355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Евгений Коковин » Белое крыло » Текст книги (страница 6)
Белое крыло
  • Текст добавлен: 26 сентября 2016, 02:17

Текст книги "Белое крыло"


Автор книги: Евгений Коковин



сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 7 страниц)

– По особому московскому сейчас двадцать два тридцать шесть...

– У тебя точное? – осведомился Юрий. Времени побыть с Людмилой оставалось еще много, и это было приятно.

– У меня не часы, а институт имени Штемберга!

– Ну что ж, друзья, по домам, – попрощался Юрий. – Завтра утром я на судоверфи, у "Дианы". Счастливо!

– Примите и прочее! – откозырял Клавдий Малыгин.

– До свидания! – сказал Дениска.

Юрий и Людмила пошли по набережной. Они долго молчали, но сейчас молчание тяготило их.

– Вы сердитесь на меня? – спросил Юрий.

– Нет, нет, – обрадовалась она нарушенному молчанию. – Я не сердилась, а обижалась. А теперь все прошло. Забудем об этом. Лучше расскажите о том, как съездили!

Он рассказывал подробно и увлеченно, словно вновь жил в той обстановке, откуда только что вернулся.

Подступила полночь, и солнце расплавленным полушаром уже лежало на деревьях лесистого восточного берега. Ветер совсем стих. Без единой рябинки потемневшие воды могучей реки казались ртутно-тяжелыми.

Встречных на бульваре становилось все меньше и меньше. И было странным в такой поздний час увидеть старенького в заляпанном красками фартуке маляра, который подгримировывал павильон фруктовых вод.

– С утра и до позднего вечера народ, – пожаловался старик остановившемуся Юрию. – Жарко, оно и пьется. Днем нипочем краску не положишь. Ребятишки или какой-нибудь пьяненький обязательно облокотятся, все испортят. Ну, а сейчас покойно, за ночь да утречком и подсохнет.

Смазанная краска – обидная штука. Это Вишняков знал по своему опыту на окраске яхт. Потому он искренне посочувствовал старику.

Когда они подошли к дому Людмилы, через открытое окно одной из квартир послышались звуки радио – бой курантов и гимн.

– Уже двенадцать, – сказала Людмила, взглянув на часы. – Пора домой.

– А я сегодня счастливый. У меня сегодня часы не ходят.

В подъезде, прощаясь, он потянул ее за руку на себя, и Людмила, не сопротивляясь, приникла к нему. Приникла на несколько секунд для короткого поцелуя. Быстро отпрянула и прошептала:

– Иди, дорогой! Уже поздно. До свидания!

Он уходил вне себя от радостных чувств, от еще слабо осознанного счастья. Конечно, он любил ее, эту девушку, и теперь мог прямо признаться себе в этом.

...Наступила осень, потом и зима. На некоторое время в новом году работы по строительству "Дианы" задержались, и это очень беспокоило и огорчало бригаду энтузиастов, особенно Юрия Вишнякова и Клавдия Малыгина. Но корпус яхты был полностью закончен. Предстояло продолжение отделки и оснастки.

Все-таки ни Илья Андреевич, ни экипаж не теряли надежды все закончить к маю и с открытием навигации спустить "Диану" на воду.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

Юрий и Людмила возвращались из кино. Было еще рано и расставаться не хотелось. И Юрий позвал Людмилу к себе.

– Надю же тебе когда-нибудь познакомиться с мамой, с моей бабушкой! Они чудесные люди и любят, когда ко мне приходят друзья.

– Даже если эти друзья – девушки?

– А не все ли равно? Пойдем, Люда!

Людмила колебалась.

– Пойдем! – повторил Юрий и, взяв Людмилу под руку, увлек ее за собой. Мама и бабушка будут очень довольны.

Ольга Андреевна, которая уже слышала о Людмиле и о ее увлечении водным спортом, встретила гостью приветливо.

"Милая... – подумала она. – Скромная. А какие глаза! Серые, но удивительно лучистые и живые. Юрка, конечно, влюбится, если уже не влюбился. И хорошо, хорошо!"

И Ольга Андреевна Людмиле понравилась. Юрий как-то неуловимо походил на мать, но в чем было это сходство, Людмила так и не могла угадать. Может быть, в решительности движений, во взгляде и нечастых улыбках, но только не в чертах лица. "Может быть, внешне он похож на отца, – подумала Людмила и глазами поискала на стенах портрет. Но портрета не было. – Наверное, она очень любила мужа. Красивая, интересная даже сейчас... конечно, живет только для Юрия!"

Она, Людмила, тоже будет всегда любить Юрия, красивого и смелого, спокойного, умного. В яхт-клубе его все уважают.

Она мельком взглянула на Юрия. Да, он именно такой, как она о нем думала: сильный, уверенный, внимательный. Она сравнивала его с другими знакомыми парнями и к своей странном, несказанной радости находила, что он не похож на них. Вот хотя бы Вова Ротомский, синоптик, с которым она каждый день встречается на работе. Во всем поза, апломб и высочайшее мнение о себе. Она вспоминала и невольно морщилась, когда Вова говорил: "Нет, несомненно, эта его пьеса не шедевр, – Ротомский называл фамилию и уменьшительное имя драматурга. – В наше время это уже не звучит! Нет, понимаете ли, проникновения в материал. Что-то такое не такое, я бы сказал..."

Юрий не груб и не резок, как тренер парусной секции, выдающий свою грубость за требовательность: "Отставить! Баба, так думаешь и узлы можно вязать бабьи! Распашонки да пеленки вам стирать, а не парусами заниматься!"

Юрию чужды вечные жалобы и нытье мнительного Игоря Хромцова, соседа Людмилы по квартире. Вероятно, полжизни Хромцов проводит в клиниках и поликлиниках, поминутно глотает какие-то таблетки и кричит: "Закройте форточку, пожалуйста. Сквозняк! Нет, нет, мне это противопоказано. Почки, потом расстройство. Нервы, давление вскочит. А лечь все-таки придется. Не бережешься, и вот результат!"

Не был Юрий и говорлив, как Клавдий Малыгин.

"Приветствую несравненную и прекрасную внучку Нептуна! О Людмила! Ходят зловещие слухи, что в вашем волшебном чемодане скрывается батон из семидесятидвухпроцентной муки и полкило докторской колбасы. Я хотя отношения к медицине не имею, но больше жизни люблю докторскую колбасу. Все равно вам недолго осталось скрывать вашу страшную тайну. Уверяю, только до прихода нашего капитана. Могу на короткий рейс уступить свое место на "Звезде". Сегодня мое место как раз в кокпите, поблизости от капитана. Я думаю, что и капитан и пассажирка, виноват, матрос Людмила восхитятся моим самопожертвованием. Ах, у вас не докторская, а чайная. Представьте, я всегда покупаю именно чайную. Еще великий Птахин... А вот и он сам, заслуженный артист без публики! Благодарите Клавдия Малыгина, Дионисий! Вам уготовано сто граммов чайной колбасы! Великое благодарение, Людочка! Ваше место в кокпите! На полчаса!"

"Нет, Юрий не такой, как все эти парни! Но ведь есть же и у него какие-то недостатки?.." Людмила снова незаметно посмотрела на Юрия и тут же отвергла свое мимолетное сомнение. Нет, для нее их нет! Она его любит, она счастлива и для него готова на все!

Было бы сейчас лето, они вскочили бы на яхту, подняли парус и вдвоем, только вдвоем, ушли бы в далекие-далекие просторы, где пиратствует ветер, поднялись в мятеже волны, ливнями угрожают тяжелые тучи. Но властвовать во всем этом мире стихий все равно будут только они – Юрий, Людмила и парус.

Она прищурила глаза и живо представила картину бунтующей реки и гордого паруса над гребнями волн.

Ее мысли прервала Ольга Андреевна:

– Юрочка, Люда, что это вы приумолкли? Давайте пить кофе!

Людмила словно очнулась от полусна. Не было ни реки, ни ветра, ни паруса. Юрий искал в альбоме фотографию, которую давно обещал показать Людмиле. Ольга Андреевна расставляла на столе посуду. Бабушка Татьяна Петровна вернулась с кухни и приветливо поздоровалась с Людмилой за руку.

Мягкий и ровный свет трехтюльпанной люстры, казалось, звучал, как тихая музыка, и успокаивал.

– Люда, вы садитесь на диван, у бабушки любимое место здесь, а Юра здесь, – распределяла Ольга Андреевна.

Татьяна Петровна подала поджаренный в молоке белый хлеб и пояснила:

– К кофе мы всегда готовим гренки.

– Это бабушка для меня делает, – сказал Юрий. – Я гренки очень люблю, и бабушка их замечательно, по-особому готовит. Люда, попробуй! Бабушка тебя научит жарить гренки.

– Чтобы Люда тебе потом готовила? – улыбнулась Ольга Андреевна.

Людмила, поняв намек, смутилась. Юрий тоже улыбнулся и сказал:

– Все может быть.

– Да, я тебе не сказала. К майским праздникам мы переедем на новую квартиру. Отдельная, две комнаты, в этом же доме. Как и обещали. Теперь уже точно, даже номер квартиры сообщили. Двенадцатый.

– Значит, у нас будет тройной праздник! – воскликнул о восторгом Юрий.

– Какой же третий? – спросила лукаво, но и с некоторой тревогой Ольга Андреевна. – Первомай, новоселье, а еще?..

– Первого мая я надеюсь спустить на воду "Диану"!

– Ну, это другое дело, – сказала бабушка и вздохнула.

– Успеешь? – спросила Ольга Андреевна.

Этот вопрос беспокоил и самого Юрия. Не хватало еще многих материалов для такелажа и вооружения яхты. И времени было в обрез, а впереди – экзамены в институте.

– Дела еще много, – сказал он. – Но должны успеть, у нас же график. Эх, а уж когда спустим "Диану", какой это будет день!

– Все-таки ты решил яхту назвать "Дианой"?

– Да, так решили. "Любушка" – это наше, семейное, а ведь яхта будет принадлежать обществу "Водник", да и кроме меня, на яхте еще два члена команды. Пусть "Любушкой" останется дедушкина модель. А название "Диана" ведь тоже связано с "Любушкой". Потом еще неизвестно, как себя покажет яхта, хотя я в ней почти уверен. Но все-таки опыт первый...

– Ты прав, – согласилась Ольга Андреевна. – О "Любушке" ведь никто не знает. А вы, Люда, видели "Диану"?

– Видела, – кивнула головой Людмила и улыбнулась Ольге Андреевне. – Я уже дважды была на судоверфи. "Диана" очень хороша, а когда ее покрасят, когда она будет под парусом на воде – это чудо! В самом деле, Ольга Андреевна, это совсем не комплимент Юре.

– Я очень рада и верю вам, – сказала Ольга Андреевна.

– Дай бог, – промолвила Татьяна Петровна. – Увидел бы Андрей Фомич, тоже порадовался бы. Я ведь его в молодости знала. Золотые руки...

– Люда, давайте, я еще вам налью кофе, – сказала Ольга Андреевна. – Я слышала, вы тоже увлекаетесь парусным спортом! Получается?

– Яхтсмен я еще плохой, начинающий. А по плаванию у меня разряд и по прыжкам в воду...

– Вы прыгаете с вышки? – изумилась Ольга Андреевна. – И не боитесь?..

– Нет, это даже интересно. Высота ведь набирается постепенно, привыкаешь. Я очень люблю прыгать.

– Отчаянная! – не зная, восхищаться или осуждать девушку, сказала Ольга Андреевна. – Я тоже хорошо плаваю, а высоты страх боюсь. Не самолетной, а вот все эти балконы, вышки, высотные здания. Со страхом смотрю, как совсем молоденькие девушки по стенам на стройках бегают. Бесстрашные!

Людмила поблагодарила за кофе и посмотрела на часы.

– Ждут родители? – спросила Ольга Андреевна. – Они живы, здоровы?

– Мама болеет часто, но работает, – ответила Людмила. – Она – врач...

– Как же так? Врач – и часто болеет. А папа?

Людмила чуть заметно нахмурилась.

– Он плавает.

– Моряк? А как фамилия? Может быть, я знаю. У нас среди моряков много знакомых.

– Он сейчас не в нашем пароходстве. А фамилия, как и у меня, Багрянцев... Разве вам Юра не говорил?..

Ольга Андреевна медленно отстранилась от стола и переменилась в лице.

– Как вы сказали? – чуть слышно проговорила она. – Багрянцев?..

– Да, Багрянцев, – повторила Людмила и только сейчас заметила резкую и странную перемену на лице матери Юрия.

Ольга Андреевна побледнела, пыталась вдохнуть воздух, но не могла и приподняла руку. Юрий вскочил.

– Что с тобой, мама? Опять сердце?..

Рука упала, и Ольга Андреевна с закрытыми глазами, в обмороке, тоже стала падать. Юрий подхватил ее.

– Юра, доктора! – сказала Татьяна Петровна.

Ольга Андреевна открыла глаза, когда ее положили на диван.

– Не надо, Юрочка, все пройдет, – с трудом проговорила Ольга Андреевна.

– Юра, доктора! – настойчиво повторила бабушка. Она расстегнула блузку на груди Ольги Андреевны и приложила к сердцу мокрое полотенце.

– Мама, я быстро схожу, – сказал Юрий. – С тобой останутся бабушка и Люда.

– Нет, нет, – умоляюще прошептала Ольга Андреевна. – Пусть она уйдет. Пусть уйдет!..

Страшно озадаченная и еще больше перепуганная, Людмила расслышала слова Ольги Андреевны и почувствовала свою какую-то причастность к неожиданно происшедшему.

Она взглянула на Ольгу Андреевну, снова лежащую без сознания. Что же такое могло случиться?..

Людмила быстро натянула пальто и, не дожидаясь Юрия, который о чем-то советовался с бабушкой, выбежала во двор, потом на улицу.

Было холодно на улице, холодно, страшно на душе, и непонятно, что, как, почему все это произошло.

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

После сердечного приступа Ольга Андреевна надолго слегла. Врач предписал ей строжайший постельный режим и полное спокойствие.

Узнав от Юрия о болезни Ольги Андреевны, ее навестили Михаил Михайлович Кукин с женой и Илья Андреевич.

Тяжело переживая случившееся, Юрий никак не мог понять, почему с мамой стало плохо, когда Людмила назвала свою фамилию. Связано это или случайность, совпадение?.. Он не находил связи. Но почему мать не согласилась, чтобы Людмила осталась у них, пока он ходил вызывать "скорую помощь"?

На другой день Юрий предупредил Клавдия, что вечером не придет на строительство яхты. "Серьезно заболела мама", – объяснил он.

Илья Андреевич долго сидел у Вишняковых. Разговор у дяди с матерью, как показалось Юрию, при нем был какой-то натянутый. Вечером он пошел на короткое свидание с Людмилой, но в обычном месте почему-то не встретил ее. Он прождал почти час и, расстроенный, вернулся домой. Илья Андреевич уже ушел.

А утром инженер Рябов не явился на работу. Между тем, он очень был нужен Юрию для консультации. Закончив рабочий день в цехе и договорившись с Клавдием о вечерней работе на "Диане", Юрий зашел к Илье Андреевичу.

– Заходи, племянник, заходи! – сказал Илья Андреевич. Взор его был замутнен, и Юрий догадался: очередное проявление тяжелого дядиного недуга.

О консультации, конечно, нечего было и думать. И все-таки Юрий разделся.

– Как здоровье матери? – осведомился Илья Андреевич.

– Сегодня ей как будто лучше.

– То-то, лучше, – лицо Ильи Андреевича скривилось, словно от нестерпимой боли. – Плохо у нее с сердцем. Расстраиваться ей нельзя.

– А почему она расстроилась в тот вечер, когда к нам пришла Людмила? несмело спросил Юрий.

Илья Андреевич смотрел на племянника и молчал. Потом он вытащил из-под стола бутылку и налил в стакан водки. На этот раз Юрию выпить он не предлагал, а, выпив сам, закурил и склонился, опустив локти на колени. И еще долго молчал. Наконец поднялся и прошелся по комнате, заговорил:

– Все равно тебе об этом когда-нибудь нужно узнать.

...Было это двадцать два года назад.

Инженера морского пароходства Илью Андреевича Рябова перед Октябрьскими праздниками неожиданно запиской вызвали в политотдел – к товарищу Сдобину.

Сдобин работал в политотделе недавно, и Илья Андреевич встречался с ним всего два-три раза. Знакомство было шапочным.

Время в записке о явке было указано точно, словно на заседание, до "ноль-ноль".

Человек всегда аккуратный, инженер Рябов пришел в политотдел минут за пять. Он постучал и открыл дверь.

– Да-да, – угрюмо ответил Сдобин.

Он почему-то не предложил Илье Андреевичу сесть. Инженер не видел в инструкторе политотдела никакого начальства, но не сел, думая, что все дело завершится в две-три минуты.

Тянулась минута, другая, третья... А Сдобин сидел, что-то читал, словно инженера тут и не было.

– Вы просили меня зайти...

– А, да-да... Сейчас... – Сдобин выдвинул ящик стола, вытащил какие-то страницы (Илья Андреевич заметил: страницы складывались вчетверо, очевидно, это было письмо).

Сдобин еще тянул, тянул минуты в молчании и вдруг неестественно четко спросил:

– Вы знали капитана Вишнякова?

Илья Андреевич почувствовал в словах инструктора что то неприятное, злорадное, тревожащее.

– Знаю, конечно.

– Знал... Ах да, ведь родственнички. Еще бы не знать! И какие у вас были отношения с Вишняковым? Небось водку вместе пили?..

– Бывало, и пили, – обозлившись на издевательский тон Сдобина, сказал Илья Андреевич. – А что?

Не заметив гнева инженера, Сдобин словно обрадовался его признанию:

– Что? Это уж я буду у вас спрашивать. Что вы о нем скажете, об этом... Вишнякове?..

– Скажу, что Вишняков – честный коммунист и отличный судоводитель. Вот что я о нем скажу и вам и всем, кто меня об этом спросит.

Илье Андреевичу хотелось сесть, он вдруг ослаб, но стоял и думал, как бы скорее уйти. Он все уже понимал, он уже знал его друг Володя, муж сестры Ольги, капитан Вишняков арестован. Но за что?.. Это какая-то ошибка, недоразумение. Кто угодно, но только не Владимир Вишняков!

– Вишняков – честный коммунист, – уже тихо повторил Илья Андреевич.

– Честный?.. Знаете, о ком вы это говорите? О враге! О враге народа, о враге советской власти! Он арестован, ваш родственничек! А ваше заявление о Вишнякове мы учтем.

Как ни странно, но слова Сдобина не произвели впечатления на Рябова.

"Он не враг, он не мог быть врагом!" – хотелось закричать Илье Андреевичу, но он стоял и молчал. Молчал и Сдобин, торжественно-суровый, начальственный.

Резкий и короткий телефонный звонок прервал тягостную для Ильи Андреевича паузу. Сдобин снял трубку.

– У телефона. Да-да, сейчас, сейчас...

Он засуетился, выхватил из стола папку, бросил: "Подождите!" и поспешно ушел.

Некоторое время Илья Андреевич стоял, пытаясь осознать случившееся. Потом вдруг подумал: "А, была не была" и машинально шагнул к письменному столу. Он взял листки, которые читал Сдобин, разговаривая с Ильей Андреевичем о Вишнякове. НКВД... копия – политотдел...

Подпись?.. Кто писал?.. А может быть, это нечестно – так поступать? Инженер Рябов, ты раньше не был на это способен! Но ведь...

Мысли смешивались, а руки делали свое. Вот подпись: "Второй помощник капитана А. Багрянцев". Какой же это у Владимира второй помощник? Багрянцев... Багрянцев... Нет, Илья Андреевич не знал, не помнил никакого Багрянцева. Должно быть, из очень молодых или недавно перевелся из другого пароходства.

Строчки мелькали и расплывались, хотя почерк был четкий, почти каллиграфический. Илья Андреевич читал еще с полминуты, потом положил листки на место. А время тянулось, и Сдобин не появлялся.

Илья Андреевич не выдержал, сел и закурил. В письме второго помощника Багрянцева сообщалось, что капитан Вишняков встречается за границей с иностранцами, разговаривает с ними по-английски, допустил сознательно аварию, отстранил однажды его, Багрянцева, от вахты, разрешил команде поездку в Париж во время стоянки в Руане... Есть подозрения, что Вишняков намеревается остаться за границей. Что еще там написано?..

Все это могло быть и правдой, кроме сознательной аварии и намерения остаться за границей. Небольшая авария у Владимира была. Но уже давно и точно установлено, что произошла она по вине порта и ущерб возмещен. Остаться за границей? Дичь, несусветная дичь! Зачем?.. А как же тогда Ольга, которую он безумно любит?! А двухмесячный Юрка, которого он еще не видел и которого так ждал?! Да и кто вообще мог такое придумать? Нет, это чудовищная ложь! Гнусная клевета! Коммунист капитан Вишняков не может быть врагом. В этом Рябов уверен. Но все выяснится. Не стоит особенно беспокоиться. Все уладится. Справедливость восторжествует. А этот инструктор ничего не знает и, видимо, действительно считает Владимира врагом. Нет, Владимир чист, Владимир Вишняков честен. Он прежде всего коммунист!

И, раздумывая так, Илья Андреевич постепенно успокоился.

Наконец Сдобин вернулся.

– Ну, все? – нетерпеливо спросил Илья Андреевич.

– Нет, нет, подождите. Так-так, значит, – неопределенно, но многозначительно сказал Сдобин и опять надолго замолчал.

– Так что еще?

– Подождите, я же вам сказал. Еще есть о чем поговорить. Нам не все ясно в ваших отношениях с Вишняковым. Да и ваше поведение...

– Что мое поведение?

Сдобин опять посмотрел в какие-то подспудные бумага.

– Связь с врагом народа. Вы и сами это признаете. Хорошо. А вот однажды вы говорили такие слова в трамвае: "Скучно на этом свете, господа!" Говорили?..

Илья Андреевич припомнил. Был такой случай. Он откровенно рассмеялся.

– Что вы смеетесь?! Плакать надо, инженер Рябов! Говорили?.. А вы знаете, чем это пахнет!

– Ну, говорил. Был дождь и...

– При чем тут дождь? Вы не виляйте! Дождь, конечно, бывает. Этого я не отрицаю. Но тут у вас другое. Вам скучно, скучно без господ?!

– Но ведь это же не я сказал.

– Это как же понимать? Вы и не вы...

– Это до меня сказал Гоголь.

– Ну нет, – нимало не смутившись, перебил Рябова инструктор. – Цитаты нужно умело и уместно использовать. Гоголь за вас отвечать не будет. Отвечать за все это придется вам, инженер Рябов.

Илья Андреевич с сожалением посмотрел на Сдобина и, не прощаясь, стремительно вышел из кабинета.

– Дурак, набитый дурак! – раздраженно бормотал он, а мысли наплывали тяжелые, мрачные. Инженер чувствовал, что ветер свежеет и тучи угрожающе давят.

Он долго бродил по улицам, размышляя, как лучше сообщить сестре об аресте Владимира. А может быть, пока ничего не говорить?..

Все-таки он зашел к Вишняковым. Ольга бросилась к нему и зарыдала. Она уже все знала. Вчера ночью к ней приходили с обыском. Владимира арестовали прямо на пароходе, в Одессе.

– За что?.. Илюша, скажи, за что? Ведь он не мог... Я знаю, он ни в чем не может быть виноват.

– Это ошибка, Ольга, успокойся! Ну, бывает, ошибаются люди. Напишем в Москву, там все разберут, и Володю освободят.

– Да, надо писать, надо писать. – Ольга Андреевна перестала плакать, подошла к детской кроватке, заглянула под кисею. – Я бы поехала сама в Москву, но ведь Юрик, его нельзя сейчас отрывать, надо кормить.

Илья Андреевич искренне верил, что Владимира Вишнякова быстро освободят. Разберутся, поймут, что ошиблись, и освободят.

Октябрьские праздники прошли невесело, в тревожном ожидании Владимира. Ольга Андреевна пыталась узнать, где ее муж, просила о свидании, но ничего не добилась. И Илья Андреевич начинал понимать, что дело обстоит значительно сложнее, чем он думал.

А через два дня после праздников, в первом часу ночи, когда Илья Андреевич намеревался лечь в постель, в квартиру к Рябовым позвонили. Он взглянул на часы и тревожно подумал: "Неужели?"

Он вышел в прихожую.

– Кто?

– Откройте!

Друзья так не отзываются. Илья Андреевич открыл дверь

– Рябова!

Яркий свет из прихожей набросился на кепку, на узкое лицо с внимательными, настороженными глазами. Поднятый воротник и оттопырившиеся лацканы черного демисезона не укрывали петлиц гимнастерки.

– Рябова! – повторил поздний гость.

– Я – Рябов.

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

От Ильи Андреевича Юрий ушел потрясенный.

О том, что его отец, капитан дальнего плавания Владимир Федорович Вишняков был репрессирован, Юрий знал, хотя с родными об этом он никогда не разговаривал. Капитан Вишняков давно реабилитирован. Юрий никогда не видел отца и никогда не произносил слово "папа". Потому, может быть, у него и не было той боли, какую до сих пор испытывала Ольга Андреевна. Наплывала иногда лишь горькая обида, когда Юрий думал о том, что отец погиб совсем невиновный, что отец его был честный и добрый человек, настоящий коммунист, опытный и много знающий моряк.

Но узнать, что его отца оклеветал и погубил штурман Багрянцев, отец Людмилы, это было страшно. Не хотелось верить, но это было так. Дядя Илюша к своему рассказу добавил, что мать Юрия нелегальным путем получила от мужа письмо. В письме прямо указывался человек, который написал клеветническое заявление. Виновника гибели капитана Вишнякова знал и бывший боцман Михаил Михайлович Кукин. Да, то был штурман Багрянцев, который плавал на одном судне с Вишняковым и Кукиным. Недаром он позднее уехал в Новороссийск. Конечно, он боялся неприятных встреч.

Мучительно раздумывая, Юрий шагал неведомо куда.

Как могло произойти такое! Зачем она встретилась ему? Почему именно она, дочь смертельного врага их семьи?! И почему, почему он так поздно узнал обо всем этом?!

Идти домой было и горько, и тяжело, и даже страшно. Он боялся взглянуть в глаза матери. Сейчас у него для этого не было сил, не было воли. Он вдруг почувствовал себя ослабевшим и виноватым.

Юрий долго кружил самыми дальними улицами, пока не вспомнил, что все-таки не был дома, что мама будет беспокоиться, что она больна, что его на судоверфи ждет у "Дианы" бригада.

Он вспомнил обо всем этом и огляделся. И увидел, что бредет по той улице, где живет Людмила. Какой-то странный, неведомый инстинкт привел его сюда. А мажет быть, вызвать Людмилу и поговорить с ней?.. Знает ли она что-нибудь?.. Но он тут же отказался от этой мысли. Как он теперь к ней должен относиться?.. Идти на разрыв? Может ли он ее любить? Имеет ли право, помня об отце?..

Юрий поторопился пройти улицу, боясь встретить Людмилу. Он свернул на набережную и поспешил домой.

На реке все еще был лед, и по льду даже бежали лыжники. Но вот пройдет месяц, и река вскроется, оживет, огласится гудками и сиренами, перестуком моторок. Из дальних рейсов придут большие морские пароходы и теплоходы. А там и яхтенное время подойдет. Нужно торопиться с "Дианой".

Река отвлекла Юрия от мучительных мыслей. Но когда он открыл дверь подъезда своего дома, гнетущее состояние вновь овладело им.

Ольга Андреевна лежала на кровати и встретила сына улыбкой. Бабушка, по обыкновению, заторопилась накрывать на стол. Разговаривали как-то вообще, обменивались незначительными вопросами и ответами. Юрий побоялся отказаться от обеда, хотя есть он совсем не хотел. Сейчас ему было не до еды. Но отказаться – значит, расстроить, испугать маму, ввести, как иглу, подозрение в ее больное сердце. И он через силу ел.

Поблагодарив за обед, Юрий встал из-за стола и подумал, что же сейчас ему делать. Отец, отец Людмилы, Людмила, мама – опять эти горькие мысли. Почему это не сон? Заснуть бы надолго, забыться или, может быть, выпить, чтобы отогнать от себя, рассеять кошмарную явь. Вот ведь дядя Илюша опять сегодня... Юрий остановил себя на этом воспоминании. А не по этой же ли причине обратился к бутылке сегодня, а может быть, еще и вчера Илья Андреевич?.. После разговора с сестрой, после того, как узнал фамилию Людмилы – фамилию, ненавистную для него, для сестры и ее погибшего мужа. А для него, для Юрия Вишнякова, сына погубленного моряка, как теперь звучит эта фамилия?.. Он страшился ответа на этот вопрос да пока и не находил его. Но его влекло к ней, он жаждал встречи с ней. Зачем? Чтобы объяснить все и порвать навсегда или успокоить ее, заверить, что между ними все остается по-прежнему?..

"Нужно пойти к дяде Мише, к капитану Кукину, – внезапно подумал Юрий. – Он славный и душевный человек. Поговорить с ним хотя бы и не об этом. А, может быть, и об этом?"

Кукин жил в том же доме, в соседнем подъезде, и Юрий не надел ни пальто, ни шапки. Хозяин был дома и радушно встретил своего любимца-яхтсмена, которому давно предсказывал большие успехи. А может быть, он относился к Юрию с некоторым пристрастием? Он хорошо знал отца Юрия, плавал с ним и уважал как опытного, справедливого капитана.

Свою комнату Михаил Михайлович называл каютой. Но и на каюту она не была похожа. Когда Юрий входил, стены комнаты словно расступались. Здесь жил старый спортсмен и моряк, "морж" и веселый человек. Форточка, окно, двери балкона редко закрывались. Не только капитан Кукин, но и его жена Ирина Ивановна не боялась холода и не признавала сквозняков.

На стенах, которые, впрочем, Юрием не замечались, висели корабельный спасательный круг с указанием порта приписки судна, большой морской бинокль, барометр, двустволка и два охотничьих ножа, на круглой панели – чучело могучего глухаря, легкие рыболовные снасти, ракетница, эспадроны, сетчатые маски для фехтования и множество всяческого спортивного инвентаря. В углу на подставке куда-то устремлялась под всеми парусами модель двухмачтовой красавицы-шхуны. У двери лежали внушительные гантели и штанга.

Да, казалось, что здесь нет стен, а на вольном просторе шумит свежий ветер, щелкают паруса, шкоты, флаги. Вот подкатывает волна – зелено-белый пенистый девятый вал. Сейчас застонет чайка, вобрав в длинное крыло отблески утреннего солнца. А иногда представляется зеркальная озерная тишина, и слышны восторженные восклицания рыболовов: на крючке поблескивает крутобокий, словно литой из серебра, полукилограммовый подъязок. Или, может быть, вы в гавани яхт-клуба или на стадионе? Звон рынды, взлет разноцветных ракет, судейские свистки, выкрики: "Вне игры!", "Гол!", "Городок!". И это не жилище современного Дон Кихота или Тартарена, а комната старого советского моряка романтика и спортсмена.

– Садись, Юрий! – пригласил дядя Миша. – Как здоровье Ольги Андреевны?.. Как "Диана"?..

Располагающая обстановка "каюты" и обычный добрый тон дяди Миши приглушили беспокойные думы Юрия.

После короткого разговора о "Диане" и о предстоящей регате Юрий неожиданно даже для себя вдруг спросил:

– Дядя Миша, вы знали отца Людмилы?

Капитан Кукин внимательно, испытующе взглянул на Юрия.

– Со штурманом Багрянцевым мы плавали на одном судне.

– И с моим отцом?

– Да, Владимир Федорович был у нас капитаном. А ты что-нибудь знаешь?

– Знаю, – чуть слышно сказал Юрий. – Но, дядя Миша, мы подружились с Людмилой. Тогда я ничего не знал... А сейчас не знаю, что делать...

– Что делать? Как это что делать? Что у тебя, дел нету? А работа, а институт, а "Диана"?.. Дел у тебя, парень, выше головы. Успевай только управляться!

Юрий чувствовал, что дядя Миша хитрит, шутит, отвлекает его от тоскливых мыслей, делая вид, что не понимает его.

– Или ты о Людмиле? – спросил дядя Миша, видя, что Юрий молчит и мрачнеет. – Так тут ничего делать и не нужно. Все как было, так и должно оставаться! Правильно говорят: сердцу не прикажешь! Любишь, так и люби! А Людмила хорошая девчурка, прямо тебе скажу, я-то ее знаю, почти год она у меня на станции. Сколько Людмиле лет? Восемнадцать. Значит, когда произошло несчастье с твоим отцом, с Владимиром Федоровичем, ее еще и на свете не было. Она родилась только через четыре года. И почему она должна отвечать за подлости своего отца, который к тому же и с ней поступил подло?!

– С ней? Как с ней... подло?..

– А ты что, не знаешь, что он бросил семью еще в Новороссийске? – обычно мягкий и добрый голос дяди Миши вдруг потвердел, стал гневным. – И ты еще начинаешь дурить. Эх ты!

Никогда еще, кажется, Юрий не видел капитана Кукина таким злым.

– Она вам говорила об этом? – вдруг почувствовав никогда не знакомый ему озноб, спросил Юрий.

– Говорила.

– А мне нет... никогда...

В прихожей глуховато продребезжал звонок. Щебетнул замок, и послышался голос Ирины Ивановны: "Милости просим, Илья Андреевич! Дома, дома. Раздевайтесь, проходите!"

Вошел Илья Андреевич. Он был бледен и казался чрезмерно усталым. Веки покраснели и подпухли, а глаза смотрели печально и виновато. Он поздоровался с дядей Мишей, опустился на стул и спросил у Юрия:


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю