Текст книги "…Началось в Республике Шкид"

Автор книги: Евгения Путилова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 11 страниц)

За чертой, отделяющей один период в творчестве писателя от другого, остается его очерк «Шварц», представляющий одну из лучших страниц в его работе. Так сложилась жизнь Евгения Львовича Шварца, что при жизни его (он умер в 1958 году) многие, лучшие его вещи – «Голый король», «Дракон», многие сценарии, давно начатая работа над воспоминаниями о жизни – лежали в ящике его письменного стола, и никто, по существу, не знал душевной драмы писателя, не верившего в себя и воспринимаемого как автор нескольких пьес и обаятельнейший человек. И, может быть, только Пантелееву он открылся впервые, потому что именно Алексей Иванович, как пишет он сам, «вдруг увидел Шварца вплотную, заглянул ему поглубже в глаза и понял, что он не просто милый, обаятельный человек, не просто добрый малый, а что он человек огромного таланта, человек думающий и страдающий». Сколько было вместе исхожено тропок в Комарове, сколько раз слушал Пантелеев очередные строки из воспоминаний, которым Шварц дал условное название «Ме», сколько откровенного, задушевного было сказано между ними, и с каждым разом Пантелеев все больше и больше убеждался в необычайности таланта своего друга и в его удивительных душевных качествах. Очерк о Шварце вызвал удивление и некоторое раскаяние у так хорошо знавшего его К. Чуковского: одно время начинающий писатель был литературным секретарем у Корнея Ивановича. Он читал воспоминания Пантелеева «с грустью, так как я был в числе тех, кто не угадал в неугомонном остряке и балагуре будущего автора» замечательных сатир и комедий. Чуковский с благодарностью говорит о том, как сумел Пантелеев проникнуть в тайники этой богатой и скрытой души, выявить те черты, из которых сложился для читателя «трагический образ таланта» этого писателя. Пантелеев вспоминает слова Бунина о Чехове: «До самой смерти росла его душа». Теми же словами он говорит и о Шварце.

Где-то в начале семидесятых годов Пантелеев заговорил о новом повороте в своем творчестве. В небольшом предисловии к книге «Приоткрытая дверь» писатель говорит об этом со всей определенностью. «А вообще-то должен сознаться, что чем дальше, тем больше тянет меня на чистую правду. В чем тут дело – не знаю». Уже не первый год он работает над книгой рассказов о своем раннем детстве. «Там нет ни на копейку вымысла, и вместе с тем это не мемуары, все рассказы цикла подчинены законам жанра», как строго подчинены этим законам все предыдущие его повести и рассказы. Под знаком этого нового отношения к своей литературной работе написан цикл рассказов «Из книги «Дом у Египетского моста»». К циклу примыкают большие разделы «Рассказы и очерки», «Разговор с читателем» и самый большой раздел «Из старых записных книжек». Все это и составляет книгу ««Приоткрытая дверь».

Можно и нужно ли сопоставлять два периода в работе Пантелеева – тот, где он писал, прибегая к вымыслу, и тот, где он перешел на «чистую правду»? Вопрос этот открывает интереснейшую возможность заново посмотреть на творчество писателя, тем более что в книге «Приоткрытая дверь» автор поделился с читателем историей того, откуда и как возникали многие сюжеты его повестей, рассказов, очерков.

Размышляя над ответом на этот вопрос, приходишь к выводу: да нет, не чувствуешь уж такой большой разницы между этими двумя периодами. Ведь многие очерки, путевые заметки он написал еще в тот период, когда в повестях и рассказах он прибегал к необходимому вымыслу, сохраняя при этом главное – художественную правду. И все-таки, когда читаешь цикл «Из книги «Дом у Египетского моста»», ощущаешь это особое чудо писательской памяти, дорогое для писателя внимание к каждой детали, чувствуешь, как дорого писателю пережитое им в раннем детстве. Еще более высвечиваются люди, особенно, мы уже писали об этом, фигура отца, еще больше угадывается то, что потом могло сказаться в последующей жизни. По существу, жизнь вырисовывается в чем-то главном, даже глубже, потому что здесь нет мелочей, все важно – и отсюда большая рельефность в ее изображении. А сюжетно рассказы из цикла выстроены так, что и вовсе не задумываешься – с вымыслом они или без него. Многое в «Приоткрытой двери» открывает нам какие-то годы в жизни писателя. В этом смысле необычайно увлекательны страницы большого очерка «Гостиница «Лондонская»», история одесской одиссеи писателя. Как раз именно в этом очерке он сопоставляет два взгляда на одно и то же событие. Встречая Новый год с известными французскими писателями Эльзой Триоле и Луи Арагоном, он стал свидетелем необычайного происшествия, когда в ресторанный зал вошел элегантно одетый знаменитый укротитель львов Борис Эдер, а рядом с ним, без всяких мер предосторожности, грациозно шествовала его львица. Чем приглянулась этой нубийской красавице выполнявшая свою работу кассирша – этого не понял никто, даже и сам укротитель. Свою, как ему казалось, точную запись события в совершенно новом свете он читает в романе Эльзы Триоле «Инспектор развалин». Нет, ему не все равно, что действие из Одессы переехало в какой-то совершенно другой, в другой стране город, вместо ресторанного зала возник дансинг и все подробности поведения людей приобрели не только не драматический, а какой-то развлекательный оттенок. Он не скрывает, что прочитанный отрывок ему явно не по нутру.

Самый большой раздел в «Приоткрытой двери» – «Из старых записных книжек (1924–1947)». Раздел этот поражает масштабом интересов автора, разнообразием записей. Нелепый заголовок, заметка в газете, суета базара, эпитафия на могиле (он вообще любил посещать кладбища), меткое словечко, вид случайного прохожего, яростный спор, добрый, бесконечно порадовавший его чей-то поступок, цитата из Вел. Хлебникова, протопопа Аввакума, В. Гюго, заметки к будущей книге под шифром «Катя», рассуждения о словесной инструментовке прозы, реальные эпизоды из текущей жизни – да, это типичная записная книжка, свидетельство жадного интереса писателя к жизни в самых разных ее проявлениях.

Может быть, самый важный для писателя раздел – «Разговор с читателем» – посвящен в основном детям. Писателю важно сказать здесь многое: и что существует искусство быть читателем. Он ответит на вопрос о том, как он работает. Обращаясь ко взрослым, он прямо будет говорить, что получается из ребенка, которому ввиду его детского возраста слишком многое разрешалось («Без компаса»). Он яростно обрушится на ложь, на фальсификацию в прессе, когда нестоящий поступок расхвалят до небес, а скромный, настоящее дело, сделанное детьми, не заметят, замолчат («Моральная тема»). Его волнуют причины детской преступности, и он не видит выхода в предлагаемом читателем ужесточении наказаний. Он предлагает серьезно задуматься над принципиальными вопросами воспитания человека и не вычеркивать преступившего закон подростка из разряда людей («Игра с огнем»). Этот раздел заканчивается двумя статьями: «О милосердии» и «Хуже трусости». Понятие милосердия давно уже вошло в разряд старомодных, и Пантелеев со всей присущей ему страстью хочет сделать все, чтобы это понятие снова стало закономерным для современного общества. Мальчики и девочки бросили в беде товарища, которого не очень любили в классе. И писатель задается вопросом: где, в каких заповедях сказано, что помогать надо только хорошим? Что было бы, скажем, если бы медицинская сестра, прежде чем перевязать раненого, стала бы выяснять, симпатичный ли он человек, заслуживает ли он ее забот и милосердия? На это ответят: «То в бою, в сражении». Как сильно звучат слова писателя: «Но жизнь… это всегда бой. На каждом шагу требуются от тебя те же качества: и мужество, и отвага, и стойкость, и честность, и прямодушие – и милосердие тоже». И тут же, обращаясь к своему читателю, спрашивает: «Знакома ли вам радость доброго поступка?»

Однажды Пантелеев обратился к юным читателям с вопросом: что вы знаете хуже трусости? Он получил множество ответов, но один потряс его больше всего: «Хуже трусости – отсутствие какой-либо совести». Этот ответ оказался необычайно близким главной теме всего его творчества. Когда писателя как-то спросили, есть ли главная тема в его творчестве, он ответил: «Да, пожалуй, есть. Это тема совести». Эту тему он пронес через все свое творчество.

Многие годы жизни Пантелеев писал еще одну книгу – «Верую», но опубликована она была уже после его смерти в 1991 году [17]17
  Предисловие, составление, подготовка текста С. Лурье


[Закрыть]. По существу, эта книга, как точно определил ее составитель, – исповедь писателя. Это серьезнейшая и глубокая попытка заново увидеть свою жизнь и быть абсолютно честным в каждом эпизоде, в каждой строке. На страницах книги возникают уже знакомые, а подчас и совершенно незнакомые люди – и только такие, которые помогают ему обрести себя в своих духовных исканиях. Пантелеев был человеком глубоко верующим. Он был уверен: «Душа просыпается и тянется к высокому. Далеко не всем удается достигнуть этих высот, и тогда человек страдает». Так перед читателем раскрывается здесь тот Пантелеев, который и видел свое призвание в том, чтобы помочь человеку тянуться к лучшему, к высокому. Не случайно в очерке «Маршак» Пантелеев вспоминает о том времени, «когда наши сердца были еще мягкими и нежными», и Маршак сказал ему однажды, обняв его и посмотрев ему прямо в глаза: «Дорогой мой, я так хочу, чтобы ты был как аттический воин – всегда прямой, несгибаемый, честный». Таким Пантелеев оставался всю жизнь, выполняя свой писательский и человеческий долг.