Текст книги "Преступления в детской"

Автор книги: Эйлет Уолдман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 11 страниц)

Потом я нескончаемо долго ждала «скорую». После еще нескольких схваток, во время которых я чувствовала, что тону в волнах боли, я поползла из гостиной к входной двери. Один раз я обернулась, чтобы посмотреть на прекрасную восточную ковровую дорожку в холле, и вспомнила, что так сильно боялась испортить ее, что вытерла соус от лазаньи собственной рубашкой. Сейчас я оставляла за собой несмываемый кровавый след.

Я добралась до входной двери одновременно со «скорой» и полицией. Вытянувшись, чтобы открыть ее, я внезапно упала на руки человеку в черной резиновой куртке пожарного. У него были теплые карие глаза и светлые волосы, и выглядел он в точности, как человек, который может защитить вас от пожара, землетрясения и даже от смертоносных подростков. Он осторожно устроил меня на полу в холле.

– Не волнуйтесь, мэм. Мы здесь. Все будет хорошо.

Я улыбнулась ему и облегченно закрыла глаза. Снова начались схватки, так что я почти не замечала полицейских, которые перешагивали через меня и разбегались по дому.

Очнувшись, я обнаружила, что лежу на носилках, леггинсы разорваны справа над бедром, а мой спаситель склонился надо мной, прижимая повязку к ране. Он успокаивающе улыбнулся, и я снова закрыла глаза.

– Мэм! Мэм! – раздался требовательный голос.

Я открыла глаза. Надо мной склонился полицейский.

– Вы знаете, кто стрелял в вас, мэм? – спросил он.

До следующих схваток мне как раз хватило времени, чтобы рассказать, что за мое ранение несет ответственность Одри Хетэвей. Я попросила полицейского позвонить детективу Карсвэллу и сказать, что Одри призналась в убийстве Абигайль Хетэвей. Как только я закончила, схватки продолжились, и я не помню, что он мне ответил.

Следующее воспоминание – меня везут по белому коридору. Я увидела склоненные ко мне лица и услышала женский голос, который снова и снова спрашивал:

– Миссис Эпплбаум, вы меня слышите? Какой у вас срок, миссис Эпплбаум? Вы меня слышите?

– Тридцать шесть недель, – ответила я. – Слишком рано. Ребенок выходит слишком рано.

– Все нормально, миссис Эпплбаум, у вас все будет хорошо. Вы помните ваш домашний номер? Какой у вас телефон, миссис Эпплбаум?

Я назвала номер и почувствовала, что меня кладут на кровать, затем в левую руку мне сделали укол, и потом, слава Богу, на короткое время – ничего.

Проснувшись, я услышала голоса.

– Пуля прошла навылет, мы очистили и зашили раны. Кровотечение прекратилось, и я думаю, что о сопутствующих повреждениях можно не беспокоиться. Вопрос вот в чем: позволить родам продолжаться, или сделать прямо сейчас кесарево сечение?

– Мне бы хотелось извлечь ребенка как можно быстрее. На дисплее нерегулярные схватки, с перерывами от двух до четырех минут. Матка раскрылась только на два сантиметра. Пока появится ребенок, могут пройти часы, и мне не нравится идея долгих родов после огнестрельного ранения.

– Нет, для этого нет причин. В любом случае, есть следы предыдущего кесарева, так что мы можем сделать еще одно.

– Нет! – крикнула я.

Оба врача удивленно посмотрели на меня. Один оказался пожилой женщиной, а второй – мальчиком лет двенадцати. По крайней мере, так он выглядел.

– У меня будут естественные роды, – сказала я. – Позвоните моей акушерке, Дороти Хорн. У меня будут естественные роды после кесарева сечения.

Они посмотрели на меня с сомнением.

– Миссис Эпплбаум, в вас только что стреляли. Мы в первую очередь заботимся о вашем здоровье и здоровье вашего ребенка. Вы не должны сейчас рожать естественным путем.

– Слушайте, я шесть месяцев ходила на эту треклятую йогу для беременных, чтобы быть в форме для естественных родов. Я прочла все чертовы книжки насчет естественных родов после кесарева сечения. Я не собираюсь соглашаться на чертово кесарево. И вообще, я в порядке. Я нормально себя чувствую.

И это было так. Боли не было.

– Это лидокаин. Мы дали вам обезболивающее.

– Оно действует. Значит, я смогу. Позвоните моему мужу, акушерке и отвезите меня в родильное отделение.

После этого снова начались схватки. Лидокаин ослабил боль, и она была вполне переносимой. Я дышала, устроив демонстрацию своих знаний методики Ламаза врачам, которым так хотелось меня разрезать. Они понаблюдали за мной, а потом переглянулись.

– Отвезите ее в родильное. Пусть там решают, – сказала женщина, захлопнув медицинскую карту, которую держала в руках. И ушла.

Через несколько минут я оказалась в лифте, на пути в родильное отделение. Думаю, огнестрельное ранение помешало им поместить меня в одну из этих симпатичных палат, похожих на спальню. Я оказалась определенно в больничном помещении, меня подключили к эмбриональному монитору. За мной наблюдали две сиделки и врач, преждевременно лысеющий мужчина примерно моего возраста. Он выглядел славным парнем, именно таким, каким вы представляли себе своего доктора.

– Мы собираемся готовить вас к операции, миссис Эпплбаум, – сказал он мягко, но решительно.

– Я хочу естественные роды после кесарева.

– Боюсь, что естественные роды после кесарева – это не лучшая идея, а тут вдобавок ваше ранение.

– Как долго я здесь?

Он посмотрел в мою карту.

– Около двух часов.

– С ребенком все в порядке?

– Да, отлично. Дисплей показывает хорошее, четкое сердцебиение.

– Что с моей ногой?

– Все в порядке. Пуля прошла навылет, и оба отверстия, входное и выходное, очистили и зашили. Вы сейчас на антибиотиках, на случай инфекции.

– Так если я и ребенок в порядке, почему нельзя подождать хотя бы до тех пор, пока приедут мой муж и акушерка?

Врач посмотрел на меня и улыбнулся.

– Знаете, что я вам скажу. Mы вставим внутренний дисплей, и, если ребенок в хороших условиях, мы дадим вам еще час, прежде чем делать операцию. Это позволит вашему мужу добраться сюда.

Он похлопал меня по ноге и собрался уйти. В ту же минуту в палату ворвался Питер. Увидев его, я немедленно разразилась истерическими рыданиями.

Питер в два шага пересек комнату, склонился над кроватью и, как мог, сгреб меня в охапку. Я уткнулась лицом ему в грудь.

Казалось, я никогда не перестану плакать, но тут я почувствовала горячую вспышку, когда он нечаянно задел мою ногу.

– Ой! Моя нога! – закричала я.

– О нет, – сказал он, роняя меня, словно горячую картофелину. – Что болит? Что я сделал? Боже, Джулиет. Что случилось?

Могу поклясться, что он тоже плакал.

– Это просто нога. Бедро. Она в меня выстрелила. Одри в меня стреляла.

Тут опять начались схватки, и говорить я больше не могла.

Я очнулась и услышала, как Питер медленно прошептал мое имя. Я почувствовала, как его пальцы, которые он запустил мне в волосы, нежно поглаживают кожу.

– Вот и все, – сказала я.

– Я знаю, – прошептал он. – Я вижу это на дисплее.

– Как ты меня нашел? – спросила я. – Где я? Это не «Сидар Синай».[48]48
  Знаменитая калифорнийская больница для звезд.


[Закрыть] Я собиралась рожать в шикарной больнице для звезд.

– Вы в больнице Санта-Моника, – вмешался какой-то голос.

Я повернулась и увидела медсестру в розовом халате хирурга. Она стояла с другой стороны кровати и возилась с монитором.

– Сейчас придет анестезиолог, сделает вам укол.

– Я не хочу анестезию, – сказала я сердито. – Я хочу рожать сама.

Как раз в это мгновение снова начались схватки. Где-то в середине я повернулась к сестре и сказала сквозь стиснутые зубы:

– Приведите чертова доктора сейчас же. Я хочу эту чертову анестезию немедленно.

Она улыбнулась и вышла из комнаты. Через двадцать минут у меня была трубка толщиной с волосок, через которую прямо в мой позвоночник капало благословенное избавление от боли. От этого я пришла в чудеснейшее, волшебное обезболенное настроение.

Я повернулась к Питеру и улыбнулась.

– Оно действует.

– Хорошо, – он улыбнулся в ответ.

– Так что расскажи теперь, как ты меня нашел.

Питер рассказал, что они с Руби вернулись домой примерно через час после моего звонка. Руби сразу пошла наверх к своим Барби и, к счастью, не слышала моего сообщения. Питер немедленно набрал 911. Оператор направил его к диспетчеру полиции Санта-Моники, а оттуда в пожарное управление. За пятнадцать минут он нашел меня в больнице Санта-Моники.

– Руби? – взволнованно спросила я.

– У Стэйси. Кстати, я как раз вспомнил, Стэйси и Лили оставили на автоответчике по сообщению. Лили сказала, что для Руби есть место в «Бет-Эль». А Стэйси сказала, что одна из ее коллег по работе в совете директоров садика, который называется «Гнездо малиновки»… или «Гнездо синешейки»… В общем, чье-то гнездо. В любом случае, какой-то ребенок переезжает в Европу, или в Нью-Йорк, или еще куда-то, и на следующий год освобождается место для Руби.

– Ух ты! Два детских сада сразу. Сложности, как у богатых.

– Съездим в оба?

– Знаешь, что? Давай просто подбросим монетку. Я думаю, на большее мне просто не хватит сил.

Питер улыбнулся.

– Может, мы просто отдадим ее в еврейский детский сад?

– Правда? – спросила я. – Тебе не будет не по себе?

– Ну перестань. Конечно, нет, – сказал он. – Будет очень славно. Я все узнаю про Хануку[49]49
  Восьмидневный еврейский праздник света.


[Закрыть] и… как это называется, когда надо есть в шалаше?

– Суккот.[50]50
  Праздник Кущей, для которого строят шалаш на свежем воздухе. В нем иудеям заповедано жить и питаться во время Суккот.


[Закрыть]

– Да, все эти праздники. Будет здорово. Я завтра туда позвоню.

– Спасибо, милый, – сказала я, имея в виду – спасибо, что позвонишь. Спасибо, что разрешаешь отдать Руби в еврейский садик. Спасибо, что нашел меня в больнице. Спасибо, что женился на мне.

– Давай позвоним Стэйси и скажем ей, что со мной все хорошо. Она, наверное, с ума сходит.

Питер поднял трубку.

– Какой у нее номер? – спросил он. Я сказала и снова легла, лениво разглядывая дисплей.

– У меня опять схватки, – сказала я.

Он положил руку на монитор.

– Ты их чувствуешь?

– Нет. Я их вижу на дисплее.

– Привет. Это Питер, – сказал он в трубку. – С ней все нормально. Это долгая история, но теперь все хорошо.

Он повернулся ко мне.

– У тебя хватит сил поговорить с Руби?

Я выхватила трубку у него из рук.

– Руби? Руби? Детка?

– Привет, мама.

Голос у нее был такой тоненький и милый.

– Привет, солнышко.

– Ты в болейнице?

– Да. Я в больнице, жду Исаака.

– Я могу плийти тоже?

– Не сейчас, милая. Но можешь прийти завтра. Как думаешь?

– Холосо. Пока.

– Стой! Руби, стой!

Но она уже исчезла.

– Она бросила трубку, – сказала я, передавая телефон Питеру.

Дверь распахнулась и вошла Дороти в белом халате.

– Привет, ребята, – сказала она своим мягким голосом с легким восточно-техасским выговором.

– Привет, – сказала я. – Меня подстрелили.

Она улыбнулась и подошла к монитору.

– Мне так и сказали.

Она подняла ленту и принялась тщательно ее разглядывать.

– Я говорила с врачом.

– И? – спросил Питер, заметно взволновавшись.

– И я думаю, что эти роды будут не такими, как вы себе представляли, – сказала она.

– Точно, – откликнулась я.

– Джулиет, Питер, знаете, они никогда не проходят в точности так, как мы планируем. Всякое рождение удивляет меня. Одно больше, другое меньше.

Она села на кровать рядом со мной и взяла меня за руку.

– Я знаю, как сильно вы хотели рожать естественным путем, но боюсь, что сейчас это не лучшая идея.

– Почему нет? – сказала я, чуть не плача. – У меня все хорошо. Я ничего не чувствую. Нога в порядке. Ребенок тоже. Разве нет?

– Ты потеряла кровь, Джулиет. Не очень много, но достаточно, чтобы ослабеть. У Исаака все хорошо, но он не такой сильный, как нам хотелось бы. Ты же знаешь, я не сказала бы этого, если бы не думала, что так лучше всего. Я считаю, пора вытащить Исаака из тебя в этот мир.

Мы с Питером переглянулись.

– Тебе решать, милая, – сказал он и нежно поцеловал меня в лоб.

– Ладно, – сказала я. – Давайте сделаем операцию.

Глава 19

Как только я согласилась на кесарево, дело пошло быстро. Всего за несколько минут меня побрили, намазали бетадином и отвезли в операционную. Вскоре Исаак Эпплбаум Уайет пришел в этот мир. Он оказался маленьким – всего пять фунтов и четыре унции – но, учитывая, что он родился на полных четыре недели раньше срока, доктора были вполне рады его размерам. Они даже решили не оставлять его в палате для новорожденных в первую ночь, подержали всего два часа, а потом позволили принести ко мне. Я почти не помню, что происходило в течение следующих нескольких дней. Я устала сильнее, чем за всю свою жизнь, и когда не нянчила малыша, то просто спала. К счастью, сначала Исаак был тихим ребенком: в те первые дни он в основном спал и ел. Может, его просто оглушили все эти обезболивающие, которые он получал вместе с моим молоком, но я была счастлива, что отдыхаю.

В какой-то момент после операции ко мне зашел детектив Карсвэлл. Довольно странно, но он принес мягкую игрушку – синего аллигатора. Детектив неловко остановился в дверях и сказал Питеру:

– Это для вас. В смысле, для ребенка. Она достаточно сильна, чтобы разговаривать?

– Я в порядке, – ответила я. – Они накачали меня морфием, и теперь я чувствую себя потрясающе. Зудит, но все равно потрясающе.

Я почесала руку. Один из самых неприятных побочных эффектов морфия – после него чувствуешь себя так, словно на тебя напали полчища москитов. Однако избавление от боли того стоило.

– Можете рассказать, что случилось? – спросил он.

Я рассказала ему, как Одри меня подстрелила.

– Знаете, когда офицеры полиции находятся на последних месяцах беременности, мы убираем их с улиц. Мы не посылаем их туда, где они могут поймать пулю.

– Повезло беременным офицерам полиции, – я осторожно передвинула бедро.

Карсвэлл захлопнул блокнот.

– Вы сложная дамочка, – произнес он.

– Без шуток, – перебил Питер.

– Может, я и сложная, но без меня вы до сих пор искали бы водителя, покинувшего место происшествия, – заметила я.

– Я убежден, что в конце концов мы пришли бы к определенным выводам, – сказал Карсвэлл. Прозвучало совсем неубедительно. Он вздохнул.

– Спасибо, – Карсвэлл наклонился, чтобы похлопать меня по ступне, промахнулся и вместо меня погладил кровать, но он же собирался, и это считается.

Когда он ушел, Питер сказал:

– Интересно, найдут ли они Одри.

– Найдут. Почти всегда находят, – я закрыла глаза.

Я оказалась права. Одри арестовали, когда она расплатилась по кредитке матери за бензин на какой-то заправке в Окленде. Я думала, не повидать ли ее после ареста, но что-то меня останавливало. Не знаю, возможно, то, что она мне лгала, использовала, а потом подстрелила. Но я попросила друга, очень хорошего адвоката по уголовным делам, позвонить ей, и она его наняла. К счастью для Одри, ее не судили как взрослую, а позволили признать себя виновной в суде по делам несовершеннолетних. По приговору она должна до двадцати пяти лет находиться под опекой Калифорнийского департамента по делам молодежи.

Дэниел Муни вышел из тюрьмы и тут же подал в суд на власти Лос-Анджелеса за злонамеренное судебное преследование. Ничего не вышло. Я не удивилась, услышав, что он заодно начал длительную тяжбу с попечителями имущества Абигайль Хетэвей. Кажется, он решил, что если законы Калифорнии не позволяют Одри извлечь выгоду из убийства матери, унаследовав ее состояние, то все должно перейти к нему.

Как ни странно, хотя я ни разу больше с ним не говорила и никогда его не видела, однажды объявилась Нина Тайгер. Она написала мне электронное письмо, чтобы сказать, что не держит на меня зла, и попросить рассказать о «моей стороне драмы». Она писала мемуары про убийство Хетэвей. Назывался шедевр, по-моему, весьма гротескно: «Из чресел ограниченности». Я вежливо отказалась в этом участвовать. Никогда не видела эту книгу в магазинах и благодарна мудрым богам издательского дела, что уберегли именно эту семейную сагу от печати. До сих пор берегли.

С Брюсом ЛеКроном нам с Питером повезло меньше. Вскоре после событий, сопровождавших убийство Хетэвей, президент киностудии потерял работу в «Парнасе» самым голливудским из всех возможных способов. Его сместили с поста президента, посадили в роскошный офис на территории студии и заключили многомиллионную сделку на постановку фильма.

Хочется надеяться, здесь сыграло роль то, что он назвал беременную женщину жирной коровой перед львиной долей голливудских шишек и камерами «Вечерних развлечений», но я все-таки в этом сомневаюсь. Больше похоже, что все дело в кассовых сборах нескольких последних фильмов «Парнаса». Однако прежде чем покинуть свою контору, ЛеКрон сумел завернуть проект Питера, который попал к нему на стол. Но в результате это оказалось неважно. «Зомби-ниндзя» купила студия «Парамаунт» и вскоре запустила в производство.

Питер получил внушительный кусок пирога и столько же оскорблений от всех комитетов родительского контроля, которым удалось наложить лапу на сценарий.

На второй день после родов Питер привез ко мне Руби. Ее глаза округлились, когда она вошла и увидела меня в кровати. Сначала она боялась подойти, но Руби есть Руби. Вскоре она справилась с застенчивостью и свернулась рядом на кровати, рассказывая обо всем, что делала вместе со Стэйси и ее детьми последние несколько дней.

Я попросила сиделку отнести Исаака в детскую, чтобы немного побыть с Руби наедине, но вскоре они вернули его на кормление. Руби, непривычно притихшая, смотрела, как ребенок сосет молоко.

Наконец она повернулась ко мне и насмешливо заявила:

– Этот лебенок очень маленький. Он не может иглать.

Мы с Питером рассмеялись, и я сказала:

– Это правда, солнышко. Но знаешь что?

– Что?

– Он очень скоро вырастет, и спорим, что его самым любимым занятием будет играть со своей замечательной старшей сестричкой.

– Это я?

– Это ты.

Она посмотрела на Исаака с подозрением.

– Ладно, старшая сестричка, – вмешался Питер. – Пора идти домой и дать маме поспать.

– Холошо, – сказала она и подпрыгнула, чтобы запечатлеть поцелуй на моей щеке. – Пока, мамочка.

– Пока, милая. Я люблю тебя.

– Я тебя тоже люблю.

Питер наклонился над кроватью и нежно поцеловал меня в губы.

– Я горжусь тобой, милая.

– Потому что я чуть не умерла?

– Потому что ты сообразила, что это сделала Одри, потому, что ты не умерла и потому, что ты дала жизнь замечательному мальчику.

Мои глаза наполнились послеродовыми слезами, и я поцеловала его в ответ.

Когда они ушли, я какое-то время лежала и думала о Руби. Похоже, переживания из-за того, что я сижу с ней дома, так меня захватили, что не давали мне просто расслабиться и радоваться своему ребенку. Я ушла с работы, чтобы не расставаться с ней, а кончилось тем, что обиделась на нее за это. Разумеется, она все чувствовала, и сколько это могло продолжаться, прежде чем она стала бы мне подражать? Конечно, я уверена, что Руби никогда не сделает ничего похожего на чудовищный поступок Одри, но при этом поняла, что мне, как Эбенезеру Скруджу,[51]51
  Персонаж повести Чарльза Диккенса «Рождественская песнь в прозе».


[Закрыть] позволили мельком заглянуть в будущее и дали шанс все изменить, прежде чем станет слишком поздно.

Исаак издал вопль, и я наклонилась над его кроваткой, размышляя, что придется найти способ стать хорошей матерью, не потеряв себя по дороге. Но сначала мне придется найти способ уговорить одну из сиделок сменить вонючий подгузник.