Текст книги "Православная церковь
История и социальная сущность"

Автор книги: Евгений Варичев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 10 страниц)

«Высочайшего не ищи, глубочайшего не исследуй»

Прогрессивное развитие человечества остановить невозможно. Разумный человек ищет ответа на волнующие его вопросы об окружающем мире, природе и обществе. Он не хочет и не может мириться с непознанным, не желает жить в бесконечном и бессильном ожидании «промыслительной воли божией».

Под натиском разума отступает религия. Но многочисленный церковный аппарат не желает сдавать свои позиции, находится в постоянном поиске способов сохранения и укрепления иллюзорных идеалов. Богословы, духовенство стремятся посеять недоверие к разуму и науке, дискредитировать познавательные способности людей, объявляют разум «болезнью нашего времени». От имени Иисуса Христа верующих приводят к мысли о немощи плотского разума: «разумей, что я говорю», «каждый должен разуметь нас», «сын божий дал нам свет и разум». Паству остерегают: «не высокомудрствуй», «не ищи бога в небесах, не исследуй его деяния», смиренно «ожидай чуда божиего», «не уклоняйся от прямых путей познания бога».

Несмотря на различные ухищрения проповедников, побеждает наука, знание практики жизни. Идеализму не под силу уже соперничать с передовой материалистической мыслью.

…Христианство при своем зарождении формировало идеологию, культ, богослужебную практику, приспосабливаясь к примитивному пониманию природы и общества невежественными людьми. Недалеко от них ушли тогда и «святые отцы», которые составляли религиозные догматы и каноны церкви. Менялся общественный строй, интересы правящих классов, «священные книги» получали дополнения, наслаивавшиеся на старый текст. Богословам по мере развития науки, образования, культуры становилось все труднее отстаивать «богооткровенные истины», где сплошь и рядом соседствовали нелепицы и анахронизмы.

Авторы «Богословских трудов» в наши дни утверждают, что «первые священные книги христиан появились около 20 лет спустя после вознесения господня». Отсюда и большое количество разночтений, поскольку «подлинные слова господа передавались разными лицами и в разных общинах с различными богословскими нюансами». Понимая, что сказанное выше может вызвать сомнения в правдивости «священных книг», равно как в самом бытии Христа, они спешат убедить, «…различная интерпретация слов господа не изменяла их сущности». И все же сами богословы издавна спорили и продолжают спорить относительно ряда толкований «священного писания». Вот почему современные авторы делают еще шаг к отступлению и признают: «…богословская терминология устанавливалась постепенно – это неоспоримый факт… Бесспорно и то, что в некоторые богословские термины в разное время был вносим различный смысл».

Серьезные разногласия в толковании Библии признал и религиозный деятель евангелическо-лютеранской церкви Финляндии на недавней встрече с иерархами русской православной церкви: «Говорят, что богословы будут согласны только на небесах. Однако при условии христианской любви мы будем приближаться друг к другу, углубляться в православную веру и обращать свое слово к людям всей Вселенной».

Совершенно очевидно, что Ветхий и Новый заветы были написаны многими авторами за несколько столетий, и отражают не «богооткровенные истины», а мировоззрение людей своего времени.

Таким образом, еще и еще раз подтверждается вывод К. Маркса: «…человек создает религию, религия же не создает человека. А именно: религия есть самосознание и самочувствование человека, который или еще не обрел себя, или уже снова себя потерял»[42]42
  Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 1, с. 414.


[Закрыть].

Следует отметить, что составители Нового завета, отдавая себе отчет в шаткости своих позиций о «чудесном явлении Христа», не забыли пояснить – воскрешение его было явлено «не всему народу, но свидетелям предъизбранным от бога, нам, которые с ним ели и пили по воскрешении его из мертвых. Он повелел нам проповедовать и свидетельствовать, что он есть определенный от бога судья живых и мертвых» (Деян, 10,41–42). Иными словами, чем меньше свидетелей, тем больше можно приписать чудес мифическому Христу и тем труднее проверить их правдоподобность.

Защитники религии и царизма неустанно выступали против революционного движения пролетариата и крестьянских масс, убеждая их в бессмысленности борьбы, ибо невозможно-де покончить с социальной несправедливостью на земле. При этом они ссылались на слова евангельского Христа: «Нищих всегда имеет с собой» (Мф., 26, 11) и поучали: «Нищета и бедность всегда будут спутниками жизни человеческой, так как истинная причина этих печальных явлений коренится в греховном состоянии самой природы человека»[43]43
  Стеллецкий Н. Новейший социализм и христианство. Харьков, 1912, с. 78.


[Закрыть].

Совершенно новые установки взяли на вооружение служители церкви в нашей стране. Оказывается, они рассматривают «тенденцию народов к социальной справедливости», стараются «повысить свою ответственность и воспитывать общественное мнение в направлении социальной справедливости, развития и сотрудничества».

Перед теологами стоит нелегкая задача: чтобы сохранить «авторитет» религии в социалистическом обществе, им нужно доказать прогрессивность русской православной церкви, в частности, ее положительную роль в распространении грамотности, просвещения. Между тем факты свидетельствуют о том, что духовенство беспощадно преследовало тех, кто пытался критиковать насаждаемые религией антинаучные представления об окружающем мире, высказывать взгляды, не согласные с учением церкви.

«Братие, – возглашали проповедники с амвонов, – не высокоумствуйте. Богомерзен пред господом богом всякий, кто возлюбил геометрию… философию… да будет проклята прелесть тех, которые смотрят на бег небесный… Мудрость мира – безумие есть у бога, возлюби же простоту паче мудрости; учись удерживать ум: высочайшего не ищи, глубочайшего не исследуй, а то, что передано тебе от бога – готовое учение, то содержи»[44]44
  Морозов П. Феофан Прокопович как писатель. Спб., 1880, с. 34.


[Закрыть].

Все свои надежды церковь, поддерживаемая господствующими классами, возлагала на разветвленный аппарат служителей культа, которым надлежало затемнять сознание верующих, формировать у них чувство бессилия и страха перед земной жизнью.

«К подлинной науке средневековая церковь относилась чрезвычайно подозрительно. Попытки свободного научного исследования встречали упорное сопротивление с ее стороны, ибо в них церковники видели– и с полным основанием – угрозу подрыва авторитета Библии. Особенно усилились гонения на науку в эпоху Возрождения. Вольнодумцев сажали в тюрьмы, казнили или силой и угрозами заставляли отрекаться от своих убеждений»[45]45
  Токарев С.А. Религия в истории народов мира. М., 1976, с. 513.


[Закрыть].

Глубокая вражда к знаниям не имела предела. Расправлялись не только с учеными. Жестоко преследовался каждый, кто читал, держал и распространял книги, способные поколебать учение церкви.

В XV–XVI веках в списках запрещенных значились книги, содержащие самые элементарные научные познания о природе. Такие, как «Острономия», «Землемерие» (или геометрия), сочинения о лунных и солнечных затмениях под разными названиями, «Луцидарий» – энциклопедический сборник популярных естественнонаучных сведений и т. д.

Правящие архиереи давали указания объявлять с амвонов списки запрещенных книг, принимать меры к сожжению «еретических, богохульных писаний». Более того, за чтение и даже за хранение подобной литературы полагалось проклятие и сожжение. Об этом упоминается еще в древнейшем законодательном памятнике– «Кормчей»: неугодные церкви труды предписывалось сжигать на теле их владельца, вместе с ним. Славяно-греко-латинская академия должна была наблюдать, чтобы в народ не проникали «церковью возбраняемые книги». Тех же, кто нарушал это правило, повелевали «сжигать без всякого милосердия». При Иване III за чтение и хранение иностранных изданий был сожжен в деревянной клетке князь Лукомский с переводчиком Матиасом Ляхом. Такая же участь постигла врача-итальянца Антона Эренштейна. При даре Федоре Алексеевиче заточили в Пустозерский острог боярина Артамона Матвеева, а его имущество конфисковали. В 1490 году казнили итальянского врача Леона, в 1580-м – публично сожгли придворного врача Ивана Грозного иностранца Бомелия.

Многие, посетившие Московское государство, отмечали неприкрытую враждебность православной церкви по отношению к новой европейской культуре, светскому просвещению.

В 1551 году Стоглавый собор запретил заниматься на Руси астрономией и другими науками, отнеся их к категории «составов и мудростей еретических».

Духовенство упорно препятствовало развитию экономики, прикладных, технических и других научных знаний, чтобы любыми способами закрепить свой уже в то время пошатнувшийся авторитет. «Епископы, лишенные всякого образования, – рассказывал иностранец Флетчер о царствовании Бориса Годунова, – следят с особенной заботой, чтобы образование не распространялось, боясь, чтобы их невежество и нечестие не были обнаружены. С этой целью они стараются уверить царя, что всякое новое знание, вводимое государством, возбудит стремление к новизнам и будет для него опасно»[46]46
  Скабичевский А. Очерки по истории русской цензуры. Спб., 1892, с. 2.


[Закрыть].

Именно по проекту патриарха Иоакима, одобренному царем Федором Алексеевичем, в уставе Славяно-греко-латинской академии, созданной в 1687 году, была предусмотрена обязанность блюстителя и учителей строго следить за иностранцами в стране, дабы они не производили никаких «противностей» в вере, а «явные хулители» подлежали сожжению.

Рязанский митрополит Стефан Яворский, первый президент вновь учрежденного синода, был сторонником жестоких инквизиторских мер по отношению к людям, искавшим знания. Митрополит новгородский Иов писал одному монаху под большим секретом, что «за озлобление, и досаду, и великие обиды господина превысочайшего, иерарха святейшего, митрополита рязанского, двенадцать человек в великий Новгород взяты и многие из них зело жестоко пытаны и рваны, даже внутренности их показались».

Кстати, православное духовенство ополчилось даже против народных песен, сказок, поговорок, музыки. В XVI столетии церковь начинает систематические гонения против певцов, музыкантов: «Маски, наряды и музыкальные инструменты велено отбирать, ломать и жечь на огне без остатку». В XVII веке по инициативе патриарха в Москве по домам ходили люди, которые отбирали музыкальные инструменты, «какие только можно было найти… Когда их собрали, то, нагрузивши пять возов, свезли за Москву-реку и там сожгли»[47]47
  Костомаров Н. Очерк нравов великорусского народа. Спб., 1885, с. 141.


[Закрыть].

В продолжение нескольких веков церковь неистово истребляла книги, которые считала опасными. Для духовной цензуры руководством была только Библия, все же, что заключало лишь намек на свободную мысль, беспощадно уничтожалось.

«Библии, – говорили духовные цензоры, – совершенно достаточно для того, чтобы знать, каким образом произошла Вселенная. Бог сотворил мир и человека, вот что нужно знать прежде всего, и во-вторых, нужно знать, что каждый обязан повиноваться властям и быть готовым запечатлеть смертью верность и преданность своему государю»[48]48
  Пятковский А. Из истории нашего литературного и общественного развития, т. II, Спб, 1876, с. 274.


[Закрыть].

Духовная цензура истребляла сотни и тысячи книг, «когда в оных содержалось что-либо клонящееся к поколебанию учения православной церкви, ее преданий и обрядов или вообще истин и догматов христианской веры»[49]49
  Котович А. Духовная цензура в России. Спб., 1909, с. 182–183.


[Закрыть].

Поистине смятение в стан церковников внесло учреждение в 1724 году Российской Академии наук. Они постоянно доносили властям о «безбожной деятельности» академии, требуя издать специальный царский указ, «дабы никто отнюдь ничего писать и печатать не мог как о множестве миров, так и о всем другом, вере святой противном, под жесточайшим за преступление наказанием»[50]50
  Там же.


[Закрыть].

В своих проповедях служители культа кричали о безбожии академиков, называли их «никчемными людьми», «противниками веры». Великий М. В. Ломоносов подвергался настоящей осаде, церковники следили за каждым его шагом. За стихотворение «Гимн бороде» его привлекли к суду, обвинив в дерзости и свободомыслии. Высказывалось даже мнение, что подобных авторов полезно сжигать «в струбах», как раньше. Ломоносову разъяснили, какие «жестокие кары грозят хулителям закона и веры», а «опасное» стихотворение было сожжено «чрез палача под виселицей».

Церковь неустанно устраивала гонения и на университеты. В 1819 году член Библейского общества Магницкий подал проект всеобщего истребления зловредных книг. В пылу рвения он изгнал всех передовых профессоров из Казанского университета, организовал самый строгий надзор за преподаванием. За малейшие проступки студентов сажали в карцер, наказывали позорными, унижающими человеческое достоинство способами – надевали на «грешных» лапти, крестьянские порты и рубахи, кормили только хлебом и квасом, ставили часовых.

Точно так же освобождались от профессоров-вольнодумцев в Петербургском, Харьковском университетах, в Нежинском лицее и пр.

Обер-прокурор синода Протасов в 1850 году в докладе Николаю I ратовал за такую постановку преподавания в университетах, чтобы «каждая наука убеждала в необходимости божественного откровения и предохраняла юношей от неверия, распространившегося на Западе».

«Среди всех гнетущих сил российского самодержавия православная церковь до конца шла в авангарде всей черной реакции. До последних дней царизма она являлась воплощенным отрицанием всего живого, вольного, свободолюбивого, самым непримиримым врагом всякого прогресса, всяких новых знаний, вся-кого развития науки и просвещения. И всегда она была верной прислужницей эксплуататоров»[51]51
  Дмитриев А. Инквизиция в России. М., 1937, с. 148.


[Закрыть].

Дореволюционное духовенство, видя в науке своего идейного противника, всеми силами противодействовало развитию научной мысли в России и стремилось соответствующим образом воспитывать паству. Разум человека как инструмент научного познания объявлялся «матерью всех пороков», ему противопоставляли бездумную религиозную веру. Священник П. Флоренский в 1909 году писал: «Мы осуждаем жадность в пище. Но почему же в таком случае необузданное удовлетворение другой естественной потребности– познания – не считается пороком? Обуздывать жадность в познании есть такая же добродетель, как полагать предел похотям плоти».

Служители культа на страницах печати и в многочисленных проповедях выступали с осуждением любых научных открытий, потому что они мешают общению человека с богом. Так, автор статьи «Христос и культура» всерьез утверждал: «Богу не нужны наши телефоны, граммофоны, электрические двигатели… Ему, святому, нужны наши добрые дела, наша любовь живая, наша преданность его воле».

При каждом удобном случае цитировалась мысль святого Антония Великого о том, что «человека создал бог, чтобы он был зрителем и благодарным истолкователем его дел». Этой же цитатой начинается книга В. А. Кожевникова «Современное научное неверие», изданная в 1912 году в типографии Троице-Сергиевой лавры (ныне Загорск) с «благословения и дозволения» ректора духовной академии епископа Феодора.

Кожевников скрепя сердце признает, что хотя «пропагандистам неверия еще не удалось пока внушить всеобщей ненависти к Библии в рабочей среде, но подорвать ее авторитет с будто бы научной стороны они успели уже в немалой степени». Выполняя заказ церкви, он старается принизить роль науки в развитии общества, найти разногласия в среде ученых, чтобы убедить их: «…нельзя научному сомнению отталкивать и отрицать начало религиозное и связанные с ним верования». Он пытается утверждать, что ограниченность познавательных способностей человека – «это… предварительное внушение заносчивому разуму вернуться к… плодотворному смирению», открывая и познавая мироздание «не микроскопом, не телескопом, не спектроскопом, а божественным откровением и непосредственным ощущением и восприятием бога».

Следует обратить внимание, что православие упорнее всех христианских исповеданий цеплялось за самые наивные сказки «священного писания» и «предания святых отцов церкви» в надежде поставить преграду науке и прогрессу в России. Ограниченность взглядов иерархов церкви, но вместе с тем их непомерные притязания на руководящую роль во всех областях жизни в период царизма, страх перед научными открытиями очень часто приводили к тому, что много талантливых людей и их изобретений было загублено либо эти изобретения внедрялись за рубежом, а затем за огромный выкуп возвращались на родину.

Современная православная церковь не имеет морального права заявлять, что она всегда ведет верующих «по правильному пути», так как в немалой степени на ее счету ответственность за экономическую, культурную, политическую отсталость царской России.

Неизменны ли «богооткровенные истины»?

Прошел небольшой срок в масштабах истории – шесть с лишним десятилетий после победы Великой Октябрьской социалистической революции, а богословы резко изменили свое отношение к науке и культуре. Теперь приобщение к знаниям выдается уже за христианскую добродетель. На страницах «Журнала Московской патриархии», к примеру, можно встретить такие рассуждения; «Христианину научное познание столь же необходимо, как и его вера в промысел божий» (1972 г.).

Как видим, «вечные и неизменные богооткровенные истины» отступают под натиском научно-технического прогресса, выявляя земное происхождение религиозных «писаний» и «откровений». Однако богословы и поныне пребывают в уверенности, что «человек сам не в состоянии справиться с тем, что имеет силу в условиях земной жизни, т. е. со злом… По закону природы человек страдает и гибнет, а закон разума не в силах спасти его». Так считает один из монахов, автор сочинения «Духовная жизнь и культура православного священнослужителя» (Загорск, 1975 г.). Последний по-прежнему рассматривается в качестве «проводника благодати божией и одухотворения, изменения к лучшему самих окружающих жизненных условий и людей. Одно слово такого пастыря, один взгляд способны зажечь сердца людей пламенной решимостью и ревностью к восследованию, подражанию его жизни».

И это не случайно. В последнее время в русской церкви все чаще подымается вопрос о падении авторитета служителей культа. Вот почему на годичных актах духовных школ учащихся наставляют, что богословское образование, получаемое ими, «оценивается церковью не столько по шкале ученых званий и степеней, сколько по воплощению учения христова в жизни… чтобы выпускать из своих стен на поле церковное широко образованных богословов, способных вести верующих к вечной жизни и примером своей жизни свидетельствовать об истине православия».

Паству настойчиво предупреждают: «даже малое сомнение в вере может лишить духа божия». Сомнение – корень зла, от него идет прямая дорога к разрыву с религией, отходу от церкви. В религиозной литературе, проповедях неизменно напоминают о ничтожестве, греховности, духовной немощи человека. Звучат призывы: «…пусть стремится сердце каждого из нас, стремится выше всего земного к богу».

Изучение практики религиозных объединений в ряде регионов страны убедительно подтверждает, что люди, управляющие ими, сплошь и рядом не соблюдают «христовых заповедей», поступая как раз вопреки тому, чему учат, не особенно надеясь на фантастическую «вечную жизнь на небесах». Недаром один из протоиереев в проповеди «О деятельной вере» прямо сказал: «У многих из нас большой разрыв между верой и жизнью по вере. Нужно обратить глубокое внимание на нашу внутреннюю жизнь, чтобы увидеть в ней духовные изъяны и как можно быстрее исправить, уврачевать их».

Правду, видимо, надо искать глубже – жизнь по вере не получается именно потому, что сама вера поддерживается искусственно, не находя подтверждения в окружающей действительности, и нередко сопровождается лицемерием. И пастыри, и паства, похоже, все меньше уповают на «радости и веселия на небесах от общения с богом», все больше – на дела земные. Заметно падает престиж церкви и церковников.

Постепенно, но неуклонно сужается воздействие на сознание и чувства верующих идеологии русского православия. Богословы, служители культа в поисках выхода предпринимают попытки по-новому воздействовать на внутренний мир верующих. В проповедях их убеждают в том, что «когда наступит страдание нравственное, то есть страдание душевное, тогда средства для облегчения имеются только в лоне святой церкви».

«Религия, – писал Ф. Энгельс, – всегда сохраняет известный запас представлений, унаследованный от прежних времен, так как во всех вообще областях идеологии традиция является великой консервативной силой»[52]52
  Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 21, с. 315.


[Закрыть]. Данный вывод Ф. Энгельса актуален и в наши дни.

В рукописи «Нравственное богословие» (Загорск), адресованной будущим служителям культа, их поучают: «Вас будут поносить, гнать и всячески за Христа неправедно злословить. Христос не скрывает от своих последователей, что их ожидает горькая доля на земле, но обещает им блаженство в своем царствии. Поэтому пусть же они радуются и веселятся – велика награда для тех, кто не убоялся суда этого мира».

Как видим, унаследованный от прошлых веков запас представлений об отношении к обществу современные богословы перенесли в нынешнее время, продолжая формировать у верующих недоверие к окружающим, отчужденность от инакомыслящих. И это не случайность. Во-первых, тем самым ставится задача «уберечь» верующих от влияния атеистического общества. Во-вторых, подготовить их к мысли, что христиане были и всегда будут гонимы и отчуждены от других людей. В-третьих, берется в расчет, что «рабский страх имеет тоже воспитательное значение».

Богословы как ни в чем не бывало воспитывают свою паству, с одной стороны, в духе униженности перед богом, с другой – покорности и смирения перед церковью. В обмен на «рабский страх» в реальной жизни предлагается мифическое блаженство после смерти.

Религия, беря на вооружение идеологию беспомощности, бессилия, страха, усыпляя сознание и волю верующих, предрекает неминуемый конец света и в недалеком будущем – конец истории человечества. Сегодняшним семинаристам, например, внушают, что «история не может иметь смысла, если она никогда не окончится, если не будет иметь конца; смысл истории и есть движение к концу, к завершению, к исходу. Религиозное сознание видит в истории трагедию, которая имела начало и будет иметь конец».

Таким образом, служители церкви пытаются помешать проникновению в сознание верующих материалистического понимания развития общества, усыпить их политическую активность, воспрепятствовать участию в борьбе за торжество прогресса. Насаждаемое религией пренебрежительное, пассивное отношение к социально-политическим вопросам современности формирует социальный и политический индифферентизм, что затрудняет вовлечение трудящихся в созидательную общественную деятельность, повышение их идейно-политического и культурного уровня.

«Успех творчества новой жизни зависит от того, – говорил П.А. Красиков в первые годы после победы Октября, – насколько правильно новая форма бытия и борьбы отражается в сознании трудящихся, ибо в данный момент сама победа нового строя, его организация предполагают ясное материалистическое понимание массами своей общественной роли в общественном производственном процессе, который они призваны организовывать без вмешательства царя земного или небесного»[53]53
  Архив МИРА, ф, 4, oп. 1, ед. хр. 45, л. 2.


[Закрыть].

Христианство в противовес коммунистическим идеалам и поныне упорно настаивает на своей расстановке сил: бог – хозяин, а люди – рабы, смиренные и коленопреклоненные. В этих целях постоянно подчеркивается величие, всемогущество бога и абсолютное ничтожество человека.

В «Кратком православном молитвослове», изданном Московской патриархией в 1955 году, почти на каждой странице можно встретить такие определения: человек– «ленивый и грешный» (с. 7), «недостойный» (с. 10), с «окаянными душою и телом» (с. 12), «смиренный и окаянный раб» (с. 12), а человеческий род – «усопшие рабы» (с. 14), без бога они «не могут творити ничегоже» (с. 15). Слово «раб» неоднократно повторяется на 12, 20, 24 и 26-й страницах, трижды на 27-й и во многих других местах.

Богословы и рядовое духовенство в статьях, проповедях не устают разъяснять верующему, что он всегда должен ощущать как индивидуальную немощь, так и слабость вообще человеческих сил и познавательных способностей; они продолжают внедрять чуждые социалистическому обществу жизнененавистнические догмы религии.

Митрополит Николай в 50-е годы (Московская патриархия) как пример христианской жизни пропагандировал «жизнь святых подвижников, преподобных отцов и матерей», которые «разрывали нежные узы родства и дружбы, оставляли свои семьи: муж – жену, дети – родителей, братьев, друзей, поселялись в глухих местах – на скалах, в пещерах, диких лесах– и там несли свои подвиги. Бравшие на себя подвиг столпничества становились на высокие столпы, стояли на них дни и ночи, годы и десятилетия под открытым небом, то под палящими лучами солнца, то под дождем. Стояли они на своих столпах до того, что черви заводились в их ногах, начинавших изгнивать от долгого стояния».

Образцом для поклонения и сегодня считаются всякого рода подвижники, пустынники, столпники, ибо с их помощью опять-таки утверждается неизбежность отвержения верующего от семьи, общества, угнетение им своих духовных, физических, социальных потребностей, рабство личности перед богом, духовенством, добровольный уход человека в изгнание «от мира сего».

Еще французский философ-материалист и атеист П. Гольбах (1723–1789 гг.) определил истинную цену «подвигов» разных святых, божьих угодников: «Совершенно очевидно, что буквальное и строгое выполнение моральных предписаний христианского вероучения неизбежно привело бы человечество к гибели»[54]54
  Гольбах П. Письма к Евгении. Здравый смысл. М., 1956, с. 385.


[Закрыть]. Однако духовенство по-прежнему неистощимо подменяет важнейшие подлинные нравственные категории на мнимые, гуманные на антигуманные вопреки здравому смыслу.

Используя многовековой запас иллюзий для кажущегося утешения верующих, церковь никогда не устраняла и не может устранить реальных трудностей и противоречий, но и по сей день пытается уводить свою паству в дебри апатии и деморализации, переключать ее внимание с земных забот на заботы о достижении царствия небесного после смерти.

«Нужно чаще думать, правильной ли дорогой мы идем в вечную жизнь? Над тем ли мы трудимся здесь, у порога этой жизни? Подумай об этом тогда, когда останешься наедине. Подумай над самим собой, как ты живешь из года в год на земле, как ты трудишься над своей душой для вечности» – с таким призывом обратился недавно во время службы настоятель Спасской церкви.

Идея бессмертия души – центральная для христианства (кроме иеговистов, адвентистов). Такая идея устраивала церковь: она получала денежные и натуральные пожертвования как выкуп за «грехи» для очищения души и выполняла свою миссию в эксплуататорском обществе, сдерживая недовольство угнетенных призрачными посулами загробного блаженства.

Откровенно, неприкрыто «теоретики» православия разъясняли, что чем больше страданий, неправды выпадает на долю человека, тем ближе он должен быть к церкви, вносить свою лепту в ее процветание и тогда ему обеспечено вечное спасение.

Так называемый христианский гуманизм на поверку оказывается чистейшей воды псевдогуманизмом, обнаруживающим, помимо всего прочего, корыстолюбие, стяжательство многочисленного духовенства и их приближенных, их желание «земного вкусить» за счет «рабов божиих».

Это испытанный прием. В течение многих веков русское православие совершенствуется в умении утешать, успокаивать, вселять несбыточные надежды, «подогревать» те или иные иллюзии. В последнее время упор делается на индивидуальную жизнь человека. Тем самым церковь переиначивает по-своему, деформирует интересы личности, в значительной степени снижает ее общественную активность.

При социализме исчезает социальная потребность в религии, но индивидуальная потребность у определенной части населения еще остается. Этим и пользуются церковники.

Следует иметь в виду, что теологи, стремясь не отстать от велений времени, приступили к религиозной интерпретации идей «общественного спасения». Обострение международной обстановки, создаваемой идеологами империализма, водородная, атомная, нейтронная бомбы и другое оружие массового уничтожения людей, которым ныне потрясает военно-промышленный комплекс США, в известной мере играют на руку религии, церкви, устрашая «слабых духом» неотвратимостью, неизбежностью «конца света». Вместе с тем богословам, служителям культа приходится учитывать, что современные верующие все отчетливее сознают, откуда идет реальная угроза, и, не ожидая «страшного суда», вступают на путь практической борьбы против термоядерной войны. Поэтому старателям православия не остается ничего иного, как искать «приобщения» религии, церкви к современности, пытаясь совместить «небесные» и земные интересы паствы.

Сегодняшний верующий все чаще размышляет, сопоставляет, участвует в решении актуальных проблем современности, все дальше отстраняясь от религии, ее иллюзий. И здесь хотелось бы привести следующие слова: у нас имеется наипревосходнейшее людское качество – «стремление к справедливости, к добру, к хорошему, к счастью. Ах, как хочется, чтобы всего этого нам не надо было добиваться! Как нам хочется чуда! Нет, друзья, на инопланетян надежды мало. Придется все своими руками делать. И головой, кстати.

Наркотик хоть и чарует, но разрушает. А разговор впрямую, без утайки – воспитывает. Дает силу жить. Преодолевать пагубы жизни. И помогает быть полезным не только себе, а обществу, в котором живешь. Лишь такой ценой можно надеяться быть счастливым»[55]55
  Алешин С. На распутье… – Лит. газ., 1981, 23 августа.


[Закрыть].

Надежды получить иллюзорное счастье с помощью религии, церкви, мифического бога– это наркотик, который разрушает разум, сознание человека, приводит к утрате действительных, а не мнимых ценностей.

Социальные проблемы ныне находятся в центре общественной жизни, на них зиждется революционно-преобразующее движение современности. И потому религия, ее защитники пытаются более умело сеять иллюзии в целях компенсации пока еще не решенных жизненно важных задач.

По мере дальнейшего экономического и социального развития нашей страны, удовлетворения растущих материальных и духовных запросов трудящихся, усиления атеистического воспитания будет все более сужаться воздействие религии, церкви на верующих.