Текст книги "Заказ на мента"

Автор книги: Евгений Сартинов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 23 страниц)

ГЛАВА 18

Если Кол раскололся сразу, то с Жуком оперативникам пришлось повозиться. Причуды начались, когда его пришли арестовывать. Увидев в прихожей за спиной бабушки синие, милицейские фуражки, он шустро сиганул в открытое окно, и, если бы не подвернул при этом левую ногу, то они бы долго за ним бегали. Но, еще больше хлопот им добавила бабушка Жука – Нина Андреевна.

– Женечка исключительно одаренный мальчик, – чеканила она своим профессионально-педагогическим голосом. – Он, правда, не блещет в точных науках. Нет у него тяги и к гуманитарным дисциплинам, но зато у него уникальный голос. Правда, он не захотел учиться в музыкальной школе, но все равно. На его голосе держалась вся самодеятельность нашей десятой школы.

– Хорошо, значит, в зоне будет запевалой, – согласился Колодников. – А это неплохая карьера.

– Я не пойму, что вы ставите в вину моему мальчику! – возмутилась бабушка.

– Он принимал участие как минимум в шести убийствах, – пояснил Колодников.

Нина Андреевна всплеснула руками.

– Не может быть! Он такой тихий, спокойный мальчик.

– Ну-ка, мальчик, подними-ка свое несломаное копытце.

Жук, по праву подраненного, развалившись, сидел в кресле. На одной ноге его была тугая повязка, а на другой так заинтересовавшее Колодникова обувь: кроссовка, почти новая, белая с синим.

– Зачем? – спросил Жук.

– Затем. Подними, говорю.

– Но, мы должны знать, зачем вам это надо! – возмутилась бабушка.

– Затем, что эти следочки мы нашли в квартире Фокиных, – Колодников вытащил из папки фотографии Сычева. – И есть подозрение, что они оставлены обувью вашего внука.

– Женечка, подними ножку, пусть они удостоверяться, что это не твои кроссовки, – велела Нина Андреевна.

Женечка впервые за этот вечер с явной ненавистью глянул на свою суровую родственницу, и, нехотя поднял ногу.

– Ну! – обрадовался Андрей. – Что еще нужно? Один тип подошвы. У вас какой размер обуви, Евгений?

За внука снова ответила бабушка.

– Тридцать шестой. А кроссовки он покупал не один. Точно такие же кроссовки купил и его друг, этот, как его…

– Семин? – подсказал Колодников.

– Да, они еще так смеялись тогда с Женей, что у них и нога одинаковая, и кроссовки одинаковые.

В это время в кабинет к ним зашел Марат Касимов. Лицо следователя было более чем довольным. Он прошел к окну, сел на шаткий стул, и, положив на край стола несколько листков бумаги, кивнул головою Колодникову.

– Все? – спросил тот.

– По полной программе.

– Хорошо. Вот, Женя, – голос Андрея приобрел отеческие оттенки, – уже и друг твой Колокольчиков рассказал все. И про таджиков, и про Алексеенко, это про того, на эстакаде.

– Не убивал я, не докажите! – неожиданно, резко, звонким своим голосом просто оглушив присутствующих, закричал Жук. – Хрен вам я что расскажу!

На его бледном, маленьком лице отразилась такая ненависть и ярость, что Андрей поморщился, и сокрушенно развел руками.

"Да, с этим придется повозиться", – понял он.

Если бы засада была в любом другом доме, то все пошло бы по-другому. Но, Толик Гараев жил буквально в пятидесяти метрах от барака Нинки, и к семи часам вечера чувство голода его просто достало.

– Слушайте, мужики, я пойду домой, схожу, поем. Мне тут не далеко, я буквально на десять минут отойду. Может, и вам чего принесу, – предложил участковый приданным ему патрульным.

– Ну, ладно, иди, – согласился прапорщик, – нам что, задержать этого подростка, если он придет сюда?

– Всех, всех задерживать! Всех впускать, никого не выпускать. А то придут так якобы за солью, а потом стуканут этому выродку, что тут засада. Народ у нас тут, на Силикатной, урод на уроде. Половина судимых, вторая половина химиков.

Раздав такие указания, Гараев быстрым шагом отправился в сторону своего дома. На ходу он достал мобильник, и, вызвав жену, дал и ей ценное указание: – Нин, разогревай обед, я через пару минут буду.

Жена его готовила бесподобно, и Толик был уже в предвкушении предстоящего пиршества для живота, но, свернув из-за угла, он неожиданно увидел перед собой, метрах в десяти, невысокую, щуплую, но, удивительно знакомую фигуру.

"Семин! Вот повезло то! Счас я этого гаденыша возьму!" – решил он.

Гараев перешел на бег, стараясь при этом бежать как можно тише. До поры это ему удавалось, но когда до убийцы оставалось всего метра три, Семин свернул в сторону подъезда, того самого, где жил сам Гараев. При этом он краем глаза увидел темную, быстро надвигающуюся тень. Оглянувшись, Сема увидел бегущего к нему милиционера, и резко сорвавшись с места, побежал вперед. Путь у него теперь был только один – в подъезд. Семин стремительно ворвался в него, но Гараев бегал ни чуть его не хуже, так что уже на лестничной площадке второго этажа Семин ощутил на своем воротнике руки милиционера. Гараев резко остановился, и тело низкорослого убийцы буквально подпрыгнуло вверх, он беспомощно бултыхнул в воздухе ногами, а потом упал вниз, на спину. Участковый засмеялся.

– Вот где я тебя поймал, сучонок! Счас отведу тебя в отдел, там твои дружки тебя уже ждут.

Он все так же за шиворот поднял щуплое, легкое тело Семина, глянул в его расширенные зрачки. Гараев хотел что-то добавить, но в этот момент сильная, острая боль пронзила его грудь. Семин в последнее время не расставался со своей любимой финкой, и, еще лежа на полу, он сумел ее достать. Лезвие не попало в сердце, прошло ниже, но руки милиционера разжались, он навзничь упал назад, сильно ударившись головой о стену. Семин же, выдернул нож из раны, хотел, было, добавить еще пару ударов. Но тут его взгляд упал на кобуру участкового, и он торопливо и неумело расстегнув ее, вытащил пистолет.

Когда жена Гараева, удивленная тем, что муж не звонит, открыла дверь, Анатолий лежал в луже крови, а снизу слышались торопливые шаги убегающего человека. Нина закричала настолько пронзительно и дико, что заставила выскочить из своих квартир почти всех жильцов своего подъезда.

ГЛАВА 19

Давно Астафьев так не попадал. Собственно, он сам был виноват. Более дурацкой идеи, чем позвонить Колодникову, ему прийти в голову не могло. И это в воскресенье, когда в доме он один, все тихо и спокойно, можно не спеша посмотреть телевизор, а потом поиграть на компьютере. Все про тебя забыли, никто не беспокоит. А потом он сам берет трубку, набирает номер третьего отделения милиции и добродушным тоном спрашивает своего старого друга: – Ну, как там у вас дела? Что новенького слышно?

– Дела!? – поразился Андрей. – Ты спрашиваешь про дела? Ты что, не в курсе, что вся милиция города мобилизована?

– По какому поводу? – удивился Юрий.

– Порезали Гараева, да сильно, неизвестно, выживет, или нет.

– И кто его так?

– Да, этот, молодой урод, помнишь такого Семина? Мы про него как-то разговаривали.

– Это тот малолетний душитель?

– Да. Вот он его поранул в подъезде, и забрал пистолет.

Юрий присвистнул.

– Вот так! – подтвердил Андрей. – И не свисти, а немедленно приезжай к нам. На нем еще куча трупов висит. Поможешь нам.

Через десять минут Астафьев вошел в кабинет Колодникова. Сейчас тут были все: оба заместителя Панкова: начальник криминальной милиции Логунов, начальник милиции общественной безопасности Попов. Не было только их начальника, самого Панкова, его вызвали в Железногорск, в управление. В довершении всего буквально через минуту в кабинете появилась и Ольга Малиновская. Так как, Юрий еще стоял на пороге, выискивая местечко, где он может пристроиться, то она плечом толкнула его вперед, и тихо шепнула на ухо: – Лыжню, Астафьев!

– Большому кораблю большой якорь, – в тон ей ответил Юрий, и посторонился.

– О, вот и последние прибыли! – обрадовался Колодников. – Теперь все в сборе. Рассаживайтесь как-нибудь, будем совещаться.

Ольге уступили кресло, в котором совсем недавно сидел Жук, Астафьев же вынужден был пристроиться на подоконнике.

– Дело у нас чрезвычайное, – начал Колодников. – Двух подельников Семина мы взяли, они оба дают признательные показания, а этот гад ушел, и унес с собой пистолет Гараева.

– Кстати, как он? – спросила Ольга.

– Делают операцию, а больше ничего неизвестно. Скорая удивительно быстро приехала. На них как-то это не похоже.

– Да случайно машина рядом проезжала, а тут вызов. Повезло Тольке, – высказал свою версию Шаврин.

– Дай-то бог, – согласился Попов.

– Просветите нас насчет этого вашего Семина, что он за человек? – попросил Логунов.

– Он не человек, он урод…

Рассказа Колодникова все слушали в полной тишине. Перечень преступлений этого семнадцатилетнего гаденыша потряс всех.

– И это за неполных три дня?! – спросил в конце рассказа Логунов.

– Да.

– Жуть! Такого я, действительно, не упомню.

– Теперь вопрос о том, где искать этого урода, – сказал Колодников.

– Деньги у него есть? – спросила Ольга.

– Да, около четырех тысяч.

– Надо блокировать город, и не только жд вокзал, автовокзал, но и особенно выезды из города, там, где он может поймать попутку, – предложила Ольга.

– Да это верно, – согласился Попов. – Самое хреновое что скоро станет темно, и он может уйти и в луга, и затаиться где-нибудь на дачах. А там, не дай боже, опять же дачники с утра пойдут.

– Сергей Александрович, вы ведь у нас в свое время учились работать по маньякам, – обратился Логунов к Шалимову, – подскажите что-нибудь нам, непросвещенным?

Шалимов невесело рассмеялся.

– Учился, это слишком сильно сказано. Читали нам лекции по этой тематике, в том числе и тот следак, что взял Чикатило. Но, это уж сколько лет прошло, я уж и не помню ничего. Это надо браться за него методично, выяснить, какое у него было детство, какое было окружение. У Чикатило, там брата съели на его глазах в военные годы, вот у него крыша и поехала. А что с этим стряслось, чего он крошить всех взялся направо и налево, этого я пока не пойму.

– Ну, выяснять причины трудного детства Семина нам некогда, – решил Логунов, – нам надо остановить его, пока он еще не накрошил в городе трупов. Гаишники город уже перекрыли, мы созвонились с линейщиками в Торске, Железногорске, чтобы они были особенно внимательны, ждали его на платформе электричек. Патрульных пустим по окраинам, два экипажа поставим на дорогах, ведущих в луга. Кстати, засаду у этой Нинки сняли?

– Нет еще, – сказал Шаврин.

– Надо снять, нам люди нужны еще на дачах.

Энергичное течение командирской мысли было прервано Колодниковым. Во время совещания он частенько поглядывал в сторону Астафьева. Тот, вроде бы, спокойно курил, даже отхлебнул чаю из стакана, предложенного Шавриным. Но Андрей видел, что Астафьев чем-то недоволен.

– Насколько я вижу, у Юрия Андреевича есть своя точка зрения, – сказал Колодников. – Нам будет интересно выслушать ее.

Логунов скептично улыбнулся, но Андрея поддержал Шалимов и Попов.

– Ну, выдайте нам, Юрий Андреевич, свою версию. Удивите нас, – на два голоса начали подначивать они Астафьева. Они давно знали своеобразное мышление своего молодого коллеги. И Юрий, поднявшись, согласился.

– Ну, есть у меня одна идея. Это так, на интуиции.

– Хорошо иметь интуицию, а не пурхаться с уликами, – засмеялся Логунов. У него были натянутые отношения с Астафьевым.

Юрий потушил сигарету в пепельнице, подошел к старому, но еще различимому плану района, за который отвечало третье отделение милиции.

– Андрей, дай мне карандаш, – попросил он Колодникова, а потом начал аккуратно отмечать на плане какие-то точки. – Насколько я помню свой участок, а я тоже работал на нем лет семь назад, это будет вот так.

– Да, ты верно отметил все места преступлений Семина, – согласился Колодников.

– А теперь вот такое замечание. Все свои убийства он совершил в районе диаметром не более трехсот метров от собственного дома. В этом же кругу жили все его подельники.

– И что? – не понял Логунов. – Что из этого вытекает?

– Из этого вытекает вот что. Он прожил здесь все свои семнадцать лет. Когда его отпустили, он вернулся сюда и продолжил убивать. Он не уйдет отсюда и после того, как на него началась охота.

Кто-то за спиной Ольги засмеялся.

– Это противоречит логике… – начал Шалимов. Но Астафьев его прервал.

– Это противоречит логики человека, но Семин не человек. Вспомните, как он себя ведет: первое убийство, дикое, неконтролируемое, на глазах многочисленных свидетелей. Потом он выходит из камеры, и чтобы делал другой человек? Он бы либо совсем перестал убивать, либо затаился до времени. Этот же в тот же вечер убивает того мужика на эстакаде. Ночью, когда никто этого не видел. Зверь учится. Потом эти два бомжа, тоже почти никто не видел, кроме того бомжа. Но он даже не запомнил лиц убийц. Потом Фокины, затем таджики, эта бомжиха в подвале. Практически все убийства бессмысленны. Они, эти его друзья, говорят, что ему нравилось убивать?

– Да, – Колодников кивнул головой, – он и их подсадил на этот крючок. Жук в первый раз, на эстакаде, говорят, блевал. Потом привык. Таджиков кромсал уже с удовольствием. Кол вообще горло одному из них перерезал.

– Кстати, тела этих таджиков нашли? – спросил Логунов.

– Да, но еще не поднимали, – ответил Шаврин. – Там они лежат, видно даже, но нужны болотные сапоги, и вообще, – он махнул рукой, – болото.

– А насчет этого, в эстакаде, как проверили? – настаивал подполковник.

Снова ответил Шаврин. И это «удовольствие» досталось ему.

– Да, только там вообще придется с ним помучиться. За три дня на этой жаре тело разбухло, вверх его не достанешь. Единственный выход – долбить блоки отбойным молотком и вынимать снизу.

– Жуть! – Ольга передернула плечами.

– Еще какая, – согласился Шаврин и сморщился. – Вонища там! Мухи, черви!

Логунов вернул разговор в первоначальное русло.

– Ну, расписал ты нам этого Семина красиво, не спорю. Так что же ты все-таки нам посоветуешь? – спросил Логунов Астафьева.

– Надо искать его тут. Оставить засаду у этой Нинки, посадить людей к нему в квартиру, и искать где у него была нычка.

– А ты думаешь, она у него была? – спросила Ольга.

– А как же. Логово есть у всех волчат. Лежка, где он будет в безопасности. Если его нет там сейчас, он придет к нему позже.

В это время сам Семин пробирался по руинам недостроенного хлебокомбината. Их было даже видно из окна третьего отделения милиции, но он не знал, что сейчас там решается его судьба. Это монументальное сооружение начали строить при социализме, да так и не достроили. Кирпичи, керамзит, часть плит, тех, что удалось отковырять без ущерба для здоровья, народ разобрал себе на память. Но, все равно, бетонные колонны и цеха стояли еще внушительным памятником человеческой расточительности. Семин знал это сооружение досконально, он вырос, играя на этих руинах. Но сейчас он попал сюда случайно, убегая с места последнего преступления. А потом зачастившие по улицам патрульные машины окончательно загнали его сюда, подальше от глаз людских.

Он пробирался по лабиринтам умершей стройки, раздумывая, остаться ему ночевать здесь, или поискать место получше, поукромней. Он знал эту стройку, но не любил ее. Тут все было слишком громадно, а он любил малые размеры, там, где можно было свернуться калачиком. В полумраке он увидел, как по дороге, в десяти метрах от стройки снова промчалась патрульная машина, и, недовольно скривился. Пришлось идти дальше, вглубь этого бетонного саркофага. Вскоре в нос ему ударил дым костра. Где-то рядом жгли дерево. Для кого-то это было просто дымом, но он знал, что может скрываться за этим. Семин оживился, и вскоре он действительно вышел на живой огонь. У костра сидел худощавый, заросший бородой мужик в старой, заношенной ковбойке, и азартно, как могут есть только голодные люди, выгребал из банки и забрасывал в рот тушенку. При этом его доставали комары, так что он той же ложкой отгонял их от лица, почесывал свежие укусы, а порой чесал волосы, где явно свирепствовали кровососущие уже другой породы.

– Приятного аппетита, – сказал Семин, присаживаясь у костра. Бомж засмеялся.

– С аппетитом у меня проблем нет, – заявил он, потом показал новенькому банку. – Будешь? Тебе оставить?

Семин хотел есть, но не до такой степени, чтобы из одной банки с бомжом. Этих изгоев времени он не любил, хотя частенько, по его бродяжьей натуре, Семе приходилось с ними общаться. С прошлой пятницы он вообще вывел формулу, что уничтожать бомжей это не только благо, но и его обязанность. За это все остальные должны были его даже благодарить, ведь он очищал мир от отбросов.

– Нет, не надо, – отказался он. – Как тебя зовут?

– Чача.

– Как?! – удивился Семин.

– Чача, – повторил бомж. – Грузинский виноградный самогон. Я как-то пробовал этот божественный напиток, он мне так понравился. Знаешь, пьешь его как обычную водку. Потом голова ясная, настроение как после бабы, а шевельнуться не можешь. Ноги отказывают в первую очередь, потом руки. Сильно мне эта штука понравилась.

После этого Чача откуда-то из-под задницы достал и кинул в сторону Семина еще одну банку тушенки. Тот благодарно кивнул, достал свою финку, и, вскрыв банку, начал есть мясо прямо ножом.

– Мне мать всегда говорила, что есть с ножа нельзя, злым будешь, – сказал Чача.

– Мне тоже так же говорила, только она умерла. Давно умерла.

Сема чуть подумал, достал из внутреннего кармана плоскую, полулитровую фляжку коньяка, открыл ее, выпил с горла половину, остальное передал новому другу. Тот пришел в восторг.

– У-у! «Инстенбург»! Это ж надо, а!

– Допивай, – велел Семин, а сам принялся доедать холодное, волокнистое мясо.

Чача допил коньяк, и его быстро, как всех алкоголиков, развезло.

– Это я тебя хорошо сегодня встретил, а то мне больше стакана денатурата сегодня ничего не перепало, – поделился он своей радостью.

Семин скривился.

– Как вы пьете только эту дрянь!

Чача засмеялся.

– Нет! Тут есть один секрет. Денатурат не надо пить сразу. Сначала в него надо добавить кипяченой воды, пойдет реакция, он станет теплым. Потом зажимаешь бутылку большим пальцем, встряхиваешь, и одновременно поджигаешь спичкой или зажигалкой. Такой получается факел! Ты представить не можешь. По метру! Там отжигаются все сивушные масла, и остается один спирт. После этого пьешь его как водку, и никакого вреда.

Все это Семин выслушивал с интересом, его тоже «накрыла» волна опьянения. Потом он поудобней устроился на земле, и тут почувствовал, что нечто твердое мешает ему сидеть. Запустив руку в карман трико, он вытащил пистолет. Увидев оружие, Чача засмеялся.

– Боже мой! Пистолет, настоящий, табельный «Макаров», тысяча девятьсот пятьдесят первого года постановки на вооружения.

– А ты откуда это знаешь?

– Как откуда, я же все же, офицер, господин капитан.

Он шутливо приложил к голове ладонь.

– Честь имею, капитан Власов, Алексей Семенович.

– Врешь? – не поверил Сема.

– Нет, было-было! Служил, еще в Германии даже служил…

Он что-то рассказывал о жизненных неудачах, приведших его в этот подвал жизни, но Сема его не слушал, а вертел в руках свой трофей.

– А как он работает? – спросил он у бывшего вояки.

– Дай сюда, покажу.

Чача бесцеремонно отобрал у него оружие.

– Смотри, первым делом опускаешь предохранитель вниз, потом передергиваем затвор. Потом взводим курок. И, все, можно стрелять.

– А как его обратно, это…

– А это еще проще. Вот, на предохранитель, и все.

Потом Чача вытащил из ручки обойму, рассмотрел ее на свет, и удовлетворенно кивнул головой.

– Полный комплект, семь патронов, один в стволе. На, учись.

– Значит, снимаем с предохранителя, потом передергиваем затвор…

Чача замахал руками.

– Сейчас уже не надо, патрон в стволе. Так ты его выкинешь зазря. Взводи курок. Все! Можно стрелять.

– Ну, спасибо, – пробормотал Семин, и, направив ствол в лоб своему учителю, нажал на спуск.

Выстрел прозвучал для него неожиданно сильно, так, что он вздрогнул, и невольно выпустил из рук оружие. Но еще убийственно этот выстрел подействовал на Чачу. Тело бывшего офицера так быстро откинуло назад, что, только встав на ноги, и склонившись, Сема увидел на его лбу красную точку пулевого отверстия. Как ни странно, но это убийство Семину совсем не понравилось. Он не почувствовал трепета тела умирающей жертвы. Но зато Семин как-то сразу возомнил себя неуязвимым.

Он подобрал пистолет, поставил на предохранитель, как учил его Чача, сунул его в карман, и шагнул в темноту.

"Ну, теперь мне все по хрену!" – решил он.

ГЛАВА 20

Его до сих пор трясло от всего пережитого, и это же заставило чувства обнажиться до самого предела. Николай не стал сразу выезжать на перекресток, а остановил машину, и, пройдя по дороге метров двадцать, осторожно выглянул из-за забора. В скудном свете одиноких фонарей он сразу увидел одинокую машину с характерной, бело-голубой раскраской, стоящую на перекрестке. Две фигуры рядом, и требовательно поднятый жезл навстречу движущейся с другой стороны дороги машины не оставляли сомнения в том, что это именно милицейский патруль. Николай вернулся назад, закурил трясущимися руками сигарету и развернул джип в другую сторону. Мысли его метались, словно запертые в ведро крысы.

"Эх, и дурак! Как я мог с этим козлом столько лет дружить, а?! И сам п… накрылся, и меня под монастырь подвел! Куда мне теперь его девать! А Валька знает, что это я его вызвал, и что, что мне теперь делать? Грохнуть и ее? А там еще трое короедов, да мать Валькина, не сдохнет никак, сука старая! Что мне, всех их там уложить? А, вдруг соседи услышат? И их тогда кончать?"

Машинально, за этими мыслями, он уже свернул в сторону дороги, ведущей в луга, но тут встречная машина мигнула ему фарами, и Тараскин вдавил в пол педали тормоза и сцепления так, словно увидел перед собой какое-то неожиданное препятствие.

"Обложили!" – решил он. – "Пасут меня!"

Паника полыхнула совсем заполошно, во всем теле, он дернул рукоятку переключения скоростей, и так даванул на педаль газа, что двигатель заглох. Это, поневоле, заставило его взять себя в руки. Чуть успокоившись, он неожиданно, нашел решение своей проблемы. Окраиной, по закоулкам, он добрался до своего гаража, загнал в него машину. Потом он вытащил тело Сашки из багажника, усадил его за руль, включил двигатель. Затем он собрал в одном углу все, что было в гараже горючего: стопку старых газет, два промасленных комбинезона, несколько бутылок с машинным маслом. Дорожка из черного, охотничьего пороха была рассыпана от угла до самого двигателя. Оставалось совсем мало – поджечь все это. Тараскин лихорадочно пошарил по карманам, но зажигалки в них он не обнаружил. Тогда он обшарил карманы трупа. У Сашки в боковом кармане оказался коробок спичек, и Николай уже открыл коробок, когда со стороны открытой двери раздался хрипловатый женский голос: – Мужчина, сигареткой не угостите?

Тараскин сначала вздрогнул, потом, рассмотрев в дверном проеме лицо ночной гостьи, даже рассмеялся. Это была бабенка лет тридцати пяти, уже достаточно пропитая, но еще сохраняющая на лице и фигуре достаточную меру женского обаяния. В ее заискивающей улыбке был намек на все возможные удовольствия, что способна доставить мужчине женщина.

– Угощу, заходи, – велел он.

Колодников и Астафьев допрашивали Колокольникова в кабинете участковых, ибо в его кабинете расположилось городское начальство: оба подполковника, и, подъехавший уже во-втором часу ночи Панков.

– То есть, кроме Нинки он еще временами обитал у Насти? – переспросил Андрей. – Что за Настя?

– Да, фамилию я ее не знаю, сивая, такая, лет сорока. Она всех у себя собирала, лишь бы при себе пузырь был.

– Это не в шестом бараке? – поинтересовался Юрий.

– Ну, да.

– Хорошо, я знаю, кто это, – согласился Колодников, – еще где? Что он делал у сотого дома?

– А, так там его дядька живет на третьем этаже.

– А в каком подъезде?

– В третьем.

Колодников и Астафьев переглянулись.

– Так вот он куда шел, когда встретил Гараева, – подвел итог Андрей.

– Хорошо, а у вас были какие-то свои нычки, те, про которые знали только вы? – спросил Астафьев.

В глазах у парня полыхнул какой-то страх, и он отрицательно замотал головой.

– Нет, не было.

– Вы сколько лет дружите то? – поинтересовался Юрий.

– Ну, года три.

– Значит, вам было по двенадцать лет, когда вы начали дружить. О местных проститутках вы еще не думали, кафе и баров в вашем районе нет, последний кинотеатр закрыли года два назад, – подвел итог Колодников. – И где же вы обитали зимой, в холода?

– Говори! – прикрикнул на Колокольникова отец. Как обычно, он дернулся, чтобы дать сыну леща, но Юрий его остановил.

– Не надо, он сам скажет. Так, где вы собирались в непогоду?

Через полчаса Колодников и Астафьев с помощью фонаря осматривали любимое место сбора Семина и его друзей. Это была кирпичная будка, два метра на два. По сути, она была заменителем патерны. В Кривове местные коммунальщики любили проводить коммуникации по верху, не зарывая их в землю. Две массивных трубы гнали в район Силикатной площадки отопление и горячую воду. В этой будке как раз располагались мощные вентили. Естественно, с двух сторон там гулял сквозняк, но от дождя и снега крыша этого странного сооружения предохраняла.

Около самих вентилей, прямо на трубах, лежал большой лист картона, за трубой виднелись остатки какой-то истлевшей одежды. Вместо кресел тут использовались ящики, а на стенке были приклеены даже кое-какие плакаты, в основном с голыми девками, уже изрядно попорченные временем и непогодой.

– Да, удобное местечко, – Колодников кивнул головой в сторону ближайшего дома, буквально в десяти метрах от будки. – Тут квартира Хало, через дорогу – Колокольникова. Сам Семин живет отсюда метрах в ста.

– А это что за болото? – спросил Юрий, кивая на заросли камышей и ивы за будкой.

– Это то самое болото, в которое они швырнули трупы таджиков, только это с другой стороны, от дороги. Тут по прямой метров пятьдесят, а так обходить, так метров двести. Ручей в свое время перегородили, не рассчитали, когда дорогу строили. Вот он и образовал это болото.

– Да, это как с людьми, – философски заметил Астафьев, и заранее сморщившись, начал пробираться сквозь узкий вход в будку.

Внимательно осматривая приют убийц, Астафьев нагнулся, и заглянул под трубы. Колодников услышал, как он довольно хмыкнул, а потом позвал его: – Андрей, загляни сюда.

Тот, с кряхтением, согнулся, и, подсвечивая фонарем, заглянул под трубу. Он присмотрелся к тому предмету, что увидел в луче фонарика Астафьева, и довольно крякнул.

– Ага! Вот почему он не хотел нам сдавать эту нычку.

– Да. Сейчас ты эти ножи не трогай, завтра приведешь его, пусть сам выдаст.

– Да, знаю я.

Колодников с явным трудом разогнулся, пожаловался Астафьеву: – Радикулит замучил. То не согнешься, то не разогнешься. Ты вон, я вижу, в хорошей форме.

– Да, это не я, это Ольга все. То на карате меня выдернет, то в фитнес-клуб. Но, раз в неделю мы с ней…

Это предложение он не закончил. Где-то не очень далеко прозвучал выстрел, затем еще два, а потом дробно простучала автоматная очередь.

– Ого! Где это? – спросил Колодников, и схватился за рацию. Как назло, она выдавала только громкий шум, и отдельные слова.

– Ранен… ушел… срочно скорую!

– Похоже, это одна из засад, – предположил Колодников, доставая из кобуры пистолет. Сейчас он походил на готовящегося к старту рысака.

– Иди, – велел Астафьев, – а я останусь тут. Да осторожней там! Не напорись на него! – Крикнул он уже вслед Андрею.

Они разминулись с Семиным буквально в нескольких секундах и десяти метрах, он уже свернул за угол, когда из-за угла другого дома показался Колодников. В спину ему светило освещенное окно, и силуэт фуражки остановил движение милиционера, уже вскинувшего автомат в его сторону.

– Стой! – на всякий случай крикнул автоматчик. – Кто?!

– Свои! – ответил Колодников. – Что случилось?

А случилось то, чего никто из них не предполагал. Семин действительно вышел к Нинкиному бараку, но стучать в дверь старой подруге не стал. Он обошел барак с другой стороны, убедился, что в комнате Нинки горит свет, и, припав ухом к стеклу, начал вслушиваться. Сначала он слышал только голоса, причем один был явно мужским, с покровительственными интонациями. Потом послышался женский смех, судя по визгливым интонациям, это была сама Нинка. Затем зазвякала посуда, и это почти успокоило Семина. Он собирался, было, уже пойти ко входу в барак, когда распахнулась форточка, и в нее вылетел окурок. Голоса стали слышней, но, самое главное, колыхнулась занавеска, открыв узкую щель в белой ткани. Семин снова припал глазами к стеклу, и, его словно пламенем обожгло. Спиной к нему сидел мент, в синей рубашке с короткими рукавами, в бронежилете. Он курил, и что-то рассказывал, размахивая рукой с зажатой в ней сигаретой. Над его рассказом смеялись все, и Нинка, с ее характерным смехом, и Пилорама, словно изрыгавшая его из нутра желудка, а еще примешивалась пара мужских голосов.

"Засада! – понял Семин. – Меня ждут".

Это привело его в неожиданную, и совершенно не контролируемую ярость. Нинкину комнату он давно считал своей. Он отвадил от этой хаты всех прежних хахалей Нинки, и вот теперь чужаки разместились на его территории. Уже не владея собой, Семин выдернул из-за пояса пистолет, дернул вниз собачку предохранителя, и, прицелившись в голову милиционера, нажал на спуск.

Прапорщика Михаила Аркадьева от смерти спасло буквально чудо. Они давно уже решили, что сюда этот парень не придет, так что расслабились, и травили с девками байки и анекдоты.

– И вот, мы ломаем дверь, а там их двое, зять и теща, лежат в одной кровати! – с азартом рассказывал он. В последнюю секунду из его рук выпал окурок, и он нагнулся, чтобы его поднять. Именно в это время раздался грохот выстрела, звон разбитого стекла, пуля чиркнула его по темечку, и попала с сидевшую напротив прапорщика Нинку. Оглушенный милиционер упал на пол, туда же со стоном свалилась и раненая в грудь Нинка. А Семин продолжал стрелять, и, хотя он не видел всех в этой комнате, каждая пуля находила свою цель. Еще одна пуля попала в плечо Пилораме, а третий выстрел принял на себя подскочивший со своего места сержант. И только третий из патрульных успел укрыться от выстрелов. Упав на пол, развернул в сторону окна свой автомат, и дал длинную очередь.

Свинец пролетел круто вверх, едва не задев Семина. Но это остановило его, и Сема бросился бежать. За ним, в разбитое окно, кинулся тот самый милиционер. На ходу он одновременно пытался по рации вызвать и подмогу, и скорую, но это получалось плохо. В результате он столкнулся с Колодниковым, и чуть не подстрелил его.

Искать Семина в закоулках этой чертовой Силикатной площадки было абсолютно бесполезным делом, так что Колодников с патрульным вернулись в барак, и начали вызывать «скорую». Больше всего досталось Нинке, пуля прошла чуть повыше сердца, но она была еще жива, и, на удивление, даже в сознании. Ленке пуля разворотила плечо, и она отчаянно материлась, пытаясь с помощью полотенца остановить кровь. Прапорщик уже пришел в себя, и так же пытался зажать рану на голове какой-то не очень чистой тряпкой. Хуже всего дела были у сержанта. Пуля попала ему в живот, и он корчился на полу, со стонами и хрипом.