Текст книги "Принесите повару воду для супа (СИ)"

Автор книги: Евгений Обиванов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 17 страниц)

– Отлично, полезли, Джек. – Глаза Леонса вспыхнули в предвкушении, потирая руками и радостно ухмыляясь, он буквально нырнул в открытый нами проем. Я с сожалением оглядел его прекрасный выходной костюм, выглаженные красные брюки, которыми француз будто тряпкой протирал недра вентиляции, ползя на пузе, и извиваясь, словно змея. Нехотя я последовал за ним, проклиная грязь, скопившуюся здесь за десятилетия и заодно себя, за свою отчаянную тупость. Внутри передвигаться можно было только ползком, но в ширину места было достаточно. Через пару метров Леонс оглянулся, убедившись, что я тоже внутри он с помощью браслета закрыл двери монорельса, лифт сразу же продолжил своё движение.

– А что, так можно было? – уставился я на свой голокомм. Мой голос гулко отдавался в застенках шахты. Шикнув на меня, Леонс шепотом ответил:

– Если разбираешься в кибернетике, то можно и не такое, ami!

– Потом покажешь мне пару трюков. – неубедительно улыбнулся я, борясь с вновь подступавшей волной страха.

Преодолев еще пару метров ползком, Леонс остановился, принявшись шарить руками по днищу вентиляции. Я воспользовался этой заминкой, дав себе передышку. Да уж, ещё утром я собирался просто отдохнуть после поставок и прийти в себя. А на ночь глядя я уже вовсю ползаю по шахтам «Колодца-1» впрочем, ничего нового. Почему, будучи просто штатным поваром на старом корыте пусть и принадлежащем «Рассел», я все равно умудряюсь оказываться в историях покруче чем за всю жизнь в Полисе, я, хоть убейте, затруднялся ответить. Тем временем поиски Леонса увенчались успехом: он распахнул инженерный лаз, ведущий в помещение под нами, и, поманив меня рукой, спрыгнул вниз. Я заглянул в открытый им небольшой люк и увидел совершенно обычный коридор, только освещение в нем было приглушенным, такое обычно бывает, когда надолго выходишь из комнаты. Пол, едва подсвеченный светодиодами по краям, находился в паре метров подо мной. Чуть помедлив, я прополз над люком вперед так, чтобы мои ноги свесились вниз и, развернувшись с живота на спину, неуклюже соскользнул в него, тяжело приземлившись на пол руками и ногами, как чердачный кот. Подняв голову, я в ужасе замер.

Передо мной в тусклом свете стояла спиной ко мне огромная тень. Стальной колосс отдаленно напоминал бота, но был на голову выше человека и выполнен из темного материала, похожий я видел на нашей буровой установке с заумным названием, которую мне показала Эмма в водозаборном отсеке. На его сгорбленной спине я разглядел какую-то угрожающего вида установку, а его безвольно повисшие руки, если их можно было так назвать, тоже были обвешаны оружием. В общем, стоял он тут явно не для красоты. Я продолжал неподвижно сидеть, не шевелясь и не отрывая взгляд от боевого бота, чувствуя, как мной начинает овладевать ужас. Внезапное прикосновение к плечу заставило меня с криком отпрянуть. Это был Леонс.

– Джек, спокойно, не ори, он отключен. Не зря же я сюда бота провёл. – улыбался техник, – с его помощью я деактивировал всю охранную систему в этом отсеке.

– А какого чёрта ты не предупредил меня, что тут есть такая охранная система? – огрызнулся я, – твою мать, Леонс, да я чуть не обделался здесь, такое потом не скроешь, вычислят по днк!

Мой друг расхохотался:

– Ami, если бы я рассказывал тебе о всех местных турелях и военном боте, полез бы ты со мной сюда? Извини, что я не сказал тебе. Но я отключил все оборонительные системы, их считай, что и нет! Вот, возьми, снимем всё, что найдем внутри и свалим по быстрому. – Он протянул мне планшет. Я выругался и поднявшись на ноги взял прибор, оглядываясь по сторонам и стряхивая с себя вековую пыль. Мы действительно оказались в обычном холле монорельса, если не считать охраны и того, что данный уровень отсутствовал на панели лифта. Боевой бот стоял лицом к дверям монорельса, встречая незваных гостей. Еще я заприметил несколько турельных гнезд в потолке, о которых упомянул Леонс. С другой стороны нас ждала дверь, ведущая в неизвестный отсек. Я оглядел ее со смешанным чувством страха и любопытства. В шахте за нашими спинами гудел монорельс, продолжавший развозить экипаж по кораблю.

– Нужно торопиться! Шепнул я Леонсу, уже держа наготове планшет.

– И без тебя знаю! – Он копался с дверным замком. – Здесь тебе не столетняя пропускная система, как по всей нашей старушке. И когда только они успели обновить софт целого отсека так, что я этого не заметил?

Продолжая бубнить себе под нос, он подбирал какие-то цифровые ключи к замку. Процесс явно занял больше времени, чем рассчитывал Леонс, в томительном ожидании протянулись уже десять минут.

– Тысяча бурь! – наконец сдался он, в сердцах пнув дверь и обреченно откинувшись спиной на стену у панели дверного замка. – Мы должны были уже снять все и уйти отсюда.

– Попробуй еще разок! – сам поражаясь своей внезапной смелости, подбодрил его я. Было такое чувство, будто мы два беспризорника, сцеживающие воду из чужого водопровода, только вот мы не беспризорники, а владельцы труб – не жильцы из захолустья, а корпорация, которая похоронит нас едва узнает, чем мы тут занимались. Но чувство азарта вкупе с любопытством взяло верх – мне уже не мог уходить с пустыми руками.

Я хотел сказать еще что-то, но в этот самый момент я увидел собственную тень, возникшую передо мной в квадрате белого света – то распахнулись двери монорельса за моей спиной. Глаза Леонса расширились, он выругался и поднял руки вверх. Я медленно обернулся и увидел в прибывшей кабине Роберто Гатти. За его спиной стоял Гордон Флорес, а по левую и правую руку капитана с оружием наготове застыли Чарли и Сандра. Сандра фыркнула, глядя на сжавшегося за мной Леонса, Гордон Флорес покачал головой словно учитель, заставший учеников за шкодничеством. Лицо же мистера Гатти было необычайно суровым. Я давно не видел нашего капитана, и надо сказать, с нашей последней встречи он сильно сдал: виски будто сильнее тронула седина, ясные когда-то глаза помутнели, словно он испытал потрясение, и не одно, уголки губ нервно подергивались. Ни следа былой статной фигуры и выправки. Если можно было бы накинуть к своему возрасту с десяток лет за пару недель, то именно это и сделал наш капитан. Я вдруг с удивлением почувствовал, что страх куда то исчез, то ли из-за всплеска адреналина, то ли ещё чего, но я просто стоял и равнодушно ждал, что же будет дальше, глядя на прибывших в монорельсе людей, которых считал если не своими друзьями, то как минимум честными и добропорядочными коллегами. Куда же меня занесло…

Наконец, Роберто нарушил гнетущее молчание:

– Я не удивлен, что застал здесь младшего техника. – пробасил он таким тоном, будто никогда и не знал Леонса лично, – Но вы, Джек Салливан. Вас я считал ответственным и грамотным работником. Не думал, что у нас с вами возникнут проблемы.

Я не стал отвечать ничего в свое оправдание. Глупо было отпираться, будучи пойманным в отсеке, к которому у тебя нет доступа, да что там! Я о нём вообще знать не должен. Я продолжал взирать на всю эту картину с каким то оцепеневшим безучастием, словно был зрителем театральной постановки, а не её участником. И правда, трудно поверить, что всё происходящее было явью, настолько нелепой казалась мне эта ситуация. Чарли и Сандра, с карабинами наперевес угрожающе двинулись вперед. Чарли, продолжая держать нас на мушке одной рукой, другой обыскал меня, забрав мой браслет и прочие мелочи из карманов. Я услышал, как Сандра за моей спиной грубым пинком оттолкнула Леонса от замочной панели, которую мы безнадежно пытались вскрыть мой друг со стоном повалился на пол. Проверив ее, она обернулась к Роберто:

– Они не успели открыть замок, капитан.

Он кивнул, и обратился к нам:

– Вы оба совершили нарушение регламента, и подозреваетесь в

причастности к исчезновению Хлои. До выяснения обстоятельств вы задержаны. Поместить их в карцер!

Так я узнал, что на нашем корабле есть карцер. Нас силой затолкали в кабину монорельса, и последнее, что я разглядел через закрывающиеся двери лифта, как тело охранного бота вздрогнуло, как зажглись его словно кровью налитые красные глазки-огоньки.

Глава 9 Что сказать в заключении

Пожалуй, одним из главных достижений в своей тихой размеренной жизни в Полисе я с уверенностью могу назвать отсутствие судимостей. Для жителя мегаполиса это – действительно настоящая заслуга, хоть я этим и не горжусь. Комитет сильно опасался восстаний, и потому цензура и репрессии были для населения в порядке вещей. Лишь самые тихие и покладистые горожане могли прожить свою жизнь без штрафов и поездок к безопасникам корпоратов. Даже на верхнем уровне порой бывало так, что к нам в ресторан наведывалась группа быстрого реагирования из беспардонных корпоратов, облачённых в тяжелую броню. Они врывались в наше заведение, круша уже которую по счёту мебель и буквально вытаскивали какого-нибудь невезучего чиновника еще не успевшего распробовать своих экзотических устриц прямо из-за обеденного стола. А чем ниже уровень – тем грубее методы. Ходили слухи, что в трущобах пригорода в чистках корпораты уже давно применяют оружие без разбора. В общем, мы в Полисе незапамятных времен жили по принципу «не лезь в дела комитета и комитет не полезет в твои». Я всегда был категоричен в отношении этой ситуации, но на протесты не ходил – подмочить свою подноготную и терять работу не хотелось. Так или иначе, уж теперь о репутации законопослушного гражданина можно было забыть.

Вляпались мы с Леонсом крепко. Сандра и Чарли молча тащили нас под руку к нашему новому обиталищу, в совсем незнакомую мне часть корабля с узенькими коридорами и переходами. Где-то на полпути у очередной развилки Сандра грубо развернула Леонса и они скрылись в переборке другого отсека. Я же продолжал послушно плестись, морщась от боли в заломленной левой руке. Чарли то и дело с грязной руганью пихал мне под лопатку ствол своего карабина. От каждого такого тычка я всё сильнее впадал в отчаяние. Я хотел бы договориться с ним, мы всё-таки служим вместе уже не первый месяц. Но едва я попытался заговорить о компромиссном решении, как получил удар прикладом по зубам от бывшего сослуживца. Перед глазами все поплыло. Где-то на фоне я услышал встревоженный голос Селены, звавший меня, а затем грубый рык Чарли, велевшего ей замолчать и не вмешиваться. Он еще какое то время тащил меня по узким коридорам, пока, наконец, не открыл какую-то маленькую дверцу и грубо затолкал меня внутрь. Я, споткнувшись о порог, едва не упал. Почувствовав, что меня отпустили, я замер, боясь пошевелиться. Дверь за мной закрылась, и камера заключения, в которой я оказался начала опускаться вниз. Когда порог двери был уже на уровне выше моей головы, сверху с шумом захлопнулась створка, увенчанная тусклым освещением. Она отделила меня от выхода из камеры. Сам карцер представлял собой узкую комнатушку, буквально пару шагов в диаметре, обитую крепкими белыми пластинами. Оказавшись в ней, я ощутил настоящий страх и безысходность. Кажется, в какой то момент я даже принялся колотить по стенам, моля выпустить меня отсюда, но чёрт его знает, кто мог услышать меня так глубоко. Первые минуты или часы были для меня настоящим испытанием. Оказавшись в тесной комнатушке, дезориентированный и напуганный я сидел на полу, лихорадочно всхлипывая и ожидая, что со мной сделают дальше. Вероятность того, что меня просто убьют, была велика, это я понимал отчетливо. Иначе капитан не стал бы запирать меня здесь, а сразу сдал бы нас на берег – в Полис, корпоратам из «Рассел». Я не знаю, сколько времени я предавался истерии и отчаянию, камера действительно оказалась карцером, внущавшим ужас. Минимум места, какой либо мебели здесь я не обнаружил – даже унитаза! Было душно и противно пахло какими-то машинными химикатами, такой запах обычно стоит в самых грязных уголках нижнего уровня Полиса, куда даже техники заглядывают дай бог раз в год. Здесь невозможно было понять, который час, когда наступит ночь или день. Светодиоды в потолке светили абсолютно одинаково. Так я думал, пока в какой-то момент свет резко не потускнел, а из стены, словно из неоткуда выехала койка с грубым, но все же тканевым материалом, заменяющим перину. Значит на «Колодце-1» был объявлен отбой. Я, чуть всхлипывая, забрался с ногами на импровизированную кровать, едва помещаясь на ней во весь рост. Уснуть я, разумеется, не смог, но наличие хоть какого-то временного ориентира слегка привело меня в чувство. Кое-как устроившись на узкой жестковатой койке, я, оперевшись спиной на панель камеры, задавал себе множество вопросов. Что сейчас с Леонсом, почему нас не сдали корпоратам на берег, куда запропастилась Хлоя, и какого джинна я вообще вдруг подписался с ним на эту авантюру? Последний вопрос особенно занимал мой взбудораженный разум. Применяя методику «семь почему» я пришел к выводу, что мне просто надоел подход нашего комитета к управлению делами Полиса. Зачем простые люди батрачат за жалкую капсулу воды, если лишь на одном нашем водовозе ее столько, что сполна хватит на весь город? А ведь “колодцев” девять! До сих пор этот факт не укладывался в моей голове. На среднем и нижнем уровнях простых жителей убивают за капсулы воды и пьют её порой самого отвратительного качества, пока на верхнем уровне Полиса чиновники и друзья членов комитета плавают в бассейнах и украшают свои цветущие сады фонтанами! Загадочная деятельность экипажа тоже приводила в замешательство, это и стало последней каплей. Что бы ни было в этом отсеке, оно явно не сулило ничего хорошего. Кто же из них в курсе происходящего? Я как смог выпрямил затекшие ноги и по пальцам пересчитал тех, кто наверняка посвящён в эту тайну. На монорельсе среди арестовавших нас был помощник капитана Флорес, и наши безопасники – Чарли и Сандра. Готов был отдать голову на отсечение, что Эмма тоже в курсе происходящего. А вот остальные? Вечно угрюмый Николай, ну, я бы еще поверил, а вот добродушный здоровяк Перри? А ведь именно он является старшим инженером на нашем корабле, и это у него Леонс стащил чертежи, где можно зафиксировать несостыковку в планировке «Колодца-1». А наш тихий задумчивый учёный – Дейв Хардман? О нем я знал крайне мало, но у него оказалось достаточно черствости чтобы проявить безразличие к судьбе Хлои… больше всего занимало во всём этом именно ее внезапное исчезновение. Я понятия не имел, нашла ли их с пустынным аборигеном наша команда. Так я лежал, занятый размышлениями и даже не заметил, как задремал. Разбудили меня волны вибрации, исходящие из койки под жестким матрасом. Синхронно с ними в камере мигал свет, похоже, это была своеобразная «утренняя побудка». Едва я встал со спального места, как оно исчезло, бесшумно заехав обратно под панель. На одной из стен, находящейся напротив двери, оставшейся наверху, на белой панели возник минималистичный значок щетки, и внезапно над ним открылась ниша с сухим зубным порошком. Почистив зубы, я выплюнул порошок в эту же нишу. Она закрылась и значок на стене сменился на нечто, напоминающее туалет с убывающим таймером. Вместе с этим под ним из стены выдвинулся унитаз и я, (извините) торопливо справил все свои нужды, с тревогой поглядывая на таймер. Это было невероятно унизительно, я краснел, ощущая себя каким-то зверем в зоопарке. Унитаз исчез, и в стене справа от панели со значками выдвинулась некая корзина, а значок сменился на рубашку. Я в ступоре разглядывал возникшую пустующую корзину, силясь понять, что это значит. Меж тем таймер истекал. Когда он дошел до ноля, корзина исчезла и меня как есть во всей одежде, с ног до головы обдало пенной волной из душа сверху. Я, ругаясь и шипя, скакал по камере, как сумасшедший. Когда душ отключился, я критически осмотрел свою насквозь промокшую одежку. Меж тем внезапно меня окатило волной горячего воздуха – камеру вместе со мной просушили фенами, встроенными в стены со всех сторон. Благодаря им моя одежка немножко подсохла. Вслед за феном вернулась злосчастная корзина со сменной одеждой, в прошлую я, как оказалось, должен был сложить свою одежду. Я не стал брать сменную форму. Корзину сменил возникший за моей спиной поднос со спрессованным кирпичиком сухого пайка и капсулой воды. В общем, все это продолжалось не более десяти минут. Позавтракав пайком и выпив воду, я принялся слоняться по опустевшей камере. Наличие туалета и душа окончательно отрезвило мой охваченный паникой мозг. Даже вонь машинных отделений поутихла, может, она была такой сильной, потому что эту каморку давно душем не ополаскивали? Устав мерить шагами двухметровый карцер я сел, скрестив ноги под собой и глубоко вдохнул, пытаясь окончательно успокоиться. Итак, теперь я знал, что смерть от голода и переполненного мочевого пузыря мне не угрожала. Это сильно успокаивало, но гложущее чувство тревоги по-прежнему сосало под ложечкой: я ждал, что с минуты на минуту люк сверху распахнется и меня отведут к бывшему руководству, которое наконец определилось с моей судьбой. Который раз высчитывая степень жестокости ожидавшего меня наказания, я с некоторой долей оптимизма делал скидку на то, что почти ничего не видел. Но на меня всё равно могли повесить шпионство в пользу другой страны или ещё что нибудь в таком духе – в кодексе Полиса я не сильно разбирался, так как знание законодательства еще не помогло ни одному простому смертному, который перешёл дорогу комитету. Тревожными размышлениями я накручивал себя минуты, а затем и часы, но ничего не происходило. Со мной никто не связывался, в камеру никто не заходил, да вообще стояла кромешная тишина. По затихшему «Колодцу» я мог сделать вывод, что мы всё ещё стоим в порту. Тягомотное ожидание вновь отозвалось нарастающим внутри волнением, которое я безуспешно пытался подавить. Но за первый день ничего не произошло, если не считать появлявшегося из ниши в стенах унитаза и пары сух пайков. Умыться и поесть дали только вечером, затем прозвучал отбой, я лег калачиком на койку и проспал тревожным сном до утра, которое прошло по прежнему сценарию, только в этот раз перед душем я, с надеждой, что здесь нет пишущих сканеров, разделся догола, сдав свою одежду в корзину. Помывшись под душем и высушившись, я обнаружил в распахнувшейся нише невзрачную серую форму, похожую на пижаму. Одевшись и позавтракав, я снова стал ждать. Но в этот раз мои мысли были обращены к побегу. Удастся ли мне просочиться в одну из этих открывающихся панелей в стенах? Может быть Леонс, имея опыт, уже нашел способ, но мне пока что это казалось невозможным, да и если даже удастся выбраться из камеры – далеко ли я уйду? Нас наверняка охраняют. Да и скидка по приговору, на которую я так рассчитывал точно аннулируется с моей попыткой побега. А так я просто нарушил регламент, оказавшись в неположенном месте. Но ничего такого увидеть там я не успел, может хотя бы убивать не станут. Беспокойство и страх постепенно ослабевали, уступая место усталости и раздражению. К концу второго дня я начинал нервничать: сколько ещё мне тут сидеть? Когда будет суд и будет ли он? Пару раз я вскакивал, собираясь стучать по стенам и кричать, но каждый раз брал себя в руки и садился на место: это все равно ничего не даст, только ухудшит мое нынешнее положение. На третий день мое раздражение сменилось апатией и обреченностью, я почти весь день провел глядя в потолок. Я уже не думал ни о ждущем где-то там наказании, ни о своем заключении. Мне было уже всё равно. Мои мысли витали теперь в прошлом, я вспоминал о решениях, приведших меня сюда, о жизни, оставленной в Полисе, о решениях, повлекших мой отъезд из перенаселенного города. Я хотел просто более спокойную работу, подальше от людей и большой ответственности. Уходя из «Танцующего дождя» я чувствовал себя невероятно усталым, мне надоели капризы богатеев, вечное соперничество с другими шеф-поварами за первенство в ублажении представителей местных элит. Мне невероятно надоело все это. Но откуда, варан подери, мне в голову пришла настолько идиотская мысль уволившись с работы на верхнем уровне записаться на борт «колодца», принадлежавшего всё тому же комитету и его элите? Почему я не увязал эти два факта и не сделал правильных выводов? Наверное, я слишком туго соображал тогда. Но Роберто Гатти и его команда до последнего казались мне славными ребятами, я даже успел проникнуться симпатией к доброй половине из них. Рассказанное Леонсом просто невероятно смутило меня и пробудило сильное любопытство: а правда ли такие люди могли скрывать какую-то пакость? Что же такое находится в том отсеке? Мы ведь просто возим воду, ведь так? Я усмехнулся своим мыслям. Я очень люблю одиночество и тишину, здесь у меня было и то и другое. С удивлением я обнаружил, что совершенно успокоился и все больше погружаюсь в раздумья. Откуда-то из глубины сознания я выудил давным-давно похороненную мечту: любыми возможными путями убраться из Полиса в страну, где еще остались леса и поселиться там в каком-нибудь домике и чтобы обязательно неподалеку была река. Плевать, кем я там буду работать и сколько я там буду получать, будучи молодым, я мечтал лишь оказаться в лесу. Живя в детском приюте трущоб, мы с ребятами часто сбегали на средний уровень, где у знакомых нам мальчишек из более состоятельных семей имелись нормальные голокоммы, которые в отличие от наших простых моделей были с нормальной цветопередачей. На них мы могли поиграть и посмотреть сделанные путешественниками фото и видеоматериалы из других частей Земли, менее подверженных засухе, или даже, напротив, – континентов, сильно подтопленных таянием ледников. С инфраструктурой других стран все было очень печально. Но увиденные в документальных фильмах зеленые холмы и леса, плавящиеся на солнце грандиозные ледники посреди нескончаемых океанских вод приводили нас в восторг. Мы вечно спорили, у кого из нас будет больше воды, чей особняк будет выше и глубже в лесу… Я встряхнулся, снова очнувшись все в той же камере, и понуро повесил голову. Даже не верилось, что эти воспоминания принадлежали мне – они будто были из позапрошлой жизни, настолько всё изменилось, изменилась моя жизнь в реалиях Полиса. «Ну, что стало с твоей мечтой, Джек?» – язвительно спросил я себя. «С каких пор вечная рутина задвинула это так глубоко, что ты оказался на этом корыте? Что же привело тебя сюда? Желание объединить заработок и помощь людям из города, как ты утверждал раньше? Или ты просто откликнулся на первую же вакансию, потому что так легче?».

– Да. – Ответил я вслух. – Все, что я делал, было продиктовано моей долбаной усталостью и ленью. Я просто пошел по пути меньшего сопротивления. Ведь чтобы уехать в другую страну нужно невероятное количество выдержки и средств, куда проще было влачить свое существование в мегаполисах, не высовываясь, играя по правилам корпорации «Рассел». Все явно шло не так, как задумывал ныне покойный глава этой компании Сэм Рассел – к такому выводу я приходил уже не в первый раз.

Эти внутренние откровения подорвали меня ещё больше. Я окончательно сник, чувствуя себя ничтожным в том числе и из-за вечной жалости к себе.

Прошел четвертый день, за ним следующий. Ко мне так никто и не приходил, со мной никто не связывался. Иногда во мне просыпалась встревоженность, но в целом я уже даже привык к своему новому обиталищу. Интересно, чем они там сейчас питаются без меня. Может их кормит Макс, а может они уже ищут нового повара на моё место. Внезапно меня посетила мысль: «а точно ли мой предшественник – мистер Чу – умер своей смертью?» Такие вопросы спустя вот уже почти неделю заключения не вызывали страхов, лишь горькую усмешку.

Утром одиннадцатого дня я уже не хотел даже думать. Я продолжал лежать на вибрирующей койке, игнорируя специфичный будильник. Моя кровать прогудев пару минут просто бесцеремонно задвинулась в панель стены прямо подо мной. Я со стоном рухнул на пол и продолжал лежать пластом на животе, уткнувшись лицом в пол и игнорируя выдвигающиеся рукомойники, унитазы и прочие приблуды моей темницы. Я почувствовал, как меня в чём есть окатило волной из душа и проветрило феном. Только тогда я подтянулся, вспомнив, что еду тоже нужно получать в одной из этих чертовых открывающихся дыр. Я приподнялся, забросив руку на выскочивший поднос начал шарить по нему в поисках моего пайка.

И тут «Колодец-1» тряхнуло мощным взрывом.

Застывший с протянутой вверх рукой, не ожидавший столь сильного толчка, я больно ткнулся лицом в словно бы керамически белый пол. Сверху на меня посыпались остатки моего завтрака, но я уже забыл про него, в ужасе закрыв голову руками. Вслед за первым взрывом последовал второй, затем я услышал приглушенные хлопки, напоминающие выстрелы. Боже правый, что происходит? Оказаться в такой момент запертым в карцере было наверное самым паршивым вариантом из всех возможных. Я продолжал лежать на полу, беспомощно прикрывшись руками, а что ещё мне было делать в этой ситуации? Сначала какофония перестрелки была беспрерывной, словно какой-то беспризорник закинул связку петард в костер. Но с каждой минутой хлопков становилось всё меньше, пока они не стихли совсем. Какое-то время зависла неопределенная пауза, после которой «Колодец-1» снова встряхнулся – но уже не от взрыва. Мы поднимались! Я был абсолютно уверен в этом! Откуда-то снаружи слышался шум транспортинков, явно круживших вокруг нашей старушки, множество голосов, предупреждающе кричащих что-то в мегафоны, но мне отсюда ни черта было не разобрать, один сплошной бубнеж! Они продолжали кричать, кружа вокруг нашего корабля, пока тот не замер в воздухе, я понял это по привычному краткому толчку, с каким обычно «Колодец-1» делал остановку. Рявкающие звуки множества голосов, усиленных мегафонами стихли, когда им ответили приборы нашего корабля, я понял это по вибрации, прокатившейся на палубе от наших мощных динамиков. Я не мог разобрать слов говорившего сквозь толстые стены моей тюрьмы, и голос его был мне незнаком – спокойный, будто немного гнусавый. Он декларировал свое сообщение в повисшей тишине, прерываемой лишь моторами окруживших нас транспортников. Говорил он довольно долго, а когда смолк, ему никто не ответил. Через какое то время после затих и шум кружащих вокруг бортов – транспортники удалились от нашего корабля. Я продолжал лежать, приподняв голову и жадно вслушиваясь в повисшую тишину. Но больше ничего не происходило. Что бы ни произошло на борту, сейчас заварушка подошла к концу, но что же случилось? Судя по всему, на нас кто-то напал и преследовал, а затем отстал. Но кто тогда отвечал им по нашей связи? Я был абсолютно уверен, что это был не член экипажа. Выходит, что наш корабль захвачен? Но раз так, почему мы до сих пор живы, ведь директива капитана в таком случае – блокировать корабль. Наверное мы бы попросту рухнули сейчас на землю, если бы это было так. А Селена? Почему наш ИИ не отреагировал на нападение, или же у неё нет возможности активировать блок без позволения членов штаба?

Я буквально запытывал себя вопросами, валяясь посреди своей каморки. Спустя пару минут кромешной тишины я попробовал позвать на помощь, но ответа не последовало. Я так и остался в полной тишине, наедине с тревожащими меня мыслями.

Пожалуй, это был самый долгий и невыносимый день в моей жизни. Он начался столь неожиданно и так резко стих, что в томительной неизвестности прошла словно вечность. Я собрал рассыпанные по полу остатки развалившегося съестного пайка, убрав его в карманы штанов. Совершенно забыв о голоде и жажде я ходил по камере, как сумасшедший, периодически стуча по стенам и взывая о помощи. Но ответом была по прежнему мертвая тишина. А вечером перед отбоем поднос, на котором обычно был сухой паек оказался пуст. Я не думал, что еду мне в камеру запихивали вручную, но похоже, что это всё-таки было так, и про меня попросту забыли. Что там за чертовщина происходит? Я возмущался и кричал, пытаясь подавить душивший изнутри липкий страх. Меня бросили здесь совершенно одного. Если с нашим экипажем стряслось что-то нехорошее – я покойник. Что пожалуй было самое поразительное во всем этом – «Колодец-1», повиснув в воздухе где-то рядом с Полисом, так и не сдвинулся с места! Я старался держаться, убеждая себя, что раз мы неподалеку от мегаполиса, то нас обязательно вызволят из этой передряги, а меня может даже пощадят. Но перспектива умереть в карцере без еды вызвала у меня череду панических атак. Свет погас, оповестив о наступившем отбое и оставив меня в кромешной темноте. Я кричал, плакал и выл до изнеможения, но меня по прежнему никто не слышал. Я не помню, как продержался до того, как зажегся свет и завибрировала злосчастная кушетка, наверное мозг стер ту ужасную ночь из моей памяти. Камера проводила свои стандартные процедуры: задвигала кровать, выдвигала корзины, в которых не было одежды, ниши открывались без сухого порошка для чистки зубов и еды. Я взирал на все это с тупым равнодушием. Лишь только во время душа я вскочил, жадно собирая ладонями воду, которую сразу же отправлял в рот. Это было лучше, чем ничего. После просушки феном я с горечью вспомнил о вчерашней еде, так и лежавшей в моих карманах. Я достал из штанов взмокший комок, когда то бывший питательным спрессованным пайком. Немного подумал, и съел ровно половину. Если я вынужден сидеть здесь без еды, то нужно было оставить второй кусок размякшего пайка на завтра, и съесть его до того, как душ окончательно не размоет остатки моей пищи в сток – спрятаться от мощной струи воды в двухметровой камере было негде. К вечеру наполненного волнениями и метаниями дня я уже не находил себе места от голода и подступающей жажды. Спасти меня мог только сон, и я ждал сигнала к отбою как манны небесной. Едва в карцере возникла койка я тут же развалился на ней и закрыл глаза, ожидая, когда наконец погаснет чёртов свет. В наступившей темноте я ещё долго пытался заснуть, игнорируя до боли урчащий живот. Несмотря на ужасный голод я всё-таки смог отключиться. Не знаю, когда я очнулся от своего мучительного беспамятства, но свет был все еще выключен. Первое, о чем я подумал – это о сытном мякише сухпайка, лежавшем в моем кармане. Мои мысли не могли сосредоточится больше ни на чем, желудок сводило страшными спазмами. Но я понимал: я не знаю сколько сейчас времени, может быть шесть утра, а может – час ночи. Если съесть оставшуюся еду до того, как включится свет, то потом проголодаешься намного раньше. Мне нужно было дождаться, пока в камере включат свет. Ждать, пока включат свет. Но он лежит в моём кармане, такой сытный, питательный паёк! И за что его так не любят в нашей команде, это же настоящее благословение! Шедевр поварской мысли, вершина высокой кухни! Мой желудок требовал сиюминутного поглощения этого великолепной еды! Я держался из последних сил. Мне повезло, что до побудки оказалось недолго – по моим прикидкам я ждал включения света еще где-то час. Не представляю, как я высчитал прошедшее в томительном ожидании время – когда сидишь в карцере почти две недели в полном одиночестве, это происходит как-то само собой.