Текст книги "Пароль «Dum spiro…»"

Автор книги: Евгений Березняк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 16 страниц)

Я рассказал Дементьеву о последних днях во Львове, о настроениях в Киеве.

– Ну, а теперь куда?

– Буду проситься в действующую армию. Сегодня же пойду в военкомат.

– Не спеши. Гитлеровцы прут и прут. Положение серьезное. Захвачены почти вся Прибалтика, западные районы Белоруссии, Украины. Товарищ Сталин как сказал? – «Дело идет о жизни и смерти советского государства». О жизни и смерти… Понял? А призыв создавать в занятых врагом районах партизанские отряды, диверсионные группы? Думаешь, это нас не касается? Победа решается не только на передовой. Фронт всюду. Видимый и невидимый.

– Неужели Гитлер и сюда доберется?

– Будем надеяться на лучшее. Однако, судя по последним сводкам, нужно быть готовым ко всему… Ленин учил нас смотреть правде в глаза. И не только видеть, но и предвидеть. Итак, – перешел на официальный тон, – считай себя мобилизованным обкомом.

Зазвонил телефон. Георгий Гаврилович снял трубку.

– Константин Степанович, когда возвратились? Только что? Много беды наделали нам «юнкерсы»? Двухъярусный мост?.. Н-да… А тут у меня молодой человек, наш «кадр». Березняка из Петропавловки помните? Мы его в тридцать девятом рекомендовали на работу в западные области. Только что из Львова. Рвется на фронт. Так… Так… Я тоже такого мнения. Сейчас у вас буду.

Обернулся ко мне.

– Слышал разговор с Грушевым? Вот что, козаче, побудь в городе несколько дней. Что-то придумаем. Загляни в облоно за назначением.

…Передо мной «Личное дело учителя Березняка Е. С.» (мне его переслали товарищи из Днепропетровского архива). На синей обложке аккуратно выведено: «Начато в 1939 году – закончено в 1941 году». Листаю пожелтевшие от времени страницы. Тут и мое заявление с просьбой назначить директором в одну из школ Павлограда, и приказ, утверждавший меня на должность директора школы № 5.

Там я 18 июля приступил к работе. Но долго работать не довелось. 8 августа выехал в Днепропетровск по вызову облоно. В отделе кадров мне сказали: «Срочно явиться в обком к товарищу Дементьеву»…

И вот я снова в знакомом кабинете.

Георгий Гаврилович за то время, что мы не виделись, заметно сдал, похудел. Под набрякшими от недосыпания глазами – темные круги. Он поднялся мне навстречу. Пригласил к столу.

– Только что из района. Чудесные у нас люди. И старые, и малые. Подростки, девчонки водят машины. Не слезают с косилок. Спят на току, работают по 16—18 часов. Урожай какой вырастили: понимают – хлеб нужен фронту. А положение на фронте трудное. Последнюю сводку читал? Ожесточенные бои в районе Киева. Под Уманью немцам удалось окружить наши две армии – 6-ю и 12-ю. Враг рвется к Днепру. Надо готовиться к худшему. А в обкоме нашего полку убывает. Семен Борисович Задионченко – первый наш секретарь – в армии. Леонид Ильич Брежнев тоже: он первый заместитель начальника политуправления Южного фронта. Утром заехал, вести привез неутешительные. Линия фронта приближается все ближе к нашему городу. Эвакуация населения, заводов и фабрик идет полным ходом. Почему вызвал – догадываешься? Павлоград – это тоже была моя идея. Однако обстоятельства изменились. Так что придется тебе сдать среднюю школу и принять – совсем в другом месте – начальную. – И доверительно: – Есть решение обкома. Приступаем к организации партизанских отрядов, подполья. Так вот. Ты во Львове ума-разума набрался. Почем фунт лиха знаешь. Буду рекомендовать тебя на подпольную работу. Согласен? С ответом не спеши. Дело очень серьезное. Гестапо – враг сильный, коварный. А против вас и СД, и полиция. Смерть будет ходить по пятам.

Постоянная бдительность и вера в стойкость наших людей, храбрость и осторожность, молниеносное решение и железное терпение, любовь к жизни и готовность, если понадобиться, умереть за правое дело – таким должен быть подпольщик. Сможешь? Подумай, взвесь. Посоветуйся сам с собой. А завтра приходи. Предстоит разговор с нашим секретарем по кадрам. Крыша на одну ночь найдется?

– Могу остановиться у сестры.

– С одним условием: о нашем разговоре – ни слова.

Не скажу, что предложение Георгия Гавриловича было для меня полной неожиданностью. Как только началась война, я не раз задумывался о возможной работе в подполье.

Но уже после войны – годы спустя – я узнал от Георгия Гавриловича, чем было вызвано мое назначение в Павлоград и почему оно отпало.

Идея использовать меня для подпольной работы созрела у Георгия Гавриловича во время нашей первой встречи.

Так появилось назначение в Павлоград. Тогда еще не знали, что именно этот город будет выбран местом пребывания подпольного обкома.

Павлоград к тому времени был уже достаточно густонаселенным городом, «потеряться» в нем новому человеку нетрудно. И все же директор средней школы – слишком заметная фигура, чтобы не обратить на себя внимания. Кроме того, окончательно определился состав подпольных райкомов – судьба моя решилась.

…Сестра очень удивилась, узнав о моем новом назначении: направляли меня заведующим двухкомплектной начальной школой на хуторе Николаевка Петропавловского района.

– Ходил в больших начальниках. И на тебе – учитель начальных классов. Что они? В такое время десятиклассницу не могут подобрать? А как же, Евгений, с армией?

Я что-то промямлил насчет здоровья. Врачи, дескать, говорят: со зрением плохо. Сестра недавно проводила мужа на фронт, и я готов был сквозь землю провалиться. Но рассказать ей правду не мог, не имел права…

В Петропавловском райкоме партии принял меня второй секретарь Д. А. Кривуля.

– Все знаю – с обкомом разговор был. Иди в военкомат, в районо – оформляйся. Выезжай в Николаевку. У тебя, Евгений Степанович, задача особая: легализоваться. Врастай, вживайся. И жди. В райкоме больше не показывайся. Нужно будет – сам навещу. Квартиру мы тебе подыскали. Люди верные. Просись к Калюжным – не откажут.

В тот же день мне выдали «белый» билет. Подвели под статью, не помню какую, но выходило, что для строевой службы никак не гожусь.

Вечером я уже был в Николаевке. Начиналась новая жизнь. Занялся ремонтом школы, заготовкой топлива. Присматривался к своим хозяевам, хуторянам. Кривуля слово сдержал. Раза три приезжал ко мне, 1 сентября, как обычно, начались занятия в школе, а через несколько дней Кривуля привез печатную машинку «Ленинград», множительный аппарат, радиоприемник, центнера два бумаги, две большие пачки листовок, отпечатанных в районной типографии, но уже за подписью подпольного райкома.

– Вот твое хозяйство, товарищ член подпольного райкома партии. В составе райкома и Борисенко – директор Петропавловской средней школы № 2. Через него будешь поддерживать с нами связь. Явка – мельница в селе Дмитриевка. Где думаешь устраиваться с типографией?

– У Калюжных.

– Держать все хозяйство в одном месте опасно.

– Уже готов тайничок. Сам смастерил. Место сухое, надежное. Будем хранить там листовки, бумагу.

– Инструкцию помнишь? Конспирация и еще раз конспирация, «пятерки» и «семерки» будущих подпольщиков подбирай не спеша. Присматривайся к людям. Семь раз отмерь… В нашем деле тихий, незаметный человек может оказаться героем, а говорун, любитель речей и клятв – мямлей и предателем. Помни: каждый подпольщик знает только свою группу. Арест «пятерки» ни в коем случае не должен привести к провалу всей организации. Ну, будь здоров. Скоро встретимся.

…На всю жизнь запомнился мне последний день и последний час расставания с советскими войсками. Уставшие лошаденки тянули орудия, телеги, высокие зеленые фуры, санитарные фургоны. Красноармейцы шли и шли, сгибаясь под тяжестью ручных пулеметов, намокших скаток. Ночью движение на несколько часов приостанавливалось. Моросил надоедливый холодный дождь. Люди засыпали, прислонившись к плетню, или просто на обочине дороги.

В доме Калюжных остановились комбат и комиссар. На меня посматривают подозрительно. Через несколько часов приказ: немедленно двигаться на восток.

– Мы – последние, товарищ учитель, – сказал, прощаясь, комиссар. И не без иронии: – Счастливо оставаться.

Как мне хотелось бросить все, уйти с армией. Только к утру успокоился, взял себя в руки.

После отхода наших войск хутор замер в тревожном ожидании. Николаевцы поспешно прятали зерно, вылавливали в поле приблудных лошадей, коров. Откуда-то поползли слухи о падении Ленинграда, о предстоящем параде гитлеровской армии на Красной площади. Дни стали длинными, часы казались днями. Мне не сиделось на месте. Решил наведаться в Веселое – село, где когда-то начинал учительствовать. Хотелось узнать обстановку, восстановить довоенные знакомства, связи. За хутором поймал лошадь, сел верхом и в полдень уже подъезжал к селу. У первой же хаты, словно из-под земли, вырос красноармеец.

– Руки вверх! – и начал меня обыскивать.

Что было дальше – читатель уже знает…

Около двух лет находился я на временно оккупированной врагом Днепропетровщине.

Жизнь дается один раз, и каждый прожитый день, даже минуту нельзя повторить. Они все больше удаляются от тебя, а ты от них. Теперь, когда я пишу эти строки, все отчетливее, с высоты прожитых лет вижу наши просчеты. Да что теперь, еще в разведшколе я не раз ловил себя на странном желании снова хоть на короткое время оказаться в Николаевке или за конторским столом немецкой фирмы «Украйнель». О ней речь впереди. Сколько можно было бы сделать, умей я десятую, сотую долю того, что узнал в разведшколе!

Да, были и потери, и просчеты, но недаром за одного битого двух небитых дают. Многому научили годы подполья. Не теряться, находить выход из, казалось бы, безвыходного положения, распознавать людей, следуя правилу: не все то золото, что блестит.

И верить людям.

Читатель, надеюсь, помнит, чем кончился мой визит к «другу» Перекатову.

После той январской ночи, проведенной в степи в заброшенном комбайне, я пришел, почти приполз на хутор Шевченковский. Там проживал отец моего товарища – учитель-пенсионер Феденко. Добрался к нему на рассвете голодный, усталый, еле живой. Валериан Михайлович встретил меня как родного сына. Обогрел, накормил, снабдил крепким, собственного производства самосадом.

Неделю жил я в маленькой изолированной комнатушке в доме Валериана Михайловича. Сыновья его были в Красной Армии. Две дочери эвакуировались за Волгу. Жил он сам. Мы варили картошку в «мундирах», макали ее в конопляное масло. Снабжали его бывшие ученики. Хуторяне ежедневно навещали старого учителя, но о моем присутствии никто из них и не подозревал. Зато я слышал все разговоры. Со многими Валериан Михайлович делился своей радостью, информацией, полученной от меня: гитлеровцы потерпели поражение под Москвой. С некоторыми держал себя сухо. Знал, кому можно верить, а кого следует остерегаться.

Милый Валериан Михайлович! Он умер уже после войны. До конца дней своих буду благодарен этому скромному, удивительно сердечному и отзывчивому человеку.

А перекатовы? Они были исключением, и теперь вспоминаются как прыщ на здоровом теле народа. Сковырнешь – и нету.

В Николаевке, в Веселом, в Днепропетровске – всюду, куда забрасывала меня судьба подпольщика, я встречал людей, на помощь которых всегда можно было рассчитывать. И враг уже не был для меня ни таким страшным, каким он кое-кому рисовался, ни тем плакатным, глуповатым фрицем, которого запросто можно обвести вокруг пальца. Я научился устанавливать полезные контакты, выуживать у противника сведения, сидеть за одним столом с теми, кто вызывал чувство омерзения и ненависти.

Опыт подпольщика приобретался медленно, случалось – дорогой ценой. Зато как пригодился он позже, когда и обстоятельства, и масштабы стали другими.

А в разведшколу я попал благодаря тому же Георгию Гавриловичу Дементьеву, с которым, к слову, мы после войны часто встречались в Киеве. В последние годы жизни он работал в аппарате ЦК.

Георгий Гаврилович – мой крестный по разведшколе.

Было так.

В освобожденный Днепропетровск мы добрались утром на попутной машине. Догорали отдельные здания. По улице Карла Либкнехта, по проспекту Карла Маркса шли какие-то странные машины. Под брезентом угадывались очертания не то ящиков, не то стволов. Это были, как я вскоре узнал, наши знаменитые «катюши».

В парке имени Чкалова пахло дымком, солдатской кашей. На жухлой траве, поближе к походным кухням, на плащ-палатках, прижавшись друг к другу и укрывшись шинелями, спали солдаты. Горели костры. Отблески огня падали на грязные, уставшие, удивительно знакомые, прекрасные лица.

В этот день уцелевшие жители и те, которые уже успели вернуться, собрались на проспекте Карла Маркса у здания полусгоревшего оперного театра. Было нас не густо: что-то около трех-четырех тысяч человек. Подъехал «виллис». Рядом с водителем – полковник. Гляжу и глазам не верю. Не удержался, закричал:

– Товарищ Дементьев! Георгий Гаврилович!

Он или не он? Грезил этой встречей. Столько раз видел ее во сне и наяву, а тут растерялся. Но Георгий Гаврилович, похудевший, помолодевший, скинувший с плеч добрый десяток лет, уже шел ко мне:

– Здравствуй, Евгений. Какими судьбами? Что в Петропавловке? После митинга ко мне, в обком. Не забыл дорогу?

Вечером я сидел в кабинете первого секретаря Днепропетровского обкома партии. Это по рекомендации Георгия Гавриловича обком оставил меня в тылу врага. Перед ним я и должен был отчитаться за проделанную работу.

Звонили телефоны, хлопали двери. Заглядывали знакомые и незнакомые люди, сотрудники обкома. Наш разговор продолжался. Георгия Гавриловича интересовало все: на кого опирался в пропагандистской работе, почему потерял связь с подпольным обкомом, каковы методы и приемы гитлеровской пропаганды.

Я рассказал о том, как пытался связаться с партизанами, с фронтом, о своей работе в немецкой фирме «Украйнель».

…Как-то просматривая объявления на бирже, я узнал, что немецкой фирме «Украйнель» требуются грузчики. Заместитель шефа фирмы Роммель с вечно недовольным лицом, чем-то очень напоминающим кочан кислой капусты, отказал мне. При этом не без издевки заметил: «Их глауб нихт дас фон лерер айн эхтер трегер вирт». (Я не верю, что из учителя выйдет хороший грузчик). Но не прошло и недели после разговора с Роммелем, как я уже работал в фирме. И не грузчиком, а… счетоводом в отделе картотеки. Помогла одна знакомая – Лида, сотрудница фирмы. Она знала, с кем и как поговорить, где и чем подмазать. Вместе с переводчицей Инной Лида составила мне протекцию, и я стал винтиком хорошо налаженной коммерческой машины. «Украйнель» оказался одним из филиалов крупной немецкой фирмы, которая занималась сбытом нефтепродуктов. Выкачивая нефть из румынских промыслов «Плоэшты», фирма поставляла вермахту на восточный фронт бензин, обычный и авиационный, керосин, машинное масло, солярку и прочее. Ее центральное правление находилось в Лемберге (Львове).

– Исполнительность и аккуратность, аккуратность и исполнительность – вот что требуется от вас, – часто наставлял нас шеф Мюллер.

Меня он вскоре даже начал ставить в пример.

– Учитесь, господа: почти немецкая исполнительность и немецкая аккуратность.

Я действительно «старался», особенно при обработке накладных на горючее для вермахта. Выписки из накладных хранил в надежном тайничке на своей «немецкой» квартире.

Вот эти-то выписки с номерами частей, с указанной сортностью бензина – единственное наследство, которое мне досталось от «Украйнель» – я показал Георгию Гавриловичу. Он задумался.

– Твой «Украйнель», надо полагать, кое-кого из наших товарищей заинтересует. Готовь подробный отчет. И приступай к новым обязанностям. Жидковато у нас с кадрами. А у тебя опыт, область знаешь. С этой минуты ты наш работник – инструктор обкома.

Я встал. Георгий Гаврилович осмотрел меня с ног до головы. На мне рваная рубаха, потрепанный пиджак – вид никудышный.

– Просьбы, пожелания есть?

Я промолчал. Секретарь улыбнулся:

– Что без амбиции – это хорошо, а без амуниции – плохо.

Вызвал адъютанта. Час спустя я получил бушлат, китель офицерский, белье, сапоги и – что не менее важно – талон на питание в обкомовской столовой.

Проработал инструктором три месяца. Занимался информацией, ездил по освобожденным районам области. Вместе с заведующим партийно-организационным отделом В. Г. Общиным подготовил доклад о злодеяниях немецко-фашистских оккупантов на Днепропетровщине. Дел хватало. И уже далеким, недобрым сном казались мне служба в «Украйнель» и шеф Мюллер.

Вскоре мной заинтересовались двое в штатском. Один представился капитаном, другой – полковником.

Оказалось, моя папка с выписками накладных перекочевала из обкома в штаб 3-го Украинского фронта.

Мои посетители расспрашивали, как мне удалось легализироваться. Сообщили, что содержимое папки самым тщательным образом изучается, анализируется. Полезная папочка.

Визитов было несколько. Однажды спросили:

– А вы бы не хотели поработать во Львове?

– Но ведь Львов оккупирован.

– Вот именно. Мы и предлагаем вам работу в оккупированном Львове. Одним словом, командировку в тыл врага можно продлить. Западные районы знаете, с противником за одним столом сидели. Вам и карты в руки.

– Я многого не умею…

– Знаем. Научим.

В конце декабря я выехал в Москву. Как было сказано моим товарищам по работе, родным, «в длительную служебную командировку». Только Георгию Гавриловичу был известен конечный пункт ее – школа разведчиков.

Я пришел к нему проститься.

– Хотели мы тебя, Евгений, в дипломаты. Была заявка, собирались на учебу направить. Да, видно, у тебя на роду другая служба написана…

Новый год застал меня в пути. Мела поземка. Наш поезд то подолгу простаивал на затемненных полустанках, то «проскакивал» станции, оставляя за собой клубы дыма, снежную пыль.

Я ехал навстречу новой, пока еще неведомой мне жизни.

ТОВАРИЩ МИХАЛ

Однако возвратимся в Санку…

На этот раз Валерия пришла не сама.

Средних лет, несколько флегматичный мужчина с густой копной волос крепко пожал мне руку:

– Товарищ Михал, точнее Юзеф Зайонц – комендант боевого округа Армии Людовой.

Поинтересовался, своевременно ли приходят сообщения из Кракова.

– Dum spiro – это хорошо придумано. Простите, посты выставлены?

В наших условиях – это был не праздный вопрос. Мы, однако, все предусмотрели. На огороде Врубли всей семьей копали картошку. В лесу с утра «собирали грибы» телохранители Ольги – Метек и Казек. Если что – закукуют кукушкой.

Гость неплохо говорил по-русски. Я сказал ему об этом. Товарищ Михал улыбнулся:

– Язык Ленина для коммуниста любой нации – родной язык. Ну, а мне, капитан Михайлов, просто повезло. Жил одно время в Советском Союзе. Работал на шахтах в Донбассе. – И с гордостью добавил: – Шахтер я, стахановец.

Я в общих чертах познакомил наших польских друзей с задачей командования. Подчеркнул:

– Центр проявляет особый интерес к дислокации штабов, узлов связи, аэродромов. И прежде всего – к оборонительным сооружениям в районе Кракова.

Почти дословно передал слова Павлова: «Советское командование полно решимости любой ценой сохранить древнюю столицу Польши и очень надеется на помощь местных патриотических сил».

Перешли к конкретным вопросам.

Первоначальный план наш трещал по швам. Нечего было и думать о моей легализации в Кракове. Мои снимки, приметы и отпечатки пальцев, надо полагать, уже разосланы в местные отделения гестапо. Беспокоила и радиоквартира у Врублей. Рацию могут засечь, а может, уже засекли: слишком долго сидим на одном месте. Я поделился своими опасениями, планами перебазировки.

– Решение своевременное и правильное, – поддержал Зайонц. – Мы поможем вам, капитан Михайлов, перебазироваться вместе с радисткой в один из наших партизанских отрядов. Оттуда и будете руководить группой. Алексея устроим в Кракове. Есть у меня на примете один очень надежный товарищ – Юзеф Прысак. Кличка – Музыкант. Он у нас скрипач. С ним и работать Алексею.

Все становилось на свои места. Радисткой останется Ольга. К ее «почерку» в Центре привыкли. У Грозы все шансы легализироваться в Кракове. Груше вряд ли удастся найти свою рацию, а документы у нее надежные. Зайонц согласно кивнул головой:

– Груше, пожалуй, лучше заняться сбором разведданных. В Кракове теперь много женщин с Востока. Затеряться нетрудно. Мы подберем ей что-то подходящее.

Осталось решить последнее: как связаться с партизанами? На следующее утро Гроза в сопровождении Метека отправился в Бескиды – в польский партизанский отряд, который должен был стать и нашей базой. Вскоре связной из Кракова принес первое донесение Груши. Михал сдержал свое слово. Анка устроилась горничной на улице Рынковой, 10, у мадам Гофф – супруги вице-прокурора Кракова. Готовила обеды, стирала, убирала комнаты. Очень старалась. К Гоффу частенько приходили видные гитлеровские чиновники, офицеры вермахта. Многим из них нравилась аккуратная, хорошенькая горничная, с приветливой улыбкой, в накрахмаленном фартуке. При ней не стеснялись, говорили обо всем. Гости любили плотно и вкусно покушать. И Груша чуть не каждое утро отправлялась с большой корзиной на базар. Шла не спеша, с достоинством, как и подобает горничной дома такого влиятельного лица. Цепкие глаза разведчицы привычно отмечали: мотоколонна численностью до полка. Знаки: ромб и квадрат.

…К концу недели возвратился с Бескид Алексей. Деловую часть рапорта свел к одному слову: ждут. Потом со свойственным ему темпераментом начал описывать Бескиды.

– Если где есть рай на земле, то это там. «За горами гори, хмарою повиті!» А в горах буки, сосны до самого неба. В лесах водятся олени, косули…

Словом, расписал так, что хоть курорт открывай.

Бескиды – в тридцати – сорока километрах от Кракова. База отряда размещена в труднопроходимом районе Подгале. Командир отряда поручник Тадеуш Грегорчик – «Тадек» – производит отличное впечатление.

Разговор шел за завтраком. Стефа, подливая из глиняного кувшина «квасне млеко», украдкой поглядывала на Алексея. Война войной, любовь любовью. Вряд ли догадывался тогда Гроза, какую бурю, какое смятение вызвал он в ее сердце…