355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Евгения Дорогова » Жизнь продолжается. Записки врача » Текст книги (страница 1)
Жизнь продолжается. Записки врача
  • Текст добавлен: 12 октября 2016, 00:01

Текст книги "Жизнь продолжается. Записки врача"


Автор книги: Евгения Дорогова


Жанр:

   

Религия


сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 9 страниц)

Оглавление

ПРЕДИСЛОВИЕ

Книга, которую читатель держит в руках, по-своем уникальна. Это воспоминания врача, кандидата медицинских наук, ветерана Великой Отечественной войны, москвички Евгении Викторовны Дороговой. Она писала о своей жизни для детей и внуков, но ее рассказы оказались чрезвычайно интересными не только для них.

Воспоминания отличают простота, ясность и образность повествования. Перед нами предстают живая жизнь и живые люди! Читая книгу, ловишь себя на мысли, что смотришь увлекательный фильм! Ужасы войны и примеры героизма на фронте, труд школьников, помогающих фронту, и взаимоотношения детей и позже взрослых, дружба, любовь, семья, труд врачей – все показано в книге. Мы видим различные трудности и испытания и их преодоление, воспитание лучших черт характера, и что особенно ценно, в конкретных жизненных ситуациях.

Перед нами предстают верующие бабушки и дедушки главных героев. Те несколько эпизодов тяжелых, страшных моментов жизни, в которых показана сила их веры, ложатся на душу лучше сотен и тысяч назидательных слов. Эти бабушки и дедушки молились и смирялись, каялись и терпели. Это они посеяли семена веры в душах внуков. И надо сказать, что внуки этих верующих бабушек и дедушек жили, сами того не сознавая, по заповедям Божиим в те годы, когда в стране царил атеизм. Главное – они жили по любви. Наглядный пример тому – жизнь Евгении Викторовны.

«Почему, выполняя тяжелую работу, зачастую сопряженную с перегрузками и стрессами, мы оставались веселыми и счастливыми?» – задает вопрос автор и сама же отвечает: «Движущей силой жизни являлась любовь, жившая в нас». Такие, как она, врачи добрым словом, искренним сочувствием больному и желанием ему помочь вылечивали различные, порой очень тяжелые, болезни. Иван Николаевич, муж Евгении Викторовны, был «врачом от Бога», владел даром общения с больным человеком. «Мы учились у него и удивлялись, – пишет автор, – как всего несколькими словами... он влиял на дальнейшее течение болезни, а значит и судьбу человека».

Воспоминания эти удивительно честные. В книге нет лакированной, идеализированной истории. Порой перед нами предстают люди с их слабостями и пороками. Тем прекраснее на их фоне выглядит нравственная чистота главных героев. И совсем не случайным кажется поиск автором Бога в годы учебы во 2-м Московском медицинском институте, когда она наблюдала совершенство строения органов и клеток человеческого организма, а в более позднее время – ее приход к Богу, воцерковление.

Жизнь Евгении Викторовны – это жизнь «за други своя», которую заповедал Господь каждому из нас.

Издательство Сретенского монастыря подготовило эту книгу к 70-летию Победы в Великой Отечественной войне.

Мария Георгиевна Жукова, член Союза писателей России

АРКАША

По рассказу родственников, в середине апреля 1928 года Москва еще была засыпана снегом. Санный извозчик доставил нас с мамой из родильного дома. Мы жили на Большой Грузинской улице. Двоюродный брат Аркаша, старше меня на четырнадцать лет, был занят неотложными делами в школе, в спортивных секциях, на соревнованиях. Мое появление и необычное присутствие матери дома в рабочее

время он попросту не заметил. Я тихо спала, завернутая в виде мягкого кулька. Однажды, готовя уроки, он услышал необычные громкие крики из соседней комнаты. А там, на родительской кровати, извиваясь, металось непонятное розовое существо, хаотично дергая маленькими ручками и ножками, как будто перевязанными ниточками. Бабушка суетилась рядом. Увидев Аркашку, существо перестало вопить, закрыло свой беззубый рот и, уставившись на него серо-голубыми глазами, лучезарно улыбнулось. «Розовое чудо!» – пробормотал потрясенный Аркашка и мгновенно отдал этому чуду свое сердце.

Более преданную няньку невозможно было вообразить. Заболевшую, мечущуюся в лихорадке, он не спускал меня с рук, прижимая к груди. Я успокаивалась и засыпала под гулкие удары его сердца.

В семье, как анекдоты, рассказывали о моих литературных выступлениях. На первых годах жизни, со слов Аркаши, я знала множество стишков. Невзирая на ужасающую картавость, я охотно и с выражением рассказывала их. Слушатели смеялись до слез.

Наш двухэтажный угловой дом имел просторный внутренний двор, который был для жильцов важнейшим жизненным пространством. Мы жили своеобразной коммуной. Соседи доброжелательно друг другу помогали; к чужим детям относились так же, как к своим.

Всем в доме руководил серьезный выборный орган – домком – с председателем во главе. Он имел какие-то властные полномочия, позволявшие

решать различные бытовые проблемы и поддерживать строгий порядок в доме. Один из членов правления, почитаемый человек – дворник, не только следил за чистотой на территории дома, но был в некотором роде охранником и защитником обижаемых. Пьяных и мата во дворе не водилось. Безделье, разгульное житье и разврат считались криминалом и соответственно наказывались.

Состав плотно заселенного дома был многонациональным, но мы – дети – этого не замечали, дружили друг с другом. Языком для всех был только русский, учились вместе, сидя рядом за партами.

Детвора была в полной безопасности и вольготно чувствовала себя во дворе. Такого понятия, как «гулять с ребенком», не существовало. Среди детей заведено было выходить во двор с куском, обычно черного, хлеба, намазанного повидлом. Тут же сушилось белье, на лавочках сидели старушки.

В центре нашей квартиры стояла огромная печь, называемая «голанкой». Три ее стороны обогревали три комнаты. «Голанка» топилась со стороны прихожей рано утром. Пространство у ее дверцы было

любимым местом детского общения. Мальчики наперебой клали в топку поленья и ворошили их длинной кочергой. В горячей золе пекли картошку. Я, стоя с совком и веником в руках, следила, чтобы горячие угольки не рассыпались по полу. Обжигаясь, мы ели готовые картофелины тут же.

Здесь, у печки, собрав нас вокруг себя, бабушка Марфа (мама отца), рассказывала удивительные истории: как свиньи утопились в море, как братья продали Иосифа, как за грехи людей Бог покроет небо железной сеткой, полетят железные птицы, поскачут огнедышащие кони.

В холодные, снежные зимы бабушка, посадив нас с братом Гошей на одни санки, узкой заснеженной тропинкой тротуара везла на Тишинский рынок.

Он в те времена состоял из одной большой площади, заставленной конными санями. Продукты – молоко, мясо, яйца, клюкву и прочее – покупали прямо с возов. Обратно шли медленно, меняясь с Гошей местом на санках.

Один сидел, держа поклажу, другой изо всех сил толкал санки сзади, стараясь помочь бабушке.

Недалеко от нашего дома, рядом с Московским зоопарком, в конце 1930-х были открыты две новые современные общеобразовательные школы. Одна из них находилась напротив центрального входа в зоопарк, другая соседствовала с обширными вольерами для крупных животных в конце территории зоосада. Идя в школу, мы, дети, постоянно встречались с разукрашенными лошадками-пони, спешившими перейти улицу перед трамваями. Иногда видели больших рыжих верблюдов с тоненькими поводками на шеях, бредущих за служителями. Огромные животные презрительно и высокомерно взирали на ребят со своей высоты. Над звенящим и гремящим транспортом из соседних Пресненских прудов туда– сюда перелетали утки. Дом, улица и школы были наполнены голосами животных. Мы, к своей детской радости, безошибочно отличали трубный слоновий зов от рычания тигров, вой шакала и крики мартышек от возгласов попугаев.

Однажды из своей клетки сбежала мартышка и была обнаружена детьми во время перемены. Все уроки были сорваны. Игнорируя звонки, ребята пытались ее поймать. Бедное животное спасалось от них, повисая на карнизах и плафонах в коридоре. Через форточку верхнего этажа беглянке удалось достигнуть крыши. Все дети выбежали на улицу и с волнением следили за тем, как бойцы вызванной пожарной команды ловили ее.

В четвертом классе меня назначили председателем совета отряда класса. Староста следил за посещаемостью, учебными пособиями, за чистотой помещения. Моя же вновь введенная общественная должность предусматривала военно-физическую подготовку и сдачу норм на значок ГТО – «Готов к труду и обороне». Казалось странным, что среди множества мальчиков-подростков была выбрана самая высокая в классе, скромная и тихая девочка. Но школьный военрук и педагоги не ошиблись, так как в течение двух лет отряд по программе ГТО держался на одном из первых мест в школе.

Я отлично успевала по всем предметам. Это было заслугой моего брата Аркадия – курсанта военного училища. Именно он научил меня готовить уроки вслух, привил стремление к знаниям.

В школьные годы я часто болела ангиной. Брат, не считаясь со временем, обсуждал со мной насущные школьные проблемы. Иногда, пропустив две-три недели занятий, благодаря его помощи с уроками я опережала учебную программу.

Неожиданно для себя девочка Женя оказалась одним их лучших стрелков школы. Когда я пожаловалась Аркаше, что из-за ужасных ангин не могу выполнить нормы ГТО, он сказал: «Учись стрелять. Рука у тебя твердая, и вообще – ты парень что надо!»

Комсомолец Сережа – командир стрелковой команды – с недоверием посмотрел на двух девочек в длинном строю мальчишек, но меня, возвышающуюся над одноклассниками, вынужден был поставить правофланговой.

В тире, трясясь от страха, я получила мелкокалиберную винтовку с пятью пулями к ней. Все приготовились к стрельбе лежа. В полутемном подвальном помещении далеко-далеко светились листочки с мишенями. По команде началась стрельба. Испугавшись, я пальнула куда-то в потолок. Тут Сережа подполз ко мне и, сказав: «Дай твои патроны!», выстрелил ими по моей мишени. В конце занятия тренер объявил: «Лучший результат в стрельбе показала Женя Иванова».

В панике я принялась отыскивать Аркашу, очень редко появлявшегося тогда дома. Со слезами и стыдом пришлось рассказать ему о своем горе. Брат ответил: «Давай учиться!» С большим упорством и увлечением я стала осваивать науку точной стрельбы. Меня сопровождал младший братишка. Уроки старшего брата были единичными, но бесценными для нас.

Имелась и еще одна причина моего общественного успеха. В нашем классе находились два двоечника, второгодника и хулигана: Витька и Вардан. Они были старше и сильнее нас, вели себя развязно, обижали ребят. Мы их боялись. Однажды я не выдержала и заступилась за девочку, которую нещадно трепал за косы Витька. Он отстал от нее и набросился на меня. В ответ на это на глазах у изумленных одноклассников Витька получил классический нокаут.

Дело в том, что мои братья успешно посещали секцию бокса. В то время было много разнообразных бесплатных секций для детей. Дома братья волтузили друг друга постоянно. Меня тошнило от их бокса. Но старший брат как-то сказал: «Такой удар, нанесенный неожиданно, способен послать в нокаут человека намного более сильного, чем ты. Давай отрабатывай методику на мне!» Жалко было не за что лупить любимого брата, но он хвалил меня и заставлял до изнеможения повторять этот прием. Потом взял с меня клятву молчать о том, чему я научилась.

Витьку я свалила легко. На другой день, выходя с уроков, в толпе у лестницы меня нагло и больно ущипнул Вардан. Непроизвольно я ответила тем же ударом. Мальчишка попятился задом к лестнице, упал на нее, крича и плача, к бурному восторгу окружающих, покатился вниз. Прибежали педагоги, убедились, что он себе ничего не сломал, стали выяснять, кто толкнул. Ни один человек меня не выдал. Ребята хором отвечали: «Сам упал!»

Когда дома стало известно об этом происшествии, Аркаша очень обеспокоился и собрал «военный совет». Среднему брату Владимиру в соответствии со «стратегическим планом» было приказано обеспечить мою безопасность, так как хулиганы обязательно соберутся вместе, чтобы отомстить. Мне было строго указано время выхода из дверей школы. «Бойцы» нашего дома невидимо и тайно прятались где-то поблизости. Несколько дней было тихо, но потом два моих побежденных противника со своими друзьями внезапно напали на меня среди школьного двора. Неожиданно из разных укрытий выбежали наши и избили их так, что Витька и Вардан несколько дней отсутствовали в школе. Я волновалась и плакала: «Вдруг их убили?», но Аркаша сказал: «Успокойся. Конец истории. Ходи в школу без страха!»

ВОЙНА

Детство закончилось в тринадцать лет. Из многочисленной семьи в Москве осталась одна восьмидесятилетняя бабушка Марфа. Ее сын (мой отец) и его брат (мой дядя) ушли на фронт. Невестка – моя мама – находилась на строительстве оборонительных сооружений вокруг Москвы. Взрослая дочь бабушки – моя тетка – стала работать на заводе «Каучук», оставаясь на казарменном положении. Мой старший брат, служивший в Западной Белоруссии, не подавал о себе вестей, средний брат находился в летном училище в Сибири, младший брат был отправлен в специальный детский интернат в город Кашин. Целый месяц с начала войны я оставалась одна в квартире, ухаживая за больной бабушкой. Немцы стремительно приближались к Москве.

Внезапно появилась мама вместе со своей матерью, моей второй бабушкой, приехавшей за мной из деревни. Они быстро собрали вещи, и ждавшее нас легковое такси направилось на Павелецкий вокзал к ночному поезду на Тамбов.

Это было 22 июля 1941 года – в первый день вражеской бомбардировки Москвы. Не проехав и половины дороги, мы услышали жуткий вой сирен. Машина была остановлена дружинниками, которые проводили нас вместе с шофером в бомбоубежище под многоэтажным домом. Оно было заполнено людьми. Едва мы устроились на лавочках, как погас свет. В кромешной темноте началась всеобщая истерика, но прозвучал грозный мужской голос: «Отставить панику! Соблюдать тишину!» Замерев от ужаса, мы потеряли счет времени. Вместе со стенами дома мы содрогались от взрыва бомб, слышали залпы зениток и вой самолетов. С потолка помещения сыпался песок и штукатурка. Как позже стало известно, одна из крупных бомб была сброшена на нашу улицу, но попала в пруд зоопарка. Наконец на рассвете нас выпустили на улицу. Громкий твердый голос объявлял: «Граждане, угроза воздушного нападения миновала! Отбой!» К счастью, мы нашли свою машину целой и невредимой.

На вокзале вместо поезда дальнего следования на перрон был подан пригородный состав. Посадка походила на безумие. Однако нам с бабушкой удалось войти внутрь вагона, а вещи, как придется, мама подавала нам в окно. Поезд тронулся, на большой скорости минуя пригородные станции.

Перед Каширой мы снова услышали рев немецких самолетов. Не могу сказать, сколько их было и были ли мы их целью. В вагоне возникла паника. В этот момент прозвучал высокий, чистый и сильный голос моей бабушки: «Господи, помилуй, Господи, помилуй, Господи помилуй!» Все попадали на пол, исступленно повторяя и повторяя эти слова. Мост над Окой мы пролетели птицей и остановились только через какое-то время у станции Павелец. Стекла в вагонах были разбиты. Кого-то несли на носилках. Бессонную ночь мы провели на перроне. Утром появился местный литерный поезд маршрута Павелец – Мичуринск, с которого мы благополучно высадились на нужной станции.

ДЕДУШКА МИТРОФАН

Станция была пустынна. Поезда проходили мимо. Конечно, нас никто не встречал. В стороне от перрона понуро стояла впряженная в телегу лошадь. Возчиком оказался бабушкин кум. Дружелюбно поздоровавшись, он погрузил вещи поверх своей поклажи и вместе с нами пошел рядом с медленно бредущей лошадью. По дороге длиной в пять километров мы узнали деревенские новости. «Всех здоровых лошадей вместе с повозками забрали на фронт, – говорил кум. – Туда же ушли все парни и мужики, колхозная автомашина и новый трактор. В колхозе остались два старых трактора, на которых работают шестнадцатилетние мальчишки: ваши Ванюшка да Акимка. Ребята – молодцы, но солярки мало. В селе остались старики, женщины и ребятишки».

Дедушка родился в большом селе Тамбовской губернии, окруженном лесом, на берегу реки Иловай. Незадолго до его рождения родители еще оставались в числе тысячи душ крепостных крестьян помещика Часовникова.

В семнадцатилетнем возрасте дед женился на шестнадцатилетней односельчанке. Она славилась в округе своей красотой, статью и умом. По словам родственников, невеста отказалась от многих женихов, сватавших ее, выбрав красавца Митрофана. На свадебные подарки сельчан молодые купили лошадь,

заплатив за нее целых два рубля. С этого момента началась их счастливая, но впоследствии трагичная и тяжелая семейная жизнь.

В молодости дед служил солдатом, поэтому еще до всеобщего советского образования мог читать и писать. Благодаря своему природному уму и трудолюбию им с бабушкой удалось создать счастливую семью с шестнадцатью детьми. Из-за крепкого крестьянского хозяйства в тридцатых годах дедушка был раскулачен и сослан на Соловки. Бабушка последовала за ним, семья разрушилась. Дед, глава такой семьи, считал себя невиновным и, невзирая ни на какие мучения и преграды, старался доказать это властям. Двое его старших сыновей геройски погибли в Германскую войну, третий сын вернулся в село инвалидом, четвертый сын – комсомолец – погиб на ударной стройке. Судьбу двух младших сыновей в ту пору он еще не знал. Один из них погиб в 1942 году на фронте, второй вернулся больным из немецкого плена.

Я была дошкольницей, когда старики неожиданно вернулись из Соловецкой ссылки в Москву по вызову всесоюзного старосты Михаила Ивановича Калинина. Помню, провожая дедушку к нему на прием, все плакали, не чая больше увидеть его живым. Однако вскоре он вернулся к нам и громко объявил: «Слава Богу! Новая власть состоит не из одних дураков!» Перед ним извинились, вернули избирательные права, вернули дом и еще сохранившееся имущество, сняли судимость.

Вернувшись в свой большой кирпичный дом, дедушка две трети его отдал искалеченному на Германской войне сыну. Невестка получила звание «Мать-героиня», так как родила двенадцать детей. Сам хозяин – дед – поместился в торце дома, оборудовав уютную квартирку из двух комнат, кухни и чулана. Нашлось место и для моей постели. В отгороженной части двора он вырыл свой колодец, развел десятки кур и уток, а также поселил две козы.

Козы были особенные – дрессированные. Ко времени дойки они входили по очереди в комнату, где их ждала бабушка, сидя на табуретке, и прыгали на лавку. Бабушка ловко их доила. Этому искусству по велению деда должна была научиться и я. Но дело было нелегким. Со старой белой козой контакт состоялся. Молодая же, серая, верткая и шалая, мне не подчинялась. Вскочив на лавку, она бешеным взглядом косилась на меня и, улучив момент, рогом или копытом ловко выбивала миску с молоком из моих рук. Дедушка то смеялся, то ругался: «Учись у бабушки. Она – царь-баба, потому что все знает и умеет, не то что городские кривляки-мамзели!» В ответ бабушка возмущенно возражала: «Да что ты, старый! Наша-то внученька какие книжки читает и из ружья стреляет!» Затем она плакала, обнимая меня, а дед, ненароком смахнув слезу, гладил внучку по голове.

В первый день нашего с бабушкой приезда он собрал у себя всех внуков. Незнакомые разновозрастные мальчики и девочки еле поместились в его комнатках. Едва ли он отличал Кольку от Сёмки или Маньку от Доманьки, но с грозным видом объявил: «Это ваша сестра Женя. Она городская, ученая, но слабая. Велю ее защищать и оберегать!» Затем выбрал двух моих ровесниц: Нину от дяди Николая и Нину от тети Наташи, велел взять меня с двух сторон за руки и еще более грозно сказал: «Ходить так: всегда втроем, во всем друг другу помогать!» (Крепкая, искренняя дружба связывала нас до конца их дней.) Мои документы дедушка отнес в школу и в сельсовет.

На следующее утро сестры уже ждали меня. Надев на мой городской сарафан старую бабушкину кофту с рукавами, на голову белый платок, взяв за руки, как велел дед, они повели меня на работу, начинающуюся со школы. Наш отряд будущего шестого класса возглавляла молодая учительница. Когда все собрались в школе, обнаружилось, что на моих ногах надеты сандалии. Все засмеялись. Ведь мы шли полоть просо, а сорняки вырывали из земли со всей корневой системой, сыпучий чернозем забивал обувь, если это не сапоги, и ее приходилось снимать. Под смех и шутки мои сандалии повесили на гвоздь у школьной доски. Пришлось мне первый раз в жизни идти босиком, невзирая на состояние дороги. Ребята оценили мое мужество и всячески старались помочь. С этого момента я обрела в их лице товарищей и друзей.

Очень стараясь не отставать, с двухсторонней помощью сестер я смогла выполнить работу только до обеда. Отряд вернулся в школу. Здесь каждому из нас вручили по буханке черного хлеба и отправили по домам с тем, чтобы после отдыха в два часа дня снова явиться на работу. Вечером мои нежные руки и босые ноги распухли. Бабушка не пустила меня на работу, намазала их чем-то и, охая, уложила меня спать до следующего утра. Прошло какое-то время, когда, преодолевая мучения и боль, я научилась свободно ходить босиком и не отставать от ребят в работе.

Село, состоящее более чем из шестисот домов, лишившееся рабочей силы, технических средств и привычного уклада жизни, стояло на грани анархии и катастрофы. Но, на общее счастье, среди нас находились два пожилых, мудрых человека: председатель колхоза – старый большевик, честный и храбрый человек, и мой дедушка. Оба они прошли тяжелейшую жизненную школу, начиная с царских тюрем для революционеров и Соловков для раскулаченных. Оба были уважаемы и почитаемы сельчанами.

Забыв, а скорее всего, простив друг другу прошлые трагедии и ошибки, они принялись наводить в селе свой твердый порядок, не обсуждая его с властями.

Практически у всего населения денег вообще не было. Не было никаких пенсий, пособий, карточек. За работу в колхозе плата полагалась в конце года в зависимости от ранее учтенных трудодней, но ее платить было нечем, так как вся колхозная продукция прямо с полей увозилась для фронта.

По-прежнему учетчицы отмечали в тетрадках трудодни, но плата за труд нелегально выдавалась ежедневно той продукцией, которую создавали работавшие. Официально председатель этого не знал. Продукты распределяли сами отряды: честно, «по совести». Жадность считалась преступной и наказывалась. Каждую крошку продуктов мы экономили для фронта. Сельские ребята были патриотами своей Родины и искренне старались помочь чем могли в борьбе с врагом.

Без выходных и праздников трудились школьные отряды и женщины. Даже первые классы что-то собирали, сортировали, подносили. Работая в поле, никто не считался со временем весь световой день. По этим неписаным законам я ежедневно могла унести с собой старикам или младшим, бедствующим родственникам не более двух килограммов разных овощей, не более килограмма зерновых: гороха, фасоли, ячменя, подсолнухов или других семян. Голод в селе не наступил, и нормативные поставки фронту выполнялись. Основной «валютой» стала спасительная для всех буханка черного хлеба.

Дед, как бывший солдат, сплотил вокруг себя подростков пятнадцати-шестнадцати лет во главе с одним из внуков. Их неофициальный отряд, наподобие тимуровцев или дружинников, защищал вдов и детей, следил, нет ли каких шпионов, охранял продукты. Сам дедушка постоянно навещал своих солдаток-дочерей, вдовиц-снох, оказывая им физическую и моральную помощь. Приходя к внукам, дед не оставлял их без поддержки. Как правило, это был кулёчек дефицитнейшей соли и бутылочка-четвертинка с каким-то горючим. Оно служило нам вместо электричества. При свете крепкого фитилька, горевшего без копоти (наверное, это было лампадное масло), в тяжелейшую зиму 1941/42 годов мы в избах, занесенных снегом до самых крыш, увлеченно читали русскую и зарубежную художественную литературу из прекрасной клубной библиотеки. В лютые морозы работы в полях прекращались, и тогда, откапывая друг у друга двери домов, мы собирались на учебу в нетопленной школе. Из всей школьной программы шестого класса я помню только «Песнь о вещем Олеге».

Длинными зимними вечерами дедушка часто садился рядом со мной у трепетного фитилька и с интересом спрашивал, что я читаю, говорил со мной, как со взрослой, вроде бы на отвлеченные темы. «Смотри, – однажды он протянул мне свою ладонь, – каждому пальцу одинаково больно, если отрезать его от руки. А пальцы-то совсем разные: этими я держу лопату, а этими ты держишь иголку. Дружно работая, они дают нам жизнь. Наши правители не понимают этого. Давай им равенство! Но не могут быть все одинаково равны. Дай Бог, чтобы это поняли, наконец, на наших фронтах!»

С началом теплых дней 1942 года к нам неумолимо стал приближаться Воронежский фронт. Бомбили железную дорогу и близкую узловую станцию Кочетовка. То тут то там возникали пожары. Горели элеваторы и склады. Рядом с домами были вырыты «щели», куда мы прятались при налетах. Поток несчастных беженцев, перегонявших скот через наше село неизвестно куда, увеличился.

В августе беженцев сменили наши отступающие войска. Они шли широким потоком по дорогам села, грязные, измученные, голодные. Машины и лошади везли пушки, раненых. Солдаты с полной выкладкой, в жару, тянули за собой пулеметы, а также вели и несли раненых товарищей. От страха и горя мы теряли дар речи, говорили сквозь слезы, постоянно плача. Под командой дедушки наши школьные отряды пытались чем-то помочь солдатам: постоянно черпали воду из колодцев и по цепочке ставили вёдра у дороги. Люди жадно пили и лили ее на себя. Появилась уже ранняя картошка. Дедушка разжег у дороги большой костер, подвесил над ним котел, в котором она непрерывно варилась. Женщины вычерпывали вареные картофелины и передавали их идущим. Люди шли и шли не останавливаясь. Привалов в селе не было даже ночью.

Один из эпизодов сохранился в памяти на всю жизнь. Бледный запыленный человек подошел к костру, сбросил свою поклажу, затем снял рубашку и начал трясти ее над пламенем. Вши с нее сыпались в костер и трещали, сгорая. Я вылила на него ведро воды. Он сказал: «Еще!» – умыл лицо, намочил волосы, но тут, услышав окрик, не одеваясь, подхватил свою ношу и, улыбнувшись мне потрескавшимися губами, сказал: «Спасибо, дочка!»

Рано утром село опустело. Дедушка сделал вывод: «Не сегодня-завтра немец будет здесь! Немедленно собирайся в дорогу. От Москвы немцев отогнали, поезжай к матери. В селе первым делом фашисты расстреляют председателя, меня сделают старостой. А как же?! Кулак! Тебя же растерзает солдатня. Спрятать мне вас, дорогие деточки, негде. Но наши непременно вернутся! Тогда первым делом они расстреляют меня, как предателя, и тебя – заодно!»

Пока старики собирали мой дорожный самодельный мешок с продуктами, я на листке написала себе школьный табель за будто бы оконченный шестой класс. Молодая учительница подписалась и поставила круглую печать. Затем я побежала к председателю и тот на ходу на обрывке бумаги написал мне справку, подтверждающую, что я целый год была рабочей в колхозе имени К.Ворошилова и заработала более ста трудодней. (Круглую печать председатель носил на цепочке на шее в маленьком мешочке.) Эти документы вместе со свидетельством о рождении бабушка пришила мне к рубашке у тела. В тяжелый заплечный мешок с веревочными лямками была положена еда и большая старинная бутылка с водой. При этом дедушка говорил мне: «Не будь жадной. С голодным делись последним сухарем. Господь тебя не оставит!»

День только начинался, когда мы пришли на станцию.

ДОРОГА ДОМОЙ

Станционное помещение и пространство вокруг него было переполнено людьми, которым некуда было деваться. «Литер» не ходил, проходящие поезда не останавливались. В состоянии шока, тоски и тревоги мы с дедушкой провели на перроне весь день. Начало вечереть, закапал дождик. Дедушка сказал: «Иди пешком. Всего-то четыреста верст. Сейчас соберем группу. Путь на Москву известен. Раньше я доходил до нее за неделю, и теперь бы пошел, но сама понимаешь – бабка без меня пропадет».

Вдруг вдалеке мы увидели товарный состав, извивающийся змейкой, который приближался к станции, заметно сбавляя ход. В одном из его вагонов зиял открытый дверной проем. «Вот в эту дверь ты должна войти, – сказал дедушка. – Там слева, запомни, слева, должны быть поручни, хватайся за них изо всех сил. Я помогу!» Дед сильно волновался. Руки его крупно тряслись. Поезд приближался, продолжая тормозить. На подножке паровоза стоял человек, одной рукой держась за поручень, а другой рукой передавая что-то привязанное к огромному металлическому обручу человеку на перроне и ловя такой же обруч от него. Из центральных вагонов на перрон сбрасывали тяжелые тюки. Предо мной мелькнул открытый проем. Не помня себя, я за что-то судорожно ухватилась, ноги поволоклись по платформе, но дед, бежавший рядом, мгновенно подхватил их и сильно толкнул меня в вагон. Я упала туда, ушибла руки и коленки. Кто-то втянул меня за плечи внутрь.

Вагон был наполнен невидимыми в темноте людьми. Слышался детский плач, рыдания, крики и ругань. Не помню, как я проползла в угол вагона, где стояли большие закрытые бочки, и прыгнула через одну из них, не вписавшуюся своим круглым боком в угол. Здесь можно было только стоять или спрятаться, присев на корточки, держа рюкзак на коленях. Наверное, я заснула, потому что вдруг очнулась от холода и криков. Вагон стоял. В него входили красноармейцы и, помогая себе прикладами, выгоняли людей вон. Не дожидаясь ударов, я проскользнула к выходу, прыгнула вниз и покатилась по высокой насыпи. Заплечный мешок и придорожные кусты затормозили падение. Был темный ранний рассвет, шел дождь. В оцепенении я замерла. Руки и ноги нестерпимо болели, но двигались. Замерзнув и вымокнув, по-пластунски (как учили в школе) я заползла под платформу. Движение согрело меня, притаившуюся в небольшой ямке. Над моей головой топало множество людей. Слышались окрики охраны и несколько выстрелов, как я решила, в воздух. Скорее всего, я снова спала, потому что ярким утром вдруг в полной тишине услышала звук приближающегося поезда.

На платформе стояли наши обычные люди и ждали посадки. Я присоединилась к ним и вошла в хорошо мне знакомый пригородный поезд. Он тронулся, и промелькнуло название станции: Косино. Потрясенная, я сидела на лавочке, пачкая ее налипшей на мне грязью. Денег не было ни копейки, не было и пропуска для въезда в Москву. Вдруг за окном вдалеке промелькнул знакомый и родной московский трамвайчик. При подъезде к станции я вышла в тамбур и, дождавшись, по моему мнению, тихого хода поезда, по всем правилам, сгруппировавшись, отчаянно прыгнула вперед по его ходу. Удивительно, но и на этот раз я ничего себе не сломала, и даже бабушкина старинная бутылка с водой при всех моих кульбитах не разбилась. Я обмыла лицо и кровоточащие ссадины рук, выпила остатки воды и стала зайцем пробираться из трамвая в трамвай на свою родную улицу.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю