Текст книги "Нет билетов на Хатангу. Записки бродячего повара. Книга третья"

Автор книги: Евгений Вишневский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 22 страниц)

14 июля

Первым проснулся я, и довольно рано. Наши суда все так же стояли, уткнувшись в берег носом, и никто из моих попутчиков – ни члены команды (половину ее мы еще и не видели), ни геологи, устроившиеся вместе с нами в трюме баржи среди экспедиционных грузов, что везем мы с Петькой, – признаков жизни не подавали. В трюме полным-полно комаров, они буквально облепили марлевые пологи, и вылезать из спального мешка очень не хотелось. Тем не менее вылезать пришлось, пришлось одеваться, обуваться, умываться и чистить зубы. Грохот моих сапог по железной палубе разбудил всех моих попутчиков, и они тоже потянулись к ледяной енисейской водице. А вот о команде по-прежнему ни слуху ни духу (а уже десятый час утра). Сидим на палубе баржи, голодные, злые, ждем, пока проснутся наши адские водители.

Но вот завизжали дверцы каюты катера, и на свет появился рулевой Володя в шароварах и майке, веселый, бодрый, но дрожащий мелкой дрожью то ли от холода, то ли с похмелья.

– Уж проснулись? – удивился он. – Молодцы! Ну что же, айда в магазин.

Поднявшись по довольно крутому откосу, очутились мы перед сплошной высокой стеной. Ведомые опытным Володей, завернули мы за угол и там увидели ворота, а рядом с ними – проходную с вертушкой. Как ни странно, ни в проходной, ни возле ворот не было ни души, поэтому без всяких затруднений мы проникли на огороженную территорию и со всех ног кинулись в магазинчики, расположенные поблизости. Промтоварный магазин был еще закрыт, но продовольственный был открыт, однако в нем буквально ничего не было из того, на чем можно было бы остановить взор. То есть самый обыкновенный сельский нищий продмаг. Вот тебе и Кононово! Вот тебе и пресловутая девятка! Чтобы не возвращаться совсем уж с пустыми руками, купил я банку грузинского острого соуса и пачку молотого красного перца.

И вот опять наш трудяга катер, толкая носом баржу, пошел вниз по великой реке. Где я найду слова, которыми можно было бы описать проплывающие мимо нас роскошные ландшафты?! Как рассказать об этих берегах, поросших высоким строевым лесом, о картинах, открывающихся за каждым изгибом Енисея, в которых так прихотливо и гармонично соединены все гаммы зеленого, от нежно-салатного до почти черного?! Как передать ту тоску, что охватывает путешественника, провожающего взглядом большие и маленькие деревушки (чаще всего брошенные), десятки лет стоявшие по берегам реки, дававшей им прежде все для жизни?! Нет, не годится тут мое слабое перо, и пусть читатель простит мне мои литературные несовершенства – тут надобен большой, настоящий талант!

Я стою в рубке катера рядом с рулевым Володей. Геннадий Павлович с Андреем возятся в кузове своего вездехода, а Петька с Валерой забрались в кабину вездехода, подняли стекла, перебили там всех комаров и теперь наслаждаются окружающими красотами в комфортной обстановке.

– Мы ведь почему к вам в Кубеково-то опоздали-то, – между тем рассказывал мне веселый рулевой Володя. – Мы же на мель в Красноярске уселись. Да как уселись – с размаху на все днище! Хозяин нам аванс выдал, ну, мы и устроили хорошую отходную, у нас, у речников, испокон веку так принято. Это третьего дня еще было. Ну, как всегда бывает, показалось мало. А у кэпа дома, на правом берегу, четыре бутылька в заначке были. Ну, вот мы на катере-то пьяные ночью и двинули за ними. Темнота – глаз коли, все под газом, вот и вляпались. Так на мели и заночевали. За ночь-то нас накрепко засосало. Утром проснулись – кругом вода, а мы – ни туды и ни сюды! – Он весело засмеялся. – Ну, кое-как добрались мы до берега, кэп побежал по знакомым капитанам – он тут на реке всем друг-приятель. Договорился с капитаном лихтера, он нас с мели и выдернул. А уж как стаскивал-то он нас, скрежет такой стоял, что я подумал: «Ну все, сорвем у катера обшивку!» – ан нет, ничего, выдержало днище. Ну, потом уже мы с ребятами этого лихтера пили, потом все-таки за заначкой к кэпу ездили, так что только ко вчерашнему вечеру и освободились. И все бы было путем, да Витька, младший матрос, он вчера вам грузиться помогал, проволокой от железного троса руку себе насквозь проколол. Ну да покамест пьяный он, ему все равно! – Володя вновь весело рассмеялся.

На палубе появилась повариха Клава, толстая добродушная тетка.

– Завтракать, мальчики! Завтракать! – позвала она нас на камбуз (все названия на нашем крошечном катерке, разумеется, исключительно морские), а рулевому Володе принесла завтрак прямо в рубку (здоровенную фарфоровую кружку горячего крепкого чаю и блюдце со свежеиспеченными оладьями, а к ним – большой шмат яблочного повидла).

За обедом увидели мы еще одного члена нашего лихого экипажа – моториста Колю, а вот с капитаном никто, кроме меня, до сих пор не знаком (я имею в виду, разумеется, наших геологов). Капитан появился в рубке в пятом часу. Был он в тапочках на босу ногу, шароварах и дырчатой легкомысленной маечке с коротким рукавом. Через правильные промежутки времени он икал и дрожал крупной дрожью.

– У нас там ничего не осталось поправиться? – спросил он рулевого Володю.

– Да откуда? – махнул тот рукой. – Вот дойдем до Предивинска, там и поправимся, если, конечно, в магазин успеем.

– Надо успеть, – строго сказал капитан. – Предивинск – место особенное.

– Надо – так успеем, – легко согласился рулевой Володя и представил меня своему начальству, – а это вот, Евгений, наш хозяин.

– Сергей, – солидно сунул мне руку капитан, – кэп всего вот этого. – Он обвел рукой катер, баржу и енисейскую бегущую воду. Потом помолчал, подумал и, ничего не сказав, вновь скрылся в своей каюте.

– В Предивинске у нашего кэпа младший брат похоронен, – сказал мне рулевой Володя, – провод с высоким напряжением там оборвался и убил его, совсем еще молоденького пацанчика, фэзэушника. Мы, как по реке идем, всегда на могилу к нему заглядываем. Святое дело!

Предивинск оказался довольно милым городком, с крупным лесозаводом. Берег, как и следовало ожидать, был завален прекрасными сосновыми бревнами, и Володя с трудом нашел местечко, где можно было причалить. Все мы кинулись на берег, кроме младшего матроса Вити, того самого, что проколол себе руку проволокой троса. Рука его сильно распухла, пошла красными пятнами, похоже, у него начинается жар. Вместе с ним на барже остались и Геннадий Павлович с Андреем – они все еще копошатся в своем экспедиционном имуществе, что сложено в кузове вездехода.

В местном овощном магазинчике я купил около десяти килограммов (забрал весь, что был там) превосходного свежего и чистого чеснока. В таймырском поле очень он скрасит нам наши будни. Ну а удалой наш экипаж интересовало более всего, разумеется, спиртное. Лишь повариха Клава, взяв себе в помощники Петю с Валерой, отправилась закупать продукты на нашу большую и, видимо, прожорливую семью.

Капитан и Володя с авоськой, в которой покоилась пара «огнетушителей» с «Агдамом», двинулись узенькой улочкой вверх, туда, где на окраине Предивинска, на опушке густого бора, располагалось маленькое запущенное кладбище. Я пошел вместе с ними, опасаясь, как бы свидание с покойным братом не затянулось у кэпа дня на два-три. Могилу брата кэп искал довольно долго, что, впрочем, и понятно: никто за ней не ухаживал, и она почти сровнялась с землей. Наконец он указал на какой-то слегка вытянутый бугорок под сосной.

– Здесь! – потом подумал и добавил: – Точно, здесь.

Быстро выхватив из авоськи первый «огнетушитель», он ножом лихо срезал у него пластмассовую пробку, обильно полил вином бугор: «Выпей с нами, Толя!» – потом налил сперва себе стакан, выпил, утер рот рукой, затем в тот же стакан налил Володе, а следом – мне. А дальше... упал вдруг на этот бугор, обнял его руками и в голос зарыдал:

– Ах, Толька, Толька, ну почему ты, а не я?! Мне, мне, старому козлу, гнить бы здесь, а тебе – жить да радоваться! Ведь мы с ним одни на всем белом свете, – пояснил он мне, – мы же с ним оба детдомовские... Ах, Толька, Толька! Ну почему, почему такая несправедливая судьба?! – Потом он решительно поднялся с бугра, вытер слезы и потянулся за второй бутылкой «Агдама».

– Нет, – твердо сказал Володя. – На сегодня будет, кэп.

– Да ведь с родным брательником, по последней, а?! Ну как ты можешь мне отказать выпить с Толяном?!

– Ладно, хватит. Пошли, пошли, – заторопился на катер рулевой Володя (все-таки молодец он – что бы я без него делал?!).

В ранних сумерках вернулись мы на свои суда и почти сразу же двинулись вниз. Однако, пройдя совсем немного, мы стали на ночевку возле крутого яра, наверху которого рос величественный бор (рулевой Володя оказался прав – наша баржа действительно не оборудована опознавательными огнями, и плыть ночью мы не имеем права).

15 июля

Проснулся я по обыкновению первым (из числа тех, кто ночевал в чреве баржи). Было семь утра, но наши суда уже были в пути. За штурвалом стоял сам кэп. Был он выбрит, чист, свеж, хотя, впрочем, от него слегка наносило все тем же «Агдамом» (полагаю, что на поправку пошла та самая бутылка, в которой рулевой Володя вчера так твердо отказал своему капитану).

– Капитан, – обратился я по всей форме, – давайте с этой пьянкой завязывать, иначе мы до Игарки и к первому сентября не доберемся.

– Есть, – охотно согласился кэп, – с сего дня ввожу на корабле сухой закон. По праву капитана.

Обнадеженный пошел я на камбуз завтракать, все время, впрочем, припоминая по этому поводу американскую пословицу: «Все это слишком хорошо, чтобы быть правдой».

Погода по-прежнему великолепная: солнечно, дует легкий ветерок, разгоняющий с палубы комаров, на небе ни облачка. Нежимся на горячей палубе нашей баржи, лениво отмахиваясь от кровососущих. Сегодня главная забота – пройти знаменитые Казачинские пороги. Большие суда и вверх и вниз водят через них специальные буксиры, а вверх даже такие суденышки, как наш катер (мы же будем идти вниз, и потому самостоятельно). Пристав к берегу, заросшему земляникой и ежевикой, долго ждали своей очереди пройти пороги. От души полакомились спелыми ягодами, хотя здесь нас комары уже не миловали. Один лишь Витя (у него, похоже, сильная температура), люлешкая свою больную руку, со стоном ходит по палубе – как бы не схватить ему гангрены, так ведь и без руки остаться недолго.

Ну вот наступила и наша очередь. Суда (катер и баржу) ведут через пороги Володя и капитан. Вокруг нас вода кипит, как в котле, сами пороги из воды не выступают, но наши рулевые по известным им приметам уверенно ведут небольшой караван по этому опасному участку реки.

Пройдя пороги и проплыв вниз еще с полкилометра, мы встали посреди реки на якорь. Капитан отцепил нашу баржу, и команда на катере в полном составе отправилась в большое село Казачинское, в тамошнюю больницу – матросу Вите необходима квалифицированная помощь хирурга, и нужна она, похоже, немедленно (при этом капитан объяснил мне, что с баржой нам, во-первых, там, возле порогов, не пристать, во-вторых же, надо торопиться, а с нашей шалайбой не очень-то развернешься).

До чего же идиотское положение: болтаемся мы посреди реки на якоре, болтаемся час, второй, третий. Делать абсолютно нечего. Мимо нас идут катера, буксиры, пароходы, нас рассматривают в бинокли, пожимают плечами, но никакой помощи не предлагают и ни о чем не спрашивают. Устроили себе хороший обед: вскрыли пару банок тушенки, банку земляничного джема (хорошо, что хозяйственный вездеходчик Валера запасся буханкой хлеба), кружкой на веревке зачерпнули из Енисея воды. Вода оказалась почти ледяной – ломило зубы.

– А вдруг они совсем тут нас бросили, чего тогда делать будем? – испуганно спрашивает Петька.

– Ну, это-то вряд ли, – сказал Геннадий Павлович, размешивая джем в енисейской воде, – а вот загулять денька на два-три, это они могут.

– Придется тогда вплавь до берега добираться и идти искать их, – храбро предположил Петька.

– В такой воде? – спросил Валера и невольно поежился.

Я же мысленно костерю себя на чем свет стоит: надо было и мне на катере идти в Казачинское вместе с ними, а теперь что же – сиди и жди у моря погоды.

Наш катер появился часов через шесть. К моему неописуемому удивлению, вся команда была трезва как стекло. Оказалось, что Вите пришлось делать на руке серьезную операцию.

– Хирург сказал: еще бы часа три-четыре – и руку пришлось бы отхватить по самый локоть, а может, и по плечо,– с гордостью сообщил мне Витя. – В самый раз успели... В больницу клал на поправу, да вот команда отстояла: кэп сказал, не волнуйтесь, дескать, на катере будем делать все, что положено, не хуже, чем в больнице... Опять же кругом – солнце, воздух и вода. Для поправы лучше нету... – Витя прослезился и сказал, обращаясь к команде: – Да вы все мне после этого как братья! – И покосившись на Клаву, добавил: – И сестры. Да я за вас теперь что хотите и куда хотите!..

Тем временем рулевой Володя и моторист Коля под командой капитана вновь прицепили катер к нашей барже. Теперь всю работу Вити придется делать Коле с Володей, по крайней мере первые два-три дня. Витя же стоит возле рубки, обняв свою огромную, запеленутую в снежно-белые бинты руку, и умильно смотрит на всех нас. Из бинтов торчит у него какая-то тоненькая трубочка, и по ней стекает, капая на палубу, желто-розовый сок.

Весь вечер исправно и без всяких приключений мы шли вниз по реке и встали на ночевку, немного не доплыв до устья великой сибирской реки Ангары.

16 июля

А утром мы были уже в Стрелке. Так называется поселочек речников, и в самом деле расположенный на стрелке впадения Ангары в Енисей. Весь берег, борт к борту, утыкан самыми разными речными судами, и на каждом судне (или почти на каждом) капитан – друг-приятель нашему капитану, а речная традиция велит друзьям непременно встретиться, и желательно в теплой и дружеской обстановке. Но мы с Володей были на стреме и, зная наперед, чем чревата для всех нас эта встреча, твердо держали нашего слабого капитана в своих руках.

– Ну вот ведь он, – почти плачет он у нас в руках, – «Капитан Чижиков», на нем же кэпом Семен Валдаев, да ведь ежели он узнает, что я рядом был и не пришвартовался, он же в жизни мне этого не простит! Это же ведь смертельная обида!

– Ничего, ничего, – успокаиваю я его. – Он все поймет и все простит.

– На неделю ведь такая встреча, кэп, – грустно говорит Володя, – я с вами не первый год по Енисею хожу.

– Оно конечно, – горестно соглашается капитан. – Но как же быть-то?!

Тем не менее к «Капитану Чижикову» мы пришвартовались, но на пароход пошел не капитан, а рулевой Володя. Минут через десять он вернулся и сообщил, что капитана на борту нет, он уехал в какую-то контору (правду сказал Володя или соврал, чтобы успокоить нашего капитана, дело его совести). На «Капитане Чижикове» сидели и отдыхали члены его команды, а среди них волчком вертелся бойкий белобрысый мальчишечка лет четырех-пяти в военной фуражке, надетой на затылок, и в военном же ефрейторском кителе до самых пят.

– А ну-кось, Мишка, выдай военную песенку! – скомандовали ему, и Мишка тут же выдал, приплясывая и отбивая босыми пятками чечетку о горячую палубу:

 
Я – салага, синий гусь.
Я торжественно клянусь:
Сало, масло не рубать,
Все годочкам отдавать!
 

– Молодец! – хлопнул его по плечу здоровенный матрос в тельняшке. – Добрый салага из тебя выйдет. Ужо полижешь языком гальюны! И за себя, и за дедков...

В городе Енисейске пришвартовались мы у грузовой пристани и впятером (Геннадий Павлович, Валера, Андрей, Петька и я) отправились искать начальство Енисейской геофизической экспедиции. Никто из команды с нами идти не пожелал. Напомню, что Иван Филиппович еще в Красноярске дал нам указание взять отсюда на борт тонн двадцать пять разного груза для нашей Игарской базы.

Сегодня суббота, и никого нигде мы, естественно, не нашли. Контора была на замке; здание экспедиции тоже было на замке, и никого – ни сторожа, ни вахтера, ни дежурного – там не было. Мало того, все близлежащие дома тоже были пусты (в них, как это везде в таких местах принято, живут в основном работники экспедиции). Вообще окраина Енисейска, где располагается экспедиция, почти безлюдна. Солнечно, жарко, пыльно. Лишь две-три курицы разгребали лапами что-то на газоне, да под крыльцом деревянного домика в тени развалилась кудлатая собачонка, вывалив до самой земли узкий розовый язык. Наконец нашли мы какого-то мужика, и он сообщил нам, что кого бы то ни было искать сейчас просто глупо: во-первых, суббота; во-вторых, лето; в-третьих, такая погода; в-четвертых, вообще... Кто на рыбалке, кто на сенокосе, кто просто отдыхать уехал, а большинство в отпусках: главные полевые работы у геофизиков (и прежде всего – у сейсмиков) – зимой. Еще он сказал, что найти кого-либо из начальства до понедельника – и мечтать нечего, да и неизвестно, можно ли будет найти и в понедельник. Посовещавшись с Геннадием Павловичем, решил я приказом Ивана Филипповича относительно догрузки нашей баржи пренебречь. Во-первых, иначе нам пришлось бы простоять здесь, в Енисейске, не менее двух суток (а может, и трое, и четверо и т. д. – кто знает, когда объявится местное экспедиционное начальство?); во-вторых, ниоткуда не следует, что мне этот груз выдадут, – никакими документами меня Иван Филиппович не снабдил, и единственное, чем я располагаю, – его устное распоряжение; в-третьих, как, куда и чем будем мы грузить на нашу баржу эти двадцать пять тонн груза – непонятно. Но прежде, чем двинуться дальше, решили мы осмотреть этот старинный сибирский город (прежде всего, его центр, потому что тот район, где квартировала геофизическая экспедиция, более напоминал современную безалаберную сибирскую деревню) – на этом настояли Валера, Андрей и Петька (думаю, они просто немного стосковались по берегу).

До чего же грустное зрелище являет собою нынешний Енисейск! А ведь город этот старше и в не столь уже далеком прошлом был значительнее, чем сам Красноярск. Был он прежде славен лесом, рыбой (и какой – километровыми обозами отправляли осетров на юг, в Красноярск!), пушниной. Енисейские купцы, промышлявшие извозом, были столь богаты, что считали своим непременным долгом раз в год съездить на тройке в Париж выпить шампанского! Какие соборы здесь стояли, монастыри, лабазы, дома! От всего этого теперь остались только следы. Следы – и ничего более! Жалкие развалины величественных прежде церковных сооружений (как и везде по нашей многострадальной державе, война с «опиумом для народа» велась здесь последовательно и до полного искоренения); десятки лет неремонтируемые дома, глядящие на свет божий прочной, на века, обнаженной кирпичной кладкой; магазины, расположенные в тех же, что и в прежние времена, лабазах, за железными ставнями и коваными дверьми, но в них, кроме хлеба, консервированного минтая в масляно-томатной заливке, березового сока и соуса «Южный», ничего нет, а потому вид их производит тоскливое впечатление на всякого путешественника. И люди в этом замечательном прежде городе какие-то вялые, сонные, ленивые. Да и этих-то, вялых и сонных, раз, два и обчелся, все улицы сплошь пустынны. Лишь у пивного ларька (в довершение всего и пиво отвратное – кислое и теплое) небольшое оживление, тоже, впрочем, довольно унылое. По настоянию настырного Петьки пообедали мы в местной столовой, после чего у всех нас началась изжога (у меня, кстати, она бывает крайне редко). Команда катера была в полном сборе. Я изложил свои соображения капитану (относительно того, что нам нет смысла стоять здесь, в Енисейске, и ждать дополнительный груз), и он со мной торопливо согласился. Хотели отплыть тотчас же, но Клава сказала, что у нас осталась всего одна булка хлеба. Послали за хлебом Петьку с Андреем, но они быстро вернулись, сообщив, что магазины только что позакрывались на обед, а обедают продавцы в Енисейске почему-то вместо привычного часа – два.

– Ладно, – решил капитан, – отдавай концы, Коля! Одна булка на обед есть, вечером в Подтесове хлеба возьмем. Там своя пекарня есть с вот таким хлебом. – Он показал большой палец правой руки с огромным черным, треснувшим пополам ногтем.

В Подтесове до закрытия магазинов, расположенных прямо на высоком енисейском берегу, оставалось еще около часу, но хлеба там уже не было. Я так расстроился, что все местные жители стали меня дружно жалеть, а какой-то толстый мужик даже вызвался отвезти на мотоцикле с коляской в сельскую пекарню: вдруг да осталось у них там несколько булок про запас.

Когда мы подъехали к пекарне (а перед этим мы довольно долго колесили по каким-то узким деревенским улочкам, так что ежели бы мужик с мотоциклом меня вдруг там бросил, я бы ни за что не нашел дороги назад, и пришлось бы мне навечно поселиться в этом Подтесове), пекарка вешала на двери большой амбарный замок. Но, выслушав мою горячую просьбу, подкрепленную к тому же просьбой моего мотоциклиста, открыла двери и выдала четыре первоклассных каравая. При этом я с большим трудом, буквально силком, сунул ей в руку мятый рубль.

Мотоциклист от меня деньги взять наотрез отказался и даже обиделся:

– Да ты что, мужик, я же просто так, по-человечески...

И все было бы просто замечательно, но в самом конце фортуна подложила мне очень крупную свинью: на берегу, вылезая из коляски, подвернул я ногу и, теряя равновесие (за плечами у меня был рюкзак с хлебом), инстинктивно ухватился за высокий прозрачный щиток из органического стекла, служивший укрытием мотоседоку от ветра. Щиток треснул пополам, и одна половинка его осталась у меня в руках. Мужик ахнул, переменившись в лице, и после небольшой паузы (по-моему, от горя он ненадолго потерял дар речи) запричитал:

– Да ты что, что?!. Как же я теперь осенью ездить-то буду?! Да ты почему же это?! За что же ты меня так? Ведь я же к тебе по-человечески...

А уж как тут расстроился я, просто и не передать.

– Извини, мужик, – горячо стал я оправдываться. – Я же ведь нечаянно: у меня просто нога подвернулась. Я тебе заплачу. Я тебе заплачу за стекло, сколько запросишь. Так получилось, извини...

– На хрена мне твои извинения, – грустно махнул рукой мотоциклист (он уже, видимо, пришел в себя), – и деньги мне твои не нужны. За какие такие деньги, скажи на милость, я тут, в Подтесове, это стекло достану. Мне же за ним в Красноярск ехать надо, да и то – неизвестно...