Текст книги "И солнце не зайдёт (СИ)"

Автор книги: Евгения Демина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 7 страниц)

И солнце не зайдёт

Часть 1. Дона Элена

I

   «Нет ничего ужасней, чем разрываться меж долгом и чувством. Да, я сама вызвалась нести это бремя; да, я обязана выполнить поручение и показать себя примерной дочерью; да, мне оказано огромное доверие, на меня надеются матушка, братья, кузен, и кузины, и вся папенькина родня по первому его браку – но тысяча чертей! Как же я влюблена!»

   Такая крамольная мысль занимала ум юной девицы, томно раскинувшейся на софе на балконе маленькой виллы и обеими руками удерживавшей на животе лютню. Инструменту было стыдно покоиться на животе девицы, и он норовил соскользнуть к дальним родственникам, раскинувшим величавые кроны за парапетом. Быть может, они знавали его матушку?

   Хозяйка лютни не была красавицей в том смысле, что внушают расхожие представления о красоте. Но её тяжёлый профиль умело уравновешивался сложной причёской наподобие тех, что сооружали знатные дамы славной Римской империи. Причёску она делала себе сама, изрядно набив руку за время морского путешествия. Не подумайте, высокочтимые сеньоры – к ней было приставлено несколько служанок, но чем ещё заняться в уединённой каюте, если не можешь разделить страдания ближних от морской болезни.

   Руки юной дамы были, кстати говоря, ухожены и нежны, хотя и великоваты для девицы. Впрочем, она была высока ростом, и широка в кости, и сложена гармонично, как античная героиня.

   Имя её чудесным образом подтверждало это сравнение – девицу звали Елена.

   И хоть она не слыла красавицей, на днях она одержала блистательную победу.

   Но начнём по порядку.

   Дочь герцогини Саарландской, племянница герцога фон Саарбрюккен Елена весной года 1494-го от Рождества Христова отбыла в Испанию, дабы пополнить ряды фрейлин инфанты Хуаны – невесты Филиппа Бургундского, племянника Елены. Но не подумайте, высокочтимые сеньоры, что герцогское семейство сильно нуждалось и не могло прокормить очередного отпрыска, или что Саарбрюккены преклонялись перед испанскими монархами, или напротив, строили препоны счастью Его Католического Величества. Нет – Елене дано иное, не менее важное поручение. Войдя в доверие принцессы, она должна избавить Её высочество от вредоносного подарка жениха – чёток из розового хрусталя, заговорённых на приворот. К колдовству прибег не сам Филипп, хотя и воспользовался его плодами, горный хрусталь попал ему в руки уже зачарованным, над чем потрудилась сама герцогиня Ульрика. Однако она не ожидала, что камень будет укрыт от посторонних столь ненадёжно, и торопилась исправить оплошность. Дочь вызвалась оказать ей помощь.

   В сопровождении небольшой свиты она ступила на палубу «Святой Катерины». Капитаном был дальний родственник её невестки-фламандки, который поклялся покровительствовать юной путешественнице до самого прибытия в Толедо. Елена мысленно хмыкнула: кто кому должен покровительствовать – дворянка из древнего рода безродному бюргеру или наоборот? Но подчинилась воле родственников, потому что дело не терпело отлагательств.

   После более-менее спокойного пути корабль бросил якорь у причала Валенсии. Отсюда должно было начаться путешествие по суше, но пассажиры, их новоявленный покровитель и его команда нуждались в отдыхе. Капитан помог Елене найти уютную виллу с видом на море и отправился по своим мореходным делам, надеясь, что подопечная проведёт день под балдахином спального покоя.

   Но юная герцогиня решила не терять времени даром и отправилась гулять по городу. Набросив самую тонкую и прозрачную вуаль, чтобы позволить медово-русым волосам сиять под южным солнцем, и вручив двум служанкам корзины для будущих покупок, Елена выпорхнула на осенённую апельсиновым цветом улицу.

   Доверившись природному чутью, Елена последовала за стайкой женщин в необычных кружевных вуалях и скоро оказалась на пороге лавки шёлковых тканей. Хозяин-сарацин радушно встретил незнакомку. Елена, не знавшая местного языка и почему-то побоявшаяся прибегнуть к латыни, тем не менее вышла из положения. Готовясь к путешествию, она переписала из дедушкиной книги несколько полезных заклинаний, в том числе и то, что позволяло понимать любые языки и действовало в равной степени на обоих собеседников.

   Так Елена приобрела небольшой отрез полосатой тафты на отделку платья и, гордая собственной предусмотрительностью, двинулась дальше.

   Ей хотелось такую же кружевную вуаль, как у местных горожанок, и она обстоятельно исследовала все встречавшиеся на пути лавки.

   Возможно, она была чересчур словоохотлива, а возможно, слишком часто заглядывала в кошелёк, и на самом подходе к площади ей показалось, что шедший следом прохожий как-то не спешит её обгонять. Елена взяла служанок под руки, прошептала заклинание-невидимку и поторопилась на открытое пространство.

   Пробираясь в пёстрой толпе, дама фон Саарбрюккен воздала должное внимание нарядам валенсийцев, аромату флёрдоранжа и быстрому потоку голосов – и чуть не врезалась в одного из многочисленных осликов, засмотревшись на кафедрал. В «розу» над входом вплеталась шестиконечная звезда – как решётка для вьющихся цветов в оранжерее. А по углам, напоминая замурованные колодцы, красовались каменные кольца, ловко вписанные в мозаику мостовой. Со стороны нефа высились островерхие колокольни-близнецы. Наверно, раньше здесь было четыре башни, догадалась Елена, но зачем?

   Три девушки вдоволь нагулялись по площади, но побоялись быть задавленными толпой, и Елене пришлось отменить заклинание.

   Солнце стояло почти отвесно, и люди заспешили прочь от полуденной жары. Площадь быстро пустела, и Елена со своими спутницами оказались на виду – как на ладони.

   Они поозирались по сторонам – только обрубки теней вяло повторяли их движения.

   Часы на фасаде Шёлковой биржи пробили двенадцать.

   Мощёная площадь начинала напоминать раскалённую сковородку, и девицы свернули в первый переулок, откуда им призывно помахали зелёные ветви.

   Прохлада чужого сада очень быстро остудила совесть, и девушки пересекли его не спеша, точно забыв, что он чужой, поплутали по белоснежным улицам, обменялись мнениями, выгорели стены на солнце или их так тщательно белят, подивились чистоте, встретили ещё один сад – поменьше, сорвали недозрелый гранат – и вдохнули солёный воздух.

   Кажется, здесь начинался портовый квартал.

   Рыбацкие лодки нежились под навесом.

   Девушки поняли, что больше всего на свете мечтают просто посидеть в тени.

   После некоторых мытарств они устроились под чахленькой смоковницей на каменных ступенях, спускавшихся со склона к пристани. Улочка бежала вниз, к морю, как малая река стремится впасть в водоём покрупнее, точно ища у него защиты.

   Елена порадовалась, что все местные разошлись по домам и никто их не видит.

   Точно сглазив саму себя, она тут же услышала за спиной шаги.

   По улице-лестнице спускались три матроса, сверкая золотыми серьгами и размахивая руками в такт шагу. Один из них достал какую-то палку, зажал в зубах, и с другого конца поднёс огниво.

   «Он что, тоже колдун?» – подумала Елена.

   Моряки тем временем поравнялись с девушками, заклинатель огня выпустил из ноздрей две струйки дыма и, не вынимая странного прибора изо рта, спросил:

   – Что, красотки, заработались?

   Елена в недоумении переглянулась со служанками.

   – Сиеста уже началась. Если вам негде прилечь, так и быть, потеснимся, – подхватил другой, загорелый до черноты.

   – Тут недалеко, – улыбнулся третий. Половины зубов у него недоставало.

   – Эй, вы чего застыли? Оглохли, что ли? – не выдержал первый.

   – Да что вы себе позволяете! – вскочила Елена. До неё наконец дошло, что им предлагают. Одна служанка робко потянула её за рукав.

   – А ты мне и не нужна, ты больно страшненькая. Я вот подружку твою приглашу.

   Елена грудью заслонила служанок:

   – Да за кого ты нас принимаешь, ты, мужлан?!

   Ничего, сейчас она прочитает ещё одно заклинание, и эти похотливые грубияны застынут здесь как вкопанные, пока не растрескаются на солнце, как известняк.

   – Да подвинь ты свой шнобель, корова, – курильщик схватил её за локоть.

   Служанка, на которую были направлены грязные помыслы, шарила глазами в поисках свободного булыжника.

   Вторая служанка приготовилась бить корзиной.

   Госпожа лихорадочно вспоминала заклинание.

   – Оставьте дам в покое! – раздалось откуда-то сверху.

   Моряки сперва дёрнулись, а затем изобразили такую досаду, которую можно испытывать от встреч не столь неожиданных, сколь частых и надоедливых.

   Елена удивилась такой перемене и перевела взгляд за спины своих обидчиков.

   По лестнице спускался человек – но не стремительно и яростно, как спешит истинный рыцарь на помощь даме, а неторопливо, но в то же время настолько величественно, что в его превосходстве не оставалось сомнения.

   – Дон Хоаким, – развязность исчезла из жестов глумливых испанцев, и они застыли со смесью почтения и обречённости, ожидая, пока кабальеро – а манера держаться выдавала в нём истинного дворянина – не поравняется с ними.

   – Вы почему ещё на берегу?

   – У нас же... отдых... дон Хоаким... вы сами позволили...

   – Уже пробило два. А в три ко мне прибудет важный гость. После обеда – а возможно, и до, – чеканил каждое слово дон Хоаким, – он пожелает посмотреть мои корабли. И если хоть одна пылинка... впрочем, здесь дамы, – учтиво, но по-прежнему величаво кивнул он растерявшимся девицам. – Вы ещё здесь? Марш драить палубы, ублюдки, – он даже не повысил голоса, но матросы резво продолжили спуск, ворча между собой вполголоса.

   – Они два года были в море и забыли, как выглядят порядочные женщины. Прошу вас, не пугайтесь...

   Служанки робко поклонились.

   Но Елена замерла как вкопанная. Она не могла отвести глаз от своего спасителя, которого, не иначе, само Провидение ей послало. И дело не только в его неожиданном появлении или счастливом совпадении, что это оказались его матросы.

   Благородный дон Хоаким был смугл как просмолённая лодка.

   Елена прежде слыхала об эфиопах и маврах, но никогда не представляла, что встретит одного из них и лишь протянув руку – если, конечно, пожелает – сможет осязать. И столь близкое зрелище являет не дикаря и не пустынного жителя в длинных одеждах, а щёголя в шёлковой робе, подбитой гладким чёрным мехом, чтобы на фоне широкого воротника лицо казалось хоть немного светлее.

   Модная завивка, кажется, тоже досталась ему от природы: пышные круто вьющиеся волосы достигали плеч, и солнце не пощадило их, лишив восточной черноты и сделав каштановыми.

   А вот глаза – глаза были черны... как... агаты – иного сравнения Елена не придумала. Глаза эти внимательно смотрели на неё, и только жидкий блеск выдавал беззлобную насмешку.

   – Забудьте эти грязные слова, сеньора. Грязь ведь не стоит так дорого, чтоб проливать над ней слёзы, просто стряхните её с ног.

   Он взял её руку в свою и поднёс к губам.

   Ладонь у него светлая, удивлённо заметила девушка.

   – Просто я слишком долго смотрела на солнце, – пробормотала она, проводя пальцами по щекам: слёзы действительно текли, а она и не замечала.

   Дон Хоаким вызвался проводить незадачливую путешественницу:

   – Иностранцу легко заблудиться здесь.

   Сам он родился и вырос в Валенсии. Как многие мориски – то есть крещёные мавры – с восточного побережья, он жил за счёт моря. У него было две каравеллы – «Химена» и «Воскресение».

   – Разве вам нравится «Песнь о Сиде»? – спросила Елена, чтобы хоть как-то поддерживать разговор. Впрочем, вытягивать из Хоакима слова особых усилий не требовало.

   – Что? А, вы о «Химене». Так зовут мою сестру.

   – Простите, я такая глупая, – впервые после блужданий по опустевшим улицам Елена рассмеялась. Пожалуй, ей не следовало обнажать зубы: это неприлично, да и до собеседника ей далеко – а он как будто не слишком заботился о приличиях.

   Она следила за каждым движением его губ, таких полных и чувственных, и тоже очень смуглых, лишь тонкая перламутровая кайма открывалась в улыбке, а за ней – совершенный жемчуг...

   Жемчужная капля плясала в мочке, в такт быстрым шагам. Иная походка, иная грация – вся гибкая, текучая, кошачья. Они всего лишь шли по улице – вновь, кстати, многолюдной, но Елена теперь не обращала внимания на то, что творится вокруг. Они просто шли по улице – а ей казалось, что она танцует. Она вспоминала всех, с кем танцевала прежде, и кавалеры Саарбрюккена виделись ей каменными истуканами. Она вспоминала придворные фразы, но в голове крутилось только «тысяча чертей»...

   Неожиданно перед ней выросли ворота собственного сада. Прогулка закончилась. С трудом скрывая горе, Елена попрощалась с новым знакомым.

   Вечер прошёл в безделии и мечтах.

   Потом явился капитан и рассказал, что был в гостях у одного знакомого, который разбогател на морских экспедициях, так что даже купил графский титул. Несмотря на то, что он мавр и чёрен как чёрт.

   Елена выслушала молча и с улыбкой и ни словом не обмолвилась о своих приключениях.

   Капитан напомнил, что Её высочество Ульрика ждёт от дочери обещанного письма, и пожелал спокойной ночи.

   Елена помечтала над бумагой – и написала, что удачно добралась.

II

   Как бы ни хотела Елена повернуть время вспять и вновь пережить сладостные минуты прогулки в обществе Хоакима, необходимо было двигаться вперёд, а не назад. В сердце Кастилии – Толедо.

   Она горевала над дорожными сундуками, уверившись, что все святыни и церкви столицы не помогут ей обрести утешение, когда капитан Вермеер прямо-таки поверг её в смятение неожиданной новостью: по старой дороге в Толедо её будет сопровождать его знакомый – тот самый новоиспечённый темнокожий граф. Конечно, мавров, даже христиан, при дворе жалуют всё меньше, но у дона Хоакима Альвареса достаточно знакомых в столице, которые составят ей протекцию и будут всячески помогать.

   Услышав знакомое имя, Елена напрягла все силы, чтобы не выдать радость. Так вот, значит, ради кого Хоаким заставил своих бездельников драить палубы? Они с герром Вермеером давние приятели?

   Вот только – зачем ей протекция при дворе? Она едет к родному племяннику!

   Хоаким лично явился помочь со сборами, как и прежде, затмевая ослепительной улыбкой само солнце, и привёл целую толпу носильщиков и погонщиков всех мастей. Галантно поклонившись, он проникновенно произнёс, что не пристало принцессе крови путешествовать наравне со свитой, и препроводил Елену в паланкин, на покрывалах которого были вытканы ананасы. Паланкин должны были нести два мула, и молодую герцогиню это поначалу расстроило, но спутник объяснил ей, что животные эти более спокойны, выносливы и приспособлены к местным дорогам. А перед въездом на Толедский мост она, если пожелает, сможет пересесть на лошадь.

   Светло-серый арабский скакун объезжен был специально для неё и нетерпеливо ждал своей очереди нести госпожу, но на первых порах пришлось ему идти в поводу следом за конём Хоакима, которому, в свою очередь, предшествовала вооружённая охрана.

   За Хоакимом следовала сама виновница переполоха, за ней – три фрейлины и пять служанок доны Элены, два камердинера дона Альвареса, конюх и стремянной дона Альвареса, чернокожая кормилица дона Альвареса, которая наотрез отказывалась оставаться в стороне от столь важных событий, повар дона Альвареса с собственной кухней, виночерпий и кравчий, капеллан, всю дорогу занимавшийся освящением пищи и пития, четверо служек при капеллане, разделявшие с ним обязанности, секретарь-иудей, помощники повара, слуги, погонщики, мулы, ослы и поклажа, и снова конвой. Для полного счастья не хватало лишь странствующих рыцарей, сарацин на верблюдах и флибустьеров с попугаями и обезьянами на плечах.

   Из-под прохладных складок завесы Елена, затаив дыхание, наблюдала окрестные виды и зарисовывала, как умела, чтобы с письмами отправить братьям. Пусть завидуют. Эрнст, правда, побывал в Провансе и во многих отдалённых княжествах Священной Римской империи, но Испания ему точно даже не снилась. А Ульрих вообще почти никуда не выезжает. Впрочем, ему достаточно дотронуться до таких вот рисунков или просто письма, и он уже увидит все пейзажи и всё, что на их фоне происходит – или произойдёт – как наяву.

   Путешествие шло весело, вот только негритянка в невообразимом цветастом нечто на голове оказалась немного назойливой: от её заботливых расспросов просто некуда было увернуться. «Сеньора хорошо покушала?» «Сеньора не хочет поразмять ножки?» «Сеньора не обгорит на солнышке?».

   С тем большей нежностью и сочувствием Елена смотрела на Хоакима.

   Хоаким же, вместо того чтоб развлечь спутницу рассказами о морских приключениях, беспрестанно давал ей наставления, как вести себя при дворе. Юная герцогиня уже готовилась разочароваться в этом кавалере, но порою его замечания веселили девушку:

   – С доном Альба связываться не советую: в нём столько спеси. Кичится, что в его роду ни капли сарацинской крови, но почему-то упорно скрывает половину фамильных портретов... А вот с его супругой можете сойтись, она изначально всегда дружелюбна – разве что вы наступите ей на любимую мозоль. Поэтому будьте предельно вежливы, и она вас полюбит.

   – Вы уверены, что с ними вообще стоит иметь дело?

   – Иметь дело стоит со всеми – хотя бы ради того, чтобы узнать получше людей, с которыми будете видеться каждый день.

   Этот довод был разумен, и Елена стала слушать внимательнее.

   Она готова была во всём доверять своему провожатому, только одно странное событие – даже не событие, а момент – привело её в изумление.

   Однажды, на подходе к постоялому двору, она увидела, как Хоаким спешился и сосредоточенно копался под копытами своего коня. Она подумала сперва, что он вытаскивает камень, и успокоилась, но отворачиваясь, уловила краем глаза, что он подносит ладонь ко рту. Навряд ли он уронил что-то вкусное, чтобы не побрезговать подобрать с земли. Гордость испанского дворянина, даже в первом колене, не позволит опуститься до подножного корма, успела понять Елена за своё недолгое пребывание в этой стране.

   Елена вспоминала, по какой причине человек может есть саму землю, но кроме клятв и братания ничего на ум не напрашивалось. Нужно будет спросить у своих.

   Пока девушка сочиняла объяснение своему вопросу, пытаясь обойти внезапный и слишком уже пристальный интерес к мужчине, дон Альварес нагнал паланкин как ни в чём не бывало и посетовал, что обронил перстень прямо под ноги коню и тот чуть не лягнул собственного хозяина по лицу – настолько ему не понравился обыск.

   – Он вас не задел? – обеспокоилась Елена.

   – Признаться, немного задел. Но уже не больно... Да, я хотел вам ещё посоветовать, если позволите: обзаведитесь секретарём.

   – Но я умею читать и писать.

   – Этого требует мода. Я тоже владею грамотой, но поддался течению, – Хоаким указал себе за спину – на оседлавшего ослика юношу в полосатой накидке, с ларцом для писем под мышкой и скромным скарбом у седла. – По крайней мере, кто-то будет содержать в порядке старые бумаги – тоже польза. Но вам лучше нанять женщину, а если мужчину – то почтенного старца. А то, знаете ли, поползут слухи.

   Елена закатила серые глаза:

   – Господи! Я племянница суверенного герцога. Я дочь супруги-консорта немецкого короля. И не абы какого немецкого короля, а самого императора. Я младшая сестра императора Максимилиана. Я родная тётка Филиппа Бургундского. Я племянница английской королевы. И я не могу сама распорядиться собственными пером и чернильницей!

   – Увы, здесь всё не так просто. К тому же, здесь вы в первую очередь фрейлина Её высочества.

   Да, нужно было просто напроситься в гости. Всей семьёй. Тогда бы никто не посмел, сожалела про себя Елена. Но от гостей ни на шаг не отходила бы толпа придворных и показывала бы им только то, что положено видеть гостям. А фрейлина – почти как прислуга, никто и внимания не обратит...

   В Толедо определённо были совсем иные порядки, нежели в Саарбрюккене. Если герцог Иоганн старался принять гостей как можно быстрее – безусловно, дав им время отдохнуть с дороги, – потому что как знать, вдруг у гостей неотложное дело? – то в Толедском замке ей уготован был вечный покой, пока Его величество Фердинанд с Её величеством Изабеллой не соизволят отвлечься от важнейших дел короны на аудиенцию. Комната, которую ей отвели, разительно походила на склеп, и Елена заподозрила, уж не намёк ли это.

   Ожидание приходилось коротать в обществе своих фрейлин и служанок. Видеться с Хоакимом было неприлично, а познакомиться с кем-то ещё оказалось невозможно, потому что все ждали увидеть, как отнесётся к новой родственнице Его величество.

   Наконец король и королева приняли её и даже выглядели доброжелательно. Они расспросили, как Елена добралась и как ей понравились Валенсия и Толедо. Несмотря на скрытое требование похвалы, ей всё-таки уделили внимание. Племянник же, от которого она ожидала хотя бы смутных воспоминаний о детской дружбе, сказал, что никак не ожидал её приезда, и просил впредь предупреждать о визитах. А это означало, что постоянно жить при дворе она не будет. Инфанта надменно молчала, перебирая лилейными пальцами хрустальные чётки... Завладеть ими – и больше не жалеть о грубом приёме. Елена решилась явить ловкость и хотела на прощание поздравить молодых с грядущей свадьбой. Поздравить тепло, по-родственному, приблизившись и взяв за руки – и нитка бус скользнула бы ей в рукав, и никто бы не заметил пропажи. По крайней мере, заметили бы не сразу, потому что отводить глаза она хорошо умеет. Это было первое, чему научили Елену старшие братья – чтобы она могла преспокойно шалить под носом у взрослых.

   Но Хуана гневно отшатнулась от наглой невоспитанной нахалки, а Филипп вообще оттолкнул её руки.

   Хоть наступающие слёзы уже жгли глаза, Елена нашла в себе силы гордо вскинуть голову и царственно покинуть этот замок.

   Она выехала верхом, оставив подаренный паланкин и не известив Хоакима. Но, видно, кто-то сделал это за неё, потому что у городских ворот её нагнала пёстрая процессия во главе с мориском.

   – Что-то королевское семейство скупо на гостеприимство, – начал он без предисловий, поравнявшись с дамой.

   – Вы всё это время тоже были при дворе? – спросила она после некоторого молчания.

   – Нет, у меня дом на окраине города: я довольно часто езжу по делам в столицу и всегда останавливаюсь там.

   – Хорошо вам, – Елена усмотрела в этих словах хвастовство. – А я как будто в тюрьме отсидела.

   – Вы даже не подозреваете, насколько точно вы сейчас выразились, дона Элена, – голос Хоакима был мягок, и резкие слова девицы не отскочили от него, как в перебранке, а с глухим стуком упали у ног собеседника. Не в силах продолжать диалог, она прижала платок к лицу.

   – Вы не увидите дороги. А в паланкине никто не увидит вашего горя.

   – Да пусть видят, мне что за дело!

   – Послушайте, – голос Хоакима переменился. – Я понимаю, с вами дурно обошлись, но в этом нет моей вины.

   – Это вы посоветовали мне познакомиться с герцогиней Альба.

   – И что же она?

   – Отпустила шутку насчёт... неважно.

   – У неё нет чувства юмора и никогда не было...

   – Я уж вижу.

   – А вы не догадались посмеяться вместе с ней – для вида.

   – Я не собираюсь ни перед кем заискиваться!

   – Ваша гордыня, сеньора, превосходит спесь всего испанского двора. Видимо, ваши имперские корни поглубже и попрочнее местных королевских.

   Елене захотелось улыбнуться, но она по-прежнему закрывалась платком.

   – И вы достойная пара собственному племяннику, осмелюсь заметить.

   Елена убрала платок.

   – И завязывать знакомства нужно начинать не с герцогини Альба, а с кого-нибудь поплоше.

   – Я начала, – Елена скосила озорной взгляд в его сторону. – С вас.

   – Туше, – качнул головой граф.

   – Знаете, если честно, я не так уж жалею об этой темнице. Но что я скажу матушке?

   – Лучше скажите как есть. Тогда её гнев обратится на испанцев. А если солжёте – то на вас.

   – Вы как будто никогда не лгали родителям.

   – Они всегда различали, когда я вру.

   Всадник и всадница как будто забыли досадную поездку и заговорили друг о друге.

   – Когда мы вернёмся в Валенсию, обещайте погостить у меня.

   – А это прилично?

   – Рыцарю всегда прилично оказать даме радушный приём.

   – Тогда чудесно. Я обязательно вас навещу. Как только герр Вермеер соберётся...

   – Нет, отдельно от герра Вермеера.

   – Вы отказали ему от дома?

   – Я не могу отказать себе в удовольствии побеседовать с вами наедине.

   – Судьба уже в который раз к вам благосклонна, – с видом знатока Елена накручивала золотой локон на палец.

   – Вы позволяете мне воспользоваться обстоятельствами?

   – Угу, – протянула Елена с глубоким кивком.

   – Скажите откровенно, – они ехали совсем близко, стремя в стремя, – вы хотели бы только беседовать?

   – Скажу откровенно, – повернулась к мориску Елена, продемонстрировав лебединый изгиб шеи, – я сгораю от страсти.

   Они свернули на постоялый двор.

III

   В письме домой Елена рассказала, что близко подобраться к Хуане ей не удалось. О том, что причиной этому – внушительное расстояние между двумя городами, девушка умолчала.

   Она отправила это письмо, как и прежнее, ночью, с совой, и наутро на туалетном столике перед постелью уже лежал ответ. Ульрика убеждала дочь не отчаиваться и советовала вспомнить, что существуют способы остаться незамеченной, как то: изменить облик, например с человеческого на звериный или птичий, или вовсе сделаться невидимой. И благодарила за виды испанской столицы, нарисованные серебряным карандашом.

   Матушка всегда была такой уверенной в себе, исполненной спокойствия и достоинства, что Елена завидовала белой завистью, тихонько сидя у подножья этой недоступной вершины. Ульрике было пятьдесят три года, и она до сих пор являла собой образец красоты. Она умывалась то молоком, то росой и знала сотню разных трав, чтобы поправить цвет лица после бессонной ночи, а пудру и румяна не жаловала. Она в них, собственно, и не нуждалась. Елена иногда пыталась представить, как будет выглядеть в её возрасте, но видела лишь старуху с крючковатым носом. Матушка утешала её, что расцвет будет поздним, но цветение – долгим. Елена не показывала, что верит, хотя втайне ей это льстило.

   Сейчас Елена сидела перед зеркалом и тщательно укладывала косы. Волосами она гордилась и всегда уделяла им много внимания, чтобы привлечь внимание чужое. В детстве она любила распускать волосы, но герцогиня посоветовала дочери поучиться у итальянок, сплетавших свои медные кудри в сложнейшие силки для рыцарских сердец. Разница в том, хитро улыбалась Ульрика, что итальянки часами сидят на солнце, облившись ослиной мочой, чтоб мало-мальски высветлить шевелюру, а у Елены от природы чудесный цвет.

   И вот младшая герцогиня по очереди берёт со стола гребни, заколки и вплетает в пряди жемчужины. Две горничные лишь подают ей то, до чего она не дотягивается.

   Третья горничная читает вслух одну из книг, что сиротливо приютились на углу стола, теснимые многочисленными орудиями красоты. Елена скупила все последние поэтические сборники, чтобы блеснуть познаниями в испанской изящной словесности. Как вы уже знаете из предыдущей главы, сеньоры, Елена была грамотна. Просто её глаза были заняты зеркалом.

   Она также поупражнялась в игре на лютне, послушала глашатая на площади, чтобы знать новости, и долго выбирала между зелёным и красным нарядом, и наконец сочетала зелёное платье и красные рукава.

   Хоаким явился за ней, разряженный в пух и прах. К боннету гранатовой брошью были приколоты пышные перья – Елена таких не видала прежде. Камзол был оторочен бархатом, короткий жакет распахнут, чтобы похвастать узорной подкладкой и новым поясом, на ногах красовались вязаные чулки – зелёный и красный.

   Поулыбавшись совпадению цветов, Елена, в сопровождении двух фрейлин, и Хоаким отправились пешком на улочку, где слышно море, к вилле с раскрашенной лепниной и внутренним двором.

   Украшенная лакированной решёткой дверь приветливо скрипнула и впустила Елену на поле битвы меж Западом и Востоком. Впрочем, армии давно уже побратались, и турецкая софа мирно соседствовала с дубовым комодом, а итальянские шпалеры с кружевными мавританскими ниши.

   Хоаким усадил гостью с фрейлинами на софу и, пока они пребывали в восторге, спросил слугу о сестре. Едва услыхав, что она у себя, граф крикнул на весь дом: «Менита! Иди познакомься с моей невестой!» – и, пока гостьи пребывали в изумлении, сам отправился за сестрой.

   Менита, то есть Химена – как Елена запомнила, предстала перед ней, скрытая под чёрными кружевами, и скромно заняла уголок второй софы, едва облокотившись на подушку.

   «Вдруг у ней траур, и я невовремя? – подумала наша героиня. – Но Хоаким же не в трауре».

   Когда брат оставил девушек под предлогом распорядиться на кухне, Химена разрешила все сомнения. Она извинилась и объяснила, что всегда так ходит, потому что её смуглая от природы кожа изуродована белыми пятнами. В доказательство она обнажила кисти рук (она носила ещё и перчатки – Елена, к своему стыду, только сейчас заметила). На правой руке все пальцы, кроме большого, были белыми, на левой – обесцвечены мизинец и ребро ладони.

   – На лице, конечно, не так сильно, но я всё равно очень стыжусь, – разоткровенничалась Химена.

   – Вообще-то, и я не красавица, – возразила Елена, заподозрив, что хозяйка склонна преувеличивать. – Вы меня очень обяжете, если откроете лицо: сложно беседовать с человеком, не видя его настроения.

   Химена не возмутилась, но лишь немного помедлила. Она откинула край вуали на затылок, и Елена увидела хорошенькую берберку, такую же смуглую, как её брат, только на виске из-под волос предательски выглядывал белый полукруг.

   – Есть ещё на груди и спине, и на правой ноге, – Химена смутилась под пристальным взглядом, – но здесь я не волнуюсь: одежда всё скрывает.

   – А это пятнышко легко скроют волосы, – вынесла вердикт Елена. – Вы могли бы зачесать их на уши или свернуть «барашками» косы...

   Когда Хоаким вернулся, Елена вовсю колдовала над его сестрой, бегая вокруг софы и требуя у фрейлин то гребень, то шпильку, то ленту и рассуждая, что ей-то живётся гораздо труднее, ведь такой нос ни под чем не спрячешь:

   – Разве что я заведу такую же вуаль, как у тебя. Давно хочу купить, но не знаю, как выбрать хорошую. Эти кружева такие хрупкие... Кстати, я слышала, Федериго Урбинский, лишившись глаза, перепилил переносицу, чтоб не мешала видеть... Вот я задумалась...