Текст книги "Белое крыло"
Автор книги: Евгений Коковин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 7 страниц)
Коковин Евгений
Белое крыло
ЕВГЕНИЙ СТЕПАНОВИЧ КОКОВИН
БЕЛОЕ КРЫЛО
ПОВЕСТЬ
Парусные гонки – спорт смелых и сильных, мужественных и решительных людей. Кроме того, это и красивейшее зрелище. Представьте широкую реку, залив или море. И маленькие изящные суденышки под огромными парусами, стремительно несущиеся от одного поворотного знака к другому, а потом – к заветной цели, к финишу. Победит тот, кто искуснее владеет парусом, кто тоньше чувствует ветер, его малейшие изменения и капризы. Победит тот, у кого больше опыта и знаний, мастерства и сноровки.
В новой повести Евгения Коковина "Белое крыло" рассказывается о наших яхтсменах, самозабвенно влюбленных в этот романтический спорт. Но не только о белокрылых яхтах, упорных тренировках, увлекательных прогулках и состязаниях ведет разговор писатель. Усложненные жизненными событиями взаимоотношения героев, их переживания и поступки составляют сюжетную основу повести.
На берег радостный выносит
Мою ладью девятый вал.
А. С. Пушкин
Я солнцу и ветру отдал мои паруса.
Уолт Уитмен
Праздники бывают разные, но, должно быть, на всем белом свете нет ничего более радостного, яркого, фееричного, чем праздник на воде.
На таком празднике – два неба: настоящее и отраженное в ясных глубинах реки или моря. На таком празднике у каждой одномачтовой яхты – два больших паруса-грота, у каждой чайки – четыре крыла. Вы на водном празднике – и вы уже в сказке. И огромный наш мир покажется вам еще огромнее, светлее и счастливей.
Хорошо, если поблизости играет море. Может быть, тогда в легко-пенистом шуме прибоя вы услышите праздничную песнь под веселые гусли Садко или меж белоголовыми гребнями волн увидите воинственное сверкание трезубца Нептуна. И вас навестит прекрасная мечта о путешествии за тридевять земель, в дальние страны, может быть, на остров Свободы, в страну Фиделя Кастро, а может быть, в Индию, в Египет или на Север, в высокие широты Арктики.
А если нет моря?.. В детстве и в мечтах любая лужица превращается в океан. И бумажный парус на самодельном игрушечном кораблике – это уже мир штормовых морей и озер.
И все-таки обидно сознавать, что есть на нашей Земле люди, живущие едали от моря, от озер и рек. Они, эти люди, лишены одной из самых больших наших радостей. Ведь такое великое счастье – слушать плеск волны, плыть на катере, на яхте, хотя бы на крошечной плоскодонке или на плотике, купаться, плавать, нырять, ловить рыбу. Великое счастье – жить у воды!
Сегодня – праздник. Далеко за молом на летучем старте белеют треугольники яхтенных парусов. Все готово к началу парусных гонок – Большой весенней регаты.
Солнце, с утра бледное и застенчивое, сейчас уже поднялось высоко. Оно стало даже насмешливым и дерзким и снисходительно, словно похохатывая, рассыпает по реке монетную мелочь блесток. Легкому юго-западному ветру на реке тоже раздолье. Ему есть чем поиграть – всюду пестрят флаги расцвечивания. Своды флагов и вымпелов – над яхт-клубом и над бесчисленными судами.
Здание яхт-клуба, раскрашенное в самые веселые цвета, увенчанное башенками, мачтами и флагштоками, издали кажется уютным птичьим гнездом, заботливо свитым на высоком берегу. Просторная веранда переполнена и тоже пестрит яркой расцветкой спортивных костюмов, маек и девичьих платьев. Здесь все молодо, шумно, может быть, чуть легкомысленно. Но зато все дышит здоровьем, силой, играет красотой мускулов, ранним весенним загаром и улыбками. Шляпы, кепки и галстуки вытеснены на проспекты, перчатки оставлены в плащах и на полкал шифоньеров, рукава закатаны выше локтей.
Оркестр вдруг умолк. И звон медного колокола с судейского судна, литой, ясный, как сама чистопородная медь, без трещинки, без раковины, прозвучал над гаванью.
Звон меди рассыпался по большой реке и слился с солнечным серебром ряби на пологих волнах. Он взлетел к легким перистым облакам, помчался с запоздалыми птицами к морю, а в городе вдребезги разбился об асфальт и булыжники пыльных и шумных улиц.
Ольга Андреевна Вишнякова стояла на веранде яхт-клуба у парапета и с беспокойством смотрела в ту сторону, где на старте белели паруса яхт. Это была высокая и красивая, но уже немолодая женщина с большой прической – венком из туго сплетенных кос. Там, на старте, на одной из яхт, готовится к стремительному рывку ее сын, ее Юрка.
При звоне колокола она заметно вздрогнула и вдруг вспомнила хрустальную вазу, разбитую в самый несчастный день ее жизни.
– Хрусталь, – чуть слышно сказала она.
Рядом с Ольгой Андреевной стоял ее брат, тоже высокий, блондинисто-седой мужчина с усталым лицом.
– Почему ты вспомнила о хрустале? – спросил Илья Андреевич, взглянув на сестру.
Она ответила не сразу. С судейского судна неторопливо поднялась в небо зеленая ракета. Соревнования начались. Круто накренив паруса, яхты ушли, и теперь нужно было ждать.
– Почему хрусталь? – повторил Илья Андреевич.
– Все то же, старое, – сказала Ольга Андреевна. – Я разбила вазу в тот день... когда пришли с обыском. Ты помнишь, Володя подарил ее мне с цветами перед свадьбой.
– Хрусталь, – Илья Андреевич усмехнулся. – Я не привык к роскоши. Идиллии тоже не по мне...
– Причем тут роскошь?! – возразила Ольга Андреевна. – Это дорого мне всегда!
– Хрусталь наполняют благородными винами. А мне достаточно граненого стакана с ее сиятельством. Она надежнее!
– Илья, переставь, прошу тебя! Подумаем лучше о Юрке. Пусть на первой гонке у него будет не первое место, но хотя бы в первой тройке.
– Нет, не согласен! – рассердился Илья Андреевич. – Только первое! Он сам конструировал и строил "Диану", а это многое значит, поверь моему опыту судостроителя. Хорошо, если бы скрипачи-музыканты сами мастерили скрипки. Я знаю водительские способности Юрия, а яхта его не подведет. В "Диане" вся его любовь! И это дает ему уверенность.
– Его любовь не только в "Диане", – грустно сказала Ольга Андреевна.
– Что ж тут удивительного в его годы?
– Но ты забываешь, мне эта его любовь, эта привязанность очень тяжела... Она здесь... Все это страшно!
– Он будет первым! – поспешил переменить разговор Илья Андреевич. – Я люблю Юрку, пожалуй, не меньше тебя, хотя ты ему и мать. Я хочу ему удачи!
Ольга Андреевна с благодарностью положила руку на плечо брата. Илюша такой же мальчишка, как и в давние времена, хотя уже и седой. Такой же задиристый, озорной и мечтательный, хотя уже давно инженер и многое, очень многое пережил.
К парапету протиснулся пухлощекий человек в светлом костюме, с тускло-зеленым галстуком, в фетровой шляпе. На поводке перед пухлощеким юлил вислоухий спаниель.
Хозяин спаниеля ловил взгляд Ольги Андреевны.
– Здрасьте!
Ольга Андреевна наклонила голову и отвернулась.
– Как устроились на новой квартире?..
Ольга Андреевна не ответила, сделала вид, что ее интересует далекий противоположный берег. Человек в светлом костюме притворно ухмыльнулся, словно чему-то удивился, и потянул упирающегося спаниеля назад.
– Кто это? – спросил Илья Андреевич. – Бог ты мой, что это он в жару фетровую шляпу напялил?
– Сдобин, – Ольга Андреевна брезгливо поморщилась. – Ты его должен знать. Раньше был в политотделе пароходства.
Илья Андреевич задумался, припоминая.
– Сдобин?.. В политотделе... Так ведь мне именно с ним и пришлось иметь дело. Старый знакомый!
Вспомнилась комната в политотделе пароходства, надменный вид инструктора Сдобина, его издевательские вопросы "Вы, инженер Рябов, знали такого, капитана Вишнякова?.. Ах, конечно, ведь родственнички. Еще бы не знать! И какие у вас бы ли отношения с этим, с Вишняковым? Небось водку вместе пили?.."
Это было очень, очень давно... "Стоит ли вспоминать? Может быть, кто старое вспомянет, тому... Нет, черта с два! – подумал Илья Андреевич. – Глаза нам еще пригодятся, но и не забудем! Кто забывает прошлое, тот совершает новые ошибки. А этот спокойно поживает. И, конечно, теперь первым на каждом шагу кричит о культе. Нутро-то у него прежнее!"
– Старый знакомый! – зло повторил Илья Андреевич. – Как же это я его не узнал?! Может быть, потому что шляпа и галстук. Это называется "перестроился"! В былые времена он признавал только китель и сапоги. А почему он интересовался твоей квартирой?
– Понятия не имею. Может быть, вспомнил, как выгонял меня с грудным Юриком из пароходской квартиры. Как жену и сестру...
Илья Андреевич сжал кулаки, но руки были опущены. Никто не видел этих сжатых кулаков, и никто не знал, что он пережил, перенес.
– Эх, напомнить бы ему все это сейчас!
– Не надо, Илюша! Мне и так больно! Забудем!
– А ты думаешь, мне не больно?.. Мне?.. Забыть?.. Почему же ты хранишь осколки вазы?..
Илья Андреевич вдруг смолк. Последние слова были не ко времени и не к месту. Он пожалел, что произнес их.
– Это другое, Илюша! Ты знаешь, это моя любовь!
Он снова забылся, не выдержал:
– А любовь Юрия? Его любовь к Людмиле...
Ольга Андреевна умоляюще взглянула на брата. Он был прав, но сейчас он был и жесток. А не жестока ли она, Ольга, к ней, к этой девушке?..
К ним подошел пожилой бритоголовый здоровяк, коренастый крепко сбитый, и с доброй улыбкой приветствовал сестру и брата.
– Здравствуйте, дядя Миша! – ответила Ольга Андреевна.
– День добрый, капитан гавани! – весело сказал Илья Андреевич.
– Еще трудно сказать, каким добрым он будет.
– Вы о соревнованиях? – с тревогой спросила Ольга Андреевна.
– Нет, прежде всего о погоде.
Снова зазвонил колокол, чисто и мелодично.
– Ольга говорит, что ваш колокол словно хрустальный, – сказал Илья Андреевич.
– Это склянки рынды первосортной меди в сплаве с серебром. Да, с серебром! И знаете, что там написано, на ободе у этого колокола? Там написано старославянской вязью: "Ищите да обрящете!" – Дядя Миша рассмеялся.
– Старославянской? Значит, это сейчас у вас благовест для богов?
– Для богов здоровья и силы, для молодых богов спорта для, таких, как ваш Юрий!
– Ищите да обрящете! – с задумчивой улыбкой сказал Илья Андреевич. – Не все ли равно, кто это сказал и вязью или как там еще написано. Одно и то же кто ищет, тот всегда найдет! А Юрий искал и "Диану" нашел!
– "Диана" хороша, – отозвался капитан гавани.
На какое-то время Ольга Андреевна забыла о своей многолетней душевной боли. При виде дяди Миши она всегда чувствовала себя хорошо и спокойно. Он был добрым, общительным и веселым человеком.
Новый пятиэтажный дом на набережной, где жили мать и сын Вишняковы, был заселен недавно. Сюда переехал и дядя Миша Кукин, которого Ольга Андреевна знала и раньше. Кукиь много лет плавал боцманом на одном судне с ее мужем, капитаном дальнего плавания Вишняковым.
Но мужа нет, давно нет. Остался Юрий. Ему уже двадцать два года, и он никогда не видел отца.
– Вы надеетесь на Юру? – спросила Ольга Андреевна. – Ведь в прошлом году он проиграл и очень переживал...
– Проиграл, – подтвердил Кукин. – Но все-таки за ним осталось второе место. Теперь он должен выиграть. Должен!
Кукин озабоченно оглядел небо.
– Барометр падает, резко падает, – сказал он. – Только бы они успели финишировать до шквала.
– А шквал будет? И сильный?..
– Только сейчас сообщили, что ожидается очень сильный Циклон. Ветер уже отошел. Видите, что там творится!
Действительно, на северо-западе, над противоположным берегом, угрожающе поднималась и ширилась гнетуще-мрачная тучевая громада.
Дядя Миша извинился и ушел, как он сам сказал, готовиться к обороне яхт-клуба от шторма.
Ольга Андреевна видела, как капитан гавани попутно перекинулся несколькими словами с девушкой, тоже стоявшей у парапета. Эту девушку она знала, ее звали Людмила Багрянцева, о ней Ольга Андреевна думала, разговаривая с братом.
По-видимому, Кукин и девушка говорили о предстоящем шторме, потому что дядя Миша показывал рукой на северо-запад. К Ольге Андреевне снова подступила щемящая душу тревога. Девушка напряженно вглядывалась в даль реки, туда, откуда должны были появиться яхты. У ее ног никелированными застежками поблескивал маленький чемоданчик, какие спортсмены обычно берут на соревнования и тренировки.
У девушки была сильная фигура спортсменки. Такие всегда спокойны и уверены в движениях, в походке, в разговоре. Но Людмила сегодня волновалась, она даже страшилась. Ей, метеорологу-наблюдателю, больше, чем кому-либо другому, было известно, что припрятывала у себя за пазухой эта все разрастающаяся на северо-западе коварная тяжелая туча.
Изредка девушка беспокойно посматривала в сторону Ольги Андреевны. Чем она виновата перед этой красивой женщиной, матерью Юрия?..
Они думали друг о друге, думали о человеке, которого любили, и старались не встречаться взглядами.
Затрещал, защелкал репродуктор. Послышался странный для жаркой погоды деревянно-простуженный голос:
– Внимание! Внимание... С дистанции сообщают: в первой гонке яхт класса "Дракон" сейчас лидирует яхтсмен первой категории Юрий Вишняков...
Ольга Андреевна сжала локоть брата, и он, радуясь за успех своего любимца, на какое-то время забыл обо всем другом. Забыл, но только на время...
Хотя над управлением порта уже были подняты штормовые сигналы, солнце, еще вовсю сияло1 и баюкало бдительность многих ничего не подозревающих посетителей яхт-клуба.
А барометр продолжал катастрофически падать, предвещав городу недоброе.
– -
На белом борту лазурью – цветом неба и моря – выведено "Диана". Дано ли название легкой стреловидной яхте в честь богини охоты или в честь более поздней жительницы Земли, об этом в официальном мерительном свидетельстве яхты ничего не говорится. Рулевой Вишняков и его дядя инженер Рябов, который участвовал в постройке яхты, иногда почему-то называют ее "Любушкой". А спортсмены и болельщики паруса говорят: "Летит "Белое крыло!" или "Вон возвращается вишняковское крылышко!"
На яхте их трое: Юрий Вишняков – рулевой, Клавдий Малыгин и Дениска Птахин – матросы. Полный экипаж "Дианы". Если же на яхте увидите еще кого-нибудь это болельщики парусного спорта и поклонники Вишнякова. Одному из лучших яхтсменов города, рулевому "Дианы", в ближайшее время прочат звание мастера спорта.
По-северному светловолосого и светлоглазого, чуть курносого, плечистого рулевого "Дианы" никто не назовет красивым. Но что-то неуловимое привлекает к нему. Может быть, его выделяет открытая, почти ребячья улыбка, когда он что-то одобряет, чем-то восхищается или принимает гостей на своей яхте. А может быть, привлекает его уверенное спокойствие.
Он немногословен и все же заметен в яхт-клубе. Как и другие яхтсмены, на тренировки и на ремонт яхты Вишняков обычно приходит в короткой кожаной куртке с опушкой или в синем с белыми полосами свитере.
Матрос Малыгин почти в два раза старше матроса Птахина но права на яхте у них одинаковые. Дениске же всего четырнадцать. В шутку матросов "Дианы" называют Грот-Малыгин и Стаксель-Птахин.
Геркулес Клавдий иногда подхватывает маленького и верткого Дениску, держит на руках, как грудного ребенка, укачивает и напевает "баю-баюшки". Дениска отчаянно отбивается, но ничего не может поделать, чтобы вырваться из могучих объятий Клавдия. Все-таки разница между матросами немалая – двенадцать лет и сорок килограммов.
– Клавдий, отпусти-и-и! – тонким мальчишеским голосом тянет Дениска.
– И-и-и! – передразнивает Клавдий.
Рассердившись, Дениска напрягает голосовые связки и не очень внушительно басит. При этом добавляет крепкое словцо.
– Вот так и подобает разговаривать мужчине, – смеется Клавдий и отпускает Дениску. – А за непотребные слова – штраф! Товарищ капитан, какое взыскание наложить на недисциплинированного члена экипажа Дениса Птахина?
Матросы обожали прославленного яхтсмена Юрия Вишнякова, своего капитана, как они его называли. Под его началом ходить на яхте было и легко и лестно. Серьезный и спокойный Юрий все делал с едва уловимой, ободряющей улыбкой. На тренировках и соревнованиях он не нервничал и не кричал. Была в характере этого юноши твердость. Особенно нравилась матросам в капитане непоказная уверенность и смелость в управлении яхтой.
Еще совсем недавно они строили свою "Диану", готовили ее к открытию навигации, к гонкам, к регате. Работая, они забывали обо всем.
Но приходил определенный час, и Клавдий Малыгин кричал товарищам:
– Эй, джентльмены, синьоры и прочие трудовые гезы! Солнце уже спускается на водопой, а у меня с восемнадцати ноль-ноль маковой росинки во рту не было. А ведь еще великий Птахин сказал: кто не умеет отдыхать, тот не умеет работать!
Дениска смущенно улыбался:
– Я так не говорил...
– Как сказал великий Птахин, голод – не тетка.
– У меня и тетки-то никакой нету, – протестовал Дениска.
– Отрекайся от всех теток, но не от своих гениальных изречений. И вообще соловья баснями не кормят. Разве это не твоя мысль, о великий Птахин? Мой истощенный желудок требует незамедлительной компенсации энергии, затраченной организмом на окраску левого борта.
Клавдий вытаскивал из рабочей сумки сверток, расстилал на ящике газету обязательно сегодняшнюю – и раскладывал на ней яства: отварную треску, отварную картошку, три котлеты или кусок колбасы и черный хлеб. Охотничьим ножом он разрезал колбасу не ломтиками, а на три части – так, он считал, на воздухе аппетитнее. О треске Клавдий каждый раз повторял прадедовскую поговорку: "Трещёчки не поешь – не поработаешь!"
– У кого еще имеется какая-нибудь снедь, харч и прочие съестные припасы? Вносите в общий фонд на благо пошатнувшегося здоровья, – говорил Малыгин. – К столу не хватает свежепросольной семги, поросенка с хреном и зернистой икры. Все остальное принимается с предъявлением справки о несостоятельности. Дениска вызволял из кармана булку с маслом. Юрий передавал Клавдию целлофановый кулек. Сквозь прозрачную пленку проглядывали три яйца и три коричневых ларечных пирожка – по числу экипажа.
– Нищие! – презрительно замечал Малыгин. – Где осетрина, цыплята, холодная телятина? Не вижу! А что на десерт?.. Ай-яй! Ну что ж, как говорят, чем богаты, хлеб да соль! Разрешите приступать к трапезе?
Он запихивал в рот звено трески, откусывал хлеб и одновременно читал газету-салфетку.
Ели молча, лишь иногда посматривали друг на друга. Юрий отодвигал от себя пирожок и говорил:
– Сыт. Запить бы чем...
– Но-но, – возражал Клавдий. – Я не позволю вам умереть раньше соревнований, а они состоятся только через месяц. Я скоро буду вас кормить, как в детском садике, с ложечки – за дедушку, за бабушку, за маму... А сейчас доедать все до последней крошки! Иначе вы недостойны называться сыновьями Эола. Первый же порыв легкого ветерка согнет вас, как соломинки. Нет, я все-таки сделаю из вас Ламме Гудзаков, скелеты безнадзорные! А что касается попить, то за неимением более благородных напитков, придется опять воспользоваться пресными запасами из общего яхт-клубного бачка.
Никогда не унывающий отважный мореход и неутомимый работяга, книголюб, весельчак и балагур – таков Клавдий Малыгин, давний друг Юрия Вишнякова.
– Денис, принеси, пожалуйста, воды, – просил Юрий. – Пирожок свой я уступаю Клавдию, но предупреждаю: это в последний раз. Если его аппетит не уменьшится, при такой нагрузке мы рискуем отправить нашу "Диану" на дно.
– Ладно, торжественно обещаю сократить свой рацион, – соглашался Клавдий и с сожалением засовывал пирожок в кулек. – Потом используем. А сейчас в бой! Рыцарям "Белого крыла", к сожалению, полагаются не шпаги, а шкрабки и кисти. Они вам и в руки!
...А вот сейчас...
В ожидании сигнала-ракеты "Диана" вместе с другими яхтами лавировала перед незримой линией старта.
Минуты до сигнала – минуты наивысшего напряжения у всего экипажа. Старт парусных гонок – не замирание на месте. Подняты паруса, дует ветер, мчит течение, и яхте застыть на старте подобно бегуну невозможно. Требуется большое мастерство, чтобы держаться как можно ближе к линии старта, но не пересечь ее раньше времени, раньше сигнала.
А времени до старта остается все меньше и меньше.
В отдалении курсируют моторные катера, шлюпки, байдарки, не участвующие в гонке яхты. На них – беспокойные и неугомонные зрители-болельщики. Они в нетерпении, они волнуются, переживают и спорят. У всех свои любимицы-яхты и любимцы-рулевые.
Еще больше зрителей на веранде и на причалах яхт-клуба, на набережной и на палубах кораблей. В этом городе мореходов и кораблестроителей любят водный спорт, особенно парусный. Кажется, что половина населения города празднует сегодня День паруса.
Только зачем, зачем поднимается на северо-западе эта ненавистная туча? Неужели она обрушится на праздник – на реку, на гавань, на гордые яхтенные паруса?
А сигнала все еще нет.
Перед стартом, проверяя снаряжение и выводя яхту из гавани, Юрий, думал о многом: о матери, которая, конечно, сейчас уже на берегу, о Людмиле, любовь к которой помогает ему жить и заставляет мучиться. Обе они поблизости, обе волнуются и хотят ему успеха. Но понимают ли они, чувствуют ли, что любовь к ним будет самой сильнейшей и надежной союзницей ветра в его парусе? Что любовь к ним поможет ему сделать все, чтобы стать победителем?
Мама... Людмила...
Мама... Должна же она понять, что Людмила ни в чем не виновата. Она обижается, мучается, страдает, хотя и молчит.
Но сейчас эти мысли уже отодвинулись, скрылись в поворотах памяти и на какое-то время забылись.
Сейчас он ждет сигнала, сосредоточен, держа румпель, следя за парусом и за судейским судном.
Наконец ударил колокол. Звон был чистый, ясный, как сам этот праздничный солнечный день, как упругий и дразнящий сегодняшний ветерок.
Но для Юрия и его товарищей это была лишь настораживающая команда: внимание!
Рулевой еще больше сосредоточился, зорко следя за парусом и за яхтами-соперницами. Гика-шкот и румпель в надежных руках, значит, и парус и вся яхта в его власти. Готовность к прыжку через линию старта с каждой секундой нарастает.
Удар рынды – последний! Юрий взглянул на секундомер. Сейчас, сейчас!..
Матросы следили за своим капитаном, готовые к мгновенному выполнению команд.
Выстрел ракетницы был словно толчком в спину: марш!
Зеленая ракета неторопливо поднялась в синеву неба. Но для Юрия она лишь мелькнула в начале взлета. Больше он ее не видел. Через какое-то мгновение "Диана", направленная на курс, неудержимо понеслась в направлении к первому поворотному знаку.
Одновременно с "Дианой" пересекла старт яхта "Сюрприз". Вероятно, это было случайностью, потому что "Сюрпризом" управлял не очень опытный рулевой, и он не мог быть опасным соперником для Вишнякова. Странно, что самый грозный противник, рулевой Шведчиков, замешкался и отстал. Это нужно было использовать.
Действительно, "Сюрприз" еще задолго до первого поворотного знака стал отставать от "Дианы". Зато яхта Шведчикова "3атея" уже шла по пятам.
Юрий оглянулся, а снова повернувшись, улыбнулся Клавдию и Дениске: все в порядке!
Ничто не могло задержать этот прекрасный, стремительный полет "Дианы", полет "Белого крыла". Так летит свободная птица, так летит над морем поморская песня – гордо, бесстрашно и насмешливо-задорно.
Дениска вполголоса запел:
Ветер, надувай покрепче парус!
Лучше шторм, чем ненавистный штиль
Не страшна волны кипучей ярость,
С нами не случится оверкиль!
Дениска гордился этой песней, потому что он сам ее сочинил. Самый младший из всех участников сегодняшних парусных гонок Денис Птахин был автором "Песенки яхтсменов", которую распевал город.
Клавдий подпевал:
Без ветра парус – просто лишь материя.
Без ветра парус – песня без певца.
И видят девушки, забыв доверие,
В яхтсмене гордом скучного гребца.
"Без ветра парус!.. – Юрий улыбнулся. – Ветра будет больше, чем надо". Рулевой давно уже видел на северо-западе резкое потемнение – предвестие грозного шторма.
Ветер, ветер! Скажи, кто ты – друг или враг? Почему вчера ты беззлобно гнездился в моем парусе и по-доброму нес мою яхту по речному простору, а сегодня затаился и угрожаешь разразиться шквалом? Почему в Бискайском заливе в зверином ожесточении топишь торговые корабли, а на Ламанчской равнине охотно и мирно крутишь крылья мельниц дон-кихотовских времен? Почему вчера у Канина Носа выбросил на банку бот моего земляка-помора, два месяца назад затопил города и села Югославии и не хотел пригнать дождевые тучи в засушливые районы страны?..
Сейчас, перебирая на бульваре ветви тополей и превращая такелаж моей яхты в арфу Эола, ветер тихим напевом своим как будто отвечает:
"Человек, ты никогда не будешь иметь надо мной полной власти. Но чтобы я тебе служил, нужно запоминать вчерашнюю и недельной давности мою силу, мою скорость при заходе солнца и при первом голосе утренней птицы, при купании чайки и при ее посадке на песчаную отмель. Помнишь ли ты, Человек, какое направление было у меня месяц назад, с дождем я пришел или с солнцем, из тучи или из тучевых прогалин?
Непостоянство моих собратьев всех направлений – ветров – только кажущееся. У каждой смены ветра есть своя причина.
Все мы, ветры всех направлений, будем посильно служить тебе, Человек, но только тогда, когда ты нас по-настоящему познаешь! О том, как мы будем себя вести, подскажут не только твои флюгера, робинзоновы полушария, анемометры и воздушные зонды, не только твоя память и твои книги, записи и метеорологические карты, но и солнце перед восходом, в зените и при закате. Подскажут стремительная ласточка и предвестница1 погоды чайка, медлительная туча, легкое залетное облачко и сизый дымок твоего костра, чуткие струны твоей антенны и беспокойные флаги и вымпелы на мачтах и штоках.
И ты, Человек, будешь знать, когда твоему кораблю надо быть в гавани, в бухте, у пристани и когда выходить в далекое плавание.
Ты, Человек, сам придумал красивые сказки и легенды о всевышнем и прочих богах, в том числе о нашем повелителе Эоле, а сейчас сам разоблачил эти сказки и смеешься над жрецами и поклонниками богов. Познай нас, познай ветры всех направлений, и ты сам будешь Эолом!"
Юрий еще раз внимательно посмотрел на северо-запад. Шторм приближался. Все равно вперед! Только вперед!
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Своего отца Юрий Вишняков никогда не видел. Все свои двадцать два года он прожил с матерью Ольгой Андреевной и бабушкой Татьяной Петровной.
Безотцовское детство было и горьким и беспокойным. Мальчик многого не знал, но смутные догадки постоянно тревожили его душу. По натуре чувствительный, открытый, но несколько упрямый и гордый, он никогда ни о чем не расспрашивал.
Лет десять назад, когда Юрий был еще мальчишкой, неизвестно откуда приехал дядя Илья, инженер, родной брат Ольги Андреевны.
В те времена Вишняковы жили далеко на окраине города, снимали за баснословную цену пятнадцатиметровую комнату в частном доме.
Двенадцатилетний Юра сидел на полу и крепил ванты к мачтам полуметровой шхуны, которую мастерил и оснащал уже три месяца. Ольга Андреевна была на работе, а бабушка хлопотала у электрической плитки: готовить обед приходилось тут же, в комнате.
Илья Андреевич появился неожиданно. Он пришел с маленьким чемоданом и с букетом цветов. Высокий, седой, он сразу же показался Юре красивым и знакомым. Он был похож на маму.
– Здравствуйте! – сказал Илья Андреевич и обнял Татьяну Петровну.
Старушка долго стояла, смотрела на Илью Андреевича, потом села на диван, не выпуская из рук тряпку и нож, которым она только что нарезала картошку. И тряпка и нож сами выпали из рук, а Татьяна Петровна, уже не глядя на Илью Андреевича, вдруг сникла и разрыдалась.
Илья Андреевич растерянно оглядел комнату. А Юра смотрел на него и ничего не понимал.
– Не нужно, Татьяна Петровна! – сказал Илья Андреевич. – Успокойтесь!
Стоящая на плитке кастрюля яростно зафырчала и, обливаясь суповыми потоками, чуть не сбросила крышку. Татьяна Петровна подняла тряпку и сняла крышку. И только тогда, опомнившись, бросилась к Илье Андреевичу. И снова заплакала, но уже тихо, почти беззвучно.
– А где же Ольга? – спросил Илья Андреевич.
– Оленька на работе, – сказала бабушка.
– А это, значит, Юрчонок! Ну, здравствуй, племянник!
Юра встал. В крепком объятии Илья Андреевич даже приподнял племянника, а опустив, с улыбкой посмотрел на него и сказал:
– Дай-ка, Юрчонок, вазу или банку. Цветы поставим, а потом и потолкуем. Ты любишь цветы?
– Да, цветы... люблю. И мама любит. – Юра подал дяде стеклянную банку. Вазы нету. У нас давно в буфете лежат какие-то осколки от вазы. Мама не разрешает их выбрасывать.
– Ну ладно, ладно, – тихо сказала бабушка. – Будем обедать. Илюша, конечно, проголодался. – Она взглянула на Илью Андреевича и глазами показала ему на внука: – Пока молчание! – и громко: – Дай я еще на тебя погляжу.
Илья Андреевич понял и ответил таким же взглядом, не уловленным племянником: понятно, все понятно.
– Ого, Юрчонок, да я смотрю, ты по-нашему, по-рябовскому пути идешь! весело сказал Илья Андреевич, подняв с пола Юрин парусник. – Твой прадед березовой вицей карбаса шил. Дед Андрей Фомич, мой отец, искуснейшим кораблестроителем и шлюпочным мастером был. Он не только в нашей губернии славился. Его знали и в Петербурге. Вот и я еще задолго до войны кораблестроительный институт окончил. А ты как, по чертежам свою шхуну делал?
– Не-ет. Вот смотрел на картину и делал.
В комнате на стене висела небольшая картина в раме из простенького багета. Вобрав в косые паруса свежий упругий ветер, по широкому бурунному заливу ходко шла поморская шхуна.
– Тут все точно, – сказал Юра. – Только я ровно в четыре раза увеличил.
– И правда, – подтвердил Илья Андреевич. – Это "Полярная звезда", принадлежала купцу Курову, а строил ее твой дедушка, Андрей Фомич. И картину писал он.
– Я знаю, мама говорила, что дедушка рисовал.
– Жаль, пропала тут без меня чудесная модель гоночной яхты. Работа дедушки. Вот бы ее тебе!
– Как пропала? – удивился Юра.
– Пока меня здесь не было, яхта пропала. И книги мои и многое другое, интересное. А модель была классная, призовая. Первое место на международных соревнованиях и золотая медаль!
– А может быть, ее можно найти? – робко спросил Юра.
– Может быть, только вряд ли. Я заходил на свою старую квартиру – никаких вещей. Там жильцы другие, незнакомые, ничего не знают. Только диван мой у них стоит. Говорят, что купили. И еще картина моя, тоже отец писал.
С тех пор дума о пропавшей модели яхты не покидала Юру Вишнякова. Уже потом, каждый раз, когда приходил дядя Илюша, он с затаенной надеждой спрашивал:
– Не нашли?
– Нет, Юрчонок. Даже след простыл. Должно быть, подобрал ее знаток-любитель. Модель, можно сказать, ювелирной работы, клеенная из мелких дощечек. Ей цены нет, а для нас она еще дорога и как память. Отец у меня хотя и не заканчивал ни института, ни академии, а расчет великолепно произвел, точно смастерил и красиво оформил. Сам представляешь, золотая медаль на международных соревнованиях. Голландцев и норвежцев опередил Андрей Фомич, а те – умельцы в таких делах! Толк понимают, отличные кораблестроители и мореходы! Тогда отец твой дедушка, еще был молодым.
