Текст книги "Приключения на дне моря"

Автор книги: Евгений Велтистов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 7 страниц)

Е. Велтистов
ПРИКЛЮЧЕНИЯ НА ДНЕ МОРЯ

Непейвода, Молекула и Пли

Из-за суматохи, какая бывает в последние дни перед командировкой, я мало думал о своих попутчиках. А в такси, когда все расселись и машина заскользила к вокзалу, вдруг встревожился: «Что же я наделал?»

И тут же стал себя успокаивать:

«Ничего особенного не произошло. Со мной едут три мальчика из нашего подъезда, три товарища. Вот они сидят рядом со мной: с упрямым хохолком и в фуражке с капитанским крабом – Непейвода, улыбающийся, с красными щеками и подвижным от любопытства носом – Пли, а серьезный, в очках – это Молекула. Люди они самостоятельные, перешли в седьмой класс, слушаться меня обещали. Задача моя несложная: доставить их в Братск и сдать с рук на руки дяде Непейводы – лоцману Фоме Фомичу Ладочкину. На Ангаре Ладочкин известный человек: никто лучше его не проведет корабль через опасные пороги. Правда, лоцмана я никогда не видел, но его адрес записан в моем корреспондентском блокноте на первой странице. Да, впрочем, я помню его наизусть:

«Зеленый городок, улица Набережная, дом №3».

Ребятишки поселятся у Фомы Фомича, станут ловить в Ангаре рыбу, загорать. А я буду знакомиться со строительством Братской ГЭС и выполнять задание редакции. Четыре билета у меня в кармане, пакет для Ладочкина здесь же, корреспондентский блокнот еще не исписан, а авторучка полна чернил. Значит, все в порядке? Да, все в порядке!»

Пока я обо всем этом думал, «Волга» с шашечками миловала торжественные, сверкающие новые дома и выехала на магистраль. Пахнуло свежестью тополей, замелькали встречные автомобили и автобусы. Хорошо катить в голубом автобусе! Окна у него широченные, как витрины, смотришь через них на улицы, считаешь строительные краны и думаешь: какая же все-таки большая Москва! Но мы не завидовали автобусным пассажирам: рано пли поздно автобус сворачивал и снова ехал в центр города. А наш путь – дальше.

Вот и Ярославский вокзал. Говорят репродукторы, гудят, набирая скорость, электропоезда, шумит привокзальная площадь. Я беру свой чемодан. Мамы и папы, тети и бабушки моих попутчиков, приехавшие в других такси, вытаскивают из багажников свертки, рюкзаки, чемоданы. Зачем так много вещей? Ладно, в вагоне разберемся.

Караван нагруженных родственников двинулся к перрону. Я оглядел свою команду. Впереди, сдвинув на затылок фуражку, выступал Непейвода. Руки его были заняты удочками, на груди висел морской бинокль. Молекула шагал в тяжелых лыжных ботинках и с достоинством помахивал геологическим молотком. А Пли просто изумил меня: на его плечах была накинута потертая черно-бурая лиса. Может быть, он думал, что сейчас в Сибири мороз?

Я только хотел задать этот вопрос маме Пли, как неожиданно рядом ударили медные тарелки и заревели трубы оркестра. Люди бросились вперед, и нам тоже пришлось поспешить. А когда мы остановились, обнаружилось, что исчез Непейвода.

Я вступил в свои права начальника экспедиции: поставил чемодан, попросил всех подождать и бросился к дежурному по вокзалу. На счастье, тот сидел в кабинете и, улыбаясь, слушал радио.

– Мы рады, – говорил кто-то по радио, – увидеть снова Москву. Нам приятны забота и внимание работников железной дороги.

– Мальчик пропал, – выпалил я. – Объявите, пожалуйста, по радио.

– Не могу, – ответил, все еще улыбаясь, дежурный. – Мы транслируем митинг. Встречаем героев Сибири. Через двадцать минут – пожалуйста.

– Тогда задержите поезд!

И в этот момент по радио объявили:

– А теперь, дорогие товарищи сибиряки, примите поздравление от пионеров!

Речь, которую я услышал, была так неожиданна, что я оставил в покое дежурного.

– Благодарим за торжественное прощание, – сказал знакомый голос. – Наша экспедиция отправляется на этот раз не в заморское путешествие. Мы решили делать открытия в своей стране. Через несколько минут поезд повезет нас в глухую тайгу. И когда мы оттуда вернемся, то встречать нас будут тоже с оркестром. А может быть, придет и десять оркестров!.. У нас большие планы. Мой товарищ Молекула должен открыть в Сибири одно крупное месторождение. Я дал честное капитанское слово провести корабль через неприступный Падунский порог. А наш охотник Пли поклялся поймать для зоопарка дикого живого медведя…

Невидимые мне слушатели засмеялись и захлопали. Я выбежал из кабинета.

Ну что поделаешь с этим легкомысленным капитаном! Уже фотографируется, обнявшись с приятелями. «Неужели, – возмутился я про себя, – этот молодой человек, наверное, неопытный фотокорреспондент, поверил в медведей и в замечательные открытия и не догадывается, что ребята едут проводить школьные каникулы!»

– Полный вперед! – скомандовал я землепроходцам, мореплавателям, звероловам, а взрослым объяснил причину моего волнения. – Товарищи, поезд сейчас уйдет!

И вот наш поезд с табличками «Москва – Лена» на каждом вагоне (не какой-нибудь ярославский или свердловский обычный состав!) медленно тронулся с места.

Некоторое время мама Непейводы бежала рядом с вагоном и кричала:

– Он у меня послушный! Вы не беспокойтесь!

Мы помахали из окошка и принялись расставлять вещи. Непейвода не зря сказал в своей речи слово «экспедиция». В рюкзаках и чемоданах я увидел компасы, карты, песочные часы, «Книгу о вкусной и здоровой пище», несколько перочинных ножей. Было даже духовое ружье в чехле.

– Всего сто восемь предметов, – раскрыв записную книжку, объявил с важностью Пли.

– А зачем тебе понадобилась старая чернобурка и зонтик? – поинтересовался я.

– Когда я путешествовал по Антарктиде и жил среди пингвинов, этот зонт и этот мех спасали меня от страшной пурги, – сказал Пли. – Еще неизвестно, что нас ждет в Сибири – непроходимая тайга, дикие звери. Но на шестом континенте был со мной такой случай…

Я не стану передавать этот случай из охотничьей биографии Пли, а расскажу подробней о последнем путешествии моих спутников.

Надо вам сказать, что Непейвода, Молекула и Пли – это не фамилии и не имена моих друзей. Но в нашем доме и на всей улице этих мальчишек зовут только так. И вот почему.

По программе Международного геофизического года ученые на самолетах и вездеходах исследовали таинственный ледовый материк. В это время «Пионерская правда» объявила интересную игру: пригласила ребят совершить путешествие в далекую Антарктиду.

Сразу же наш дом превратился в дрейфующий корабль, а двор – в айсберг. На кухнях стучали молотки, сбивавшие модели судов. По лестницам прыгали пингвины из пятого и шестого классов. Дворник ежедневно со страшным шумом ломал снежные заслоны у парадных…

В одном из номеров газеты появилось письмо, подписанное экипажем «Универсального теплохода южно-полярных героев» («Утюг»). Подписи были странные: капитан Непейвода, охотник Пли и геолог Молекула. Эта троица заявляла, что имена победителей в игре им заранее известны: это, мол, они сами. Но, конечно же, такая хвастливость не могла окончиться хорошо: следующий помер принес весть, что теплоход «Утюг» погиб при столкновении с ледяной горой, а экипаж был вынужден высадиться на айсберг.

Что тут началось! В нашем дворе только и говорили про катастрофу с таинственным «Утюгом». Капитаны бросились к картам. Часами просиживали они над синими просторами Индийского океана, вычерчивая путь «Утюга». Все корабли свернули с курса и полным ходом пошли на поиски ледяной горы с потерпевшими крушение. В географических кружках шли споры, куда ветры и течения могли погнать злополучный айсберг. Радиограммы, поступавшие в редакцию «Пионерской правды», в штаб игры, приносили советы, как развести на айсберге костер без дров и как добыть пресную воду.

И едва тысячи капитанов из разных городов нашей страны обнаружили в Индийском океане трех заблудившихся путешественников, как Непейвода, Молекула и Пли прислали в редакцию записку. Они сообщали, что вылетают в глубь Антарктиды на вертолете. Представляете, все десять тысяч пионеров-полярников искали на картах точный маршрут, по которому могли бы двигаться саннотракторные поезда, а эти трое провели только одну линию и решали, что разгадали все тайны шестого материка!

Когда редакция познакомилась с донесениями всех капитанов, стало известно, что экипаж «Утюга» нарушил правила игры. Непейвода, Молекула и Пли не были удостоены даже резинки с изображением пингвина. Зато десять пионеров-географов, лучшие знатоки Антарктиды, поплыли в летние каникулы на настоящем теплоходе «Станиславский» по Северному Ледовитому океану и увидели своими глазами все-все, о чем раньше только мечтали: суровый полярный край с его ледяными равнинами и торосами, шумные порты, могучие ледоколы, закаленных бесстрашных летчиков, моряков, зимовщиков. Пожалуй, даже к лучшему, что экипаж «Утюга» не встретился с полярниками, которые уважали труд и настойчивость и не одобряли пустого бахвальства.

И вдруг я узнаю: трое хвастунишек проживают не в каком-нибудь доме Москвы, а именно в нашем. Молекула – шестиклассник из квартиры №10, Пли – его сосед по парте из квартиры №12, а Непейвода, их капитан и заводила, оказывается, здоровался каждое утро со мной на кухне.

Я не буду описывать насмешки, выпавшие на долю неудачливых полярников. Скажу только, что сам целую неделю с изумлением поглядывал на своего юного соседа.

Вот какие события случаются иногда в некоторых дворах. Вот как намертво, на всю жизнь, прилипают к некоторым людям неожиданные прозвища.

Долго после этого происшествия пылилась на полке в передней чуть выцветшая капитанская фуражка. Непейвода даже в сумерках не решался выйти в ней на улицу.

Я больше не слышал, чтобы Пли похвастался перед кем-нибудь своим духовым ружьем. А как-то я увидел совсем странную картину: бабушка из десятой квартиры забивала гвоздь в своем туфле известным всему дому геологическим молотком Молекулы. Да, друзья-путешественники искренне переживали свою неудачу.

Но однажды, поднимаясь по лестнице, я услышал веселую песню. Ее дружно пели три голоса. Я сразу узнал песню: это был гимн экипажа «Утюга»!

 
Мы капитаны дружные,
С морской стихией дружим мы.
Поверьте нам, поверьте нам,
Мы все моря прошли!
Нигде не унывали мы,
Нигде но пропадали мы —
Молекула, Непейвода и Пли!
 

«Что же случилось?» – удивился я.

А через несколько минут ко мне постучались и вошли родители мальчиков. Они просили меня доставить сыновей к Фоме Фомичу Ладочкину.

В тот вечер я увидел, как Непейвода сорвал со стены карту полушарий, а на ее место повесил карту Сибири. Капитан шагал по распростертым на полу материкам и говорил экипажу:

– Заморские плавания отменяются! Все равно мы не откроем новых морей и неизвестных островов. Мы поедом на восток. Некоторые из нас уже ездили на восток. Например, я – на Клязьму, где я жил на даче. Теперь наш путь дальше, в Сибирь!

Я вошел в комнату и сказал, что согласен взять их с собой, если они будут слушаться меня беспрекословно. В ответ мальчишки закричали «ура».

Так мы стали попутчиками.

Академия едет в Сибирь

Раньше всех проснулся Молекула. Он всегда старался встать с восходом солнца. Он считал, что так поступают все геологи.

Пассажиры еще спали. Только из открытого служебного отделения доносился разговор.

– И серьезный этот пассажир из восьмого купе, – неторопливо гудел сиплый голос, и Молекула догадался, что это говорит проводник с длинными желтыми усами. – Я вот сколько езжу по разным дорогам. Почитай, лет тридцать. И Москва – Батуми, и Москва – Владивосток рейсы делал, а таких строгих глаз не видел. Как он глянул из-под своих очков, так сразу я и смекнул, что человек этот не меньше академика.

– Ну, и кто он? – спросил голос помягче.

– Самый настоящий академик! Хотел тебя, Пахомов, разбудить, да потом думаю: смена твоя еще не подошла, а поскольку у пассажира билет до Новосибирска, то ты еще поглядишь. А кроме него, в других вагонах еще человек двадцать ученых едут. Вот я и подумал: что это за такая удивительная командировка? И выходит, что в Новосибирск целая академия переезжает.

– И зачем им, Михалыч, сдался Новосибирск? – зевая, протянул Пахомов.

– «Зачем, зачем»! – сердито пробубнил Михалыч. – Ты вот молодой, а ленивый. Только и глядишь, как бы завалиться на боковую. За два дня ты газету и в руки не взял, а там как раз про сибирскую академию наук прописано. Смотри, вот пожалуюсь я на тебя начальнику.

– Ну что ты, Михалыч! – встрепенулся Пахомов. – Я вообще-то газеты читаю. Только вот как едем мы из Москвы, так я газеты не покупаю: на здешних станциях они все старые. Ну, а как повернем мы назад, тогда сюда подвезут уже свеженьких, я про все сразу и прочту. А ты что, Михалыч, академией интересуешься? Уж не ученым ли хочешь стать?

– Ученым не ученым, а на вахтера дал бы согласие. Сколько я на колесах? Лет ведь тридцать. А какой мой дом? Служебная койка, вот и все. А ученые недаром из Москвы уехали. На берегу Обского моря строится для них городок. Весь в цветах, в елках. Вот бы и мне сидеть на солнышке у научных дверей, ревматизм свой греть, воздухом морским дышать. Ради такого удовольствия я курить бы бросил! Но выходит со мной один неприятный случай по служебной части…

– Что случилось, Михалыч? – заинтересованно спросил Пахомов.

Михалыч некоторое время молчал. Потом выпустил в коридор три клуба дыма и, покашливая, продолжал:

– Не знаю, как и говорить. Ты сколько классов кончал? Восемь? Ответь мне тогда, что это за такая премудрость – специалист по уравнениям математической физики?

– Не знаю, – зевнув, ответил Пахомов. – Наверное, это в институтах учат…

– То-то и оно, что не во всех институтах. Я вчера пассажиров десять спросил, а все без толку. И только один умный человек мне растолковал: это, говорит, очень редкая ученая специальность. Посмотрит такой человек, предположим, на тебя, Пахомов, возьмет карандаш и распишет тебя всего математическими цифрами и знаками. И китель твой разложит на цифры, и твое тело, и даже купейные ключи в кармане. Соображаешь?

– Ты, Михалыч, наверное, устал, – заботливо сказал Пахомов. – Ложись-ка ты спать, а я заступлю на дежурство.

– Чтоб я усы сбрил, если это неправда! – проворчал пожилой проводник, и из служебного купе густо повалили клубы дыма.

– Кто их разберет, этих ученых! А что за неприятности тебе, Михалыч, от каких-то уравнений?

– А то, что академик – главный в этой новой академии и во всем городке. Мне, старой трубке, знать бы это вчера, когда он чаю попросил. Да, видно, голова моя уже плохо варит. Мне бы положить в стакан три куска сахару или четыре, а я по рассеянности положил один.

– Сколько я тебе говорил, чтоб не жадничал! – обрадовался Пахомов.

– Верно, – согласился старик, – вошел в грех, сэкономил на свою голову. А он еще два стакана попросил. И снова я сэкономил. Пришел за пустыми стаканами, а он вытирает очки платком и говорит: «Мало, товарищ проводник, в твоем чае калорий». И еще два стакана заказал.

– Ну, и что?

– «Что, что»! Если бы я эти калории наизусть знал… Опять по одному куску размешал! А потом, как узнал, кто такой этот пассажир, да что такое калории, усы стал на себе рвать. Такому человеку разложить на части мой чай да высчитать сахар – раз плюнуть. Позже уже вхожу я за стаканами, а академик на меня и не глядит, строчит себе на бумаге. Может, жалобу на меня начальству сочинял? Эх, не видать мне, старой трубке, теперь вахтерского стула!.. Не шевелить морскому ветру моих усов…

– Ложись-ка, Михалыч, усни, – стал успокаивать пожилого проводника молодой. – В нашей работе вечер утра бывает мудренее. Смотришь, что-нибудь и настучат колеса.

– Пожалуй, прилягу. А ты чай готовь, сейчас народ проснется.

Потягиваясь, Пахомов вышел в коридор. Молекула, чтобы не конфузить себя и проводника, нырнул в купе.

Сладкое и соленое

Завтрак взялся готовить Пли. Пока мы умывались, он извлекал из своего чемодана продовольственные запасы. На столике и на нижней полке были аккуратно разложены сваренные всмятку, вкрутую и «в мешочек» яйца, завернутые в бумажные салфетки зеленые огурцы, банка с шоколадным маслом, плетеная коробочка с желтой сырковой массой, в которой просвечивали соблазнительно крупные изюмины. На газете походной колонной выстроилась армия вкуснейших домашних пирожков; возглавлял се ржаной рыжий пирог-пирожище, в который была запечена целая рыбина – наружу торчал один только хвост; за рыбной кулебякой теснились разные пшеничные пироги, все аппетитные, румяные, не отгадаешь, пока не откусишь, какой из них с капустой и яйцами, какой с зеленым луком, а какой с мясом и рисом; зато выдавали себя с головой пирожки, начиненные сластями: бока их были украшены вишневыми, черно-смородинными, маковыми и другими сладкими «синяками», словно им пришлось только что выдержать бой с соседями.

Кроме того, сладкая часть завтрака была представлена множеством кульков и пакетиков с конфетами, сахаром, халвой.

Этим Пли решил ограничить завтрак, потому что если бы он опорожнил чемодан до дна, то под колбасные изделия, жареные котлеты и банки с консервами не хватило бы всех купейных полок.

В ожидании похвалы Пли, глотая слюнки, уселся на краешек полки.

Но каково было его удивление, когда первый же вошедший – а это был спокойный всегда Молекула – разразился негодованием.

– Ни за что! – увидев пироги, крикнул Молекула и стукнул кулаком по столу. – Ни за что я не буду есть это! Сейчас же убирай, или я объявлю бунт!

– Тихо! – скомандовал из-за его спины Непейвода. – Что за бунт? За нарушение дисциплины и неподчинение капитану я могу посадить вас на голодный паек!

– Ура капитану! Да здравствует голодный паек! – воскликнул, просияв, бунтовщик. – Я только и хотел этого! А то что мы едим, как на празднике, и не испытываем никаких трудностей!

И Молекула тотчас же вытащил из своего рюкзака и водрузил на сладкие пироги круглую банку балтийских килек.

Признаюсь, я не ожидал такой прыти от тишайшего Молекулы. Мне и в голову никогда не приходило, что он может рассердиться, закричать и тем более стукнуть кулаком по столу.

А Пли очень расстроился.

– Я не могу, – ответил он очень тихо, – я не могу есть соленое. У меня особый язык. Он не выносит ничего такого, а только сладкое. Так сказал доктор.

Он высунул язык, и все внимательно посмотрели ему в рот.

А наш капитан, кажется, остался доволен неожиданным бунтом.

– Я согласен на трудности, – сказал авторитетно Непейвода. – В Антарктиде мы выбирали легкие пути. Теперь мы решили: искать, бороться и побеждать, иначе я не капитан! Но у Пли действительно необыкновенный язык. Я сам слышал, как про это говорил доктор, когда Пли съел стручок красного перца и визжал на весь дом. В виде исключения разрешим ему конфеты, пироги с вареньем и халву. Согласны?

Команда была согласна. На столе появились черный хлеб, сливочное масло, стаканы с крепким чаем. Из запасов Пли капитан и геолог позволили себе притронуться только к кулебяке и единодушно ее похвалили.

За завтраком Молекула совсем успокоился и передал нам любопытный разговор проводников. Жульничанье старика с сахаром все осудили. Но нам очень хотелось примирить проводника с академиком, чтобы старик не раскатывал больше по свету в тряском вагоне, а сидел бы на вахтерском стуле и грелся на солнышке. А как помочь ему, мы не знали.

Пли проигрывает спор

Из-за утреннего происшествия Пли был не в духе. Он шагал по коридору и предавался мрачным размышлениям. Пли думал о том, что паровоз везет их слишком медленно и неизвестно, сколько еще времени они будут ехать до далекого Братска. Сладкие пирожки через день-два кончатся, и тогда ему придется есть кильки.

Из служебного купе вышел толстенький человек в форме проводника, с пылесосом в руках. Это был заступивший на дежурство Пахомов.

В другое время Пли вежливо бы с ним поздоровался, но сейчас он проворчал:

– Вот тащится!.. Этот паровоз хуже черепахи!

Пахомов зевнул, включил пылесос и заметил:

– Держу пари, что через километр мы поедем быстрее.

– Скорее ваш паровоз развалится, – усмехнулся Пли. – Но я готов спорить!

– А я говорю, мы поедем быстрее! – рассердился Пахомов.

– Нет, не поедем, не поедем! – уперся Пли.

– Хорошо. Если поедем быстрее, ты уберешь коридор. Согласен?

– Согласен!

– Нет, для пылесоса ты еще мал, – передумал Пахомов. – Будешь разносить за меня чай!

Вскоре поезд замедлил ход. Показалась станция. Здесь все было обычно: двухэтажный зеленый вокзал, маленький рынок под навесом, одинокий милиционер на перроне и забор с полустертыми большими буквами:

«КИПЯТОК».

Пассажиры устремились к рынку покупать вареную картошку и огурцы. Пли тоже спрыгнул на перрон и услышал: пых-пых! Через два вагона от него стоял разгоряченный паровоз.

– A-а, это ты, черепаха! – сказал Пли и подошел к большим колесам.

Пых! – выдохнул паровоз горячую струю пара, и Пли испуганно отскочил. На всякий случай он стал подальше и заговорил вежливее:

– Сердитесь не сердитесь, но вы устарелая техника. Сравните себя с «ТУ-104», и вам станет стыдно за свою скорость. Всем известно, что от Москвы до Ленинграда «ТУ» летит всего пятьдесят пять минут. Не успеешь позавтракать – вылезай. А вы всего-навсего паровая машина и как не пыхтите – не сможете повезти нас быстрее.

Паровоз окутался паром и, возмущенно сопя, удалился на запасный путь.

Через несколько минут к составу подъехала новая машина – большая, сильная, с крутыми дугами над крышей. Казалось, колеса так и катят сами собой. Машина – электровоз!

Только тут Пли заметил над головой провода. Как смычком, поведет сейчас электровоз по ним своими дугами и, набираясь сил, легко помчит состав. Куда там пыхтящему паровозу!

А в вагоне Пахомов радуется:

– Проиграл, ворчун! Будешь разносить чай.

Он ушел, просигналил с площадки отправление и, вернувшись, накинулся на Пли:

– Ты думаешь, что проводник только спит, подметает да чай разносит! А ты лучше бы не спорил со мной, а спросил: что, мол, на вашей дороге сейчас главное? И я тебе отвечу, что не чай, и не пылесос, а электрификация. Гляди в окно, как едем. Летим, а не едем! Видал, какой красавец нас везет? И главное в этой машине – скорость. Сколько, думаешь, едет электровоз до Байкала? Пять суток, как паровоз? Нет, не пять, а всего трое суток. То-то и оно, что один электровоз подменяет четыре паровоза. И при этом, замечай, пыли в вагонах нет, салфетки и шторы чистые, значит, и проводнику работы меньше. Культурная машина!

Разговаривая, Пахомов разливал в стаканы чай. Вскоре они двинулись в обход по вагону. Пахомов нес поднос, а Пли спрашивал, сколько кому требуется. Они заглянули во все купе, кроме восьмого. Дверь там была заперта, и Пли остался посторожить, не попросит ли академик чаю.

И вот, когда Пахомов уселся на служебной койке и принялся пять чай, вбежал растерянный Пли и выпалил:

– Академик просит горяченького!

Пахомов поперхнулся. А Михалыч открыл глаза, приподнялся и зашипел, шевеля усами:

– Четыре куска клади! Ну, скорее мешайте, тюфяки вы эдакие!

Пли схватил стакан и исчез. Вернулся он через несколько минут. Глаза его сияли от восхищения.

– Разложил! – выпалил он. – Так сразу и определил: четыре куска! Просит еще…

Старик вздрогнул.

– Клади пять! – приказал он.

На этот раз Пли долго не возвращался. Михалыч покашливал, застегивал и расстегивал китель.

Пли принес новость:

– Говорит: зачем так много – пять кусков? Еще говорит, чтобы вы, дедушка Михалыч, зашли к нему.

С минуту старый проводник стоял неподвижно.

Потом медленно застегнул китель на все пуговицы, пригладил усы и удалился – прямой, как телеграфный столб.

Никто не знал, какой разговор происходил за дверью восьмого купе. Только когда старик вышел в коридор, усы у него победно торчали вверх.

Пли стал героем дня. Он важно развалился на своей полке, а старик принес ему сначала леденцы, потом стакан сверхсладкого чая и, наконец, старые щипцы, какими контролер пробивает билеты.

Мы тоже старались угодить Пли и подкладывали ему то пирожок, то халву, надеясь, что он вот-вот раскроет секрет академика.

Но Пли на наши вопросы сказал:

– Я ведь тоже могу разложить чай. В этом стакане, например, пять кусков.

И пораженный Михалыч подтвердил:

– Точно, пять!

– Да что там чай! – воскликнул Пли. – Вы знаете, что мы едем по сибирской платформе? Здесь на каждом шагу – клады, и академик сказал, что он должен изучить эту платформу и указать, где находится уголь, где железо и где нефть…

Нам, конечно, хотелось поговорить с академиком о его редкой специальности. Но мы рассудили так. Стоит ли отнимать хоть одну секунду у человека, если он думает сейчас о четырнадцати новых научно-исследовательских институтах и одном будущем сибирском университете, обо всем городке науки на берегу Обского моря и о вахтере Михалыче в том числе! Кто знает, может быть, он решает, куда послать сейчас отряды геологов? А может быть, он составляет задачу для счетных электронных машин? Да разве мало и других важных дел у академика, который должен изучить всю Сибирь! Подумайте только: всю Сибирь, территорию побольше, чем Австралия.