355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Эйдзи Ёсикава » Мусаси » Текст книги (страница 15)
Мусаси
  • Текст добавлен: 12 октября 2016, 04:32

Текст книги "Мусаси"


Автор книги: Эйдзи Ёсикава



сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 72 страниц)

В глазах Мусаси заблестели искорки смеха.

– Поразмыслив немного, – продолжал настоятель, – я понял, что представляется прекрасная возможность произвести чистку в Наре. Я поговорил с Инсуном, и он согласился с моим планом. В результате все довольны – монахи, городские власти, а также вороны. Ха-ха-ха!

Была еще одна персона, довольная исходом событий. Рассказ Никкана рассеял все сомнения и страхи Дзётаро. Мальчик был вне себя от восторга. Похлопывая себя по бокам руками, как птенец крыльями, он пустился в пляс, сопровождая его припевом:

– О, чистка! О, великая чистка!

От его голоса Мусаси и Никкан замолчали и стали смотреть на мальчика, который, надев маску с загадочной улыбкой, размахивал деревянным мечом, направляя его то в сторону разбросанных кругом трупов, то в сторону слетающихся ворон:

 
Знай, ворон черный!
Приходит время чистки.
Она нужна нам очень
Не только в Наре.
Закон природы вечен –
Все обновлять.
Чтобы весна пробилась из земли,
Мы сжигаем листья
И прошлогоднюю траву в полях.
Порой нам нужен снегопад,
Порою чистка в доме.
Эй, вороны, пируйте!
Раздолье вам сейчас!
Суп свежий из глазниц,
Густое красное сакэ.
Но знайте меру,
Иначе допьяна напьетесь!
 

– Мальчик, иди сюда! – строго приказал Никкан.

– Слушаюсь! – ответил Дзётаро.

– Хватит дурачиться. Принеси мне камней.

– Таких? – Дзётаро поднял лежавший у его ног камень.

– Да. И побольше.

– Слушаюсь.

На каждом из принесенных Дзётаро камней Никкан написал священную молитву секты Нитирэн «Наму Мёхо рэнгё-кё» и затем велел разбросать их среди мертвых. Пока Дзётаро выполнял поручение, Никкан, сложив ладони, читал молитву из Сутры Лотоса.

Закончив молитву, Никкан сказал:

– Молитва оградит мертвых. Можете продолжать свой путь, а мне пора в монастырь.

Никкан поднялся и стремительно зашагал в сторону Нары. Мусаси не успел ни поблагодарить его, ни договориться о будущей встрече. Мусаси просто стоял, глядя в спину удаляющегося старика, но вдруг рванулся следом.

– Почтеннейший, вы ничего не забыли? – спросил Мусаси, похлопывая по ножнам меча.

– Ты о чем?

– Вы не дали мне наставления. Не знаю, когда вновь доведется встретиться. Хотел бы получить ваше напутствие.

Беззубый рот монаха издал слышанное прежде стрекотание, означавшее смех.

– Ты до сих пор не понял? – спросил он. – Могу только повторить, что у тебя слишком много силы. Если и впредь будешь гордиться ею, то не доживешь и до тридцати лет. Между прочим, тебя без труда могли убить сегодня. Сам думай, как тебе жить дальше.

Мусаси молчал.

– Сегодня кое-чего ты достиг, но проделал все плохо и несовершенно. Я тебя не осуждаю, поскольку ты еще молод. Думать, что «Бусидо» сводится только к бахвальству силой, – глубокое заблуждение. Я и сам склонен совершать такую же ошибку, поэтому не имею права поучать тебя. Ты должен усвоить правила жизни, которые выработали Ягю, Сэкисюсай и князь Коидзуми. Сэкисюсай был моим учителем, а его учил Коидзуми. Будешь им подражать и пойдешь их путем, то сможешь познать истину.

Никкан замолк, Мусаси, потупившись, стоял в глубокой задумчивости. Когда он поднял голову, монах уже скрылся из виду.

Владение Коягю

Долина Ягю лежит у подножия горы Касаги к северо-востоку от Нары. В начале семнадцатого века здесь располагалось зажиточное поселение, слишком большое, чтобы называться деревней, но и недостаточно крупное и оживленное, чтобы величаться городом. Его следовало бы называть «деревня Касаги», но местные жители предпочитали название Камбэ Дэмэснэ, по имени большого частного владения, располагавшегося здесь в стародавние времена.

В центре поселка возвышался главный дом – замок, служивший символом государственной стабильности и одновременно центром культурной жизни. Каменные бастионы – следы древних укреплений – окружали главный дом. Жители, как и предки владельцев замка, обосновались здесь в десятом веке. Нынешний хозяин замка был примерным феодалом в лучшем смысле слова, он улучшал жизнь подданных и в любую минуту был готов защищать свои земли ценою собственной жизни. Он, однако, избегал вмешательства в войны и споры феодалов за пределами своих владений. Словом, это был благословенный уголок с просвещенной формой правления.

Здесь не было нужды и запустения, которые сеют мародерствующие самураи. Селение разительно отличалось от Нары, где приходили в упадок храмы, воспетые в легендах. Всякий сброд просто не допускали в долину Ягю.

Здешней природе, казалось, претило все безобразное. Горная цепь Касаги была прекрасна и на рассвете, и при закате солнца; вода – чистой и прозрачной, – говорили, что из нее получается самый лучший чай. Знаменитые сливовые сады Цукигасэ были по соседству; соловьиные трели, кристально чистые, как горные ручьи, звенели в воздухе с поры таяния снегов до сезона осенних бурь.

Некий поэт сказал: «На родине героя воды и горы свежи и чисты». Утверждение осталось бы поэтическим вымыслом, если бы герои действительно не рождались в долине Ягю. Эта земля породила не одного героя. Лучшим примером служил сам клан Ягю. В огромном доме даже слуги были благородного происхождения. Многие попали в дом с рисовых полей, проявив себя в сражениях и со временем превратившись в толковых и преданных служивых.

Ягю Мунэёси Сэкисюсай, удалившись от дел, поселился в небольшом горном домике, находившемся позади главного дома. Теперь он не проявлял интереса к повседневным заботам и даже не знал, кто держит в руках бразды правления. У него были способные сыновья и внуки, преданные вассалы и чиновники, готовые помочь наследникам, поэтому старец Ягю не сомневался, что без него дела по-прежнему идут хорошо.

Мусаси прибыл в долину Ягю через десять дней после побоища на равнине Ханъя. По пути он посетил храмы Касагидэра и Дзёруридзи, где поклонился реликвиям эпохи Кэмму. Он остановился на местном постоялом дворе, намереваясь пожить несколько дней и отдохнуть душой и телом.

В один из дней Мусаси в неофициальной одежде вышел прогуляться вместе с Дзётаро. Взор его был устремлен на поля, на работающих крестьян.

– Удивительно, просто невероятно! – несколько раз повторил Мусаси.

– Что? – спросил Дзётаро. Он поразился, что Мусаси разговаривает сам с собой.

– Покинув Мимасаку, я побывал в провинциях Сэцу, Кавати, Идзуми, в Киото и Наре, но нигде не видел ничего подобного.

– Что здесь особенного?

– Хотя бы множество деревьев в горах. Дзётаро засмеялся.

– Так они везде есть!

– Деревья, да не те. В Ягю все деревья старые, а это значит, что здесь не было войн, войска не валили лес для костров. Это также означает, что в этих краях давным-давно не знают голода.

– И все?

– Нет, не все. Поля зеленые, ячмень притоптан для укрепления корней. Послушай! Веретена жужжат в каждом доме. Ты заметил, что крестьяне завистливо не оглядываются на богатых и хорошо одетых путников?

– Что еще?

– На полях работает много девушек. Стало быть, народ здесь зажиточный и жизнь течет спокойно. Дети растут здоровыми, стариков почитают, молодые люди не бегут в другие провинции в поисках счастья. Готов поручиться, что клан Ягю богат, а мечи и ружья в его арсенале вычищены и исправны.

– Ничего особенного не нахожу, – возразил Дзётаро.

– И неудивительно.

– Вы же пришли сюда не для того, чтобы любоваться пейзажем. Будете сражаться с самураями дома Ягю?

– «Искусство Войны» не сводится только к сражениям. Люди, которые так думают и довольствуются едой на день и ночлегом на ночь, просто бродяги. Серьезный ученик занят больше тренировкой ума и дисциплиной духа, чем отработкой боевых навыков. Он должен знать все – географию, ирригацию, нравы и обычаи людей, их характер, их отношения с владетельным феодалом своей местности. Он должен интересоваться внутренней жизнью замка, а не ограничиваться ее внешней стороной. Словом, он должен побывать везде, где только можно, и узнать все, что возможно.

Мусаси понимал, что его наставления мало что значат для Дзётаро, но он хотел быть честным с мальчиком и не отделываться от его вопросов. Любопытство Дзётаро не раздражало его, и он отвечал вдумчиво и серьезно.

Мусаси и Дзётаро сходили посмотреть на замок Коягю, как официально именовался главный дом, прогулялись по долине и вернулись на постоялый двор.

В селении он был только один, но весьма вместительный. Он стоял на горном тракте Ига, поэтому паломники, направлявшиеся в храмы Дзёруридзи и Касагидэра, останавливались здесь на ночлег. Каждый вечер дюжина вьючных лошадей стояла у коновязи под деревьями или под навесом постоялого двора.

– Гуляли? – спросила служанка, проводившая их в комнату.

Ее можно было принять за мальчика из-за шаровар, какие обычно носят женщины в горных селениях, не будь она повязана девичьим красным оби. Не дожидаясь ответа, она сказала:

– Не угодно ли помыться?

Мусаси сразу отправился в баню, а Дзётаро решил познакомиться со сверстницей.

– Как тебя зовут? – спросил он.

– Не знаю, – ответила девочка.

– Ты что, ненормальная? Своего имени не знаешь?

– Котя.

– Неужели «Чай»? Смешное имя!

– Что смешного? – рассердилась Котя и ударила мальчишку.

– Караул, бьют! – заорал Дзётаро.

Увидев одежду на полу предбанника, Мусаси понял, что в бане уже кто-то есть. Раздевшись, он вошел в наполненное паром помещение. При появлении рослого чужака оживленно беседовавшие трое мужчин замолкли. Мусаси с наслаждением погрузился в деревянную лохань, и горячая вода выплеснулась через край.

Примолкшие мужчины снова как-то странно посмотрели на Мусаси, который блаженно закрыл глаза, оперевшись головой о стенку лохани.

Вскоре они продолжили прерванный разговор. Они мылись, не залезая в лохань, кожа на спинах была белой, с сильными мускулами. Судя по говору и манерам, это были городские люди.

– Как звали самурая из дома Ягю?

– Кажется, Сода Кидзаэмон.

– Ягю, вероятно, не так хорош, как гласит молва, если послал вассала с отказом от поединка.

– Если верить Соде, Сэкисюсай удалился на покой и ни с кем не сражается. Интересно, это правда или простая отговорка?

– Не похоже на правду. Узнал, что второй сын из дома Ёсиоки бросил ему вызов и решил поберечься.

– Во всяком случае, он учтиво прислал фрукты и осведомился, как мы устроились.

Услышав фамилию Ёсиока, Мусаси открыл глаза. В школе Ёсиоки он краем уха слышал, что Дэнситиро отправился в Исэ. Эти трое, похоже, возвращаются в Киото. Один из них Дэнситиро. Кто же?

«Не везет мне с баней, – сокрушался Мусаси. – Сначала Осуги обманом затащила в западню, теперь я голышом нарвался на одного из семьи Ёсиоки. Он, конечно, слышал о случившемся в школе. Стоит ему узнать, что я тот самый Миямото, мгновенно бросится в предбанник за мечом».

Мужчины, однако, не обращали внимания на Мусаси. Из их разговора следовало, что сразу по прибытии в Коягю они послали письмо в дом Ягю. Видимо, Сэкисюсай имел какие-то отношения с Ёсиокой Кэмпо, когда тот был наставником сёгунов, поэтому Сэкисюсай подтвердил получение письма от сына Кэмпо, послав Соду с визитом вежливости на постоялый двор. Городские юноши расценили поведение Сэкисюсая как «учтивое» и пришли к выводу, что старик «решил поберечься», что вообще он «не так хорош, как гласит молва». Юноши были безмерно кичливы. Мусаси они казались смешными. Он видел, в каком порядке поддерживается замок Коягю и как зажиточны поселяне. Молодые люди из города были горазды на одно краснобайство.

Мусаси вспомнил притчу о лягушке, живущей на дне колодца и ничего не ведавшей о внешнем мире. Жизнь порой переиначивает притчу, подумал он. Лощеные обитатели Киото знали обо всем, что происходило в столице, судили обо всем на свете, они видели широкие морские просторы, но им и в голову не приходило, что в каком-то колодце растет и набирает силу лягушка. Здесь, в Коягю, вдалеке от политического и экономического центра страны крепкий самурай десятилетиями жил здоровой деревенской жизнью, храня традиционные добродетели, совершенствуя их, укрепляя свое положение среди селян.

Коягю дал стране великого знатока боевого искусства Ягю Мунэёси. Военный талант его сына Мунэнори, владетеля Тадзимы, был признан самим Иэясу. Старшие сыновья Мунэёси – Городзаэмон и Тосикацу – прославились на всю страну своей храбростью. Хёго Тоситоси – внук Мунэёси – благодаря легендарным подвигам получил доходное место у знаменитого военачальника Като Киёмасы, владетеля Хиго. Клан Ягю не мог соперничать с домом Ёсиоки в славе и престиже, но по способностям, предприимчивости Ягю теперь превзошли семейство Ёсиоки.

Дэнситиро и его друзья упивались собственным высокомерием. Они вызывали у Мусаси чувство, близкое к жалости.

Мусаси направился в угол, откуда по трубе в баню подавалась вода. Сняв головную повязку, он зачерпнул пригоршню глины и начал тереть ею волосы. Впервые за многие недели странствий он мог как следует вымыть голову.

Столичные гости тем временем закончили купание.

– Как хорошо!

– Сейчас бы девочек, чтобы разлили нам сакэ.

– Блестящая идея! Бесподобно!

Они вытерлись и ушли. Тщательно отмывшись и посидев в лохани, Мусаси оделся, подвязал волосы и вернулся в свою комнату.

– Ты почему плачешь? – спросил он, увидев Котя в слезах.

– Ваш мальчишка виноват! Смотрите, как он меня ударил.

– Она врет! – завопил Дзётаро из другого угла комнаты. Мусаси собрался было его отругать, но Дзётаро опередил учителя.

– Эта бездельница говорит, что вы слабак!

– Неправда! Я такого не говорила.

– Нет, говорила.

– Господин самурай, я не называла слабаком ни вас, ни кого другого. Этот дурак расхвастался, что вы величайший мастер меча во всей стране, потому как уложили десятки самураев на равнине Ханъя. А я ответила, что никто в Японии не владеет мечом лучше нашего хозяина. Тогда ваш мальчишка ударил меня по лицу.

– Вот оно что! – рассмеялся Мусаси. – Так нельзя, ему здорово попадет за такое поведение. Прости нас, пожалуйста. Дзё! – строго позвал Мусаси.

– Слушаю вас, господин, – хмуро откликнулся Дзётаро.

– Иди вымойся!

– Я не люблю мыться.

– Я тоже не люблю, – солгал Мусаси. – Но от тебя разит потом.

– Утром искупаюсь в реке.

Дзётаро, привыкнув к Мусаси, стал более упрямым. Мусаси не огорчался, ему даже нравилась эта черта в характере мальчика.

Дзётаро так и не пошел в баню.

Котя принесла подносы с обедом. Ели молча. Время от времени Дзётаро обменивался сердитыми взглядами с прислуживавшей девочкой.

Мысль о встрече с Сэкисюсаем не покидала Мусаси. Вероятно, он претендовал на невозможное для человека скромного положения, но надежда продолжала теплиться в нем.

– Если обнажать меч, так только в поединке с сильным противником, – рассуждал Мусаси. – Стоит рискнуть жизнью, чтобы попробовать свои силы в бою с великим Ягю. Если мне не хватает смелости на эту попытку, то Путь Меча недоступен мне.

Мусаси знал, что многие засмеяли бы его за такую гордыню. Ягю не принадлежал к числу крупнейших феодалов, но владел замком, его сын служил при дворе сёгуна, клан Ягю из поколения в поколение хранил верность воинским традициям. В канун новых времен, наступавших в стране, они были в зените славы.

«Вот это настоящее испытание!» – думал Мусаси. Даже за едой он мысленно готовился к поединку.

Пион

С годами осанка старца становилась все благороднее, и теперь он походил на великолепного журавля и в преклонном возрасте не утратил изысканных манер потомственного самурая. Зубы были целы, а глаза зорки. «Доживу до ста лет», – часто повторял он. Сэкисюсай верил в это. «В роду Ягю все долгожители, – утверждал он. – Если кто-то умирал в двадцать или тридцать лет, то лишь на поле брани. Все остальные пережили шестой десяток». Сам он участвовал во множестве войн, включая мятеж Миёси и битвы, сопровождавшие взлет и падение кланов Мацунаги и Оды. Не будь Сэкисюсай родом из семьи долгожителей, он все равно дожил бы до столетнего возраста. Залогом тому служили образ жизни старого воина, его отношение к миру. В сорок семь лет он по личным причинам оставил военное дело и ни разу не отступил от своего решения. Он отверг настоятельные просьбы сёгуна Асикаги Ёсиоки, а также предложения Нобунаги и Хидэёси присоединиться к ним. Он жил в том месте, на которое буквально падали тени от Киото и Осаки, но неизменно держался в стороне от бесконечных столкновений между двумя политическими центрами. Он предпочитал оставаться в Ягю, как медведь в берлоге, и управлять своим делом, дававшим доход в три тысячи коку риса, в таком образцовом порядке, чтобы потомки ни в чем его не упрекнули. Как-то Сэкисюсай заметил: «Я поступаю правильно, оберегая свой удел. В наши смутные времена, когда владыки восходят сегодня, а завтра слетают с престолов, наш маленький замок чудом уцелел».

Его слова не были бахвальством. Если бы старый Ягю поддержал Ёсиоку, то стал бы жертвой Нобунаги, займи он сторону Нобунаги, то превратился бы во врага Хидэёси. Вступив в союз с Хидэёси, он после битвы при Сэкигахаре оказался бы без земель по приказу Иэясу. Сэкисюсай обладал прозорливостью, за что его почитали окружающие, но для того чтобы выжить во времена смуты, требовалась особая стойкость Духа, которой не было у большинства самураев той эпохи. Ведомые корыстными интересами, они могли без зазрения совести предать человека, своего вчерашнего друга и даже уничтожить собственных родственников, если те стояли на пути к достижению личного преуспеяния. «На такое я не способен», – повторял Сэкисюсай, не кривя душой. Он тем не менее не вычеркнул «Искусство Войны» из жизни. В нише-токонома его гостиной висел свиток со стихотворением, написанным Сэкисюсаем.

 
Не ведаю пути
Мирского процветанья.
«Сунь-цзы» – наставник мой,
Ему лишь доверяю.
 

Получив приглашение Иэясу посетить Киото, Сэкисюсай не мог им пренебречь и впервые появился при дворе сёгуна после десятилетий добровольного затворничества. Он взял с собой пятого сына Мунэнори, которому было двадцать четыре года, и шестнадцатилетнего внука Хёго. Иэясу не только подтвердил право заслуженного воина на его владения Коягю, но и пригласил на должность военного наставника дома Токугавы. Сэкисюсай не принял этой чести, сославшись на возраст, и рекомендовал Мунэнори. Иэясу согласился. Мунэнори прибыл в Эдо не только с превосходными знаниями боевого дела, но и с унаследованным от отца вдумчивым пониманием «Искусства Войны», которое помогало сёгуну мудро править страной.

По мнению Сэкисюсая, «Искусство Войны» – во-первых, средство управления народом, а во-вторых, способ самоконтроля. Эту истину он постиг благодаря даймё Коидзуми, которого Сэкисюсай любил называть покровителем дома Ягю. Грамота о постижении фехтовального стиля Синкагэ, врученная Коидзуми, и подаренный им же четырехтомный трактат о военном деле всегда хранились в комнате Сэкисюсая. Каждый год в день смерти Коидзуми Сэкисюсай обязательно ставил поминальное угощение перед этими бесценными реликвиями.

В учебнике помимо описания техники владения скрытым мечом в стиле Синкагэ были рисунки, сделанные рукой Коидзуми. Отойдя от дел, Сэкисюсай с удовольствием регулярно заглядывал в трактат. Он всегда восхищался выразительностью кисти Коидзуми, запечатленной в рисунках, которые изображали фехтовальщиков во всех боевых позициях. Сэкисюсаю казалось, что фехтовальщики вот-вот спустятся с небес в его маленький домик в горах.

Князь Коидзуми впервые появился в замке Коягю, когда Сэкисюсай был тридцативосьмилетним самураем, обуреваемым честолюбивыми надеждами. Коидзуми тогда ездил по стране с двумя племянниками Хикидой Бунгоро и Судзуки Ихаку в поисках мастеров боевых искусств, и в один прекрасный день он прибыл в храм Ходзоин. В те времена Инъэй часто наведывался в замок Коягю. Он-то и сообщил Сэкисюсаю о приезде гостя. Так началось знакомство Сэкисюсая с Коидзуми.

Поединки между Сэкисюсаем и Коидзуми продолжались три дня. Перед первой схваткой Коидзуми объявил, как он будет атаковать, и точно выполнил то, о чем предупредил противника. На второй день повторилось то же, и уязвленный Сэкисюсай после размышлений применил оригинальный прием на третий день. Столкнувшись с новой техникой, Коидзуми сказал: «Этого мало. На этот выпад я отвечу вот так». Атаковав, он в третий раз победил Сэкисюсая. С того дня Сэкисюсай отказался от самолюбивого отношения к искусству фехтования. По его признанию, тогда ему впервые приоткрылся истинный смысл «Искусства Войны».

Сэкисюсай упросил князя Коидзуми остаться в Коягю, и шесть месяцев хозяин замка с неистовым рвением постигал науку фехтования. В день расставания князь сказал: «Мое искусство еще далеко от совершенства. Ты молод и постарайся довести его до абсолюта» и на прощанье задал ученику коан: «Что есть бой на мечах без меча?»

Несколько лет Сэкисюсай размышлял над этой загадкой и наконец нашел удовлетворительный ответ. Когда князь Коидзуми посетил Ягю в следующий раз, Сэкисюсай, взглянув на гостя ясным спокойным взором, предложил сразиться. Князь, пристально оглядев Ягю, ответил: «В этом нет нужды. Ты постиг истину».

Князь подарил ученику грамоту и трактат. Так родился стиль Ягю, а он, в свою очередь, породил умиротворенный образ жизни, которому Сэкисюсай предался на склоне лет.

Сэкисюсай перебрался в скромный домик в горах, потому что ему разонравился величественный, с роскошным убранством замок. Имея почти даосскую склонность к уединению, старец радовался обществу девушки, которую привез Сода Кидзаэмон. Она играла для старика на флейте, была внимательна, вежлива и неназойлива. Не только музицирование доставляло наслаждение Сэкисюсаю. Оцу привнесла в его дом обаяние женственности и юности. Когда она заговаривала об уходе, Ягю просил ее погостить еще немного.

Установив один цветок пиона в вазе из Иги, Сэкисюсай обратился к Оцу:

– Нравится? Выглядит живым?

– Вы, верно, долго изучали икэбану?

– Да что ты! Я не аристократ из Киото и никогда специально не занимался с учителями ни икэбаной, ни чайной церемонией.

– Но делаете все так, словно специально учились.

– К цветам я подхожу так же, как и к мечу.

Оцу удивилась.

– Неужели можно применять к цветам методы владения мечом?

– Да. Главное – состояние духа. Я не давлю пальцами на головки цветов, не надламываю венчик под основанием, как требуют правила. Необходимо верно настроить душу, суметь сохранить их в естественном виде, какими они были в саду. Взгляни, мой цветок не кажется срезанным.

Оцу чувствовала, что суровый старец многому научил ее из того, что ей следовало знать. Она была счастлива, что судьба послала ей случайную встречу на дороге. «Научу тебя чайной церемонии», – говорил он. Однажды он задал ей вопрос: «Ты умеешь сочинять стихи? Не можешь ли рассказать мне о придворном поэтическом стиле? „Манъёсю“, конечно, превосходное собрание, но, живя в уединении, я больше люблю простые стихи о природе».

Взамен Оцу оказывала Сэкисюсаю мелкие услуги, о которых никто другой и не подумал бы. Он обрадовался, к примеру, сделанной ею шапочке, какие носят мастера чайных церемоний. Он почти не снимал ее с головы, словно это была невиданная редкость. Флейта доставляла ему наслаждение, и лунными ночами чарующие звуки долетали до самого замка.

Сэкисюсай и Оцу занимались икэбаной, когда пришел Кидзаэмон. Не входя в дом, он вызвал Оцу. Она вышла и пригласила его зайти, но он топтался на месте.

– Не сообщишь господину, что я выполнил его поручение?

– Я не могу заменить вас, – засмеялась девушка.

– Почему?

– Вы здесь главный чиновник. А я – гость, которого пригласили поиграть на флейте. Вы гораздо ближе к господину, чем я. Не лучше ли, минуя меня, напрямую доложить о деле.

– Верно, но здесь, в домике господина, у тебя особое положение. Пожалуйста, передай ему, что я пришел.

Кидзаэмон был доволен тем, как обернулось дело с Оцу. Он не ошибся, девушка пришлась по душе его хозяину.

Оцу мгновенно вернулась с сообщением, что Сэкисюсай хочет выслушать Кидзаэмона. Он застал старика в комнате для чайной церемонии в шапочке, сшитой Оцу.

– Побывал у них? – спросил Сэкисюсай.

– Отдал письмо и фрукты, как было приказано.

– Они уехали?

– Нет. Я не доехал еще до замка, как меня нагнал посыльный с постоялого двора с письмом. Они пишут, что им жаль было бы покинуть Ягю, не побывав в здешнем додзё. Хотели бы прийти завтра. Сообщают, что желали бы увидеть вас и засвидетельствовать свое почтение.

– Неотесанные глупцы! Какая бесцеремонность!

Сэкисюсай выглядел весьма раздраженным.

– Ты сказал, что Мунэнори находится в Эдо, Хёго в Кумамото и что здесь никого нет?

– Я все объяснил.

– Презираю таких людей. Я послал человека сообщить, что не смогу их принять, а они лезут напролом.

– Я не знаю, что…

– Похоже, правду говорят, что сыновья Ёсиоки никуда не годятся.

– Один из остановившихся в «Ватая» – Дэнситиро. Он не произвел особого впечатления.

– Ничего удивительного. Его отец был незаурядным человеком. Когда я поехал в Киото вместе с князем Коидзуми, мы встречались с Ёсиокой раза три за чашечкой сакэ. После его смерти дом, вероятно пришёл в упадок. Молодой человек, видимо, считает, раз он сын Кэмпо, так никто не вправе отказать ему, и поэтому проявляет неприличную настойчивость. Но, по-моему, нет смысла принимать его вызов, чтобы отправить домой битым.

– Дэнситиро излишне самоуверен. Если ему не терпится, я могу заняться им.

– И не думай! Отпрыски важных родителей слишком заносчивы. Они склонны ловко использовать обстоятельства в свою пользу. Ты побьешь его, но будь уверен, он вывернет все так, чтобы подорвать нашу репутацию в Киото. Мне, собственно, безразлично, но я не хотел бы обременять неприятностями Мунэнори и Хёго.

– Что же делать?

– Лучший способ – ублажить его каким-то образом, дать ему почувствовать, что с ним обращаются, как с наследником знаменитого дома. Видимо, я ошибся, послав тебя к нему.

Сэкисюсай взглянул на Оцу.

– Я думаю, что женщина с этим лучше справится. Оцу как раз подходит для такого дела.

– К вашим услугам! Нужно идти прямо сейчас? – живо откликнулась Оцу.

– Не торопись. Подождем до завтрашнего утра.

Сэкисюсай быстро написал простое по форме письмо, какое мог бы сочинить мастер чайной церемонии, и передал его Оцу вместе с пионом, похожим на тот, что он поставил в вазу.

– Отдай ему и скажи, что пришла вместо меня, потому как я простудился. Посмотрим, каков будет ответ.

На следующее утро Оцу накинула на голову длинную шаль. Они вышли из моды в Киото, даже у дам из высших слоев, но в провинции женщины среднего сословия все еще носили их. В конюшне, находившейся за пределами замка, Оцу попросила лошадь. Конюх, чистивший стойла, спросил:

– Едете куда-то?

– На постоялый двор «Ватая» по поручению господина Ягю.

– Проводить вас?

– Не нужно.

– С лошадью справитесь?

– Конечно. Я их люблю. На родине, в Мимасаке, я ездила на необъезженных лошадях.

Лошадь тронулась, и красно-коричневая шаль затрепетала на ветру. Оцу уверенно держалась в седле, держа поводья одной рукой, в другой у нее были письмо и слегка поникший пион. Крестьяне и батраки в поле приветливо махали ей – местные жители привязались к ней за недолгое её пребывание в селении. Отношения между обитателями Коягю и Сэкисюсаем были гораздо теплее, чем принято между феодалом и крестьянами. Крестьяне, зная, что эта красивая девушка играет на флейте для их господина, распространяли на Оцу любовь и восхищение, которые питали к старому хозяину.

Прискакав в «Ватая», Оцу привязала лошадь в саду под деревом.

– Добро пожаловать! – встретила ее Котя. – Останетесь ночевать?

– Нет, я привезла послание из замка Коягю для Ёсиоки Дэнситиро. Он еще не съехал?

– Подождите минутку!

Котя исчезла. Появление Оцу произвело легкий переполох среди путников, которые шумно готовились к отъезду, обуваясь и навьючивая багаж на лошадей.

– Кто это?

– Интересно, к кому она приехала?

Красота, изящные манеры Оцу, редкие в такой глуши, привлекли всеобщее внимание. Гости перешептывались и оглядывались, пока Котя не увела Оцу в дом.

Дэнситиро и его друзья, накануне засидевшиеся за сакэ до поздней ночи, только что встали. Когда им сообщили о прибытии гонца из замка, они решили, что это вчерашний самурай. Появление Оцу с белым пионом повергло их в изумление.

– Простите за беспорядок в комнате…

Молодые самураи смущенно расправили кимоно и сели, приняв подобающую этикету позу.

– Пожалуйста, проходите!

– Меня послал хозяин замка Коягю, – сказала Оцу, положив перед Дэнситиро письмо и пион. – Будьте добры, прочтите письмо.

– А, письмо! Хорошо, сейчас.

Дэнситиро развернул короткий свиток. Письмо, написанное блеклой тушью, издавало тонкий аромат чая. Оно гласило:


«Примите мои извинения за то, что приветствую вас письменно и не при личной встрече, невозможной из-за простуды. Полагаю, что чистота пиона будет вам приятнее мокрого носа старика. Пион вы примете из рук другого цветка. Надеюсь на ваше прощение. Мое дряхлое тело давно уже удалилось от мирской суеты. Я не решаюсь появляться на людях. Пожалуйста, одарите старика сочувственной улыбкой».

Дэнситиро, презрительно фыркнув, свернул свиток.

– И это все? – спросил он.

– Господин Ягю еще передал, что был бы рад пригласить вас на чай, но сомневается, что вам понравится прием, поскольку в замке только воины, ничего не смыслящие в тонкостях чайной церемонии. Мунэнори находится в Эдо, поэтому этикет приема будет столь неуклюж, что вызовет лишь смех у столичных гостей. Господин Ягю поручил мне попросить у вас прощения и выразил надежду, что в будущем надеется на встречу с вами.

– Ха-ха! – саркастически воскликнул Дэнситиро. Лицо его выдавало подозрительность. – Насколько я понял, Сэкисюсай обеспокоен тем, что нас не удовлетворят тонкости чайной церемонии. По правде говоря, мы, выходцы из самурайских семей, ничего не смыслим в ней. Мы намеревались лично справиться о здоровье Сэкисюсая и уговорить его дать нам урок фехтования.

– Господин Ягю это понимает. Отойдя от дел, он приобрел привычку выражать мысли понятиями чайной церемонии.

– Придется отказаться от наших планов. Передайте, пожалуйста, что мы хотели бы его увидеть в следующий приезд, – раздосадованно ответил Дэнситиро, протягивая пион Оцу.

– Он вам не понравился? Господин Ягю полагал, что цветок скрасит вам дорогу. Он сказал, что его можно прикрепить в углу паланкина или к седлу, если поедете верхом.

– Это, выходит, подарок?

Дэнситиро опустил глаза, словно от оскорбления.

– Странная причуда! Скажите ему, что в Киото полно пионов, – добавил он с кислой миной.

Оцу поняла, что бессмысленно навязывать подарок Дэнситиро. Пообещав передать его слова старцу, она удалилась с такой деликатностью, словно снимала повязку с открытой раны. Раздосадованные самураи едва заметили уход девушки.

Выйдя в коридор, Оцу тихо рассмеялась, взглянула на блестящие черные половицы, ведшие к комнате Мусаси, и направилась к выходу. Котя, показавшаяся из комнаты Мусаси, догнала Оцу.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю