Текст книги "Мусаси"

Автор книги: Эйдзи Ёсикава

сообщить о нарушении

Текущая страница: 52 (всего у книги 72 страниц)

Учитель и ученик

Всю дорогу до хижины Санноскэ трещал без умолку о своих мечтах. Вечером, когда Мусаси сказал, что они навсегда покидают эти места, мальчик загрустил. Они засиделись допоздна в тот вечер. Санноскэ рассказывал учителю об отце и дедушке.

Утром Мусаси объявил Санноскэ, что отныне будет звать его Иори.

– Ты намерен стать самураем, – объяснил мальчику Мусаси, – поэтому можешь носить имя деда.

Мальчик еще не достиг возраста посвящения в мужчины, когда дается взрослое имя, но до той поры имя деда будет ко многому обязывать внука.

Санноскэ замешкался в доме. Мусаси ласково, но твердо сказал:

– Иори, поторапливайся! Этот дом ушел в прошлое. Лишние воспоминания тебе не нужны..

Иори выскочил из лачуги в коротком кимоно, обутый в соломенные сандалии, как и подобает погонщику лошадей, с коробкой риса и проса на дорогу. Он походил на лягушонка, готового вступить в большую жизнь.

– Привяжи коня к дереву подальше от дома! – скомандовал Мусаси.

– Но вы могли бы сесть на него.

– Делай что говорят!

– Слушаюсь, господин!

Мусаси отметил, как вежливо говорит мальчик. Мальчик действительно настраивался на образ жизни самурая, избавляясь от грубой крестьянской речи.

Иори отвел в сторону коня, привязал его и вернулся к Мусаси, стоявшему около лачуги. «Чего он ждет?» – удивился про себя мальчик.

Положив руку на голову Иори, Мусаси сказал:

– Это место, где ты появился на свет и преисполнился решимости победить.

Мальчик кивнул в знак согласия.

– Твой дедушка оставил военное сословие, не желая служить новому хозяину. Твой отец, выполняя волю отца, на всю жизнь остался крестьянином. Он умер, и ты остался один. Ты должен научиться крепко стоять на ногах.

– Да, господин.

– Ты должен стать великим человеком.

– Я постараюсь! – На глазах мальчика выступили слезы.

– Этот дом укрывал от дождя и стужи три поколения твоей семьи. Поблагодари его, попрощайся с ним и навсегда забудь его.

Мусаси зашел в дом и поджег его. Иори с трудом сдерживал слезы.

– Если оставить его, – объяснил Мусаси, – он превратится в прибежище для разбойников или бродяг. Я поджег дом, чтобы никто не осквернил памяти твоего отца и деда.

– Спасибо!

Охваченный пламенем домишко обрушился, быстро став кучей золы.

– Пошли! – сказал Иори, считая, что с прошлым покончено.

– Не торопись.

– Нам нечего делать здесь. Мусаси засмеялся.

– Мы построим новый дом на том же пригорке.

– Новый дом? Зачем тогда сожгли старый?

– Он принадлежал твоему деду и отцу? Новый будет нашим.

– Значит, мы останемся здесь?

– Да.

– А как же странствия, тренировки, самодисциплина?

– Всем этим займемся здесь.

– Что мы будем изучать в этой глуши?

– Науку владения мечом. Науку воспитания в себе самурая. Будем укреплять волю и неустанно работать, чтобы стать настоящими людьми. Возьми топор и следуй за мной! – Мусаси указал на сваленные в траву инструменты.

С топором на плече Иори пошел за Мусаси к холму, поросшему каштанами, соснами, криптомериями. Мусаси разделся до пояса и принялся валить деревья. Белая щепа фонтаном летела из-под топора.

«Может, он хочет построить додзё? – гадал Иори. – Или мы будем тренироваться на открытом воздухе?»

С шумом падали деревья. Пот ручьями катился по лицу Мусаси, смывая тоску и одиночество последних дней.

Мусаси решил все во время похорон на маленьком кладбище у могилы отца мальчика. «Отложу на время меч и возьмусь за мотыгу», – сказал себе Мусаси. Совершенствованию фехтовального искусства способствуют Дзэн, каллиграфия, искусство чайной церемонии, живопись и скульптура. Не может ли земледелие стать частью тренировки? Разве равнина Канто, ждущая заботливых рук, не является огромным додзё? Освоив дикие земли, Мусаси хотел тем самым внести лепту в благосостояние грядущих поколений.

Многие годы Мусаси жил подобно странствующему буддийскому монаху. Образно говоря, он был потребителем, получая от людей кров, еду, подаяние. Теперь он в корне изменит свою жизнь, потому что давно понял, что истинную цену рису знает лишь тот, кто растит его. Все остальные похожи на монахов, забывших о поиске истины, или на фехтовальщиков, овладевших техникой, но не имеющих представления о Пути.

Когда Мусаси был мальчиком, мать брала его с собой в поле, где он работал рядом с крестьянами. Сейчас Мусаси хотел возделывать землю не ради пропитания, а для утоления духовного голода. Он хотел прочувствовать, как люди трудом добывают пищу, не прося подаяния у других. Хотел он и местных жителей настроить на новый лад. Они уступили землю сорнякам и дикой растительности, ураганам и наводнениям, а сами веками влачили полуголодное существование, не подозревая ни о своих силах, ни о богатстве родной земли.

– Иори! – позвал Мусаси. – Принеси веревку, свяжи бревна и тащи их к реке.

Мусаси, отложив топор, локтем вытер пот со лба. Передохнув, он принялся обтесывать бревна. С наступлением темноты они развели костер из щепок и подобрали себе подходящие чурбачки для изголовья.

– Интересная работа! – проговорил Мусаси.

– По-моему, нет, – откровенно признался Иори. – Я не для того стал вашим учеником.

– Со временем ты ее полюбишь.

Пришла осень. Мошкара исчезла, листья опали с деревьев. Мусаси и Иори построили дом и стали готовить землю к будущему севу.

Однажды, бродя по окрестностям, Мусаси подумал, что земля, как зеркало, отражает все потрясения, которые пережила страна на протяжении столетий после окончания войны Онин. Картина безрадостная. Мусаси не знал, что равнину Хотэнгахара не раз засыпало пеплом от извержения Фудзиямы, что река Тонэ постоянно выходит из берегов. В сухую погоду земля превращалась в камень, в сезон дождей по ней неслись потоки воды с глиной и галькой. На равнине не было большой реки, способной поглотить избыток воды. Мелкое озеро поблизости было мало, чтобы использовать его для накопления воды. Главная задача состояла в том, чтобы справиться с водной стихией.

День ото дня глядя на эту землю, Мусаси мучился вопросом, почему люди не возделывали ее. «Будет нелегко», – думал Мусаси, принимая вызов природы. Соединить воду и землю для того, чтобы заколосились поля, все равно что соединить мужчину и женщину во имя продолжения рода человеческого. В этой цели Мусаси находил общее с его представлениями об идеалах Искусства Меча. Путь Меча предстал ему в новом свете. Года два назад он жаждал лишь победы над соперниками, но сейчас не хотел рассматривать меч как средство для самоутверждения над другими. Рубить людей, торжествовать победу, демонстрировать силу – не более чем тщеславие. Мусаси теперь хотел победить себя, подчинить себе жизнь, заставить людей жить, а не умирать. Нельзя использовать Путь Меча исключительно ради собственного совершенствования. Путь должен служить источником энергии для управления страной ради счастья и мирной жизни ее народа.

Мусаси знал, что его мысли останутся мечтами до тех пор, пока их не подкрепит политическая власть. Здесь же, среди дикой равнины, он не нуждался ни во власти, ни в титулах. Он с восторгом бросился навстречу новому предназначению.

Шли дни, наполненные тяжелой работой. Мусаси и Иори корчевали пни, выбирали из земли камни, возводили дамбы. Они вставали затемно и ложились, когда на небе зажигались звезды. Соседи часто приходили поглазеть на их спорую работу.

– Что же они задумали?

– Неужели можно жить в таком месте?

– Мальчик – сын Санъэмона?

Люди посмеивались над новыми земледельцами, но некоторые искренне сочувствовали им:

– Простите, но вы понапрасну теряете время. Надрываетесь, готовя землю под посев, но достаточно одного урагана, чтобы в мгновение ваше поле исчезло.

Через несколько дней тот же человек предупредил их:

– Вы ровняете поле, но в конце концов здесь будут одни промоины. – Он говорил благожелательно, но чувствовалось, что обижен, поскольку к его советам не прислушивались.

Спустя еще несколько дней он решил, что пришлый самурай – сумасшедший.

– Дураки! – обозвал он Мусаси и Иори.

На следующий день явилась группа крестьян.

– Коли здесь что-нибудь росло, мы не ломали бы спины на наших полях! – кричали они. – Сидели бы дома и играли на флейте.

– И голода не было бы!

– Вы не крестьяне, а землекопы.

– Соображения у вас, как у кучи навоза.

Мусаси только улыбался, вгоняя мотыгу в землю. Иори не мог спокойно воспринимать издевки, хотя Мусаси строго приказал ему не обращать внимания на недоброжелателей.

– Господин, они хором твердят одно и то же.

– Пусть.

– Нет сил терпеть!

Мальчик схватил камень, чтобы запустить его в обидчиков, но тут же притих под гневным взглядом Мусаси.

– А теперь объясни, чего ты хочешь добиться своей выходкой? – отчитывал его Мусаси. – Будешь так себя вести, откажусь от тебя.

Иори осуждающе посмотрел на учителя и швырнул камень в большой булыжник. Камень высек искру и раскололся. Иори, бросив мотыгу, расплакался.

Мусаси притворился, будто ничего не замечает, хотя в душе жалел мальчика. «Он совсем одинокий. Как и я», – подумал Мусаси.

Словно от слез мальчика налетел сильный ветер, небо потемнело, на землю упали первые капли дождя.

– Скорее в дом, Иори! – крикнул Мусаси. – Похоже, буря надвигается!

Собрав инструменты, Мусаси бросился к дому. Едва он добежал, как серой стеной обрушился ливень.

– Иори! – позвал он, беспокоясь за мальчика.

Мусаси пристально всматривался в поле. Дождевая вода брызгала ему в лицо. Молния расколола небо, Мусаси зажмурился и закрыл уши. Удар грома потряс дом.

Мусаси вспомнил старую криптомерию в Сипподзи и строгий голос Такуана. Мусаси знал, что всем хорошим в себе он обязан монаху. Мусаси хотел обладать мощью криптомерии и непреклонной решимостью Такуана, чтобы творить добро людям.

Если Мусаси мог бы стать для Иори той старой криптомерией, которая дала ему новую жизнь, он отчасти вернул бы свой долг Такуану.

– Иори!.. Иори!

В ответ слышался шум дождя, заглушаемый раскатами грома. «Куда он подевался?» – тревожился Мусаси.

Дождь приутих, и Мусаси вышел в поле. Иори стоял на том же месте с гневным выражением лица, похожий на пугало в промокшей до нитки одежде. Какое упрямство в детские годы!

– Глупец! – отчитывал его Мусаси. – Марш в дом! Не думай, что купание пойдет тебе на пользу. Беги скорее, пока дорогу не залило.

Иори сделал вид, словно только что заметил Мусаси, и со смехом ответил:

– Вы беспокоитесь? Напрасно. Так, маленький дождик. Смотрите, небо уже светлеет.

Мусаси не ожидал получить такой урок от ученика.

– До вечера успеем поработать, – сказал Иори, берясь за мотыгу. Пять дней стояла ясная погода. Кричали сорокопуты, ил у корней тростника спекся и потрескался. На шестой день на горизонте появилось темное облако, которое начало стремительно приближаться, расти и скоро заволокло все небо.

– Вот это серьезно, – тревожно сказал Иори.

Могучие порывы ветра пронеслись над равниной, срывая листья, швыряя мелких птиц оземь, словно их сразил невидимый охотник.

– Еще один ливень? – спросил Мусаси.

– Нет, если судить по небу. Я побегу в деревню, а вы соберите инструменты и поспешите в дом.

Иори сорвался с места и, прежде чем Мусаси успел что-либо спросить, скрылся в высокой траве.

И снова чутье не обмануло Иори. Подгоняемый ураганными порывами ветра, Мусаси под дождем добежал до дома. За короткое время небо низвергло неимоверное количество воды. Дождь то стихал, то принимался с новой силой. Настала ночь, но буря не унималась. Казалось, что небеса решили обратить сушу в трясину. Мусаси опасался, как бы ветер не сорвал крышу.

Пришло утро, мутное и серое. Иори не вернулся. Мусаси не отходил от окна, досадуя на бессилие. Равнина превратилась в бесконечное болото, из которого торчали верхушки деревьев и трава. К счастью, дом стоял на высоком месте, и вода не добралась до него. Сухой овраг за домом стал ревущим мутным потоком.

Мучительно тянулось время. Мусаси порой чудилось, что Иори утонул в разбушевавшемся половодье. Вдруг Мусаси услышал отдаленный крик:

– Учитель! Я здесь! – Иори ехал верхом на буйволе по другой стороне реки. Позади мальчика был привязан большой тюк.

Иори направил буйвола в мутный поток, который, казалось, вот-вот поглотит обоих. Буйвол уверенно перешел реку. Мусаси с облегчением вздохнул.

Когда мокрый и дрожащий от холода Иори подъехал к дому, Мусаси набросился на него с упреками:

– Где ты пропадал всю ночь?

– В деревне, конечно. Привез запас провизии. За эту непогоду выпадет столько дождя, сколько и за полгода не проливается. Наводнение надолго отрежет нас от мира.

Развязав соломенный мешок, Иори вынимал пакеты из промасленной бумаги, приговаривая:

– Вот каштаны, а это чечевица, соленая рыба тоже есть. Нам хватит еды, если вода простоит месяца два, – заключил он.

Сердце Мусаси дрогнуло от благодарности, но он промолчал. Он стыдился, что у него нет жизненной сметки. Какой пример он подаст людям, если не может позаботиться о собственном пропитании? Не будь Иори, он погиб бы от голода. А мальчик, выросший в деревенской глуши, с двух лет знал, что надо запасать провизию на случай бедствий.

Мусаси удивился, почему деревенские отдали Иори столько еды, когда им самим едва хватало. На его вопрос Иори ответил:

– Я занял деньги в Токугандзи под залог своего кошелька.

– А что это, Токугандзи?

– Храм в двух километрах отсюда. Отец оставил мне кошелек с золотым песком, чтобы я понемногу тратил его, когда станет совсем трудно. Налетела буря, и я вспомнил про песок.

– Кошелек – память о твоем отце?

– Да. От сожженного дома остались только меч да кошелек. – Иори потер рукоять меча о пояс.

Когда Мусаси впервые увидел меч, он обратил внимание на прекрасное качество клинка. Клейма на нем не было, но его, несомненно, изготовил истинный мастер. Мусаси подозревал, что и кошелек имеет особое значение и предназначен не просто для хранения золотого песка.

– Оставшееся на память нельзя закладывать. Я выкуплю кошелек, и никогда больше никому не отдавай его.

– Слушаюсь, господин.

– Где ты ночевал?

– Настоятель предложил мне остаться в храме.

– Ты ел?

– Нет. Вы тоже.

– Точно. У нас нет дров.

– Полно!

Иори, оказывается, работая в поле, успел натаскать кучу хвороста, бамбука, корней и спрятать все в подполе.

Накрывшись соломенной циновкой, Мусаси полез в подпол и в который раз поразился практичности мальчика. В этих суровых местах жизнь зависит от умения предвидеть обстоятельства, а ошибка грозит смертью.

Поев, Иори вытащил книгу. Склонившись перед учителем, он сказал:

– Придется долго пережидать непогоду. Давайте пока учиться грамоте.

Мусаси согласился. Такие дни лучше всего коротать за чтением. Книга называлась «Мысли Конфуция». Иори сказал, что ее одолжили ему в храме.

– Ты всерьез хочешь учиться?

– Да.

– А раньше ты читал?

– Совсем немного.

– Кто тебя учил?

– Покойный отец.

– Что ты читал?

– «Начала знаний».

– Понравилось?

– Очень!

– Хорошо. Я научу тебя всему, что знаю. Потом ты найдешь кого-нибудь пообразованнее, кто преподаст тебе то, что неведомо мне.

Они занимались до вечера. Мальчик читал вслух, Мусаси поправлял его и объяснял непонятные слова. Они забыли о буре.

Дождь, ливший два дня, затопил равнину. На третий день он все не унимался. Иори с утра вытащил книгу.

– Начнем? – спросил он.

– Сегодня перерыв. Ты уже много прочитал. Пока достаточно.

– Почему?

– Если заниматься одним чтением, теряешь ощущение действительности. Отдохни и поиграй. Я тоже отдохну.

– Но я не смогу выйти из дома.

– Тогда делай, как я, – сказал Мусаси и вытянулся на циновке, скрестив под головой руки.

– И я должен лежать?

– Делай, что хочешь. Сиди, лежи, стой, лишь бы удобно было.

– А потом?

– Потом я расскажу тебе сказку.

– Здорово! – воскликнул мальчик, плюхаясь животом на циновку и болтая ногами. – Какую сказку?

– Сейчас, – отозвался Мусаси, вспоминая сказки своего детства. Он выбрал сказку о битве домов Минамото и Тайры. Ее любят все мальчики.

Иори не был исключением. Когда Мусаси дошел до места, где дом Минамото потерпел поражение, а дом Тайры захватил власть в стране, мальчик помрачнел. Он часто моргал, чтобы не расплакаться, слушая о печальной участи принцессы Токивы. Иори повеселел, когда речь пошла о том, как Минамото Ёсицунэ стал учиться фехтованию у длинноносого Тэнгу на горе Курама, и о том, как он бежал из Киото.

– Мне нравится Ёсицунэ, – сказал Иори, сев на циновке. – А что, на горе Курама и вправду живет Тэнгу?

– Возможно. В любом случае всегда найдутся люди, которые выполнят роль Тэнгу. Но тот, который учил Ёсицунэ, не был настоящим Тэнгу.

– А кто же они?

– Верные вассалы дома Минамото, потерпевшего поражение. Они скрывались, пока род Тайра находился у власти, и ждали своего часа.

– Как мой дедушка?

– Да, только час твоего деда так и не настал. Когда Ёсицунэ вырос, преданные вассалы Минамото, заботившиеся о нем в детстве, восторжествовали.

– У меня ведь будет случай отомстить за дедушку?

– Думаю, будет.

Мусаси поднял Иори в воздух, как мячик, и произнес:

– Постарайся стать великим человеком.

– Вы… вы как Тэнгу, – залился смехом Иори. – Отпустите меня, я упаду! – И он ущипнул Мусаси за нос.

Дождь прекратился на одиннадцатый день. Мусаси рвался в поле, но они смогли выйти из дома только через неделю. Ярко светило солнце. Поле, с великим трудом созданное ими, бесследно исчезло. На его месте громоздились камни и текла река, которой прежде не было. Дождь посмеялся над незадачливыми земледельцами, как и крестьяне.

– Ничего не поделаешь, – сказал Иори. – Надо подыскать другое место.

– Нет! – твердо ответил Мусаси. – Здесь будет прекрасная земля, когда спадет вода. Я обследовал всю округу, прежде чем выбрать это место.

– А если снова пойдет дождь?

– Мы не пустим воду сюда. Возведем дамбу отсюда вон до того холма.

– Это же невообразимый труд!

– Забыл, что это и есть наш додзё? Я не уступлю ни клочка этой земли, пока не увижу первого урожая ячменя.

Мусаси упорно боролся с природой всю зиму вплоть до второго месяца нового года. Он и Иори рыли водоотводные канавы, насыпали дамбы, укрепляя их тяжелыми камнями. Налетел ураган, и вода все уничтожила.

– Тратим силы на безнадежное дело. Разве в этом смысл Пути Меча? – спросил как-то Иори.

Вопрос разумный, но Мусаси не хотел сдаваться.

Через месяц последовало новое бедствие – выпал глубокий снег, который сразу растаял. Иори пришлось пойти в храм за провизией. Вернулся он угрюмый, потому что деревенские открыто потешались над ним и его учителем. Мусаси тоже начал терять веру в себя. Два дня он просидел молча, глядя на свое поле.

Наконец его осенило. Он бессознательно старался выкроить аккуратное квадратное поле, типичное для равнины Канто. Но здесь рельеф диктовал другие условия. Земля имела здесь свои особенности, которым соответствовали поля неправильной формы.

– Какой я дурак! – хлопнул себя по лбу Мусаси. – Хотел заставить воду течь там, где мне хотелось, и осадить почву по своему усмотрению. Ничего не получалось. Вода есть вода, а почва есть почва. Я не могу переделать их естество. Я должен научиться служить воде и защищать землю.

Мусаси по существу согласился с крестьянами. С этого дня он стал слугой природы. Он уже не навязывал ей свою волю, а следовал ее сути. И в то же время Мусаси увидел возможности, до которых не могли додуматься давние обитатели равнины.

Снова шел снег, сменившийся оттепелью. Равнина медленно впитывала мутную воду. К этому времени Мусаси осуществил свой замысел. Его поле уцелело.

«Это правило применимо и к управлению народом», – сказал себе Мусаси. В дневнике он записал: «Не противопоставляй себя законам Природы. Прежде всего попытайся постигнуть ее законы».

Горные дьяволы

– Простите, но я не хочу излишне обременять вас. Вы очень гостеприимны.

– Спасибо, господин, вы очень добры, – ответил монах.

– Я просто отдохну.

– Мы к вашим услугам.

– Надеюсь, вы простите мою непринужденность, – заключил немолодой седеющий самурай, растягиваясь на циновке.

Гостя, только что прибывшего в храм Токугандзи, звали Нагаока Садо. Он был одним из крупных чиновников Хосокавы Тадаоки, владетельного князя Будзэна. Несмотря на занятость, Садо обязательно выкраивал время, чтобы посетить храм в годовщину смерти своего отца. Здесь он обычно и ночевал, поскольку до Эдо было километров двадцать. Путешествовал он не по рангу скромно, в сопровождении всего двух самураев и слуги.

Каждый раз, чтобы отлучиться из владений Хосокавы, Садо должен был изобретать предлог. Минуты праздности редко выдавались в его жизни, и сейчас он с явным удовольствием пил местное сакэ и лежал, наслаждаясь покоем. Слух его услаждало лягушачье кваканье. На короткий миг самурай отвлекся от чиновничьих забот и бесконечных интриг.

Монах, быстро убрав обеденную посуду, исчез. Садо лениво переговаривался со своими путниками, сидевшими в полутьме у стены.

– Я бы остался здесь навсегда и обрел нирвану, подобно Будде, – усмехнулся старый самурай.

– Можно простыть, ночи здесь холодные и сырые.

– Оставьте! Мое бренное тело уцелело в нескольких битвах. Ему ли бояться простуды. Чувствуете, как пахнут цветы? Дивный аромат.

– Нет.

– У тебя плохое обоняние. Не насморк ли?

Лягушки внезапно смолкли, а кто-то крикнул:

– Ах ты, дьяволенок! Подглядываешь?

В тот же миг самураи-телохранители вскочили на ноги.

– Кто там?

В саду никого не было, слышался только затихающий топот убегающего ребенка.

– Простите за беспокойство. Это здешний мальчишка, – с поклоном сказал монах, заглянув в комнату.

– Точно?

– Конечно. Он живет в двух километрах отсюда. Его отец, погонщик лошадей, недавно умер, а дед мальчишки, как говорят, был самураем, поэтому ребенок как завороженный смотрит на всех самураев.

Садо сел.

– Не наказывайте его. Я хотел бы увидеть мальчишку. Принесите сладостей, чтобы угостить его и разговорить.

Иори был уже в кухне.

– Бабушка! – крикнул он стряпухе. – У меня кончилось просо. Насыпьте-ка вот сюда! – Иори протянул мешок, в который вошло бы килограммов двадцать.

– Наглый попрошайка! Ведешь себя так, словно мы тебе что-то должны, – проворчала стряпуха.

– Ты слишком бойкий, – добавил монах, мывший посуду. – Наш настоятель пожалел тебя, поэтому мы даем тебе еду. Если просишь у людей, соизволь быть вежливым.

– Я не прошу милостыню. Я отдал настоятелю кошелек, оставленный мне отцом. Там много денег.

– Интересно, сколько погонщики лошадей оставляют в наследство своим сыновьям?

– Дадите просо или нет?

– Снова за свое! Посмотри на себя! Ты и сам сумасшедший, к тому же тобой командует полоумный ронин. Кстати, кто он и откуда взялся? Почему живет за твой счет?

– Не ваше дело!

– Мы перевернули все пустоши, но все равно там никогда не получится ни сада, ни поля. Вся деревня смеется над вами.

– Вас не спросили!

– Слабоумие ронина, верно, заразное. Что вы там ищете? Золото, как в сказке? У тебя еще молоко на губах не просохло, а ты роешь себе могилу.

– Хватит болтать! Дайте просо!

Монах продолжал поддразнивать мальчишку, как вдруг что-то холодное и липкое ударилось о лицо священнослужителя. Монах завопил, выпучив глаза, – Иори запустил в него жабой. Убегая, мальчик налетел на другого монаха, который пришел за ним, чтобы отвести к приезжему самураю.

На шум прибежал настоятель.

– Наших гостей не потревожили? – осведомился он.

– Нет, господин Садо хочет посмотреть на мальчишку. Собирается угостить его сладостями.

Настоятель за руку отвел Иори в комнату для гостей. Мальчик робко опустился на циновку рядом с настоятелем.

– Сколько тебе лет? – спросил Садо.

– Тринадцать.

– Хочешь стать самураем?

– Да! – решительно ответил Иори, кивнув для убедительности.

– Хочешь поехать со мной и жить у нас? Сначала будешь помогать по хозяйству, а потом устрою тебя учиться на самурая.

Иори отрицательно покачал головой. Садо, решив, что мальчик ему не верит, объяснил, что не шутит.

Сердито взглянув на важного гостя, Иори спросил:

– Где же сладости? Я слышал, вы собирались меня угостить. Побледневший настоятель шлепнул мальчика по руке.

– Не сердитесь на него, – попросил настоятеля Садо, который любил детей и прощал их выходки. – Мальчик прав, мужчина должен держать слово. Подайте сладости!

Иори начал засовывать угощения за пазуху.

– А почему не ешь их здесь? – удивился Садо.

– Меня дома ждет учитель.

– У тебя есть учитель?

Ответа не последовало, потому что мальчик уже выскочил из комнаты и мчался по саду.

Поведение мальчика поразило Садо, но не настоятеля, который, отвешивая глубокие поклоны, покинул комнату и направился к кухне.

– Где этот наглец?

– Схватил мешок и убежал.

Настоятель прислушался, но уловил вдалеке режущее ухо посвистывание. Иори с помощью сорванного листка пытался исполнить знакомые ему мелодии, но безуспешно. Песни погонщиков лошадей были слишком медленными, поминальные песни праздника Бон слишком сложны. Иори наконец принялся за мелодию священного танца местного храма. Мелодия нравилась ему, как и танцы. Они с отцом несколько раз ходили смотреть их.

На полпути к Хотэнгахаре, там, где сливаются две речки, Иори ждала неприятная неожиданность. Свернутый в трубочку лист вылетел у него из губ, и мальчик резко отскочил в придорожную бамбуковую рощицу. Четыре человека на мосту что-то оживленно обсуждали.

– Они! – тихо прошептал Иори.

Эти люди наводили ужас на округу. Когда дети шалили, матери говорили: «Вот подожди, утешут тебя горные дьяволы!» Последний раз дьяволы появлялись здесь осенью позапрошлого года.

В двадцати километрах отсюда в горах Хитати стоял синтоистский храм, посвященный богу гор. Бог наводил такой ужас на людей, что в старину жители окрестных деревень по очереди приносили ему ежегодные жертвы, отправляя в храм зерно и девушек. Когда приходила очередь той или иной деревни, при свете факелов в храм направлялась процессия с дарами. Позже выяснилось, что бога изображал человек, и приношение даров прекратилось. Однако в период смут так называемый бог гор решил собирать дары силой. Раз в три месяца с гор спускалась банда, вооруженная копьями, топорами, секирами, и совершала набеги на мирные селения, забирая все подряд, в том числе и женщин. Сопротивлявшихся убивали.

Иори помнил один из таких набегов. Из укрытия он видел, как через поле к мосту движутся в ночном тумане тени людей. Скоро их собралось человек пятьдесят.

Иори прислушивался, затаив дыхание. Разбойники быстро договорились о плане действий. Вожак дал команду, и банда, как стая саранчи, ринулась на деревню. Ночную тишину огласили крики и плач, мычание коров, ржание лошадей.

Иори решил позвать на подмогу самурая из храма Токугандзи, но едва он выбрался из рощицы, как его окликнули с моста. Мальчик не заметил, что там остались двое дозорных. Он опрометью кинулся прочь, но разбойники без труда догнали его.

– Куда так спешишь? – поинтересовался один из преследователей.

– Ты кто? – спросил второй.

Иори мог бы заплакать, как маленький, но он колотил и царапал державшие его руки.

– Он видел всех нас. Собирался предупредить кого-то.

– Прикончим и бросим в поле.

– Я придумал кое-что получше. Разбойники привязали мальчика к опоре моста.

– Пусть река его посторожит, – ухмылялись разбойники, вылезая на берег.

Издалека донесся звон храмового колокола. Иори с содроганием наблюдал, как разгоралось небо над деревней, бросая кровавые отсветы на реку. Потом послышался скрип колес, плач детей, рыдания женщин. Колеса стучали по настилу моста прямо над головой Иори.

– Негодяи! – раздался мужской голос.

– Отдайте мою жену! – кричал кто-то.

На мосту завязалась драка, и скоро окровавленный труп упал в реку рядом с Иори. За ним последовал второй, обдав лицо Иори фонтаном брызг и крови. Разбойники сбросили в реку шестерых крестьян. Течение понесло тела вниз по реке, но один человек оказался живым. Раненый ухватился за камыш, подтянулся к берегу и пополз наверх.

– Эй! – окликнул его Иори. – Развяжи меня! Я позову подмогу. Мы отомстим за всех!

Человек, стоявший по пояс в воде, не двигался.

– Развяжи меня! Я должен спасти деревню! – громко крикнул Иори.

Человек не менял положения. Иори удалось ослабить путы, дотянуться до крестьянина и толкнуть его ногой в плечо. Раненый поднял лицо, заляпанное грязью, и бессмысленно уставился на мальчика. Он медленно добрел до Иори и неимоверным усилием ослабил узел. Через минуту он умер.

Иори взглянул на мост, там лежало еще несколько трупов. Разбойники на мосту сосредоточенно вытаскивали колесо повозки, провалившееся в щель, поэтому никто не обратил внимания на побег мальчика.

Путь к храму был отрезан. Припадая к берегу, Иори пробрался к мелководью, где реку можно перейти вброд. Выбравшись на берег, он ветром помчался к дому.

Около дома он увидел Мусаси, который с тревогой смотрел на зарево.

– Скорее! – крикнул мальчик.

– Что случилось?

– Надо бежать в деревню.

– Пожар?

– Да. Напали горные дьяволы.

– Дьяволы? Бандиты?

– Человек сорок. Надо спасать крестьян!

Мусаси нырнул в дом, вернулся с мечом и поспешно стал завязывать сандалии.

– Скорее, я покажу дорогу, – торопил Иори.

– Ты останешься здесь.

Иори не поверил своим ушам.

– Там слишком опасно, – продолжал Мусаси.

– Я не боюсь.

– Ты будешь мешать мне.

– Но вы не знаете дорогу.

– Найду ее по зареву. Будь послушным и оставайся дома.

– Хорошо, учитель, – кивнул Иори, в душе не согласный с решением Мусаси. Стоя на пороге, он долго всматривался в ту сторону, куда ушел Мусаси.

Разбойники, связав всех женщин одной веревкой, гнали добычу к мосту.

– Хватит ныть! – прикрикнул на женщин один из бандитов.

– Что, ноги отнялись? А ну, живо!

Негодяи безжалостно хлестали тех, кто упирался. Одна женщина упала, увлекая за собой остальных. Дернув веревку, бандит заставил их подняться.

– Упрямые твари! – заорал он. – О чем жалеть? Здесь вы гнете спину за чашку проса. Посмотреть не на что – кожа да кости. У нас весело, вам понравится.

Разбойники выбрали лошадь посильнее среди нагруженных поклажей, привязали к ней веревку и погнали вперед. Лошадь потащила связку женщин. Они зарыдали в голос. Некоторые упали.

– Остановите! Я руку вывернула!

Разбойники дружно захохотали. Лошадь внезапно встала.

– Что там? Препятствие на дороге? – Разбойники вглядывались в туман.

– Эй, ты кто? – рявкнул один из бандитов, обращаясь к тени, надвигавшейся на них. В руке человека тускло мерцал клинок. Бандиты, как дикие звери, чуявшие запахи, не сомневались – запахло кровью. Она стекала с меча, приближавшегося к ним. Уложив шедшего впереди бандита, Мусаси был в нескольких шагах от остальных. Он насчитал двенадцать закаленных, мускулистых, жестоких мужчин, которые быстро оправились от неожиданности и изготовились к отражению нападения. Двое выскочили вперед – один с топором, другой с копьем. Копьеносец, пригнувшись к земле, ждал момента, чтобы ударить Мусаси под ребро.