Текст книги "И солнце не зайдёт (СИ)"

Автор книги: Евгения Демина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 7 страниц)

   Пригнувшись за живой изгородью, граф, графиня и король брали королеву в окружение. Благо, в саду уже собрался весь толедский двор и прекрасно отвлекал внимание.

   – Ваше величество, опомнитесь! – крикнула дона Элена из кустов.

   – Я не хочу плодить чудовищ! – отвечала Изабелла, сверкая потоками слёз и лезвием ножа.

   – Каких чудовищ? Тех, что бегают с ножом за собственными детьми? Других здесь пока нет! – подхватил Хоаким, высовываясь из укрытия.

   – Что вы здесь, с ума все посходили? – негодовала дона Элена, тоже не прячась более. – Воздух местный на вас так влияет?

   – Ты вспомни себя, – одёрнул её супруг. – Какая ты сюда приехала. «Я вся сгораю от страсти! Тысяча чертей!»

   – Счас как... – замахнулась дона Альварес.

   – Не надо! – дёрнул воротник дон Альварес и спрятал голову за спину.

   Изабелла лишилась чувств.

   Очнулась она в своей спальне. Первым, что она увидела, были два лица: белое и чёрное.

   Изабелла заслонилась рукавом и залилась слезами.

   – Не убивайтесь так, Ваше величество, – произнёс Хоаким. – У нас с доной Эленой сын и дочь, и оба обычные люди, и жена моя цела и невредима, а мы тридцать шесть лет женаты. Если кто-то и пострадал, то только я – вы сами наблюдали результат в саду.

   – Не прикасайтесь ко мне!

   – Не шуми! – грубо одёрнула её Элена. – Детей разбудишь. Они перепугались побольше твоего.

   От неожиданности Изабелла притихла.

   – Давай заключим договор: я сотру им из памяти сегодняшний день, а ты задумаешься над своим поведением.

   – Но я не знаю, что мне делать!

   – То, в чём клялась у алтаря, – Элена гладила детей по голове и поправляла одеяло: все трое спали под одним на кушетке.

   Принцев вытащили из кустарника, а Маргариту – из дупла в старом каштане. Вопреки всему происходящему, они сами попросились на руки к отцу и не боялись незнакомой дамы, которая, по иронии судьбы, как раз была ведьмой.

   – Хорошая жена должна идти к мужу по первому зову, даже если поставила хлебы в печь... – вполголоса пропел мориск.

   – Что?

   – Так, воспоминание из прошлой жизни. До указа об иноверцах.

   Изабелла попросила оставить её в одиночестве.

   Детей на всякий случай тоже унесли.

   – Не казни себя, – Елена коснулась плеча своего внучатого племянника. – Ей нужно привыкнуть. Я в своё время чуть рассудка не лишилась, когда в пылу семейной ссоры оторвала супругу голову. Всё образуется.

   – Давайте-ка лучше подумаем, – предложил Хоаким, – как поправдивее солгать подданным.

XI

   Король уединился в своих покоях. В спальню ему приносили завтрак, обед и ужин, в спальне он принимал канцлера и советника – и только их, в спальне читал и разбирал швейцарский часовой механизм, из спальни он наблюдал за придворной жизнью.

   Его величество страшила самая мысль появиться на людях, потому что последние пробуждали в Его величестве самые низменные стремления. Его манил запах плоти, крови, но более всего – мозга, спрятанного, как сладкий орех, в обманчиво прочную скорлупу...

   Зал и гостиную заперли на замок, лошади маялись в конюшне, гончие маялись на псарне, конюхи, егеря, сокольничьи, оружейники, гвардейцы и иже с ними маялись без дела.

   Карлос перестал выезжать на охоту. Во-первых, она возбуждала голод, а во-вторых, нужно было натягивать сапоги, а он опасался повредить ноги. Во время погони за Изабеллой он вывихнул на лестнице лодыжку, а заметил это лишь к вечеру, когда несколько раз подряд споткнулся. Хоаким вправил ему сустав, но страх остался.

   По той же причине Карл вздрагивал при виде мышей, которые иногда покидали убежище, чтобы обследовать большой мир. Он ведь не почувствует укуса, если, конечно, мышь пожелает отведать падали.

   В Толедском замке появились кошки.

   В садах же при Толедском замке, по уверению садовника, завелись кроты. Он находил ямки во всех клумбах и усердно применял колотушки и трещотки. Впрочем, садовник не исключал, что покопаться могли и кошки.

   Их же винили в гибели нескольких голубей. Его высочество Филипп очень расстраивался, когда обнаруживал лишённых головы любимцев то вдалеке от голубятни, то поблизости.

   Теперь король понимал, почему кошек уличают в связи с нечистой силой: на них очень удобно всё списывать.

   Он старался выходить на промысел вечером, под покровом темноты, когда и внутри, и вне стен не рискуешь столкнуться со случайным прохожим.

   Очень скоро несколько придворных, страдавших бессонницей, перестали пугаться, видя в конце тёмного коридора белую фигуру. Привычка – великий лекарь.

   Карл понял, что его угнетает не столько само происшествие, сколько то, что случилось оно не вчера и не на днях. Двадцать пять лет он был мёртв. Его сёстры и брат играли с трупом. Его учитель втолковывал науки мертвецу. Его жена беременела от покойника.

   – Ну пролежишь ты день, неделю, месяц – а дальше что? – спрашивала Элена. – На стенку полезешь? Если ты будешь вечно прятаться, к тебе никогда не привыкнут.

   Они обращались друг к другу на «ты», и он называл её тётушкой. Для бабушки, пусть даже двоюродной, дона Элена была слишком молода.

   К дону Хоакиму Карл тоже проникся уважением, что бесконечно раздражало грандов и идальго: только король отринул было фламандские привычки и отказался от немецкой свиты, как – полюбуйтесь-ка, сеньоры – приблизил к себе мориска! Трижды они подсылали наёмных убийц, и трижды убийцы возвращались пристыженными.

   Вспомнив неудачный опыт с отравлениями, испанцы заподозрили неладное. Всё чаще в королевском замке звучали такие беседы:

   – Что вы думаете делать, дон Дуарте?

   – Лично я притворюсь безмозглым. Я уже перестал ставить подпись на письмах и вместо этого рисую крест. Пусть думают, что я неграмотный.

   – А мне, сеньоры, притвориться не удастся, но я не стану нанимать учителей своим детям: может, хоть им повезёт?

   – А я собираюсь вывезти всю семью в Новый Свет.

   – Доброго пути вам, дон Хорхе, не забывайте о нас...

   Но когда король поддался наконец на уговоры немки и мориска и светлым майским утром появился в тронном зале – закрыв незрячий глаз повязкой, а синие ногти перчатками и вылив на себя на всякий случай два флакона духов вместо одного – двор приветствовал его неловкой тишиной. Пока дона София, внучка некогда посмеявшейся над Эленой герцогини, не заявила во всеуслышание, что белый – символ чистоты и света:

   – Ведь мы же не какие-нибудь мавры. Прошу прощения, дон Хоаким. Вот у нас даже фамилия – Альба...

   На следующий день она явилась с напудренными волосами. Все остальные – и те, кто доверял её вкусу, и кто не доверял – ухватились за спасительную соломинку, и скоро среди придворных выделялись естественным цветом лишь Хоаким и его супруга. Граф Альварес, кстати заметим, тоже невольно внёс свою лепту, задав моду на высокие воротники.

   Итак, толедский двор побелел, словно апельсиновая роща в весеннем цветении. Белила и пудра потреблялись здесь в неумеренном количестве, а румяна вовсе перестали пользоваться спросом. Отдельные модницы вырисовывали на шее и на висках голубые жилки. Многие обращались к доне Элене за советом, как ухаживать за волосами и можно ли высветлиться насовсем. Графиня не ожидала, что признание придёт к ней именно с этой стороны, но следовала этикету и просьб без ответа не оставляла.

   Королева Изабелла становилась всё более строга.

   Но несмотря на её запреты, дети тайком прибегали к отцу и к тётушке Элене, которая из всех взрослых знала самые интересные сказки.

   – Вот видишь, – дона Альварес пыталась вселить надежду в Карла, – тебе же не хочется съесть собственных детей.

   – Вообще-то хочется, – признавался король. – Но это всё-таки мои дети.

   – Вот! – отмечал Хоаким. – Вот именно. А подданные – это дети короля, поэтому заслуживают столь же заботливого отношения.

   Он был очень мудрым человеком, этот чернокожий граф.

   Но досада подстерегала также и за пределами королевства. Теперь, когда у Карлоса наконец было время и средства отправиться в Рим, чтобы принять императорскую корону от Папы, он вынужден был отказаться от поездки. И хоть советники шепнули, что короноваться в Риме совершенно необязательно, он чувствовал ответственность за вверенные ему земли и вознамерился передать власть тому, кто мог себе позволить свободно ездить по Европе – брату Фердинанду.

   Канцлер успел перехватить письмо и сделать на запечатанном свитке маленькую приписку, что Его величество не владеют собой и не могут рассуждать здраво.

   Сия мера возымела обратное действие: австрийский король решил во что бы то ни стало прежде Рима посетить Испанию.

   Карл не находил себе места. Под розовыми кустами появилась такая глубокая яма, что садовники заподозрили заговор и подкоп.

   Но проще было перекопать все испанские королевства вдоль, поперёк и наискосок, чем переубедить Фердинанда. Если он принимал какое-то решение, то был незыблем в его исполнении и изменить его мог разве что на спор. Так он однажды чуть не принял лютеранство, и тётушке Марго со всем Советом Фландрии стоило множества седых волос заставить его передумать.

   Карлу терять было нечего, но он опасался, что при встрече поседеет сам Фердинанд.

   Младший брат оказался значительно крепче, чем можно было судить по тщедушному виду, и начал деловито выяснять, стоило ли ожидать выздоровления и нельзя ли ему, Фердинанду, просто вести все дела от имени Карла, ведь денег хватит только до путешествия в Рим и обратно, а подкупить курфюрстов для внезапного переизбрания императора уже не на что.

   Карл укоризненно посмотрел на него и покачал головой:

   – Вот как ты правишь Австрией. А может, мне призвать тебя к ответу, раз я пока ещё император?

   – Лучше уж взять деньги у одного курфюрста и передать другому, чем задирать налоги, – не остался в долгу Фердинанд.

   – Так посоветовал Шьевр.

   – Шьевр, – всплеснул руками Фердинанд. – Когда ты научишься думать сам?

   – Эта страна – чужая. А у него большой опыт.

   – Ты живёшь здесь пятнадцатый год, и она до сих пор чужая?

   – Представь себе. А Шьевр спас мне жизнь, и я не могу просто так отправить его в отставку...

   – Спас тебе жизнь? Ну-ка поподробнее?

   Сам канцлер в это время тщетно пытался подслушать разговор братьев. Но это было невозможно, потому что беседа шла с помощью жестов. Карл и Фернандо привыкли общаться так с детства, придумав целый язык, поскольку внятная речь для обоих была непосильна. Мессир Шьевр мог разве что подсмотреть, но тоже без особой пользы, ведь значения им увиденного он не знал.

   Тем временем Карл спрашивал, не получал ли Фердинанд писем от Элеоноры:

   – Боюсь она до сих пор обижена, что я навязал ей брак с Франциском.

   – Не беспокойся, мне она тоже давно не пишет. Они слишком увлечены друг другом, чтоб отвлекаться на нас.

   – Слава богу, – перекрестился Карлос. – Теперь я спокоен и за сестру, и за французскую границу.

   – Вот тебе ещё новость: Мария гостит у тётушки, пока её Венгр воюет с османами. И гостит не одна, а с венгерской казной.

   – Хорошая компания.

   – О да, Мария уведёт приговорённого с эшафота, так что палач не заметит.

   – Я помню, она единственная из нас в детстве ни разу не попадалась на конфетах, – улыбнулся Карл.

   – А как дела у Катерины? Уж с ней-то вы бок о бок.

   – Ты знаешь, неплохо. С Элеонорой этот – Благочестивый – Жуан был тряпка тряпкой, а с Катериной воспрял. Она же настолько упряма, что нужно или превзойти, или сдаться – третьего не дано.

   – А он не сдался?

   – Не сдался.

   – Ну и молодец.

   – А Изабель?

   – Да как-то так. Неважно, в общем... Слушай, а не собраться ли нам всем вместе, как в старые добрые времена? Я уже разослал всем письма, чтоб приезжали в Толедо...

   – Ты с ума сошёл?!

   – Изабелле далеко ехать, она должна успеть, пока все датские гавани не покрылись льдом. Поэтому я написал заранее. А остальным уж заодно...

   – А меня ты спросил?!

   – Глупый ты человек! Мы за тебя же беспокоимся! Что страшного произойдёт, если мы вместе отпразднуем Рождество или День всех святых? Нам, может, хочется попробовать эти ваши изыски под названием «Кости святых»? Изабелле, конечно, придётся перезимовать, но остальные смогут уехать в любое время...

   – Изабель может спокойно ехать через Францию: Леонор её всяко пропустит.

   – А Пиренеи? Она боится каталонцев. Почему у тебя вечно беспорядок? Там восстания, тут мятежи...

   – Ещё слово, и на обед приготовят «Кости Фернандо».

   – Снизь налоги, и все успокоятся.

   – Езжай к себе в Австрию и командуй там.

   Из смежной комнаты, отобранной у камердинеров, чтобы всегда быть при племяннике, выглянула Элена.

   – Ах, сердце же радуется, – умилённо сказала она, поцеловав по очереди белую и тёмно-рыжую макушку. – Наконец-то я вижу вас вместе...

   – Это та самая дона Элена, о которой ты мне писал?

   – Да.

   – Почему же вы не приезжали к нам раньше и в гости не звали?

   Графиня поведала о ссоре с Маргаритой.

   – Мне так жаль, что я не успела познакомить вас с моими братьями, вы мне чем-то их напоминаете...

   – Давайте и их пригласим, – с готовностью согласился Фердинанд. – Им долго собираться?

   – Всего лишь с того света. Я могу пригласить их хоть накануне.

   Глаза Фернандо округлились.

   – Он хочет пригласить сюда сестёр, – пожаловался Карл.

   – Не вижу в этом ничего дурного, – одобрила дона Альварес.

   – Не волнуйся, – я сам всем займусь, – заверил Фердинанд и, взяв с тётушки обещание рассказать о путешествии в Бенин, откланялся.

   У Карла на душе не полегчало: слова брата означали, что он всё это время проведёт в Толедском замке.

   Карлос всегда завидовал энергичности Фердинанда. При этом его удивляло, как такой маленький, щупленький Фердинанд своими трудами праведными может производить столько шума, поставив с ног на голову всех и вся, кто его окружает. Вдобавок он любил рано вставать, и два этих качества в совокупности делали существование рядом с ним буквально невыносимым.

   Оставалось надеяться лишь на спокойные вечера, потому что отходил ко сну Фердинанд тоже рано, убегавшись за день.

   Стоило Фердинанду только затворить дверь королевской спальни, как к нему подобострастно метнулся мессир Шьевр:

   – Ваше величество, в ваших силах оказать неоценимую помощь всей Испании. Лишь вы, своим влиянием, своей братской любовью и заботой, способны освободить Его величество от влияния этой ведьмы и её приспешника. Он во всём им послушен и ни на шаг от них не отдаляется. Что будет с нами, если королевством станут править ведьмы и мориски?!

   Фердинанд пожал плечами и направился к себе. Его ждало множество дел.

XII

   Мятежная деятельность Габсбурга-младшего дала плоды уже в конце лета. Через месяц приехала Екатерина – и непосредственно, как ребёнок, изливала и печаль, и радость, а после заявила: не беда, волосы можно и покрасить. Карлос подумал, что цвет волос – это последнее, что его заботит, и мягко ответил сестре, что он уже не в том возрасте, чтобы тешить своё тщеславие, и привычки всяких там французов перенимать не собирается. Екатерина похихикала над рассуждениями тридцатилетнего брата и вместе с Фердинандом отправилась в путешествие по Толедскому замку, который совсем не помнила.

   Тем же вечером явилась Мария – она вошла в королевские покои вместе с вернувшимися с прогулки по родным башням братом и сестрой. Карл заподозрил обман – и не ошибся: после допроса с пристрастием Фердинанд сдался и сказал, что Мария приехала вместе с ним: он дожидался её в Инсбруке и оттуда продолжил путь в её компании.

   Следующей покаялась Мария, поникнув лисьей шапкой и теребя выпущенные на грудь бронзово-русые косы: всё это время она жила в Толедском замке, в покоях для гостей, в которые давным-давно никто не заглядывал, потому что гости в королевской резиденции перевелись.

   И наконец созналась Каталина: всё это время она знала о планах Марии и Фердинанда и о том, где находится сестра, и навещала её, но держала всё в тайне. Карлу оставалось только удивляться, как младшая сестрица умудрилась два с лишним месяца делать то, на что предыдущую четверть века была не способна в принципе, – держать язык за зубами.

   Но Мария поморгала лисьими глазами, применила самую очаровательную из своих улыбок и самым нежным голосом проговорила, что надеялась на внезапную встречу, и не её вина, что розыгрыш затянулся, если случай не свёл её с братом в одном из коридоров замка. Пока Карлос соображал, считать ли последнее упрёком, Мария отвела его в сторону и, смущённо глядя исподлобья и сверкая неприличным обилием драгоценностей, выразила сомнение, что испанская почва достаточно жирна, и предложила сравнить её с почвой Дунайской долины, которую предусмотрительно привезла с собой, а ещё с чернозёмом Московии, который заботливо соскребла с сапог зазевавшегося на пиру московитского посла. К речам и кисету с землёй прилагались сафьяновые сапоги, столь же неприличные в своей роскоши, как и убор преподносившей их Марии.

   К подаркам прилагались также две бочки солёной рыбы – Мария всегда присылала рыбу, зная, что брат воздаст ей должное, потому что солёное он всегда любил.

   В конце сентября прибыла Изабель – и привезла ещё три бочки сельди, сетуя, как надоело ей питаться столь однообразными дарами моря, которые перемежаются разве что рыбным супом, куда добавляется молоко, которое тоже воняет рыбой, потому что рыбой кормится вся скотина.

   Изабель заявила, что сегодня кухней распорядится она и приготовит на обед те блюда, которыми десятый год питается сама.

   Мария мягко взяла её под руку, и отвела в сторону, и сказала, что Карл уже достаточно наказан и не стоит быть такой жестокой.

   Однако Элена и Хоаким вызвались попробовать северные угощения. Только сейчас Изабель обратила внимание на мавра с золотым кольцом в ухе (жемчужную серьгу граф давно подарил сыну, посчитав, что жемчуг более к лицу молодости) и на даму, чья причёска состояла из множества тонких косичек. Братья и сёстры вскользь упомянули, что тётушка Элена владеет тайными знаниями, и Изабель отныне неотступно следовала за ней, умоляя научить менять погоду.

   Тётушка оставалась непреклонна.

   Екатерина пожелала иметь такие же косички.

   Тётушка похвастала, что научилась их плести в Африке.

   Фердинанд напомнил об обещанном, и целый день они провели, слушая о приключениях Элены на Чёрном континенте и все вместе колдуя над рыжевато-каштановыми локонами Катерины – потому что без помощников тётушке хватило бы работы на четверо суток.

   Советники и придворные тем временем скрежетали зубами в кулуарах и измышляли, на чём бы подловить стремительно возвысившуюся чету Альварес.

   Однажды их арестовали за двусмысленное высказывание в адрес Церкви и заключили в разные камеры в разных башнях. Но граф и графиня вышли оттуда ровно так же, как вошли, а папа Адриан отказывался принять меры и наделить полномочиями Инквизицию, поскольку, посреди разбитой войнами, мором и общим упадком Италии, не желал отвлекаться на подобные мелочи. Даром что Карлос Испанский был его любимым воспитанником.

   Сам Карлос Испанский, а также его брат, и сёстры, и малолетние дети бурно радовались столь быстрому возвращению дона Хоакима и доны Элены. Король даже отдал часть своей гвардии на службу графу Альваресу.

   Мессир де Шьевр, и синьор Гаттинара, и внезапно сблизившиеся с ними гранды в очередной раз признали своё поражение.

   Итак, в Толедском замке собрались Екатерина Португальская, Мария Венгерская, Фердинанд Австрийский, Изабелла Датская и Норвежская – недоставало лишь Элеоноры Французской.

   Старшая сестра приехала лишь в середине октября – в сопровождении супруга – цветущая и сияющая как никогда прежде. Она единственная естественно и изящно изображала, что не замечает, как изменились внешность и привычки Карла. И подарила часы для его коллекции.

   – Я совершенно счастлива, дорогой брат, прошептала она, вручая подарок. – Франсуа нисколько не ревнив, мы совершенно свободно заводим увлечения на стороне. У них в Париже семья без любовников считается неполной.

   Они с Франциском были воистину неразлучны. Супруг её, несмотря на самодовольство и гордость, был незлобив, любил жизнь во всех её проявлениях и поощрял это в других.

   Он очень удивился встрече с доном Хоакимом и похвалил идею держать при дворе мавра. На что супруги Альваресы гневно сверкнули глазами, а Карл сказал, что не позволит оскорблять своего родственника. В королевских сердцах вспыхнула давняя вражда – но Леонор тихонечко прокашлялась, и Франциск сделался шёлковым. И чтобы загладить вину, пытался подольститься к берберу. Дон Хоаким принимал комплименты с вальяжностью льва, разморённого зноем саванны, но оживился, когда Франсуа проявил интерес к золотой серьге.

   – У меня есть к ней пара, – дружелюбно сказал граф Альварес, – в знак нашего примирения, сир, и в знак того, что я прощаю вашу неосведомлённость о порядках при дворе, я готов подарить её вам.

   Искренность его намерений подтвердило прикосновение накалённой иглы и совет время от времени поворачивать кольцо, чтоб не вросло в мочку.

   Лишь королева Изабелла оставалась в стороне от сих нехитрых развлечений. В последнее время она предпочитала общество канцлера и советника, скупо здороваясь с золовками и деверем и избегая всяческих бесед. Она перестала музицировать с Элеонорой и Екатериной, не удостаивая вниманием даже гимны. Прежде они на три голоса исполняли столь любимую инфантой Хуаной «Розу над розами», и Изабелла своим бархатным «piadosa seer» вводила слушателей в трепет религиозного экстаза.

   Однажды, засидевшись допоздна, Карл развлекался тем, что пробовал завести два часовых механизма синхронно – секунда в секунду – единственной выгодой от посмертия было то, что усталость и головная боль покинули его раз и навсегда, и он мог посвящать любимому занятию сколько угодно времени, хоть встретить рассвет. Заря уже забрезжила, но часы до сих пор не научились идти в ногу, то догоняя, то отставая, то останавливаясь отдохнуть. Глядя на подобное самоуправство, король Испании задумался, что они с Изабеллой подобны двум этим часам – каждый живёт своей жизнью.

   И на следующий день – в саду, где собрался весь двор – созерцать воцарение осени – королева смешалась с толпой дуэний и фрейлин, выделяясь на фоне их пудреных шевелюр, как осенний лист не первом снегу. Идти под руку с королём она предоставила своей тёзке, так соскучившейся по мягкой испанской осени.

   Утро было умиротворённым, точно дремлющим в прохладе – но сон его скоро нарушили возмущённые голоса. Фердинанд по-хозяйски отправился выяснить, что случилось, и скоро возвратился, ведя за собой двух стражников, которые волокли за собой какого-то простолюдина. Тот нисколько не сопротивлялся, а напротив, помогал тащившим его стражникам, отталкиваясь от земли и упорно сжимая в руке шляпу, точно стремился как можно скорее попасть туда, куда его собирались доставить. Он непрерывно причитал Фердинанду в спину, но Фердинанд возразил, что он не король, точнее, король, но не этого королевства, и представил то ли пленника, то ли ходатая Карлу.

   Узрев Его католическое величество во плоти, горожанин мгновенно умолк и пуще прежнего скомкал шляпу.

   – Ну чего ты застыл? – подтолкнул его один из конвоиров. – Рассказывай, как выглядит твоя жена.

   – В-вот так же... точно... в-выглядит... – пролепетал простолюдин и собрался делать ноги. Его удержали.

   – Что это за безумец? – спросил Франциск.

   Отодвинув в сторону мужа и братьев, Леонор взяла на себя роль парламентёра.

   Увидев прекрасную даму, арестант пришёл в себя и повёл такую речь:

   – Зовут меня Алонсо Суарес, я хозяин постоялого двора – на подъезде к Маджериду – это деревушка такая... на север отсюда... Недавно с моей женой случилось несчастье – на неё напали. Напали ночью, она не знает кто, не разглядела. Только перепугалась до смерти, поседела вся и умом тронулась. Стала на всех бросаться, а потом в лес убежала. Мы все – искать: я, братья мои, работники, из деревни тоже много... Нашли в овраге, а она никого уже не узнаёт, совсем взбесилась... Кто-то сказал – «одержимая», её к священнику, тот давай её святой водой поливать, а ничего ж не получается, она ж не одержимая, она ж больная, она с ума сошла. А он мне: раз не одержимая – значит ведьма! Я говорю: какая ведьма? Вы же её помните, всегда такая добрая была, вы ж сами её причащали. А он мне: а может, ты её околдовал? Может, тебя самого судить надо? Так и отдали её под суд. Завтра её сжечь хотят... Ну куда её жечь! Ну нельзя же с ней так, она без того настрахалась... Уж если не король, то кто же мне поможет?

   – Займись этим делом! – настаивал Фердинанд. – Тебе как никому должно быть понятно.

   – Вот именно, – возражал Карлос. – Пусть она избавится от мучений.

   – Но тебе же как-то вернули рассудок – может, и с ней получится?

   – Я не собираюсь показываться ни перед судьями, ни на площади!

   – Хорошо, я сам съезжу!

   Алонсо в отчаянии смотрел, как мелькали их руки, и ждал приговора.

   Наконец Фердинанд перевёл решение короля Элеоноре, а Элеонора перевела его слова хозяину постоялого двора: сегодня же разберут дело его жены, но обещать ничего нельзя.

   Алонсо тяжело вздохнул, пробормотал слова почтения, поднялся с колен и собрался идти. Но через шаг обернулся и обратился прямо к Карлосу:

   – Ваше величество, а может... у моей жены... та же болезнь... что и у вас? Уж вас-то послушают?

   Карл неопределённо кивнул, и стражники проводили просителя.

   – Что же ты сам не избавишься от мучений? Цепляешься за земную жизнь?! – налетел на брата Фердинанд.

   – Нужно помочь человеку! – заплакала Катерина.

   – Очень жестоко с твоей стороны, – высказала Мария.

   – И недостойно мужчины, – сурово добавила Изабель.

   – Вообще – недостойно, – изрекла Элеонора.

   – Никто из вас в глаза не видел осуждённой! Но все торопятся быть милосердными! – перекрыл их негодование голос канцлера, который наблюдал за всем издали, но очень зорко и, только когда несчастный Алонсо ушёл, счёл своим долгом вмешаться.

   – Вот именно, сеньор, – поддержала Шьевра дона Элена. Ошарашенный внезапным союзом со своей самой ненавистной противницей, канцлер потерял нить мысли, но графиня Альварес по-товарищески вручила ему обронённый конец. – Нужно сегодня же съездить и посмотреть на неё. Куда в этом... Маджериде обращаются за судом?

   – В Толедо, – подсказал дон Хоаким. – Это считай что предместье.

   – Отлично, даже спешить не придётся.

   – Я готов, – вызвался Фердинанд.

   – Я с вами, – вновь вступил в беседу Шьевр. – Понадобится трезвый разум, а вы, простите недостойного слугу, пристрастны, хотя способны быстро принимать решение. Думаю, наши достоинства удачно дополнят друг друга.

   – А я отправлюсь с вами, – подмигнула Элена. – Но в отличие от вас обоих, сумею сделать это инкогнито.

   – И если жена Алонсо совсем плоха, – продолжил Шьевр. – А я уверен, сеньора Альварес безошибочно это определит, договоримся с кардиналом, и он лично проверит подсудимую на предмет ведовства. Согласие кардинала беру на себя. Дон Гаттинара, самое время заглянуть к казначею. И займите своих соглядатаев: боюсь, с сегодняшнего дня по Толедо поползут нежелательные слухи...

   – Так что ты прав, – кивнула Карлу дона Элена. – Тебе нельзя показываться в городе, тем более одновременно с подсудимой. Дорогой, поручаю тебе безопасность Его величества на время моего отсутствия.

   Хоаким любезно поцеловал её руку.

   – Тогда приказываю седлать, – направился к конюшне Шьевр, увлекая за собой Фердинанда.

   – На меня не нужно! – ответила Элена. – Я своим ходом, – и на прощанье взяла под руки супруга и старшего племянника. – Что ж, господа, поздравляю. Мы снова во что-то влезли.

XIII

   Вся площадь Сокодовер хрустела каштанами. Ко Дню всех святых всегда поспевали каштаны – и гибли в огне, обретая вторую жизнь на праздничном столе. Круглые плоды подпевали весёлому треску, зазывая на пир всех святых, и покойную родню, и главную работницу, что обслуживает Рай и Ад без выходных, дону Муэрту, ведь у неё совсем не бывает праздников.

   Вот и сегодня бедняжка трудилась не покладая рук, готовя к переезду несчастную – а может, напротив, коварную – жену Алонсо Суареса, бывшую хозяйку постоялого двора. Осуждённая не каялась, не проклинала – только вопила, возводя к небу побелевшие глаза, пока обугливалась её белая кожа и рассыпались пылью седые волосы.

   Вся площадь хрустела каштанами, заглушая костёр и агонию, и добрая половина толедцев – и жителей окрестных деревень, приехавших ради зрелища торжества праведников над ведьмой – те, кто не был занят разговорами и подсчётом остатка каштанов в пригоршне – видела, как над огнём взлетела чёрной птицей гнусная душа колдуньи.

   Птица сделала пару кругов над пламенем и пролетела понизу (что ещё раз доказывало, что отправлялась она не на небо), а затем скрылась под водостоком кафедрала, скользнула в чёрный ход и с толпою прихожан покинула собор. А затем отыскала в толпе алую мантию кардинала и бордовую – канцлера.

   – Господа, а где Фернандо? – спросила дона Элена.

   – Его величеству сделалось дурно, – шёпотом отвечал Шьевр – излишняя предосторожность, если принять во внимание несмолкающий шум. – Он отошёл за колокольню.

   – Пойду предложу ему помощь.

   – Возвращайтесь скорее, нужно обдумать, как поступить дальше.

   Все вчерашние разыскания лишь подтвердили худший из исходов дела, уготованных судьбой. Впрочем, с какой стороны посмотреть: и для самой женщины, и для всех её казнь стала благом, принесшим для первой – покой, а для вторых – безопасность.

   Когда помрачневшие канцлер и кардинал, разрумянившаяся графиня и позеленевший король Австрии приближались к покоям испанского короля, от их слуха не укрылся жаркий спор, происходивший за дверями.

   – Это не я! – оправдывался Карл. – Я вообще не покидал замок – с того самого утра!

   – Это не он! – твердил дон Хоаким. – Я отвечаю. Мы с Эленой постоянно при нём.

   – А может быть, вы сами? – настаивала Элеонора.

   – Почему ты думаешь, что таких как они на целую Кастилию всего двое? – возражала Изабель.

   – Перестаньте ссориться! – топала подкованным сапожком Мария.

   Екатерина плакала без слов.

   Фердинанд кинулся брату на шею, воскликнув, что ни за что не позволит сжечь его.

   При слове «сжечь» сёстры ахнули и приготовились дружно лишиться чувств.

   – Итак, – обвела комнату взглядом Элена, когда все, кого ноги держали нетвёрдо, расположились на скамейках и в креслах, – по Толедо и его окрестностям слоняется третий живой мертвец, а может, и не один, который – или которые – напали на дону Суарес и превратили её – вы сами видели в кого...