она.

– На самом деле, нет. У моей дочери, Руби, есть подруга-филиппинка, и она зовет свою бабушку «Лола».

– Да. Лола значить «бабушка». Все мои детки звать меня Лола.

– Вы сидите только с Морган или с кем-то еще?

– Она моя только один сейчас, но она мне номер тринадцать. У меня еще шесть свой, – гордо сказала Лола.

Вспомнив о ее обязанностях, мы посмотрели вверх и увидели, как Морган, с развевающимися волосами и улыбкой до ушей, съезжает с горки.

– Хм. Это что-то я не видеть все время, – сказала Лола. – Она не любить улыбаться.

– Не любит? – спросила я. – С этим, наверное, трудно справляться.

– Я тебе что-то сказать: я много детей заботиться за своя жизнь. У меня шесть свой. Я быть няня много раз. Но этот дитя самый трудно. Я звать ее Амазона, она всегда толкать и бить другие дети. Она даже бить меня!

Лола покачала головой, очевидно, возмущенная отвратительным поведением Морган. Я тоже покачала головой и пробормотала что-то утешительное.

– Это ничего. Я ее все равно любить. Я любить все мой детки.

Лола откинулась на спинку скамейки.

– Который твой?

Я показала на Руби, которая все еще занималась своими делами в песочнице.

– Хороший красный волосы. Взял их у тебя, – сказала Лола.

Я улыбнулась:

– Надеюсь, что нет! Я взяла их из бутылки!

– Ты счастливый! Все думать, что твой настоящий из-за она.

Я вытащила из кармана пачку жевательной резинки и дала немного Лоле. С минуту мы просто сидели и одинаково жевали.

– Так вам нравится быть няней? – спросила я.

– Я любить свой дети, – повторила она.

– А работу?

– Это зависеть. Какой-то работа я любить больше другой.

– Думаю, это должно зависеть от семьи.

– Да, много есть семья. Если дети счастливый. Если мама и папа счастливый. Я один раз работать для пара в середине развод. Это был ужасный. Бедный дети.

– А на родителей Морган хорошо работать? – небрежно спросила я.

Лола помедлила.

– Они ничего. Не так плохо. Они много не там, и потому хороший.

– Ее родители работают? – спросила я.

– Он работать все время. Она, я не знать, может, покупать все время.

– Они мало времени проводят с Морган?

– Да. Отец иногда идти работать раньше, она встать, и назад после она спать. Не видеть ее весь неделя. Они уходить все время. Никогда даже есть обед с этот ребенок!

– Но это ужасно! Иногда удивляешься, зачем некоторые заводят детей. В чем смысл, если они даже не собираются проводить с ними время?

Мы с Лолой кивнули, соглашаясь друг с другом. Я взглянула на Руби, которая наткнулась на Морган, играя на горке.

– Я тебя знаю, – услышала я крик своей дочери. – Мамочка! Я ее помню!

Я поспешно попыталась переключить внимание Лолы. Меньше всего мне было нужно, чтобы она обнаружила, что я видела Морган раньше.

– Вы живете с ними? – спросила я.

– Ага. Начало понедельник до пятница, но сейчас они платить мне больше, и я оставаться на выходной тоже.

– Вы работаете семь дней в неделю?

– Конечно. Они платить мне четырнадцать доллар час. Мой дочь в медицинская школа в Манила. Это очень дорого.

– Да уж наверняка. Когда же у вас в последний раз был выходной?

– Не так давно. Вечер понедельник она велеть мне идти домой. Она оставаться.

Я навострила уши. Это была как раз нужная мне информация!

– Ух ты. Они вдвоем хоть раз в жизни остались дома с дочерью, – сказала я с маленькой ноткой сомнения в голосе.

– Она, но он нет. Я класть Морган в постель, я убраться, я идти в дом сестры. Я уйти, наверное, восемь с половина. Он еще нет дома.

Это была золотая жила. Абигайль Хетэвей задавили в понедельник около девяти вечера. У Брюса ЛеКрона могло быть другое алиби, но незадолго до убийства дома его не было.

Я решила попробовать выяснить, не поднимали ли свои уродливые головы жестокие привычки ЛеКрона.

– Знаете, Лола, я недавно прочла одну статью, и там говорилось, что мужчины, которые все время работают, чаще бывают жестокими. Ну знаете, бьют жен или детей.

Ужасно неловко, но какая, в конце концов, разница.

Лола совсем притихла.

– Интересно, такой ли он. Ну, как в статье говорится, – надавила я.

Она не сказала ни слова.

Я нажала сильнее.

– Вы не думаете, что он может быть таким?

– Он не бить этот дитя, я это знать. Я никогда дать ему бить эта девочка, – выпалила Лола.

Она определенно что-то скрывала, но так же определенно беспокоилась из-за того, сколько уже успела сказать.

– Я нужно идти. Сейчас поздный, – сказала она, хватая сумку.

– Подождите! – сказала я.

Пока я получила от нее слишком мало информации. Я решила понадеяться на то, что Лолина неприязнь к работодателям не даст ей оттолкнуть меня окончательно. Дотянувшись до сумки Руби, я переворошила все, пока не нашла старую визитную карточку. Вычеркнув телефон федеральной адвокатуры, я нацарапала свой домашний номер.

– Пожалуйста, позвоните мне, если что-нибудь случится, или если вы захотите поговорить, и вообще, – сказала я, сунув карточку ей в руку.

Лола быстро кивнула, спрятала карточку в карман, вскочила и поспешила к горке, где Морган снова начала свое медленное, размеренное шоу. Лола стащила девочку с лестницы, и, несмотря на вопли протеста, немедленно увела с площадки.

– Еще увидимся! – сказала я вслед ее удаляющейся спине.

– Ага. Пока, – сказала Лола, не останавливаясь и даже не взглянув на меня.

Я определенно задела больное место. Я поверила няньке, когда она сказала, что ЛеКрон не обижал Морган. Не потому, что я не считала его способным на избиение собственного ребенка, а потому, что знала – Лола этого так не оставит. Похоже, эта маленькая филиппинская бабушка прекрасно может защитить того, о ком заботится. Однако ее реакция заставила меня подумать, что способность ЛеКрона к насилию знакома обитателям его дома. Похоже, кого-то он бьет, и я готова была поклясться, что это его жена.

Это, конечно, вызывало беспокойство, но не давало мне доказательств того, что этот человек убил Абигайль Хетэвей. Единственное, чего я достигла – избавилась от одного из возможных алиби. Я решила навсегда выкинуть ЛеКронов из головы и подошла к Руби, которая с тоской наблюдала за детьми на качелях.

– Привет, девочка! – сказала я. – Хочешь, я тебя покачаю?

– Да! Плямо в небо, мамочка! Высоко, как солнце, луна и звезды!

– О, какое совпадение. Я как раз так люблю мою девочку. Так же, как солнце, луну и звезды, – сказала я, целуя ее в макушку. Я подняла Руби и посадила на качели.

– Мама, у меня тоже есть совпадень. Он такой: я тебя люблю столько, сколько в зоопалке слонов! – Руби взвизгнула, ее ноги молотили воздух, а качели взлетали все выше и выше.

– Это очень много слонов, радость моя, – сказала я и еще раз толкнула качели. Это было одно из немногих мгновений в моей жизни, когда я совершенно забыла обо всем, кроме своей дочери со сверкающими медными кудряшками, которая со счастливым воплем взлетает к сияющему небу.

У меня перехватило дыхание, когда я пыталась удержать этот момент в своей памяти. Я хотела точно знать, что никогда не забуду ее такую, переполненную радостью и абсолютно уверенную, что мир – это восхитительное место, где мама всегда рядом, чтобы толкнуть качели, на которых можно достать до луны, а в зоопарках полно слонов.

Глава 6

На тот вечер мы с Питером запланировали один из наших нечастых, долгожданных выходов в свет. Я накормила Руби ее любимым обедом, макаронами с сыром. Я кинула туда несколько разогретых в микроволновке кусочков брокколи (которые, конечно, никогда не попадут к ней в рот), а сама съела совершенный обед, который удовлетворил бы самого скрупулезного сторонника полноценного питания. Ладно, может быть, и не самого скрупулезного, но мне вполне подходило.

Как только Руби доела макароны и сложила брокколи в кучку на краю тарелки, я вытащила Питера из его кабинета, где он делал вид, что работает, а на самом деле усердно кликал мышкой, уничтожая компьютерных злодеев. Убедив его, что уже действительно пора идти, я вернулась в комнату. Я стояла нагишом и, лениво почесывая зудящий живот, изучала содержимое шкафов, словно ожидала найти там притаившегося Сасквотча,[12]12
  Одно из названий снежного человека.


[Закрыть] камень с мостовых Атлантиды или пропеллер от самолета Амелии Эрхарт.[13]13
  Амелия Эрхарт (1898–1937) – американская женщина-авиатор, совершала перелеты через Атлантику и Тихий океан, также попыталась совершить кругосветное путешествие по воздуху.


[Закрыть] Или, по крайней мере, что-нибудь, что можно надеть. В самом начале первой беременности я радостно отправилась в магазин одежды для будущих мам, представляя себя в разнообразных элегантных костюмах, искусно скрывающих объемы и выставляющих напоказ мое внутреннее сияние. Сейчас дизайнеры одежды для беременных вовсе не считали, что их тучной клиентуре пристало выглядеть элегантной. Одежда там был скорее «милой». Бантики, ленточки, маленькие стрелочки, указывающие на живот. Ткани с улыбающимися рожицами и симпатичными цветочками. Очень много розового.

Не знаю, кто решил, что при беременности необходима инфантилизация женского гардероба, но я очень хотела, чтобы этот человек, кем бы он ни был, провел со мной несколько минут, когда я примеряла эту одежду. Мне довольно трудно выглядеть взрослой, потому что роста во мне всего пять футов. Когда я раздалась так, что мои объемы стали практически равны моему росту, да еще с лицом, принявшим пропорции луны, последнее, что мне требовалось, – это оборки на воротничке блузы из пастельно-голубой жатой ткани.

Я завалила свой шкаф черными леггинсами и безразмерными рубашками нейтральных тонов. Каждый день я упорно пыталась найти новую интересную комбинацию. Набеги на гардероб Питера помогали смягчать однообразие, но этот вариант становился менее доступным по мере того, как я дюйм за дюймом добиралась до его размеров, а потом – о, ужас – перевалила за них. Я выросла из его вещей так же быстро, как из своих.

Но сегодня я собиралась выглядеть достойно. Мы с Питером шли на премьеру фильма. Нас нечасто приглашали на эти голливудские приемы. Мы были не совсем «элитой». Однако продюсер, купивший последний сценарий Питера, только что закончил новый фильм, типичное кино в стиле «всех убью, один останусь». В главной роли снялся неразговорчивый шведский кикбоксер, на фоне которого Стивен Сигал выглядел кандидатом в Королевское Шекспировское общество. Хотя сам фильм просто обязан быть одновременно раздражающе громким и катастрофически занудным, я с нетерпением ждала шумихи вокруг премьеры. С тех пор, как я в последний раз якшалась с элитой Голливуда, прошло довольно много времени.

Я натянула пару вездесущих черных леггинсов, заставила их налезть на живот и снова уставилась в шкаф. Краем глаза я заметила вспышку. Там, в глубине шкафа, скрывалась вещь, выглядевшая опрометчивым приобретением, – усыпанная блестками темно-зеленая переливчатая блузка. Я купила ее сто лет назад, во время короткого периода шатания по дискотекам, и заправляла в ту самую кожаную юбку. Я надела блузку через голову и застегнула на разбухшем животе.

Я считаю, что во время беременности есть всего два способа одеваться. Первый – прятать живот под свободными туниками, похожими на ночную рубашку. Самый очевидный выбор. Второй – подчеркнуть величину живота, привлечь внимание к его содержимому. Зеленая блестящая блузка, натянутая так туго, что виден пупок, относилась к последней категории. Это было рискованно, но должна сказать, что сработало.

Я тщательно подкрасила глаза, выбрала темно-красную губную помаду, втиснула распухшие ноги в босоножки на платформе и, переваливаясь, вошла в ванную.

– Ну? Что ты думаешь? – сказала я тоном еврейской принцессы с Лонг-Айленда.

Руби сидела в ванной, ее волосы были намылены и скручены в рога на макушке, как у трицератопса. Питер сидел рядом на полу, изображая нападение трехдюймового синего пластикового тиранозавра. Они обернулись, чтобы посмотреть на меня.

– Ух, мама, ты очень модная, – сказала Руди с улыбкой.

– Ух, мама, ты очень сексуальная, – сказал Питер с вожделением.

Любимые мои, у одного вкус хуже, чем у другого.

– Я достаточно хорошо выгляжу для Голливуда?

– Ты настолько хорошо выглядишь, что тебя съесть хочется, – сказал Питер, хлопнув меня по заднице.

В кои-то веки Андреа, няня Руби, страдавшая анорексией, появилась вовремя. Как обычно, она принесла с собой контейнер натертой моркови и стеблей сельдерея. Я давно уже оставила попытки уговорить ее брать нашу еду. Одно время я даже покупала ее любимые овощи, но это не помогло. Она всегда приносила еду с собой, словно считала, что наша морковка впитывает лишние калории, лежа в набитом жирами холодильнике. Словно бекон тайком об нее трется, когда дверь закрыта.

Если отбросить сложности с питанием, Андреа была отличной няней, ответственной и творческой. Руби она нравилась. Когда мы уходили, они играли в «Карамельную страну», и Руби даже не подняла головы, чтобы попрощаться.

Питер припарковался так близко к кинотеатру, как только смог, и все равно нам пришлось десять минут добираться до трибун, установленных для поклонников шведа. К тому времени я уже прихрамывала на своих платформах и придерживала живот обеими руками, чтобы не давил на мочевой пузырь. Питер схватил меня за локоть и потащил сквозь толпы бьющихся в экстазе фанатов кикбоксинга. Казалось, что многие из них просто тренируют любимые удары в ожидании появления своего идола.

– Эй, осторожно, беременная женщина! – крикнул Питер, отталкивая парня в «найках», задевшего мой живот.

Наконец мы добрались до барьеров, отделяющих толпу от красной ковровой дорожки, ведущей в кинотеатр. Питер сунул гравированное приглашение под нос одному из стоявших на входе охранников. Тот жестом пригласил нас пройти в дырку между заграждениями, и мы ступили на красный ковер. Площадку перед кинотеатром освещало неимоверное количество горячих белых прожекторов. На ковре толпились журналисты, которые подбирались к звездам и совали микрофоны им в лицо. Когда мы взошли на ковер, толпа простолюдинов за баррикадами одновременно повернулась, чтобы на нас взглянуть. Когда они поняли, что мы никто, у них вырвался явственно различимый разочарованный вздох. Оператор, повернувший к нам свою видеокамеру-переростка, выключил свет и отвернулся, оставив нас на маленьком темном островке анонимности посреди яркого, заполненного звездами красного поля. Мы с Питером переглянулись и натянуто улыбнулись друг другу. Ничто не может заставить человека почувствовать себя несуществующим так, как это делает любая голливудская премьера.

Мы быстро шли по ковру к дверям кинотеатра. И тут возникшая из ниоткуда рука вцепилась мне в плечо и грубо дернула. Я пошатнулась и потеряла равновесие. Питер рывком обхватил меня за талию, чтобы не дать мне упасть, а я повернулась, чтобы выяснить, откуда взялась рука. И уперлась взглядом прямо в свекольно-красное лицо Брюса ЛеКрона собственной персоной. К этому времени он уже кричал.

– Ты за кого себя принимаешь, сучка! Тебя арестуют за вынюхивание! Какого черта! Чем ты, по-твоему, занимаешься, а? Ты вообще знаешь, кто я такой, корова жирная?

Застигнутая врасплох его выпадами, я тупо смотрела на него, открыв рот. Даже самые жуткие мои клиенты никогда не разговаривали со мной в таком тоне. Прежде чем я сумела собраться с мыслями и достойно ему ответить, Питер оторвал от моего плеча руку ЛеКрона и оттолкнул.

– Назад. Назад, сейчас же, – сказал он тихо.

ЛеКрон наклонился к лицу моего мужа.

– Твоя жена преследовала мою няньку и обвиняла меня в том, что я бью свою дочь. Я убью ее и тебя тоже.

Питер, чье побледневшее лицо и вздернутый подбородок были единственными внешними признаками того, как он разозлился, положил руку на грудь ЛеКрона и аккуратно, но твердо оттолкнул его.

– Вас никто ни в чем не обвинял. А сейчас мы с женой повернемся и войдем в кинотеатр, и вам я советую сделать то же самое.

К этому времени все вокруг глазели на нас. Журналисты замолчали на полуслове. Оператор, который только что решил, что мы слишком скучные и не заслуживаем его внимания, теперь повернул камеру в нашу сторону. Краем глаза я заметила, что к нам уже бегут два охранника.

– Слушайте, так вышло, что я наткнулась на вашу няню в парке, и мы разговорились, вот и все, – сказала я в надежде успокоить разъяренного мужчину.

Что заставило Лолу так неожиданно переметнуться в стан врага? Питер обернулся и удивленно посмотрел на меня.

– И что, ты случайно спросила, бью ли я ребенка? Чушь собачья! – проорал ЛеКрон. Его голос был всего на полтона тише пронзительного визга.

– Нельзя ли обойтись без криков, – поинтересовался Питер. – Тут явно произошло какое-то недоразумение.

– Именно так, – вставила я.

Я решила пойти ва-банк. В конце концов, разозлить его еще сильнее уже невозможно.

– На самом деле я пыталась выяснить, если ли у вас алиби на тот вечер, когда была убита Абигайль Хетэвей.

Тут ЛеКрон взорвался. Он взревел, размахнулся и выставил кулак, целясь прямо мне в лицо. Питер рванулся ко мне, чтобы отвести удар, и сумел втиснуть плечо между кулаком ЛеКрона и моим носом. Приняв удар на себя, он пошатнулся. ЛеКрон приготовился ударить еще раз, но тут, наконец, до нас добрались два охранника. Они схватили ЛеКрона под руки и оттащили назад на пару футов. Один из охранников сделал предостерегающий жест в сторону Питера.

– Хватит, приятель, – сказал он.

Пока они оттаскивали ЛеКрона, он обернулся и проорал:

– Я был на приеме во «Всемирных Талантах», ты, тупая шлюха! Вот мое алиби.

Последнее слово он ехидно прорычал.

Я повернулась к Питеру, который смотрел на меня, качая головой.

– Полагаю, алиби у него есть, – робко пробормотала я.

В ту же минуту к бордюру подъехал огромный белый лимузин, и из-за дверцы, эффектно раскинув руки в приветствии, появился швед. Толпа взревела, и всеобщее внимание переключилось на принца кикбоксинга.

– Джулиет, ради Бога, о чем ты думала? Хочешь, чтобы тебя убили? – сказал Питер, хватая меня за руку и увлекая в здание.

– Это вряд ли, – ответила я. – Я просто задала пару вопросов няне. Откуда мне было знать, что этот тип сойдет с ума?

Мы спустились по проходу и нашли себе два места на задворках.

– Напомнить, что ты сама назвала его психопатом, способным на убийство? – спросил Питер.

Я уселась в кресло.

– Ну хорошо, думаю, я просто не понимала, до какой степени он психопат. И все равно у него алиби. – Я потянулась к Питеру и осторожно тронула больное плечо. – Мне так жаль, милый. Все хорошо? Тебе не больно?

– Больно. И не трогай меня, – Питер убрал мою руку со своего плеча.

– Мой рыцарь в сияющих доспехах. Мой герой, – сказала я и нежно улыбнулась ему. Питер фыркнул и повернулся к экрану. Готова поклясться, что из-под раздражения на поверхность радостно пробивался ручеек мужской гордости. Он защитил свою женщину!

– Слава богу, что ты был там. Уверена, если бы не ты, он бы меня нокаутировал, – сказала я, положив голову на здоровое плечо Питера и глядя на него с обожанием.

Питер неохотно вытянул руку и обнял меня.

– Я люблю тебя, – вздохнула я.

– Я тоже тебя люблю. Даже если ты идиотка.

Он улыбнулся, несмотря на раздражение.

– Я бы ему задал, если бы не эти охранники.

– Хорошо, что ты этого не сделал. Ты в гораздо лучшей форме, чем он, и мог бы его серьезно покалечить, – я, конечно, сильно преувеличила, но не сильнее, чем нужно. Мужское эго – штука хрупкая. Время от времени его стоит подпитывать.

И мы приготовились смотреть фильм.

В Голливуде новости разносятся быстро, причем плохие быстрее хороших, а слухи – вообще со скоростью света. К тому времени, как мы вернулись домой, наш автоответчик мигал, словно нанюхавшийся кокаинист в конвульсиях. Агент Питера позвонила, чтобы спросить, подумал ли он хоть секунду о своей карьере, прежде чем поколотить главу студии «Парнас». Моя преподавательница из группы йоги для беременных звонила, потому что услышала, что меня избили и у меня начались преждевременные роды. Стэйси оставила на автоответчике истерический вопль: «Господи, Джулиет, ты в порядке? Я слышала, что ты подралась с Брюсом ЛеКроном на премьере „Грохота в Рангуне“! Он тебя поранил? Мой ассистент только что сказал, что ЛеКрон вырубил Питера. И его оттащили четверо копов! Что ты ему сказала, Джулиет? Ты сбрендила? Ты что, совсем ненормальная? Позвони мне, как только получишь сообщение. Звони прямо сейчас!»

Я позвонила.

– Привет, Стэйс. Это я. Все в порядке. Ничего не случилось.

– Как это – ничего не случилось? Все только об этом и говорят. Молчат лишь те, кто лежит в могилах на «Лесной лужайке»! Ради Бога, расскажи, что произошло.

– Ничего. Ничего особенного. ЛеКрон начал орать на меня у кинотеатра, перед всеми телекамерами Лос-Анджелеса, только и всего. Потом он попытался меня ударить, но между нами встал Питер. С ним все в порядке. ЛеКрон ударил его в плечо.

– И никто не попал в больницу?

– Нет, если только они не заперли ЛеКрона в палате для буйных. Надеюсь, что заперли, потому что там ему самое место.

– Но что такого ты сделала? Почему он пытался тебя убить?

– Вообще-то, он не пытался меня убить. Боже, Стэйси, ты начинаешь преувеличивать сильнее, чем я. Он ударил всего раз.

– Но что ты сделала, Джулиет? Люди не бьют друг друга без причины, даже президенты киностудий.