Текст книги "Осколок (Проза и публицистика о Великой Отечественной войне)"

Автор книги: Евгений Коковин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 15 страниц)

Ненаписанный рассказ
(Из фронтового блокнота)

Однажды меня вызвал редактор и сказал:

– Послезавтра – воскресенье. Надо бы в номер что-нибудь такое, для души, чтобы воины с газетой отдохнули. Рассказик бы… позанимательнее…

– Рассказ хорошо бы, – согласился я. – Только времени осталось мало, а сюжета подходящего нету. Подумать надо.

– Сюжета? – редактор задумался, потом просиял, порылся в груде рукописей, гранок и писем и подал мне листок бумаги:

– Вот письмо одного политработника. Любопытная история, прямо невероятная, первоклассный сюжет. Познакомьтесь и пишите.

Я ушел к себе и прочитал письмо. Действительно, в письме описывался такой случай, что в него трудно верилось. Но автор письма, хорошо знакомый нам политработник, человек серьезный и постоянный, добросовестный наш корреспондент, придумать сам ничего не мог. Кроме того, в письме указывались имя и фамилия разведчика, с которым все это произошло, и номер его автомата.

…Рядовой Алексей Кузенков в бою на Ухтинском участке фронта в Карелии был тяжело ранен. Санитары подобрали его без сознания и доставили в полевой госпиталь. Но ранение было настолько серьезным, что после операции Кузенкова пришлось эвакуировать в тыл.

Четыре месяца лечили паренька, и вот он настолько выздоровел, что снова был готов вернуться в строй. И вернулся. На тот же участок фронта, в свою часть, в свое подразделение.

Встреча с товарищами, с командирами была радостной, с бесконечными рассказами и воспоминаниями. Одно только угнетало Алексея Кузенкова, хотя об этом ему никто не напоминал. Дело в том, что, когда санитары подобрали Алексея на поле боя, у него не оказалось автомата…

Шло время. На Карельском фронте было затишье. Боевые действия главным образом заключались в поисках разведчиков.

Много раз ходил в поиск и Алексей Кузенков. Иногда удавалось захватить «языка», иногда разведчики приносили кое-какие сведения о противнике. Бывало, что поиск заканчивался без результата или разведчики возвращались, не досчитавшись товарищей.

Уже перед самым перемирием с Финляндией командир подразделения разведки, где служил Кузенков, получил задание захватить «языка». В команду разведчиков на выполнение боевого задания был назначен и Алексей.

На этот раз советским разведчикам сопутствовала быстрая и удивительная удача. Под утро они вернулись в расположение своей части без потерь. И привели двух пленных.

Когда пленных увели в штаб полка, разведчики сдали их оружие старшине.

«Автомат советский, – громко говорил старшина, записывая захваченное оружие и номера. – Так, автомат номер…».

Алексей Кузенков прислушался и не поверил своим ушам. Старшина назвал номер автомата, который был у Алексея и который исчез, когда почти год назад Алексей был ранен.

Можно представить удивление, радость, ликование солдата, через год случайно вернувшего свое оружие.

Весть об этом необыкновенном случае стала известна всей дивизии. Многие не хотели верить. Но факт есть факт. И номер закрепленного когда-то за рядовым Кузенковым автомата есть номер, точный и неизменяемый.

…Я перечитывал письмо, долго раздумывал, потом пошел к редактору.

– Товарищ подполковник, – сказал я, – рассказа из этого письма не получится.

– Почему? – удивился редактор.

– Если я напишу об этом рассказ, беллетристическое произведение, никто не поверит. Скажут: вот ведь что придумал писатель! Этот факт – случайность и, значит, для сюжета не подходит. Лучше письмо дополнить подробностями и напечатать как корреспонденцию за подписью автора.

Так я и не написал рассказ на очень, казалось бы, заманчивый сюжет.

А ведь, согласитесь, какие все-таки удивительные истории происходили на войне!

Правда Севера. 1968. 9 мая.

Медальон погибшего летчика
(глава из повести «Полярная гвоздика»)

К радости Наташи и Илюшки, Ефим Валей, окончив свои домашние дела, все-таки согласился пойти с ними в тундру. Собрались рано утром и отправились. И даже Игорь Осипов в этот день не проспал.

Ребят было четверо: Наташа, Илюша, Игорь и десятилетний ненец Ваня Тайбарей. Весь день накануне прошел у них в подготовке к походу – в хлопотах и трудах. Набивали всякой всячиной рюкзаки: хлебом, крупой, мясом, рыбой, запасными носками, кружками, ложками. Прихватили компас, две тетради для походного дневника, веревку, иглы, нитки. Словом, снаряжение экспедиции было полным, как у настоящих путешественников.

Проще готовились охотник Ефим и сказочник Поморцев. Валей всегда был готов к любой дороге. Собраться он мог за несколько минут. Да и Степану Егоровичу не приходилось много заботиться о сборах. Он попил чаю, надел свой черный плащ и шляпу, забросил за плечи мешок и сказал нетерпеливо дожидавшимся Игорю и Наташе:

– Готов.

Впереди шел Ефим Валей. Нужно было выбирать сухой путь, а лучше охотника делать это никто не мог. Болота стали попадаться сразу же, как только спустились с прибрежных сопок.

Погода стояла добрая, погожая, солнечная. Конечно, жары не было.

Заполярное солнце, почти совсем без лучей, лишь желтело на небе и ничуть не грело. И это было даже лучше. Кто не знает, что такое жара в пути.

Идти было легко и весело. Шествие замыкал Илюшка. Он покрикивал на беспечного Игоря. Тот, не признавая прямой дороги, выбегал то вправо, то влево, заметив какой-нибудь новый цветок или вспугивая заливающуюся песенной трелью пичугу.

Наташа думала о том, что, должно быть, зимой по этим местам бродят огромные белые медведи и оглашают заснеженную тундру своим оглушительным свирепым ревом. Хорошо бы сейчас увидеть такое мохнатое чудище. С охотником Ефимом это не страшно. У него ружье, и он меткий стрелок. Наташа совсем забыла о том, что белых медведей теперь стрелять запрещено. Их становится все меньше, и жизнь таких редких зверей охраняется законом. А ведь именно об этом ей еще совсем недавно говорил Илюша.

Прошли километров десять. Путники уже утомились, и Ефим, подняв руку, сделал знак на первый привал. К удивлению Наташи, развязав мешок, он вытащил оттуда в первую очередь не провизию, а десять мелко наколотых поленцев.

Заботливый и предусмотрительный этот дядя Ефим! Иначе как бы они обошлись без костра?.. На чем бы подогрели мясо и вскипятили чай?!

Оказывается, такое топливо имелось и в рюкзаке у Илюши.

Все было вкусно у тети Веры и у тети Мэневы, но здесь, на вольном воздухе, у маленького костра, и мясо, и рыба, и даже простой хлеб показались девочке еще вкуснее.

Потом опять шли, и путь уже стал казаться однообразным и даже скучным. Медведей не было, и хаерад-цветок не встречался.

Второй привал уже сделали через час, пройдя километров пять. Наташа слышала, как Ефим сказал Степану Егоровичу, что выбирает новые для него дороги.

Может быть, кто знает, они и нападут на желанный цветок. Но цветка все не было и не было.

Гвоздика встречалась, но это была не та гвоздика, о которой мечтали друзья, не хаерад-цветок.

Так в бесплодных поисках прошел весь день. Было решено переночевать в тундре.

К ночи, потеряв надежды на волшебный цветок, ребята грустные улеглись спать на выбранной Ефимом высотке. Только он, не ищущий ничего в тундре охотник, не унывал. Поужинав, он еще долго беседовал со старым сказочником, а утром поднялся раньше всех.

Когда Наташа проснулась, а остальные ребята еще спали, у Ефима уже был готов завтрак. Он сжег последние поленья, и это означало, что на обратный путь остается лишь сухой паек.

Нет, оказывается, после Ефима не она первая проснулась. В маленьком лагере не было Илюшки. Куда он пропал?..

И вдруг произошло неожиданное. Прибежал Илюша с криком торжества:

– Нашел! Нашел!

Он даже перепугал Наташу.

– Что ты нашел? Хаерад?

– Да нет, не хаерад. Вот!

И он протянул Наташе какую-то трубочку и маленький листочек бумаги. На листке было написано: «Петров Андрей Иванович. Деревня Разуваевская, Смоленской области…»

Ни Илюша, ни Наташа не понимали, что бы все это могло значить. Все объяснил Илюшин отец Ефим.

– Это гильза-медальон. Такие медальоны во время войны выдавали всем советским бойцам и командирам. Чтобы в случае гибели можно было узнать имя и родину человека.

И он рассказал, как пришла на остров война.

…Далеко-далеко в Заполярье остров, но и сюда война пришла в свои первые дни.

По Северному Ледовитому океану с запада на восток шли караваны – большие морские транспорты с оружием и продовольствием для нашей армии. Гитлеровцы с самолетов разыскивали эти караваны и направляли на них свои подводные лодки и эскадрильи бомбардировщиков.

Один молодой охотник вернулся из тундры и сообщил: видел следы белого медведя. Ефим Валей тогда еще не уехал на фронт. Он пошел в тундру и сразу определил – следы не медведя, а человека, следы от меховых сапог.

Ефим не стал смеяться над неопытным охотником, а сказал:

– На наш остров фашисты сбросили парашютиста.

Конечно, немецкий разведчик будет следить за караванами и по радио сообщать о них своему командованию.

Дважды пролетел над островом фашистский самолет. И все догадывались: самолет сбрасывал своему разведчику продовольствие.

Радист с метеорологической станции сообщил о немецком шпионе на Большую землю. Вскоре с советского военного корабля на остров высадились бойцы и командиры. Они привезли с собой артиллерийские орудия и заняли на берегу оборону. Ведь враг мог попытаться захватить советский остров.

Вероятно, немецкий шпион передал фашистскому командованию сведения о наших войсках на острове, потому что через два дня далеко в море показался немецкий крейсер и начал орудийный обстрел берега. Потом прилетели фашистские самолеты и тоже принялись бомбить побережье острова.

Комендант советского гарнизона получил приказ захватить или уничтожить гитлеровского шпиона. Он пришел к председателю островного Совета и доверительно сообщил:

– Вы знаете, на острове немецкие шпионы. Один или несколько. Необходимо ликвидировать. Выделяю команду бойцов. Старший – старшина Голубков. Вот он, – комендант представил председателю старшину Голубкова. – Но нам нужны проводники, знающие остров.

– Найдем, – с готовностью ответил председатель. – Сколько?

– Три.

– Пиши, – сказал председатель секретарю. – Ефим Валей, Митя Вылко, Семен Хатанзей. Вызывай в распоряжение начальника.

Председатель островного Совета, коммунист, побывавший в Кремле на приеме у Михаила Ивановича Калинина, узнав о войне, с первым же пароходом отправил на Большую землю всю оленину и всю рыбу, какая имелась на острове.

Ненцы-колхозники согласились с ним: фронту, советским воинам нужно продовольствие.

Команда стрелков в сопровождении Ефима Валея и двух его товарищей вышла на розыски гитлеровского шпиона.

– Старшина, – сказал Ефим Голубкову, – найдем, без моего голоса не стрелять. Возьмем живого! Если что, первым стрелять буду я.

Едва команда отошла на три километра в глубь острова, как над побережьем появились фашистские самолеты. Наперехват им летел единственный советский.

Неравный воздушный бой начался над океаном и завершился над островом.

Первым врезался в тундровое болото немецкий «мессершмитт». Советский самолет загорелся. И наш отважный летчик пошел на таран.

При таране он успел выброситься с парашютом, но еще в воздухе был убит пулеметной очередью с фашистского самолета.

Команда советских стрелков выполнила боевое задание. Замеченный немецкий шпион пытался скрыться, но Ефим Валей ранил его в ногу. Он оказался ценным «языком» для нашего командования.

Вскоре после захвата шпиона Ефим уехал на фронт. Награда за эту операцию, орден Красной Звезды, нашла его лишь через пять лет после войны.

Обломки самолетов – нашего и двух немецких – островитяне разыскали в тундре и вывезли на берег.

А сегодня, через тридцать лет после воздушного боя над островом, красный следопыт Илюша Валей, разыскивая хаерад-цветок, нашел останки героя-летчика Андрея Петрова.

– Да, – Степан Егорович обнял Илюшу, – хотя и не хаерад, а находка ценная!

Наташа, Игорь и Ваня Тайбарей тормошили Илюшу и требовали подробнее рассказать, где и как он нашел медальон.

– Ладно, потом, – отвечал смущенный младший Валей. – Придем домой, тогда и расскажу.

Правда Севера. 1970. 3 декабря.

Осколок

Галя осторожно положила таблетки на тумбочку, так же осторожно поправила одеяло.

– Я не сплю, сестрица, – сказал Смольников и открыл глаза. – Доброе утро!

– Доброе утро. Лежите. Вам… – Галя не договорила, притворно нахмурилась.

А он и так знал, что она должна была сказать. Конечно: «Лежите, вам нельзя много разговаривать».

– Я немного.

– Что «немного»? – удивилась сестра. – Если не спите, тогда будем мерить температуру.

– Всегда готов, – Смольников протянул руку за градусником. – Не хмурьтесь, я ведь знаю, вы не сердитесь.

– Молчать! – Галя отвернулась, чтобы он не заметил ее улыбку.

– Ух, как грозно. Сестра, какое у вас воинское звание?

– Генерал.

– Да-а… – словно удивляясь, озадаченно протянул Смольников. – Тут, ясно дело, сержанту молчать. А я-то думал, нужно молчать только из-за этого дурацкого осколка… Вот ведь дурной, зашевелился через тридцать лет.

Бой за высотку с белым домиком подробно описал корреспондент армейской газеты. Корреспондент был молоденький, восторженный и смелый паренек. Он сам участвовал в прорыве кольца, которым гитлеровцы обложили домик с его крошечным гарнизоном.

«Среди городов-героев, – было напечатано в газете, – среди многочисленных зданий-свидетелей этот маленький белый домик останется для поколений скромным памятником Великой Отечественной войне. Он будет пользоваться вниманием и любовью как героический очевидец стойкости и мужества советских людей сороковых годов двадцатого века. И, наверное, на одной из его стен будет прикреплена доска с надписью: „Три дня и три ночи взвод пулеметчиков под командованием сержанта Георгия Смольникова оборонялся в этом доме, отражая яростные атаки врага“».

…Взвод поддерживал наступление стрелкового батальона. Немцы подтянули на этот участок большие подкрепления и перешли в контратаку. Они потеснили наш батальон, отрезав и потом окружив пулеметный взвод.

Пулеметчики заняли оборону в небольшом кирпичном здании, одиноко стоящем на чуть заметной возвышенности. Один пулемет они установили в ячейке около дома. Много раз гитлеровцы пытались овладеть домом. Они обстреливали его из минометов, блокировали, шли в атаку, предлагали советским бойцам сдаться. Но гарнизон мужественно держался и отвечал фашистам только огнем пулеметов и автоматов.

После жестокого боя, после нечеловеческого трехдневного напряжения в живых остались тяжело раненный в голову сержант Смольников, заменивший погибшего лейтенанта, и шесть бойцов.

Между тем наш батальон снова начал атаковать немцев. Дважды на прорыв ходили автоматчики и дважды были вынуждены отступить.

К исходу третьего дня советские автоматчики прорвались к домику. Но гитлеровцы упорствовали и сами заняли оборону.

В кромешном хаосе автоматных очередей и минных разрывов сероглазая санитарка (так о ней писал в газете юный корреспондент) перевязала голову Смольникова. Он пришел в себя и, не открывая глаз, чуть слышно спросил:

– Как тебя зовут?

– Лариса… Молчи. Держись!

– Лариса…

Он глотнул из фляжки воды и снова потерял сознание.

Санитарка набросила руку раненого себе на плечо и поползла. Но выбраться из полосы обстрела ей не удалось. Ее похоронили тихо и просто, почти в безмолвии, по-фронтовому, по-солдатски.

Смольников ничего не видел и долго ничего не знал об этом. Его эвакуировали в тыловой госпиталь. Тяжелое ранение в голову туманило память. Он мучительно силился припомнить то, что произошло. Белый домик… бой… свои ребята-пулеметчики… И непонятно откуда – имя Лариса.

На фронте ему больше быть не пришлось. Он написал письма в полк друзьям. Спустя некоторое время получил два ответа и номер армейской газеты. Из газеты он узнал о подвиге своего взвода, о белом домике, о гибели санитарки Ларисы Грачевой.

Она погибла, спасая его. Какая же она была, эта сероглазая Лариса?.. Будь она жива, он бы ее разыскал. Разыскал и, наверное, влюбился бы. Нет, не влюбился, полюбил бы…

Он стал замечать, что непрестанно думает о ней, о ее родных, о тех местах, где она жила до войны. Знать и что-то сделать – этого подсознательно требовал долг. Об этом, хотя и безболезненно, но в то же время чувствительно напоминал осколок мины, так и оставшийся в голове.

Смольников писал и писал – в редакции, в штаб полка, друзьям. Наконец, он узнал о городе, из которого Лариса Грачева уехала на фронт. И что в этом городе живет ее мать – Мария Петровна. Тогда он решил навестить мать Ларисы, а может быть, и остаться в том городе. У него, наскитавшегося по госпиталям, бывшего детдомовца, не было ни дома, ни семьи. Хотя бы жить в том городе, где жила его Лариса…

Он приехал рано утром и долго бродил по набережной широкой реки, волнуясь и переживая еще не состоявшуюся встречу.

Конечно, у матери есть портрет или какая-нибудь фотография дочери. Дверь после звонка открыла закутанная в огромный платок старушка. Она с любопытством оглядела незнакомца.

– Вам кого?

– Мне бы Марью Петровну Грачеву.

– Грачеву?.. – старушка попятилась, словно чего-то испугалась. – Марью Петровну?.. Так Марья Петровна… она ведь умерла…

И мать Ларисы умерла… Да что же это?.. Как теперь часто случалось, у него затуманилось сознание. Давал себя знать проклятый осколок. Смольников оперся о косяк.

– А Вы кем ей приходитесь? Родич? – старушка сочувственно смотрела на побледневшего Смольникова. – Да вы пройдите…

Смольников вздохнул. Говорить было не о чем, а уходить не хотелось. Здесь, здесь она жила, Лариса.

– С гостиницей, наверное, трудно у вас… – нерешительно начал он.

– А Вы приезжий? Так денек-два поживите у нас, – гостеприимно предложила хозяйка. – Нас всего-то двое. И комнаты две. Невестка, она не запротивится. Вдовая тоже, муж на войне погиб. Располагайтесь, пожалуйста.

Так и остался бывший сержант Георгий Смольников в этом городе. Обжился без женитьбы, учился да работал. Время шло и шло. А он нет-нет да и вспоминал Ларису. Раньше рассказывал кому-то о своей оставшейся любви. Люди чаще отмахивались: «Нету нынче такой любви вечной. И тебе не поверим». Тогда он перестал рассказывать.

Более тридцати лет прошло после ранения. И вдруг осколок стал беспокоить. Смольникова положили в больницу.

– Зажился у вас непрошеный гость, – сказал хирург. – Пора Вам и расстаться с ним. Теперь уже можно.

Смольникова оперировали.

…Сестра еще раз перечитала фамилию на температурном листке. Где-то давно, очень давно она встречала такую фамилию. Но где и когда?.. Больных Смольниковых на ее памяти не было. И знакомых – тоже.

– Сестра, когда мне вернут мой осколок? Я же просил.

– Осколок? – у сестры было хорошее настроение. – А мы его в металлолом сдали.

– Бросьте шутить, – рассердился Смольников. – Я этот осколок в своей черепной коробке тридцать лет таскал. Все-таки как-никак не зря воевал. Он для меня самая дорогая память.

– Осколок? Память? – интересовалась сестра. – О ком же?

– О нашей победе!.. И еще об одной медицинской сестре. О такой, каких на всем белом свете нету.

– Ну уж, будто и нету, – глаза у сестры ревниво и весело сверкнули. – Да знаете, какие у нас сестры, какие санитарочки! Оля, Женя, Таня, Галя, другая Галя…

Больные невольно слушали не очень понятный для них разговор.

– Я знаю, все вы очень хорошие, все добрые, заботливые, – согласился Смольников. – Еще Ася. Наташа, вы… А вот Ларисы нету.

– Ларисы?.. Почему Ларисы?..

Смольников молчал.

– Почему Ларисы? – еще раз спросила сестра.

– Была такая Лариса. Меня в бою спасла. Осколок этот – память о ней.

У сестры дрогнули губы. «Смольников, – вдруг вспомнила она, – военная газета, статья о белом домике…» Когда погибла Лариса, им вместе с похоронкой прислали эту газету, и они с мамой ее читали.

– И белый домик? – чуть слышно спросила сестра и, держась за спинку кровати, вдруг заплакала.

– Домик? – Смольников недоумевающе посмотрел на сестру. – Откуда вы знаете?

Ему показалось, что он ослышался, что слова о белом домике почудились, вероятно, потому, что он вспомнил о Ларисе и об осколке.

К сестре спешили встревоженные больные.

– Вы присядьте. Успокойтесь. Откуда вы знаете о домике? – снова спросил Смольников.

Палата притихла. Словно чем-то испуганная, девушка подняла заплаканные глаза.

– Вы сказали о Ларисе… Я вспомнила газету, белый домик. Лариса Грачева – моя родная сестра.

– Сестра? – прошептал Смольников. – Я не знал, что у нее есть сестра…

Люди замерли, они молчали, боясь нарушить тишину, словно что-то очень хрупкое и драгоценное. А так и было в действительности. Хотя бы на короткое мгновение сейчас была нужна тишина.

Первым заговорил Смольников, тот, кто и имел на это право.

– Тогда сохраните осколок у себя, на память о белом домике… А мне подарите фотографию сестры. Я никогда не видел Ларису.

Правда Севера. 1975. 13 сентября.