Текст книги "Приключения на дне моря"

Автор книги: Евгений Велтистов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 7 страниц)

Ангарская сосна

Когда я уходил, отважные пожарные Непейвода и Молекула еще спали. Я запер дверь и решил, что сегодня сам найду Ладочкина.

В отделе кадров деловитая, серьезная девушка мне сказала:

– Сегодня суббота, короткий день, справки о Ладочкине так быстро навести не успеем.

– Но поймите же! – воскликнул я. – То они бросаются в огонь и их привозят чумазыми, как сажа, то они пропадают в тайге и перелетают в другие города. Мне работать надо, видите, вот мое корреспондентское удостоверение.

– Ну что ж, – сказала девушка, смягчаясь, – в понедельник я наведу справки.

Я поблагодарил ее, словно Ладочкин уже нашелся, и неожиданно для себя прочитал стихи:

 
И там растет красавица —
Ангарская сосна.
Она луны касается.
Макушка не видна.
 

– Что, что? – Девушка удивленно поднялась из-за заваленного бумагами стола.

– Это стихи, – оправдываясь, пробормотал я. – Их сочинил мой маленький друг Молекула, который тушил пожар. Верно ведь, хорошие стихи?

– Хорошие, – улыбнулась девушка. – А Ладочкина мы найдем. Я вам советую еще зайти вечером к главному диспетчеру. Вечером у него не так много дел, он вам поможет. Только, пожалуйста, не сейчас: диспетчер занят по горло…

Вернувшись в гостиницу и отомкнув дверь ключом, я увидел, что Молекула и Непейвода скачут по кроватям – изображают огонь, пожарных и бульдозер.

– Вот я смотрю, – кричал Молекула, – ка-ак сосна стрельнет веткой прямо в меня. Я раз – и увильнул в сторону. А огонь по кустам ж-ж-ж! Я тогда палкой раз-два – и загасил.

– А видел, – перебил Непейвода, – как один человек раз-раз топором – и дерево трах на землю? А он кричит и поет.

– Ну, а я видел, как другой спокойненько нацелился, рубанул – и дерево готово.

Они способны были кричать «раз», «трах», «бух» еще два часа. Я скомандовал:

– Марш умываться, товарищи пожарные!

За завтраком мальчишки спросили меня:

– А почему бульдозерист Кряж и все-все люди прямо в огонь бросались? Ведь они же сгореть могли. Позвали бы побольше пожарных машин с Братской ГЭС, они бы и потушили пожар…

Вот так молодцы пожарные! Вчера мчались со всех ног предупредить об опасности, а как загасили, успокоились, так и начали философствовать.

– А сколько бы леса сгорело, пока подоспели бы пожарные! – сказал я.

– Подумаешь! – Непейвода пожал плечами. – Разве мало леса в тайге?

Тут я догадался, что мои друзья ничего не знают про то, как знаменита и ценна ангарская сосна. Я предложил Непейводе и Молекуле выйти на свежий воздух, сесть на лавочку и совершить небольшое путешествие вместе с ангарской сосной.

Я начал рассказ про ангарскую сосну.

Вот она стоит в чаще и своей гордой осанкой говорит, что она первая таежная красавица. И верно: красавице сто с лишним лет, а она стройна и крепка. В старое время из нее обязательно бы мачту для брига сделали.

Подходит к сосне человек с пилой, включает электрический моторчик, и через несколько минут на этом месте торчит один пенек.

Лесовоз доставляет сосну к прекрасному городу. Спрятались в вековой тайге дома в несколько этажей, улицы обрываются у моря, в порту столпились баржи и пароходы.

Что это за город?

Да таким будет новый приморский город Братск.

Теперь представьте: рядом с этим городом на несколько километров растянулись огромные корпуса, каждый – величиной с двадцатиэтажный дом. Это не фабрика и не завод. Здесь несколько фабрик и несколько заводов, а потому таежный гигант называют Братским лесопромышленным комплексом.

Распахнулись ворота перед ангарской сосной, и начала она переезжать из цеха в цех. Какой же сосна выйдет через некоторое время из других ворот?

Смотрите: грузят на платформы сборные дома, картон, детали кораблей и самолетов. Стоять тем домам на целинных землях, картону – обратиться в ящики, кораблям и самолетам – плыть и лететь по всему свету. До свиданья, ангарская красавица!

А это? Неужели скатерти, салфетки, полотенца родились в тайге? Да, они в самом близком родстве с тридцатиметровой сосной, вернее, с ее опилками и щепками.

Опилки ангарской сосны смело можно называть золотыми. Обычные желтые опилки превращаются в полезные вещи.

«Эта мебель из красного дерева?» – спросит покупатель в магазине, осмотрев у продавца новенькие сверкающие столы и стулья.

«Скажу вам по секрету, что я сам еле отличил их от настоящих, от дорогих сортов, – ответит продавец. – Видите, что может сделать полировка и лакировка с обыкновенной древесно-волокнистой плиткой? Ручаюсь вам, что наша мебель украсит любую комнату и, если испачкается, ее можно помыть – она не боится ни горячей, ни холодной воды».

Пусть продавец из торговой гордости и не сознается, что мебельная чудо-плитка – те же опилки. Какая, в конце концов, разница, «благородного» происхождения стул или простецкого? Был бы этот стул удобен, красив и прочен!

«Хорош дубовый паркет! – воскликнет гость, отплясав на новоселье русскую. – Каблуки себе отбил, а он только гудит».

«Что вы, Петр Петрович! – улыбнется хозяин квартиры, который строил этот пятиэтажный дом. – Если мы на всех объектах дубовый будем стелить, то дубы лишь на картинах да в баснях останутся. Наш паркет – из прессованных опилок».

А в колхозах и совхозах свои радости.

«Посмотрите, – скажут там, – как на новых кормовых дрожжах свиньи и гуси растут».

«Вполне понятно, – подтвердят лесохимики из Братска, – ведь в ангарской сосне течет «благородная кровь»: в ней много витамина «С». А если говорить по-научному, то из древесины мы делаем кормовые дрожжи – вкусную еду для телят, гусей, свиней. В этих кормовых дрожжах белков больше, чем в рыбе и мясе. Каждый год мы сможем прокормить миллионы птиц и животных».

Мы часто видим, как по железным дорогам спешат из Сибири поезда, груженные огромными бревнами. Представьте такой состав в сто вагонов. Свистит локомотив, машинист торопится: его лес ждут в казахстанских степях, где на сотни километров не найдешь ни одного дерева. И не знает машинист, что половину груза он везет напрасно. Как же так?

У строителей своя арифметика. Они сосчитали, что на постройку домов из круглого леса идет только пятьдесят вагонов. А в остальных приехали опилки, обрезки, кора и вода. Да, да, в пашем составе с сырыми бревнами бесполезно путешествуют целых тринадцать вагонов воды.

А в Братске все сто вагонов леса, как мы знаем, пойдут в дело. И машинистам незачем тогда перевозить миллионы тонн никому не нужной воды. Вот какой смысл главного правила Братского таежного великана: работать без отходов!

«А что будет с тайгой! – обязательно воскликнут защитники леса, узнав об огромных корпусах новостройки. – Сколько это чудовище съест леса, страшно подумать!»

Много древесной пищи потребует себе великан, но строители подумали о будущем тайги. Они разбили окружающие леса на сто одинаковых квадратов и каждый год будут вырубать только один квадрат. А как вырубят – тут же посадят молодняк. И пока снова дойдет до него очередь, зеленым юнцам стукнет ровно век.

Знаете ли вы, что жители Иркутской области – самые богатые в мире владельцы леса? Каждый из них может считать себя владельцем сорока пяти гектаров тайги. И вот самый богатый житель земного шара будет самым экономным и по-прежнему останется богачом.

– Теперь понятно, почему ангарская сосна первая в тайге красавица и почему люди так берегут ее?

– Понятно, – ответил мне Молекула. – Пока вы рассказывали, я как раз про нее стихи сочинил. Послушайте:

 
Наш новый спутник отдыхать
На ту сосну садится.
Устанет, бедненький, летать,
Сидит в ветвях, как птица.
 
 
Я вам ни капли не соврал,
Молекула но плут!
Мне это летчик рассказал,
А летчики не врут!
 

– Летчикам, конечно, можно поверить, – ответил я, – и ты, Молекула, хорошо дополнил мой рассказ об ангарской сосне. Но хватит путешествовать, сидя на лавочке. Скоро к вокзалу подойдет поезд из Железногорска, и мы встретим нашего следопыта Пли.

– И как это ему удалось, – воскликнул Молекула, – так здорово заблудиться, что вертолет перенес его в Железногорск? Вот это путешествие! Про такое и в стихах не придумаешь! Был бы я на его месте, обязательно что-нибудь открыл бы в тайге.

– А все-таки он нарушил дисциплину, – сказал Непейвода, вспомнив, что он начальник экспедиции. – Конечно, хорошо, что тут тайга и кругом люди. В океане он бы пропал. Вы все-таки скажите ему, что он обманул товарищей.

Я обещал сделать Пли выговор. Но, по правде говоря, мы все очень были рады, что сейчас увидим веселые глаза и любопытный нос нашего охотника.

Гроза

Вечером, когда мы, встретив Пли, сидели в гостинице, огромная туча зачернила все небо, погасила вечернюю зарю и первые звезды. Разразилась такая сердитая, бурная гроза, какая случается, наверное, только в тропиках. Отгремела мощная глухая канонада дальних громов, и тотчас небо раскололось. В тот же миг будто понеслись мимо окна сотни курьерских поездов – с таким шумом обрушились на дома, на землю, на Ангару потоки воды. Молнии били одна за другой, они словно сыпались из спичечного коробка. Вздрагивал не только сотрясаемый громом воздух, нам казалось, что на каждый удар молнии глухо отзывалась диабазовая скала, на которой стояла гостиница. Потом погас свет.

Мальчишки лежали в постелях оглушенные, притихшие. Даже когда гроза ушла, никто не заговорил.

Я вышел на улицу и, прыгая через лужи и бурные потоки, побежал к диспетчеру. В поселке тоже не было света. Но окно главного диспетчера ярко светилось.

Я постучал в дверь и потом представился диспетчеру, человеку флотского роста и флотской выправки.

– Мне о вашей просьбе говорили, – сказал диспетчер. – Присядьте. Постараюсь урвать для вас минутку.

Пока мы говорили, на столе непрерывно трезвонили телефоны. Диспетчер взял трубку, передвинул на аппарате рычажок, отрывисто сказал:

– Диспетчер строительства.

– Алло, диспетчер! – прогремел на всю комнату бас из динамика. – Говорят из котлована. Энергии нет!

– Знаю.

– Работа стоит.

– Знаю, – ответил диспетчер. – Ремонтники на линии. Вам дадут электричество в первую очередь. Краны и экскаваторы должны работать!

И тут же опять настойчивый звонок:

– Диспетчер, размыло дорогу у Ангары. Как возить гравий?

– Транспорт застрял в глине, – спокойно объяснил диспетчер. – Вытащат тракторами – будете возить…

– Там всего десять машин, – заволновался невидимый проситель. – Мало, диспетчер! Снимите пяток самосвалов с перевозки бетона. Давайте, диспетчер, говорить серьезно…

– Если говорить серьезно, то управитесь и десятью машинами. Выполняйте!

Диспетчер опустил трубку на рычаг и внезапно улыбнулся:

– Машины им позарез нужны, я знаю. Но ни в коем случае нельзя вступать в спор: обязательно уговорят. А возить бетон сейчас важнее. Ну, да ничего. Ребята понимают, как туго с транспортом, справятся… Так давайте выкладывайте свое дело.

Но я ничего не успел сказать, потому что в диспетчерскую ворвался взволнованный женский голос:

– Диспетчер, тесто!

– Какое еще тесто? – удивился диспетчер.

– Тесто киснет. Воды нет. Это из пекарни. Завтра воскресенье. Поселку хлеб свежий нужен.

– Будет свежий хлеб! – весело крикнул диспетчер. – Через полчаса-час обещаю воду. Ясно?

И снова закружилась карусель тревожных звонков:

– Диспетчер, ветер повалил деревья. Связь оборвана!

– Диспетчер, гроза выбила изоляторы!

– Диспетчер, затопило колодцы и бункера!

А диспетчер, на которого буквально за час свалилось столько бед, действовал с удивительным азартом. Он не хватался за голову, не разводил панику, никого не ругал. Выслушав донесение, диспетчер спокойно и коротко отдавал приказ. Он, командир, сидел в единственной освещенной во всем поселке комнате и знал, что его бойцы по пояс в воде пробираются сейчас к месту аварии. Он видел, как буксуют по грязи самосвалы, как старательно выкачивают воду насосы, как, несмотря ни на что, идет в плотину бетон. Весь сложнейший механизм стройки был у него перед глазами.

Я решил не мешать диспетчеру и написал ему записку, в которой коротко изложил историю поисков Ладочкина. Диспетчер пробежал записку глазами и бросил мне:

– Как только наладят связь, разыщу и пришлю к вам. Доброй ночи!

Желать доброй ночи диспетчеру было бесполезно. Но и помочь ему я ничем не мог. И все-таки было жаль уходить из этой шумной комнаты.

В поселке стояла тишина. Проглянули звезды. Совсем низко висела половинкой лимона луна. Отмытые сосны стояли не шелохнувшись. Даже не верилось, что в этой спокойной ночи кто-то устраняет аварии.

Самая короткая глава

Воскресенье. Светит солнце. С Ангары ветерок. Я иду по улице, а впереди меня скачут мальчишки – Непейвода, Пли и Молекула. Строители сегодня отдыхают. Только студенты на лавочках уткнулись носом в книги. В отделе подготовки кадров сегодня экзамен, потому что на неделе студенты работают. Мы сказали им: «Счастливого пути!» – хотя никто никуда не уезжал.

На главной улице молодежь сажала цветы. Лежали свободные лопаты. Мы взяли их и посадили четыре кустика рассады. Будут цвести в Постоянном наши цветы!

А над Ангарой по будущей набережной прогуливались моряки. Непейвода замер, глядя на реющие за их спинами ленточки. «Тихий океан», – читали мы на всех бескозырках. Это были старые друзья братских строителей, приехавшие к ним в гости.

Заглянув в газетную витрину, я прочитал заметку о двух неизвестных мальчиках, заметивших в тайге пожар. Конечно же, газета писала про Непейводу и Молекулу. Мы с Пли крепко пожали героям руку.

Пока мы обсуждали заметку, гости и хозяева обступили эстраду, стоявшую среди сосен в сквере. И один из моряков, держа в руках бескозырку, горячо говорил о крепкой дружбе с ангарскими строителями.

– Пусть она будет широка, как Тихий наш океан, и глубока, как ваш сибиряк – Байкал.

Моряк с Тихого океана вручил строителям яркие флаги расцвечивания, которые поднимаются на корабле в праздник, красный вымпел и разные морские приборы. Потом юноша с комсомольским значком вывел на трибуну забавного медвежонка и сказал, что строители в знак крепкой дружбы дарят его морякам. Пусть забавляет медвежонок матросов.

– Миша! – закричал Пли.

Но в этот момент все захлопали и потеснились к трибуне, чтобы разглядеть медвежонка, вставшего на задние лапы.

И вдруг из-за дерева выскочил мальчишка с красными флажками. Он был одет в тельняшку, на голове – бескозырка. И только короткие штанишки выдавали, что мальчишка не юнга с Тихого океана, а просто юный моряк из Братска.

Моряк прыгнул на лавочку рядом с нами и быстро замахал руками.

«Ви-жу Тихий океан, вызываю командира», – прочитал Непейвода знаки морской семафорной азбуки и спросил:

– Что это значит?

На сигнал легкой походкой явился седой человек в кителе. За ним следовал отряд мальчишек с такими же сигнальными флажками.

Непейвода взвизгнул и кинулся к командиру мальчишек-моряков.

– Пусть ветер порвет мои паруса, если это не племянник! – удивленно воскликнул человек в кителе. – А я как раз вас ищу!

Он нагнулся к мальчишке и пощекотал его лоб своими белыми бровями. Они нависали над глазами козырьком и напоминали два паруса. Это и был Фома Фомич Ладочкин.

Как рождалась картина

Чудаки мы и растяпы! Искали Ладочкина в тайге, среди лесорубов и плотников, и не догадались, что не мог старый лоцман уехать от Ангары. А уехал-то он всего на полкилометра от затопленной улицы Набережной. Вон на берегу его дом с вышкой над всеми крышами главенствует. И флаг там на шесте полощется. Издалека видно, что это спасательная станция. Как же капитан Непейвода не заглянул сюда и не спросил: «А кто на спасательной станции начальник? Не мой ли дядя, случайно?..» И я тоже не догадался…

Но и почтальоны не разыскали в этой суматохе Ладочкина и не принесли ему нашу московскую телеграмму о том, что мы выехали в Братск. Так что трудно сказать, кто больше всех был виноват в долгих поисках…

…Готовилось перекрытие Ангары. В Постоянный нагрянула целая армия журналистов, писателей, фотокорреспондентов. Мы переехали из гостиницы к дяде Непейводы – в дом с вышкой и круглыми окнами.

Однажды чуть свет раздался вопль Непейводы:

– Человек на Падуне!

Капитан скатился с вышки, размахивая морским биноклем, и, задыхаясь, закричал:

– Погибает! Машет руками! Честное слово, он просит помощи!

По команде Ладочкина мы схватили висящие на стене багры, спасательные круги, веревки и выскочили на улицу. Лоцман торопливой рукой включил колокола громкого боя, и с крыши станции понеслись настойчивые звуки тревоги.

Как из-под земли, явился коротенький человек в тельняшке, и Ладочкин приказал ему:

– Пускай мотор!

Через минуту спасательный катер «Таймень» мчался полным ходом к каменной стене, перед которой река вставала на дыбы.

Отдавая команды, Ладочкин всматривался в приближающиеся камни. Действительно, на одном из них виднелась фигура человека. Только он не махал руками, не звал на помощь, а спокойно сидел к нам спиной.

– Пусть ветер порвет мои паруса! Это же Костя-художник! – рявкнул Ладочкин, грозно шевеля мохнатыми бровями-парусами. – Ах ты, пятка якоря! Обязательно надо ему малевать в запретной зоне! И лоцман крикнул мотористу: – Малый ход! Будем снимать нарушителя!

Я посмотрел в бинокль и ахнул. Человек сидел на раскладном стульчике и рисовал, держа в левой руке палитру, а в правой – кисть, словно вокруг него была не кипящая вода, а зеленая полянка с цветочками.

Художник не замечал нашего катера. Невдалеке от него река ударялась о каменный барьер Падуна и ревела, как сотня мощнейших самосвалов. А катер наш сигналил что есть мочи.

Наконец наши гудки замечены. «Таймень» развернулся, и с кормы к художнику полетел моток веревки. Робинзон сел в свою маленькую лодку, которая каким-то хитрым способом была привязала к гладкому камню, и катер медленно потащил ее от порога.

Так вот он каков, грозный Падун! Подковой перегородил Ангару от берега до берега и оставил своевольной сильной реке только узкое жерло для прохода. Легко ломает Падун почтенные трехсотлетние бревна, а те, которых допускает в жерло свое, ударяет о страшный камень Черныш, потом о камень Язык, и выскакивают они беленькие, оструганные.

И все-таки смелые люди несколько раз проводили через Падун свои суда! Имена удачливых кораблей и даты записаны на скале Пурсей рядом с такими словами: «Здесь будет построена Братская ГЭС». Скоро, очень скоро сбудется это предсказание!

Я с уважением оглядываю подтянутую фигуру лоцмана Ладочкина, его серебряные волосы, обветренное бронзовое лицо: я знаю, что он проводил через Падун корабли.

А наш юный капитан волнуется, размахивает своим биноклем.

– Я видел, – кричит Непейвода, – как он махал руками!

– Махал, махал, – смеется Ладочкин. – Ему, безобразнику, малевать надоело, вот он и махал спиннингом, тайменя хотел поймать.

И Ладочкин сообщил мне, что рыбаки частенько выезжают на камни порога. Привяжут лодку к вбитым крючкам или к застрявшему бревну, наловят разную мелочь в запускают снасть на сига, тайменя, стерлядь или спиннингом по воде хлещут. Приволье тут рыболовам! Даже круглые отверстия для наживки в камнях есть – как консервные банки; выдолбили их маленькие водопадики. Бывает, рыбак так увлечется, что и ночи не замечает. И тогда вспыхивает в темноте посреди реки костер.

Но сейчас, перед перекрытием, плавать здесь запрещено. Даже специальные катера патрулируют вдоль берегов.

А Костя-художник, беспокойная душа, пользуясь темнотой, все-таки пробрался на камень…

На берегу Ладочкин стал строг и сурово отчитал Костю. Тот слушал молча, хотя и улыбался. Я пригляделся к Костиному лицу. Сама природа наделила его глубокими приятными ямочками на румяных щеках. Как бы серьезен ни хотел быть Костя, он всегда улыбался!

Тряхнув суворовским хохолком, Костя подмигнул мальчишкам:

– Ну, спасители, полезем со мной на Пурсей? Ничего не попишешь! Будем другую картину делать!

Когда Костя ушел за новым холстом, Ладочкин сказал:

– Люблю его за жаркость! Моряк! Служил сигнальщиком на Тихом океане. Приехал сюда и за ночь написал на скале: «Здесь будет построена Братская ГЭС». Люди только палатки разбили, к Падуну стали привыкать, а он уже плотину нарисовал. Может, вы видели его картину, на вокзале она висит?

И вспомнили мы картину на вокзале: высокая красавица плотина, голубая гладь моря с барашками волн и режет воду белый пароход.

Вот, оказывается, чья картина встречает приезжающих в Братск!

Вернувшись, Костя нашел трех поклонников, которые готовы были ради него бороться с самим Падуном. Словно почувствовав это, художник раздал мальчишкам холст, краски, кисточки, и мы отправились обходной дорогой на скалу Пурсей.

– Это название, – сказал Костя, – в переводе с древнего языка означает «отвесная скала».

И верно: Пурсей обрывался прямо к Ангаре.

– Посмотрите-ка направо! – сказал Костя.

Рядом с Пурсеем стоял голый утес, а на нем росла одинокая сосна.

Костя прочитал стихи:

 
На севере диком стоит одиноко
На голой вершине сосна…
 

– Стихи написал Лермонтов, – отозвался Молекула.

– Правильно! – сказал Костя. – Мы и зовем эту сосну лермонтовской.

Вскоре мы взошли на Пурсей, и вся Ангара оказалась под нами.

Костя быстро водрузил на самом обрыве подставку, примостил на ней холст и, сев на стульчик, принялся за работу. А следопыты оглядывали панораму стройки, то в приступе любопытства делая шаг-два к обрыву, то пятясь от страха перед стометровой высотой.

Две горы из крепчайшего камня диабаза – Пурсей на левом берегу и Журавлиная грудь на правом – каменными воротами встали над Ангарой. Здесь и решили люди построить плотину выше скал – в сто двадцать семь метров.

Посреди реки Непейвода, Молекула и Пли увидели гигантский деревянный корабль, сложенный из ряжей – бревенчатых домов без окон и дверей, набитых камнем.

Корабль прочно стоял на каменном речном дне, и нос его принимал удары волн.

От носа и кормы к противоположному от нас берегу тянулись две земляные насыпи-перемычки, которые сдерживали напор Ангары.

Там, в котловане, строители выкачали воду и на диабазовом дне построили основание будущей плотины – бетонные бычки, которые возвышались, как многоэтажные дома. Здесь люди последовали каждый сантиметр дна, лишний камень взорвали и выбросили, щели зацементировали.

В тот момент, когда мальчишки разглядывали, как люди подготовили диабазовую плиту для плотины, со дна котлована уходил последний монтажник, разобравший башенный кран. Это был последний человек, который ступал по дну Ангары. Скоро здесь заструится река. Уже на нижней насыпи черными жуками ползали бульдозеры и кивали ковшами экскаваторы. Они разбирали земляную перемычку: котлован под скалой Журавлиная грудь затоплялся.

А Костя-художник рисовал другую часть Ангары: около нашего берега. Тут было еще интересней! Дорога, которая вилась у подножия Пурсея, внезапно круто сворачивала и уходила в реку, преграждая ей путь. От этой каменной насыпи перекинулся к деревянному кораблю легкий мост. Так были соединены два берега.

Некуда было деваться реке! Ей оставили проход всего в сто метров.

И Ангара, словно табун диких лошадей, перескочив через каменный забор Падуна, тыкалась в, перемычки, ища выхода. С храпом, с гулом, с клочьями пены рвалась река под мост, выгибая спину горбатым водопадом. И был прекрасен в своем бешенстве этот дикий «табун». И очень силен: мощность потока, как подсчитали инженеры, составляла в этот момент сто тысяч лошадиных сил. Нелегко побороть такой поток. Но человек решил дать бой Ангаре.

– Хорошо ведь придумали, – сказал Костя, – перекрывать Ангару ее же скалами.

– Верно, хорошо, – ответил я. – В Куйбышеве, например, в Волгу кидали бетонные кубики. Сколько для этого надо бетона и сколько труда!

Мы посмотрели вниз, на дорогу. Там лежали каменные обломки. Не так давно в скалах прогремел сильный взрыв, и строители получили диабазовые снаряды для предстоящего боя. Машины подвезли их и сложили на площадках вдоль дороги.

– И кто это только догадался! – сказал я. – Вот молодец!

– Говорят, один крановщик из Куйбышева.

Тут я вспомнил Пашку, моего друга. Может, это он, беспокойная душа, придумал? Ведь он крановщик, приехал из Куйбышева и всегда, главное, думает, как бы что получше, как бы что подешевле сделать…

– А другой крановщик, – продолжал Костя, – слышал я, изобрел, как грузить глыбы. Чем их ухватить, когда в каждой несколько тонн? А он вот что придумал: забил в камни крючки, и теперь подъемный кран – раз! – и одним махом кладет камень в машину.

«Пускай это придумал и не Пашка, – сказал я себе. – Может быть, этот человек за свою жизнь сделал гораздо больше Пашки. Но разве познакомишься со всеми героями на такой стройке? Эти люди приготовили каменные снаряды, построили металлический мост, который не применялся еще ни на одной реке, и каждый день делают так много необычного, что даже начальник стройки не знает обо всем. Кто может сказать, сколько здесь героев?»

На картине художника Кости есть все. Вот мост и каменная насыпь. Вот лежат диабазовые глыбы, которые полетят в реку. Вот нарисована деревянная будка – штаб перекрытия, в котором сейчас, наверное, непрерывно звонят телефоны и составляется сводка готовности к штурму.

Нет на картине только любопытных, которые дивятся с моста на клокочущую Ангару и фотографируют все, что попадается на глаза. Художник оставил на холсте пустое место.

Подошел к нам паренек в сбитой на затылок кепчонке, осмотрел картину и посоветовал Косте:

– Ты зевак не рисуй. Ты лучше меня изобрази.

– А кто ты такой? – спросил Костя, тряхнув суворовским хохолком, и подмигнул ребятам. – Или ты и есть изобретатель пороха?

– Порох изобрели китайцы, – обидчиво сказал паренек. – А я мазист. Я поведу завтра двадцатипятитонный «маз». Может, слыхал про такой? Если не слыхал, спроси у шоферов, которые заняли в соревновании за подготовку к перекрытию последние места. Они завтра будут зеваками и могут заниматься рассказами. Ясно? А я буду работать.

– Ясно, – ответил Костя и, в свою очередь, спросил паренька, указав на мост: – Что это там такое? Может быть, уже начинают?

К краю моста осторожно подъехал самосвал. Пополз вверх кузов, и каскад брызг отметил сброшенную в Ангару глыбу.

– Это репетиция, – пояснил паренек, – пробный выезд. Бой завтра!