Текст книги "И солнце не зайдёт (СИ)"

Автор книги: Евгения Демина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 7 страниц)

   Третьим незаменимым человеком стал канцлер. Пройдоха каких поискать, мессир Шьевр не брезговал никакими средствами для достижения цели, из-за чего часто вступал в ссоры с грандами и сам же героически из них выпутывался.

   Занятие же короля состояло в том, чтоб созерцать тронный зал и следить за сёстрами и братом, ведь Элеонора, несмотря на все достоинства, была ужасно влюбчива и часто попадала в передряги посложнее, чем создавал на свою голову канцлер. А Екатерина совершенно не умела вести себя на людях: в своё время тётушка отправила её на воспитание в монастырь, но дух аскезы возымел на принцессу обратное действие. Монахини отреклись от своих обязательств – а Екатерина могла начать громко смеяться невпопад или нарочито беззаботно беседовать с соседкой прямо во время приёма послов. За Изабеллой, Фердинандом и Марией необходимо было следить просто для того, чтобы они присутствовали на месте, потому что эта неугомонная троица любила экспедиции по неизведанным помещениям замка.

   Последнее, кстати сказать, сыграло королю на руку, дав возможность предупредить мятеж: его обсуждение было очень вовремя подслушано.

   Подданные неутомимо стремились избавиться от неугодного короля и, обжегшись на мятеже, попробовали действовать исподтишка.

   Четырежды они пытались отравить Карла. Но яд поему-то не действовал.

   Проклиная злой рок, испанцы покорились.

   Отныне Карлос Первый мог не жаловаться на судьбу. Его империя простёрлась далеко за океан. Его семья процветала. Неиссякаемая страсть Элеоноры направилась в нужное русло – смирение гордыни французского короля. Фердинанд утвердился в Австрии. Мария пересекла Альпы, покоряя красотой и талантами диких мадьяров. Изабелла и Екатерина тоже были надёжно пристроены. У него подрастал наследник. Чего ещё можно желать?

   Нет, даже жизнь короля не может быть абсолютно безоблачной – даже если в его владениях никогда не заходит солнце.

   Во-первых, сразу после коронации произошло странное событие. Из толпы присягавших на верность дворян выбралась некая дама, в сопровождении пожилого мавра, причём судя по наряду и манерам и по тому, что к нему обращались «Ваша светлость», он был дворянином. Но если мавр вёл себя весьма сдержанно, осознавая, видимо, что при дворе ему не место, то дама нарушила все возможные приличия. Она забыла опуститься на колени и поцеловать королю руку, а вместо этого бросилась ему на шею, представившись двоюродной бабушкой Эленой. Но темнокожий спутник напомнил ей об этикете, в чём незамедлительно явил пример.

   Карл долго всматривался в безумицу, в её лицо, в безупречно уложенные косы, видные сквозь сетку из-под берета, в итальянско-немецкий наряд... Король был честен и с собой, и с нею: он её не помнил. Но дама вцепилась в него, грозя оторвать рукав, и приготовилась стенать как мать, у которой отнимают дитя. Гвардейцы и мавр сообща справились с нею.

   Позже Фердинанд и младшие сёстры признались, что тоже не узнают её. Элеонора промолчала. Правда, все отметили внешнее сходство доны Элены с их дедом, но никогда не слышали, что у Максимилиана была ещё сестра, кроме Кунигунды.

   Больше они с этой странной парой не встречались.

   Во-вторых, на десятом году правления испанский король решил заключить союз с Англией, чтоб вместе из-за Пиреней и моря противостоять Франции, и лично отправился к королю Этельреду. Тем более что Этельред был женат на тётке Карла по материнской линии – Катарине Кастильской, а значит, визит был почти что родственным.

   Но приподняв вечный полог тумана, одевшего город на Темзе, король и его свита нашли лишь печального Этельреда, облачённого во все три цвета траура и проникновенным, глубоким баритоном певшего речным волнам:

   – Alas, my love, ye do me wrong...

   Лишь камень не мог посочувствовать безутешному вдовцу. Казалось, даже дикие розы на шпалерах поникли бутонами, и тени в кладке стен пролегли глубже.

   – Если б вы знали, как утешили меня своим визитом, – Англичанин томно прижал широкую ладонь к груди. – Ваша тётушка отдала свою жизнь на благо Англии, чем, несомненно, снискала благословение всей вашей семье.

   Он был очень рослым и мощным, с годами рискуя стать тучным, но, вопреки сложению, в свои сорок пять сохранил юношеское изящество и ловкость. Он был очень бледен, ещё светлее, чем рыжеволосый Карл, но яростный румянец и смоляная борода придавали лицу Этельреда цветущий вид и выражение ненасытной жажды жизни, которое часто рисуют на лицах фавнов – если считать их лицами, а не мордами. Сквозь радушие, с которым Этельред приглашал Карла и его спутников на пышную трапезу, и галантность, неотъемлемую для столь высокородного рыцаря, проглядывало обаяние дикого зверя, прекрасного в своей жестокости. Такие нравятся дамам, не угождая им, но порой не отказывают себе в удовольствии угождать.

   Этельред выразил надежду, что прочные связи меж Англией и Испанией не канули в воду – в смысле, не ушли в могилу вместе с кастильской принцессой. Карл выразил согласие, но, по совету канцлера, не торопился предлагать упрочить сей союз новым браком – с девицей из семьи Габсбургов или Арагонского дома.

   Этельред опередил его – предложив помолвку со своей дочерью. Няни привели прелестную девочку лет семи, на белом личике которой чёрные брови точно нарисованы углём, а тёмные – но не карие – глаза блестят, как водная гладь в лунном луче.

   – Вот моё утешение, – нежно взял её за ручку отец. – Она так напоминает мне мою милую Джейн...

   – Джейн? – изумились испанцы.

   – Да, леди Сеймур, мою возлюбленную пятую супругу... Или шестую?.. Простите, семикратное вдовство так тяготит рассудок.

   Испанский король уронил вилку.

   – Наверно, так же, как прелюбодеяние тяготит душу, – криво улыбнулся советник Гаттинара.

   – Помилуйте, милорд, – откинулся на спинку кресла Этельред. – Иди, милая, поиграй со своими любимыми птичками, – лёгким простонародным шлепком он вернул дочь под опеку няни. – Я сам себе глава Церкви, – продолжил он, обращаясь к Гаттинаре, – и прощаю себе такую малость. И всем прощаю – прошлые грехи и будущие. Есть задачи гораздо более важные. Вот, например, неурожай. К слову, как борются с неурожаем у вас в Испании?

   Испанцы не знали.

   – Ну да, ну да, вас Небеса одарили южным теплом. Нас они одарили куда скуднее, а потому приходится идти на все посильные жертвы ради изобилия в нашем краю. Потому у моих супруг столь короткий век...

   Король, советники и герцоги переглянулись: неужели им придётся принять всё бремя излияний на себя? Ведь собственных придворных Этельред не пригласил – он принимал гостей в одиночестве.

   – Кстати, о жертвах, – вспомнил Этельред. – На днях я взял двух прелестнейших служанок. Но они, на беду, оказались девицами. А как, вы скажите мне, послужить плодородию, не оправдав собственное? В знак нашего союза, друг мой (надеюсь, я уже могу вас так назвать), не оказали бы вы мне услугу – помочь в столь важном деле? Я мог бы справиться и в одиночку, – английский король подпёр щёку сверкающим рубинами кулаком, – но вчетвером гораздо веселее, согласитесь. И вообще, мне всегда нравились рыжие.

   – Ну почему судьба всегда сводит меня с безумцами? – посетовал канцлеру Карл.

   – Его величество, равно как и все его подданные, – ответил Англичанину мессир Шьевр, – предпочли бы решить государственные дела.

   – Я очень ценю ваше мненье, милорд, – в тон ему произнёс Этельред. – Но мне приятна мысль, что Его величество сами в состоянии выразить согласие или отказ, – он покинул массивное кресло и сел рядом с гостем, подставив лёгкий табурет. – Друг мой, я очень на вас надеюсь, – и похлопал Испанца по колену. – Вам это ровным счётом ничего не будет стоить.

   – Я отвлеку его, Ваше величество, – шепнул Шьевр. – Бегите...

   – Как жаль! – крикнул вслед Этельред. – Но если вы так заняты, я сам могу приехать к вам!..

   Испанцы пулей вылетели из Тауэра и стрижом вознеслись по трапу, мысленно оплакав Шьевра, далеко не добродетельного, но такого незаменимого.

   Венценосный корабль пересёк Ла-Манш – и высадил наших героев во Франции. Чтоб заключить союз с Франциском Первым против Англии. После общения с Этельредом самовлюблённый Франциск показался Карлу и его советникам приятнейшим человеком. Оторопев от неожиданности, тот принял все условия и даже Элеонору в жёны. Дипломатическая миссия удачно завершилась – правда не тем, чем планировалось – и усталый король со своей не менее утомлённой свитой устремился к родным берегам.

   На самом выходе из гавани их нагнал утлый плот. Управлял им, ни много ни мало, сам канцлер Шьевр, гребя длинной жердью как веслом о двух лопастях. Одет он был в лохмотья, отдалённо напоминавшие покаянную рубаху, что надевают на приговорённого для исповеди перед казнью, борода его свалялась клочьями, как у крестьянина.

   – Старый плут снова с нами! – обрадовались государственные мужи, даже те, кто канцлера недолюбливал.

   Но что-то случилось с его лицом: он безмятежно и искренне улыбался. А когда его втащили на борт, распластался прямо на палубе и отдыхал, недосягаемый для всех тревог.

   По прибытии в Толедо он отошёл от государственных дел – на целую неделю. И наотрез отказывался поведать, что ему довелось пережить в английском плену. От него отступились, ведь так или иначе – всё хорошо, что хорошо кончается. И мессир Шьевр, по меткому выражению герцога Леонского, всегда выйдет сухим из воды.

   Ну, и в-третьих, некоторая досада омрачала брак Его величества Карлоса Первого.

   Красавица и умница Изабелла была, при всех своих достоинствах, как бы поучтивей выразиться... слишком строга. Она словно задалась целью каждый день что-нибудь осуждать. То Карл слишком незаметно подкрадывается, когда она в тени беседки вдумчиво выбирает меж яблоками карфагенским и китайским. То намекает, что он неаккуратен за столом, оставляя обедать в уединении. То выражает недовольство недостатком званых вечеров. Однажды Карл попросил её определиться, стыдно ей перед обществом или не стыдно. Изабелла сделала вид, что не поняла его слов, и на всякий случай двое суток с ним не разговаривала.

   Пуще всего она осуждала, что он не постится. Что скажут люди, зная, что добрую часть весны королева вкушает хлеб и воду, а король ни в чём себе не отказывает? Вы желаете новый бунт, сеньор?

   В свою тридцатую весну Карл наконец уступил Изабелле: действительно, что такого произойдёт, если на семь недель ограничить себя в питании? Или хотя бы на первую и седьмую, когда пост самый строгий? Неужели ему не по силам то, что совершает перед Пасхой каждый христианин?

   Но проведя первый день в голоде, король почувствовал слабость и жуткую головную боль. Это отсутствие привычки, успокоил он себя. А от мигрени, по словам цирюльника, есть средство – остричь волосы. Лишняя тяжесть сообщает боль, а сопряжённое с любованием волосами тщеславие не способствует духовному очищению.

   Договорившись со слугой на утро, Карл лёг спать пораньше. Заснуть мешала головная боль, затем – озноб, и он укрылся одеялом с головой, боясь пошевелиться. Может быть, это простуда, и пост ни при чём? Жар часто приносит странные сны и мысли... Он нащупал ногами грелку и вытянулся.

   Ночь наконец смилостивилась.

IX

   Карлос проснулся совершенно разбитым. Кажется, он спал дольше обычного: сквозь портьеры упорно пробивала себе дорогу полоска света – не утреннего, голубоватого, а дневного, ярко-жёлтого. И ещё – он успел проголодаться. Не было бы преувеличением сказать, что он – просто умирал от голода.

   Голова как будто налилась свинцом, и оторвать её от подушки получилось лишь ценой головокружения. Карл закрыл лицо руками. От прикосновения шёл холод... Странно, он-то подозревал жар.

   Он отнял руки от лица и положил на колени. Солнечный луч пересекал их по диагонали, от синюшного ногтя на мизинце правой руки до белого запястья левой.

   Он не помнил, чтобы получал удар по пальцам: он вчера не фехтовал.

   Карл попытался вспомнить, что вообще делал вчера, но память отказывалась подчиняться.

   Из-за двери потянуло мясом. Просто невыносимо...

   Завтрак!

   Нет, плоть сырая... живая...

   Но чёрт возьми!..

   Стук в дверь заставил подпрыгнуть на месте.

   – Ваше величество!..

   Карл весь обратился в слух.

   Пусть войдут.

   Цирюльник, выполняя вчерашнее обещание, шагнул в королевскую спальню, подобострастно неся полотенце, тазик для умывания, бритву, мыло, гребень и ножницы.

   Карлу было всё равно, то у него в руках.

   – Ваше величество очень бледны сегодня, – запнувшись, произнёс цирюльник. – Как вы спали? – он поставил посуду и сложил все принадлежности на стол.

   Карл поднялся навстречу.

   Ему очень хотелось подойти ближе, чтоб надышаться плотью – просто слюна текла...

   Цирюльник приготовил стул, но король миновал его, только задев складками ночного одеяния, и сам взял со стола бритву...

   Слуга ахнул и убежал.

   Дверь хлопнула.

   Карл замер и посмотрел на бритву в своей руке, точно только сейчас понял, что держал. На бритву. На руку. Бледную. До синевы.

   Он положил инструмент брадобрея и поспешил к зеркалу.

   И швырнул его на пол.

   Все обитатели королевского замка в Толедо забеспокоились: близится полдень, а Его величество ещё не почтили двор своим присутствием. Его величество не покидали спальни.

   К дверям королевской опочивальни стекался народ. Слуги утешали до смерти перепуганного цирюльника, поили водой, осеняли крестом, расспрашивали, что его так напугало. Несчастный мало что мог поведать. Из его сбивчивых слов было понятно только, что король как будто разгневался и прогнал его.

   У другой дверной створы собрались придворные во главе с Её величеством Изабеллой. Они бурно обсуждали вчерашнее недомогание Карла и строили различные предположения:

   – Не кажется ли вам, что болезнь Её высочества Хуаны досталась в наследство Его величеству вместе с короной?

   – Безумие Её высочества прекратилось столь же внезапно, сколь началось.

   – Подождите, дон Хорхе, сегодня мы наблюдаем лишь начало...

   – Как вы полагаете, Ваша светлость, инфант Филипп в состоянии будет нести бремя власти?

   – В пятилетнем возрасте, Ваша милость, на это никто не способен.

   – Королевские дети не имеют возраста, Ваша светлость, они совершенны, – изящный поклон в сторону королевы.

   Вот наконец находится смельчак, что заглядывает в замочную скважину:

   – Господа, он мечется по комнате, как... как безумный... И он совершенно седой, и такой бледный...

   – Быть может, Его величество отравили?

   – Допросите всю кухонную прислугу.

   – Кажется, в детстве он страдал припадками...

   – Водобоязнь?

   – Господи, только бы не проказа и не французская болезнь! – мерила коридор шагами одна фрейлина.

   В любое другое время Её величество порасспросила бы даму о причинах беспокойства, но сейчас не обратила внимания.

   К ней подошёл канцлер:

   – Мне помнится, у короля есть какая-то дальняя родственница. Некая дона Элена. При дворе у неё странная репутация, но чем чёрт не шутит...

   Изабелла перекрестилась.

   – Чем нам поможет эта дона Элена? – спросил Гаттинара, также осеняя себя крестным знаменем.

   – Чутьё, мессир, чутьё. Оно меня ещё не подводило. Наверняка ей что-то такое было известно, если она так цеплялась за возможность встречи.

   – Вы полагаетесь на смутное впечатление пятнадцатилетней давности?

   – Четырнадцати-. Вот видите, вы её тоже помните.

   – Хорошо, если Её величеству угодно...

   – Позвольте, я перефразирую. Её величеству нужно послать за этой дамой. Или я сам пошлю, если все столь щепетильны. Сейчас все средства хороши.

   – Не лучше ли послать за врачом или за священником?

   – Под дверью стоят трое врачей, капеллан и епископ, и что-то ни от одного не видно пользы.

   Изабелла потёрла виски:

   – Сеньор Шьевр прав. Пошлите за ней. Где она живёт?

   – Говорят, что в Толедо.

   – Тем лучше. Побыстрее.

   Гонец спешился у выбеленной солнцем виллы. Только под навесом, над дверью, сохранился нежный кремовый оттенок. Но молодому человеку было не до созерцания: он немедленно принялся колотить в дубовую дверь. За мозаичным стеклом нарисовалась тень, щёлкнул поворот ключа, стукнул запор, и дверь отворилась.

   На пороге стояла пожилая дама в бархатном берете с орлиным пером. Она не была похожа на прислугу.

   Услышав, с каким поручением прибыл юноша, дама почему-то изрекла:

   – Увижу Марго – убью. Пусть на глаза мне не попадается.

   И скользнула обратно за дверь, приглашая гонца за собой.

   – Две минуты, – бросила она на ходу. – Мне нужно собраться.

   В глубине дома послышалось:

   – Дорогой, ты не видел мои бумаги?

   – А в секретере разве нет? – отвечал голос мужа.

   – Я только что смотрела.

   – Значит, в спальне, больше негде.

   – Хорошо!.. Анзельма, где мои перчатки?.. Дорогой, там ждёт молодой человек, предложи ему чего-нибудь выпить! На нём лица нет!

   – Что за молодой человек?

   Навстречу гонцу вышел хозяин дома – пожилой темнокожий бербер в полосатой хламиде, под которой, однако, поблёскивал шёлковой вышивкой модный камзол. Мориск хлопнул в ладоши, звякнув широким браслетом, в прихожей тут же появился слуга с кувшином.

   – Ты будешь угощать гостя в дверях? – укоризненно, но без высокомерия спросил мориск и величественно поплыл по коридору, ведя гонца в гостиную.

   Только юноша промочил горло, как явилась хозяйка – переодетая, с тяжёлым кошелём на поясе и объёмной корзиной в руках.

   – Я готова.

   – Так, подожди, – супруг вгляделся ей в лицо. – Я с тобой.

   – Тогда поспеши.

   – Мы можем явиться обычным путём, это займёт ровно две секунды, – проворчал мавр, высвобождаясь из хламиды.

   – А ты подумал о мальчике, с которого стребуют, почему он не привёз меня с собой?

   Хозяин позвонил в колокольчик. Он вручил двум камердинерам полосатый восточный халат и потребовал европейское верхнее платье.

   – Пусть соберут наши вещи – хотя бы самое необходимое! – крикнула вслед камердинерам хозяйка. – И привезут следом!

   – Ты думаешь оставаться надолго?

   – Хотя бы на неделю.

   – Я тебя не оставлю, – мавр поправил берет и, утвердив левую руку на эфесе шпаги, бодрым шагом опередил гонца.

   Хоаким и Элена припали к замочной скважине.

   – Да он белее собственной рубашки, – одними губами проговорила графиня Альварес и герцогиня Саарбрюккен.

   – Что он делает?

   – Стоит на коленях перед окном. Положил руки на подоконник... Как будто молится...

   – В комнате беспорядок?

   – Мне больше ничего не видно. Он у окна. И краешек балдахина. Всё.

   – Есть запасные ключи от спальни? – отвернулся от двери дон Альварес.

   Идальго и гранды возмущённо безмолвствовали.

   Слуги нерешительно жались к стенке.

   – Вы очень любезны, – сказал Хоаким. – В спальню есть другой ход? – на сей раз он обращался к прислуге.

   – Есть смежная комната. Для камердинеров, она проходная, – заговорил один слуга. – Сеньора провести?

   – Заприте ту дверь. Быстро! И караульте там!

   Слуга с двумя товарищами умчался бегом.

   Хоаким подёргал дверь:

   – Что ж, я уже не в том возрасте, чтоб высаживать дверь в одиночку, но придётся тряхнуть стариной.

   – Подожди, – Элена наконец оторвалась от замочной скважины и выпрямилась. – Он может испугаться и окончательно потерять рассудок. Или выпрыгнуть из окна. Тогда мы его уже не соберём. Подожди, – повторила графиня и извлекла из причёски две шпильки.

   Пока она нащупала одной шпилькой затвор и уперлась в него, а второй вертела в замочной скважине, Хоаким взял корзину жены и прижался к двери, прислушиваясь к происходящему за ней.

   – Тихо.

   – Заходим, – Элена наугад вернула заколки в волосы и взялась за ручку.

   – Помоги Всевышний, – кивнул Хоаким.

   Карлос поднял голову и втянул ноздрями воздух. Он обернулся к двери. Левый глаз затянуло морозной плёнкой.

   – Он нас не узнаёт, – шепнула Элена и смело двинулась вперёд. Король подался было к ней, но сделал шаг назад.

   – Ваше величество, – дона Элена улыбнулась и посмотрела в разные глаза внучатого племянника. – Вы не узнаёте меня? Я Элена. Элена Альварес, – она шагнула вперёд. Под подошвой что-то хрустнуло.

   – Осторожно, стекло, – предупредил за спиной Хоаким.

   Стекло. Осколки. Но взгляд отрывать нельзя.

   – Я ваша двоюродная бабушка, – продолжала она вполголоса. – Сестра вашего деда Максимилиана. Одно время вы у меня гостили – когда были совсем маленьким – вместе с Элеонорой, Изабеллой, Фердинандом, Марией и Катариной...

   Она наощупь подвинула стул, который тут же перехватил Хоаким, и приблизилась к окну.

   – Вы дружили с моими детьми – Хосе и Марией. Они сейчас в Новом Свете, живут в Вера-Крузе и путешествуют по Юкатану...

   Она повернула направо, заставив и Карлоса сделать дугу. Их разделял один шаг. Луч солнца играл на белоснежных волосах.

   – В каждом письме они справляются о здоровье своего короля, – боковым зрением она заметила приближавшегося вдоль противоположной стены Хоакима. – Вы себя хорошо чувствуете, Ваше величество?

   Хоаким вовремя подставил стул, и Карл упал на него, попятившись от взгляда златовласой дамы.

   – У него сохранилось сознание, – пропела Элена, не меняя интонации, – если мне удалось его подчинить. – Держи ему руки... А помните, как вы все вместе играли у нас в саду? На окраине города? У нас там росла бузина, и каштан, и инжиры. Вы так любили там резвиться, и шалили, и даже пробовали на вкус землю... – Элена поставила корзину на кровать и не глядя достала глиняную миску и деревянную ложку. – Так приятно вспомнить детство, не правда ли? – дёрнула завязку на кошельке и высыпала в миску землю, наполняя доверху.

   Карлос очнулся привязанным к стулу. Во рту горчило. На зубах хрустело.

   Перед ним сидела та самая безумная дама с коронации, держа на коленях большую корзину.

   – Кажется, вернулся, – сказала она ему за спину. – Хотите пить?

   Хоаким тем временем отворил дверь и взял у служанки поднос.

   – Что происходит?

   Руки были связаны за спинкой стула чем-то мокрым. Кажется, полотенцем.

   – Вам нужно как следует позавтракать, а потом я расскажу.

   – Я бы радостью, – Карл дёрнул плечами.

   Немка и мориск освободили его.

   Точно, полотенце.

   Все трое разместились за столом, осторожно обойдя осколки.

   – Это вы разбили зеркало? – спросила Элена, доставая из корзины хлеб и сыр. Они с Хоакимом тоже решили перекусить.

   – Кажется, – Карл принялся за еду. – Ох, здесь столько мяса... Сейчас ведь пост.

   – Вы уже попостились, я смотрю.

   – Как вы вообще здесь оказались?

   – Нас пригласили ваши подданные, – Хоаким кивнул на осколки. – Случайно или намеренно?

   – От отчаяния, – Карл отодвинул тарелку. – Природа и так не очень-то щедра ко мне. А сейчас изуродовала окончательно...

   – Поверьте мне: это ещё не окончательно, – дона Элена придвинула ему другое блюдо. – Бывает гораздо хуже.

   – Вы говорите с видом знатока.

   Дон Хоаким откупорил бутылку.

   – Вы правы. Я видела много подобных случаев: я специально ездила с мужем на Берег Слоновой Кости и в Бенин...

   – Так что со мной?

   – Вы слышали когда-нибудь о живых мертвецах?

   – Мария писала мне как-то из Венгрии, что тамошние жители верят во всякие россказни. Как будто покойники выбираются из могил...

   – Это вот именно что россказни, – Хоаким подлил всем троим вина. – Покойник сам не выберется из могилы: он наестся земли, пока роет ход, и упокоится обратно. Земля – это противоядие.

   – Вот чем вы меня накормили...

   – Именно. А живым мертвецом можно стать после особого обряда, или если вас заразит другой такой мертвец.

   – Значит, меня заразили?

   – Увы, – дон Хоаким опустился на колени перед королём. – Это моя вина. Это досадная случайность. Я вас случайно поцарапал...

   – Так вы тоже? – Карл вскочил. – Но вы же... выглядите как обычный человек.

   – Мне удалось вовремя принять меры. Но кое-что даёт о себе знать, – граф расстегнул высокий воротник и показал шнуровку на шее.

   Король вздрогнул.

   – Прошу вас, простите меня, если сможете, Ваше величество...

   – Но я ведь только вчера... Вчера вас здесь не было...

   – Увы, не вчера. Ещё в детстве. Тогда вас спасла детская шалость: дети ведь часто берут в рот что ни попадя...

   – Теперь каждый раз, как вы странно себя почувствуете, – прибавила Элена, – вам придётся, как в детстве, есть землю.

   – Простите меня, – повторил Хоаким.

X

   Когда наконец стало можно войти к супругу, Изабелла нашла всех троих сидящими на постели и рыдающими друг у друга в объятиях.

   – Присядьте, Ваше величество, – дона Элена отняла от лица кружевной платок и махнула им в сторону стула, зачем-то стоящего посреди комнаты. – Мне много что нужно вам рассказать.

   Изабелла не поверила своим ушам.

   – К сожалению, придётся смириться, – увещевала графиня. – Придётся принять это – как болезнь. Увы, неизлечимую. Но если повернуть её вспять нельзя, то можно остановить на месте. А для этого нужно тщательно за собой следить. Особенно в минуты близости. Надеюсь, у вас нет привычки царапать или кусать друг друга?

   – Какие минуты?! Какой близости?! – вскочила королева. – Мы шестой год в браке, у нас трое детей! Что мне теперь делать?!

   Она прислонилась к столу, и утешения на неё не действовали.

   В комнату заглянул Гаттинара:

   – Прошу прощения, сейчас наверняка мой вопрос неуместен, но некоторые бумаги ждут подписи, и сегодня на совете уже нужно огласить решение... Нам сказать, чтобы подождали, или взять полномочия на себя?

   – Что? Бумаги? – переспросил Хоаким. – Они при вас? Давайте сюда, Его величеству будет полезно отвлечься.

   Советник кивнул и скрылся за дверью.

   – Я пойду, – немногословно объявила Изабелла и, придерживая юбки, обогнула стеклянную россыпь.

   Явилась служанка – подмести и забрать пустую посуду. Но если с первой задачей она управилась проворно, то у подноса замерла и долго шарила глазами по столу.

   – Что потеряла? – не выдержала дона Элена.

   – Должен быть ещё нож. Не могу найти, – потупилась девушка.

   Господа переглянулись.

   – Изабелла! – воскликнул Карл и, позабыв страдания, помчался на поиски жены.

   Элена и Хоаким вздохнули и рука об руку поспешили следом, оставив недоумевающую служанку в одиночестве.

   Придворные, ожидавшие исхода дела, не долго думая нестройною толпою пустились за четой Альварес. Ибо не подобает коронованным особам бегать по замку в одиночку, а дамы с сомнительной репутацией и всяческие мориски в расчёт не принимаются.

   Первые трое преследователей прислушались к эху шагов. Оно уводило по извилистому переходу в соседнюю башню...

   Изабелла отдышалась, изобразила улыбку и отворила дверь в детскую:

   – Филипп, Маргарита, Фернандо... Матушка по вам соскучилась...

   Сжимая через подол нож для рыбы, она вошла и осмотрелась. На зов вышла няня:

   – Их высочества в спальне, одеваются после полуденного отдыха... Вас что-то тревожит, Ваше величество? Дети сегодня бодры и веселы, но удивляются, почему их не представили сегодня Его величеству.

   – Я сама отведу их, я здесь как раз за этим, – голос предательски дрожал. – Филипп! Маргарита! Фернандо!

   Слуги вывели пятилетнего Филиппа, четырёхлетнюю Маргариту и годовалого Фернандо навстречу матери.

   Изабелла вымученно поцеловала их.

   – А что вы прячете? – спросила дочка, дёрнув её за правый рукав.

   – Я держу юбку, чтобы не споткнуться. И ты придерживай так же, а то упадёшь. Я в вас не нуждаюсь, – сказала Изабелла слугам, которые пошли было следом. Неся свободной рукой младшего сына, Изабелла возглавила путь по винтовой лестнице вниз.

   – Идите вперёд, – велела она детям. – А то отстанете.

   – А зачем мы идём вниз? Мы же там не ходим.

   – А сегодня мы пойдём по-другому. Для разнообразия.

   – Зачем? – настаивал Филипп.

   – Затем, что так нужно, – резко ответила мать.

   Фернандо заплакал.

   – Тихо! – встряхнула ребёнка Изабелла и инстинктивно подняла вторую руку, чтобы удержать сына. Нож со звоном упал на ступеньки.

   – Что это? – спросили старшие дети.

   Изабелла опустила инфанта на пол и быстро подобрала нож.

   – Мама, зачем вам нож? – Филипп и Маргарита прижались друг к другу.

   – Быстро спускайтесь вниз!

   – Мама, почему вы злитесь?

   – Быстро! Несносные отродья!

   Принц и принцесса подобрали младшего братца.

   – Помнишь, Марго, нам рассказывали сказку, как мачеха зарезала Марию и Хуана и сварила? – прошептал Филипп.

   – Помню.

   – Вдруг её не просто так рассказали? Вдруг всё сбывается?

   – Но ведь мама не может так сделать.

   – А вдруг может? Или вдруг это не мама? Надо спасаться!

   – Ой, я боюсь, – всхлипнула инфанта.

   – У меня есть план.

   Как только они спустились на нижнюю площадку, куда выходили две двери – в подвал и в погреб, как Филипп с Фернандо и Маргарита, подобравшая подол, как учила матушка, со всех ног рванули в третью дверь. Это был чёрный ход.

   Они оказались в саду, и Филипп, как и полагалось наследнику испанской короны и будущему великому полководцу, принял важное решение – разделиться. Побежать одновременно в разные стороны мама, или злая ведьма, которая ею притворилась, не сможет. А значит, хотя бы кто-то успеет спастись и позвать на помощь.

   Карл, Элена и Хоаким прибежали в детскую. Няни и кормилицы сказали, что королева только что увела Их высочеств к Его величеству. Крикнув на ходу, что вышло недоразумение, все трое побежали дальше.

   Перед ними простирались три дороги: по лестнице вниз, по лестнице наверх и через переход в соседнее крыло, где пустовали комнаты для гостей.

   Разумно было разделиться.

   Погладив перо на берете, Елена птицей взмыла ввысь.

   Хоаким положил ладони на два соседних камня, что-то прошептал – и раздвинул их, как шторы, чтоб не петлять по коридору, а оказаться в соседнем крыле, опередив Изабеллу.

   Карл стал спускаться вниз. Обзор был ограничен вдвое, но зато он чётко слышал шаги и голоса внизу – и слышал запахи...

   Странно, почему слово «обонять» мы часто заменяем словом «слышать» – но оба чувства обострились так, что картина была прямо-таки осязаемая. Изабелла. Его Изабелла, терпкая, как забродивший хмель. И дети, сладкие, как медовые яблоки...

   За поворотом мелькнул уголок юбки.

   Он даже не подозревал, что Изабелла умеет так быстро бегать.

   Дверь внизу оказалась незапертой.

   Солнечный свет ударил в лицо. Приложив ладонь козырьком, Карл ловил каждый шорох.

   За розовым кустом мелькнули медные косы.

   Изабелла.

   На ветку опустилась орлица.

   Из-за угла выбежал Хоаким.