Текст книги "Там, где рождаются молнии (Очерки)"
Автор книги: Евгений Грязнов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 7 страниц)
ЗАБОТЫ ЛЕЙТЕНАНТА ДМИТРИЕВА
Когда-то очень давно здесь шумела река. А сейчас ее гортанный говор едва слышался из долины, оттуда, где, прикрывая быструю воду от жаркого летнего солнца, опустили свои ветви плакучие ивы, а от знойных ветров закрыл ее плотной стеной камыш.
Здесь проселочная дорога, бывшее устье, похожее на тоннель, дно которого щедро усеяно отполированными камнями-голышами.
– Нет родников, и река высохла, – будто рассуждая с самим собой, замечает шагающий рядом со мной лейтенант Дмитриев.
Высокий, широкоплечий, с бронзовым от загара приветливым лицом, он напоминает крестьянского парня, который, хорошо поработав на сенокосе, вдруг ударился в философию.
Я молчу. Жду, о чем он будет говорить дальше.
– Родник небольшой, а сила в нем великая, – продолжает рассуждать вслух мой спутник, на ходу покусывая травинку. – Недаром, большие реки с них начинаются. И вода в этих реках чистая, родниковая.
Дорога, даже короткая, сближает людей. И пока мы идем к городку локаторщиков, я узнаю многое из биографии лейтенанта. Бывший шахтер. Окончил горный техникум, работал мастером, потом служил срочную в Московском округе ПВО. После – Высшее военно-политическое училище и вот уже больше года – заместитель командира радиолокационной роты по политической части.
– У меня еще четыре брата есть. Трое тоже горный техникум окончили, один еще учится в нем. Словом, шахтерская семья, – рассказывает Василий Дмитриев.
– А что побудило вас стать политработником? – интересуюсь я, конечно, понимая, что этот вопрос ему уже задавали не однажды.
– Не так просто ответить… Прежняя профессия мне нравилась. Но именно работа в шахтерском коллективе помогла определить выбор. И никакого парадокса в этом нет. Когда находишься под землей, как-то острее воспринимаешь все то, что происходит наверху. И еще глубже задумываешься над своим призванием в жизни. Задумывался и я, но ответа вначале не находил. А тут призыв в армию и встреча с человеком, на которого мне захотелось стать похожим во всем. Он, офицер, любил свою профессию самозабвенно и отдавал ей всего себя, находил в ней вдохновение. Это был политработник майор Шер. И сам собой решился вопрос, который не раз задавал себе, находясь в шахте. Опыт, полученный мной в рабочем коллективе, в клубе ДОСААФ, срочная служба – все это позволило реально взвесить, насколько точен мой выбор. Если, скажем, раньше я знал о комиссарах и политруках только по книгам и кинофильмам, что всегда вызывало у меня уважение к этой профессии, то теперь, мысленно сопоставив ранние мысли с увиденным в жизни политработником, его делами, заботами, – я еще больше проникся любовью к этой профессии.
– А сейчас, когда вы уже немного ощутили вкус своей работы, не изменились ли эти убеждения?
– Окрепли! – сказал лейтенант твердо. – Конечно, не все еще пока у меня получается.
…В летнем кинотеатре, оборудованном руками самих воинов, показывали фильм. Из-за деревьев, обступивших скамейки, доносился голос женщины, задумчиво и трогательно поющей с экрана о любви, о красоте жизни.
И вдруг – сирена! Сразу же все растворилось в призывном напеве. Еще на экране мелькали лица персонажей кинокартины, а воины уже спешили туда, где на фоне неба вырисовывались ажурные переплетения антенн.
Раскручивался ротор сирены, и откликалось эхо в горных распадках, будоража окрестную тишину. И останавливался вдали прохожий, быть может, в прошлом сам солдат, вслушиваясь в этот звук и думая, вероятно, о том, что где-то рядом находится незримый бастион, воины которого всегда начеку.
На позиции локаторщиков уже шла боевая работа. Одним из первых занял свое рабочее место рядовой Мамедали Иманкулиев, высокий, широкоплечий, до службы в армии работавший водителем автобуса в Баку. Солдат отвечает за то, чтобы напряжение было своевременно подано на радиолокатор и бесперебойно поступало туда в процессе всей боевой работы. Словом, должность у Мамедали – ответственная. Не раз ему об этом напоминал лейтенант Дмитриев. Да и прапорщик коммунист Микаил Микаилов говорил ему об этом не единожды. И не только говорил об ответственности за несение боевого дежурства, но и учил его, как надо обслуживать агрегат питания. Одного не знал воин – того, что шефство над ним – Иманкулиевым, взять посоветовал Микаилу политработник.
– Есть цель! – заметив крохотный всплеск на экране, докладывает младший сержант Ильин. И тут же сообщает координаты «противника».
Шла низколетящая цель. Старательно лавируя среди гор, она пыталась незаметно пройти к охраняемому объекту. Внезапно из-за нижней кромки экрана вышла еще одна. За ней – третья, четвертая… Эти – уже на большой высоте. Тут, как говорится, дел всем специалистам хватит. Ильин действовал так, как и подобает первоклассному оператору. Не спуская глаз с низколетящей, бесперебойно считывал информацию и о ней, и об остальных целях. Даже тогда, когда «противник» начал маневр, а затем применил помехи, работал воин в прежнем ритме – четко, уверенно.
Как только наступила небольшая пауза в боевой работе, лейтенант Дмитриев, устало откинувшись в кресле оператора, произнес:
– Кажется, первый налет кончился.
А через минуту поднялся и сказал:
– Пойду по объектам. Посмотрю, как у людей настроение, – и скрылся в ночи.
Командир роты улыбнулся:
– Он всегда так говорит, наш «комиссар». Молодой, а поучиться у него есть чему.
Нет надобности перечислять все, что успел организовать политработник в период боевой работы. Но успел он многое: от бесед по душам с некоторыми специалистами до оформления боевых листков, посвященных отличившимся. И все это, несомненно, подняло настроение воинов, сыграло немалую роль в том, что подразделение вновь получило отличную оценку.
Рабочий день замполита начинался всегда рано. Еще до завтрака он успевал побывать на пункте управления, выяснить, как воины несли боевое дежурство ночью, как была организована в это время партийно-политическая работа, побеседовать с победителями социалистического соревнования и с теми, кто отстал. После завтрака, определив задания активистам по пропаганде передового опыта, по другим вопросам, он вновь обходил объекты. Его можно было увидеть и в кабине радиолокационной станции, где он дотошно проверял знания того или иного молодого воина. А затем незаметно речь переводил на то, что каждый день должен быть обозначен добрым делом. То ли это еще один досконально изученный блок, то ли сэкономленный литр горючего, сбереженная деталь, то ли секунда, вырванная у жестких нормативов.
Василия Дмитриева можно видеть и в учебных классах, где он вместе со своими помощниками-активистами проводит или конкурс на лучшего специалиста, или техническую викторину. Часто бывает он и в спортгородке, где выступал то главным арбитром соревнований, то в составе футбольной команды, то волейбольной. К его мнению воины прислушивались и тут зная, что их замполит – кандидат в мастера спорта.
Вечером лейтенанта можно встретить в ленинской комнате подразделения. То он беседу о традициях части проводит, то вместе с младшим сержантом Е. Пономаренко организует репетицию кружка художественной самодеятельности. Кстати, и мелодию песни «Я – оператор» воины написали сами.
…Ночью, когда городок локаторщиков окутывает бархатная южная тьма, еще долго светится окно квартиры лейтенанта Дмитриева.
– Замполит-то наш еще не спит, – с уважением произнесет при смене один патрульный другому.
– Говорят, к нему невеста скоро приезжает, – замечает второй, – красивая, наверное…
– Да, за такого первейшая красавица пойдет. И видный из себя, и богатой души человек…
ТЕПЛО ДАЛЬНИХ БАРХАНОВ
Рассказ лейтенанта Чернышева
В дивизион приехал проверяющий. «Для проверки и оказания помощи», – сообщил командир.
В тот же день, еще не зная фамилии гостя, старший лейтенант Зима тоном, не допускающим возражений, заявил:
– Знаем мы эту помощь. Она будет потом, в приказе. Так что, ребята, держись… Кто как, а я в добрых проверяющих не верю…
Вот ведь человек. Скажет – будто холодом обдаст.
И словечки-то любимые у него: «не верю», «сомневаюсь»… Да и фамилия чего стоит – Зима. Помню, знакомлюсь с ним, а он мне:
– Позагорать, значит, прибыл? Не рассчитывай. Я в отпуск домой ездил, пошел купаться – все ахнули: откуда, мол, такой? Лицо чернее, чем у эфиопа, а тело – белее снега. Откуда знать им, что дежурство мы несем не в купальных костюмах. А дежурством, как говорится, нас ни бог, ни начальство не обошли. Так что сомневаюсь я, что в скором времени не подашь рапорт с просьбой перевести куда-нибудь в тень дубрав, туда, где «соловей – российский звонкий птах начинает песнь свою со свистом…»
– Свист я уже слышу. А приехал я сюда не загорать, а службу нести…
– Вот как. А я-то сомневался… Давай-давай…
Так мы и познакомились с Зимой. Иван мне и после проходу не давал, при случае старался подзадеть. Хорошо еще о моих поэтических упражнениях не догадывался.
На первых порах моя офицерская жизнь началась не так, как я ее представлял в училище. Конечно, разговоров среди курсантов о романтике службы на дальних «точках» хватало. Я представлял себе, как поведу своих подчиненных, пробивая пургу или преодолевая горные кручи, на орлиные высоты. Представлял службу в любом краю, но никогда всерьез почему-то не задумывался о том, что попаду в пески.
Да, о пустыне я и не помышлял. А зря: глядишь, и все же настроился бы на встречу с ней. Приехал в подразделение осенью. Вокруг – огромная серая равнина. Холодный ветер пронизывает до костей. Неприветливо, неуютно.
Тоскливо было у меня на душе, когда я представлялся командиру дивизиона, низкорослому, плечистому человеку со светлыми, словно выцветшими на солнце, пшеничными бровями и выгоревшими от зноя просветами на майорских погонах. Он слушал мой рассказ о жизни в училище внимательно, не перебивая, вопросы задавал коротко, скупо отвешивая слова. Побеседовав со мной, повел на объекты. К станции наведения ракет мы шли напрямик, по целине: он – в сапогах, я – в щегольских ботиночках. По-волжски окая, командир говорил:
– Офицером наведения вам пока рановато. Поэтому смирите гордыню, поработайте техником. Познакомьтесь поближе с операторами, присмотритесь, как Зима работает…
«Опять – Зима. Ну уж на поклон я к нему не пойду, – решил я. – Слишком много чести». У меня еще не выветрился разговор с ним у проходной при первой встрече.
Командир, взглянув на мое сердитое лицо, усмехнулся. Склонившись над колеей, набрал полную пригоршню песка. Растопырив пальцы, медленно пересыпал ее в другую ладонь.
– Холодно в пустыне, а песок теплый. – Майор отсыпал мне песку. Я не понимал, к чему клонит командир, а он задумчиво продолжал: —Так и некоторые люди. Внутри теплым тепло, а снаружи они кажутся холодными. – Неожиданно майор улыбнулся. Хорошая была у него улыбка, заразительная. Потом, будто спохватившись, что наговорил много всяких красивостей, твердо произнес: – Ну что ж, лейтенант. Желаю удачи…
И пошли будни, очень похожие друг на друга. И оттого, что свое законное место офицера наведения я занимал лишь изредка, барометр моего настроения все время показывал «пасмурно».
Вот так и жил я: на службе, находясь под прицелом иронических взглядов Зимы, а в гостинице, куда меня временно поселили, мучаясь над вопросом, как достать цветы к приезду моей Любаши. Где взять их, если вокруг – одни пески… Иван Зима – тот, по-моему, меня и за офицера пока не считал. Помнится, на первой тренировке принял я на экране отметку от стаи гусей за самолет «противника». После Зима в кругу друзей стал рассказывать, что у одного знакомого с детства страсть пасти гусей. И с тех пор, мол, пасет он их где только может. Один раз, говорят, даже пытался использовать для этого современную радиоэлектронную аппаратуру.
Сам Иван, надо отдать ему должное, работал как бог. Солдаты за консультацией только к нему и обращались. Ну, а я грешным делом пристроюсь где-нибудь за электронным шкафом, ковыряюсь с отверткой, будто бы страшно занят делом, а сам слушаю, как просто отвечает Зима на самые сложные вопросы. Однажды и не заметил, как заслушался. Отвертку выронил. Иван заглянул за блок, увидел меня – а я спохватился, опять за отвертку. Прищурился Зима и спрашивает:
– Уж не ракетный ли лук вы здесь изобретаете? Чтобы, значит, ракетами из него пулять без всяких затрат электроэнергии?.. Только сомневаюсь я…
Операторы улыбаются. А Иван им:
– Помню, когда я в десятом классе еще учился, поселился рядом с нашим домом изобретатель один. Тот, правда, по линии фотографии решил пойти. Отпечатает свое изображение в нескольких экземплярах, слегка окунет в закрепитель и девушкам рассылает. А надписывал он всем одинаково: «Милой голубке от голубка». Получит девушка такой снимок, а через некоторое время глядит: нет изображения, одна подпись осталась. Вот и слетелись как-то голубки к своему голубку, обиделись, значит, что изображение пропало со снимка, а увидеть-то любимое лицо хочется…
Я не утерпел, хлопнул дверью. Когда уже на улице стоял, услышал, как хохотали в кабине…
А вот теперь приехал к нам полковник из округа. Поскольку дивизионная гостиница состояла из одной комнаты, то в мой «люкс» поставили койку и для проверяющего. Я побаивался, что он станет первым делом расспрашивать меня о настроении. А вместо этого услышал:
– Тебя как зовут? Сережа? Это хорошо. Моего сына тоже так кличут. И он тоже лейтенант. И такой же курносый. Ну а меня – Алексей Иваныч… – и по-дружески подмигнул мне.
И сам не знаю, как случилось, но неожиданно для себя рассказал ему обо всех своих горестях. Было в этом человеке такое, что побуждало к откровенности: то ли его глаза с добрым прищуром, удивительно похожие на глаза моего отца, бывшего фронтовика, то ли манера разговаривать. Чем больше мы говорили, тем больше мне казалось, что этого офицера я знаю давным-давно. Даже лукавинки, проскользнувшие в зеленоватом свете его глаз в тот миг, когда я упомянул о цветах для Любаши, почему-то показались мне знакомыми. Рассказал я полковнику даже о том, что один товарищ все время подначивает меня. Фамилии, правда, не назвал…
Когда беседовали мы с полковником, в комнату, предварительно постучав, вошел Зима.
– Товарищ полковник, лейтенанта Чернышева командир дивизиона вызывает.
– Небось, опять хитришь, Иван? Почему ж командир посыльного не послал?.. Садись-ка лучше чайку с нами попей.
Я был поражен. Алексей Иванович разговаривал со старшим лейтенантом так, будто знал его много лет.
– Хитрю, товарищ полковник. Два слова мне Чернышеву сказать наедине надо. А за чай спасибо. Извините, некогда.
– Ну что ж, идите, посекретничайте.
В коридоре Иван предложил зайти к нему домой:
– Знаешь, там удобнее разговаривать…
Я хотел было отказаться, но он чуть ли не силой потащил меня за собой. В его комнате я ни разу не бывал. И когда зашел, тут же огляделся. Бросилось в глаза обилие книг. И каких здесь только не было. А среди них большая ваза с розами.
– «Снегурочка» – так называются эти розы. Сам вырастил, – пояснил Иван, перехватив мой взгляд.
– Так вот, насколько верны мои агентурные сведения, будешь работать за офицера наведения. Садись-ка поближе – попробуем представить картину боя и некоторые вариантики, которые придется нам с тобой решать…
Когда вернулся я к себе в комнату, Алексей Иванович еще сидел за столом, делая какие-то пометки в блокноте. Подняв голову, он спросил:
– Спать будем или еще чайку попьем?
За чашкой чая я спросил:
– Алексей Иванович, шрам у вас у плеча. Это пулевое ранение? Я знаю: у моего отца такой же. Расскажите, пожалуйста, как было.
– Что шрам, Сережа… На войне всякое бывает. Я тебе другое расскажу. Но прежде хочу спросить. Ты, как я понял, на Ивана обижаешься, а хорошо ли его знаешь?
– В смысле службы? Мастер…
– Во всех смыслах. Они связаны между собой, – перебил полковник.
Я замялся.
– Тогда слушай… Шли бои за освобождение Польши. В ту пору был я сапером. Ну а профессия это такая, что мало кто мог обойтись без нашей помощи. Особенно часто к нам наведывались разведчики. То сквозь минное поле их проведи, то в «колючке» проход проделай и закрой за ними… Словом, зачастили они к нам. Подружились мы. Дело-то у нас общее, к тому же рискованное. Был среди них занозистый парень. Худощавый, среднего роста, типа вашего старшего лейтенанта Зимы. Ордена нацепит, сапоги до блеска начистит и щеголем над нами посмеивается: что, мол, вы, жуки подземные, кроты слепые, все в земле ковыряетесь? Однажды, помню, зашел к нам в землянку. Я в это время фотографию жены разглядывал. Ну а он и давай свое остроумие показывать. «Уходи», – только и сказал я ему. Ушел. А через несколько дней штабу фронта потребовался «язык». Сопровождать разведчиков отправили меня. Мы долго ползли сквозь цепкий кустарник. Потом он кончился, но зато перед нами была проволока. Осторожно вырезав в ней проход, я пропустил разведчиков вперед. Мне бы, конечно, остаться надо было. Но уж больно шутки того парня в сапогах засели. «Поползу за ним», – решил я. И пополз за разведчиками, позабыв положить ножницы в сумку. Так в руке их и держал. Иногда над нами вспыхивали ракеты, и тогда все мы, загребая траву в горсти, теснее прижимались к земле. Когда разведчики прыгнули в траншею, оттуда неожиданно выскочил гитлеровец. Что-то крича по-своему, он, видать с перепугу, налетел на меня. Саперными ножницами я оглушил фрица. Но в это время поле осветили ракеты, и застучал вражеский пулемет. В ту же минуту что-то обожгло меня. Я потерял сознание…
Пальцы Алексея Ивановича нервно дрожали. Чувствовалось: он весь в плену давно пережитого. Затянувшись дымком сигареты, полковник продолжал:
– Очнулся уже в медсанбате. Спрашиваю: «Кто вынес?» А врач говорит, что фамилии точно не помнит: не то Лето, не то Весна. Мол, худощавый такой, шутки шутит все время. Тогда я понял: это – мой ершистый знакомец Иван Зима.
– Зима? – удивленно переспросил я.
– Он самый. Отец старшего лейтенанта Зимы, – улыбнулся полковник, и я сразу же вспомнил, что командир дивизиона иногда называет моего сослуживца Иваном Ивановичем. – Ну ладно, давай, брат, спать, – закончил полковник.
Но выспаться в эту ночь мне не удалось. А ведь какой сон приснился! Будто приехала ко мне Любаша и сидим мы, офицеры дивизиона, а с нами и Алексей Иванович, за праздничным столом. Волосы у Любы распущены по плечам, а в глазах столько сини – аж дух захватывает. И все кричат «горько». А громче всех Иван Зима. Я тянусь губами к Любе, она ко мне…
И вдруг все исчезает. Что-то заставляет меня открыть глаза. Слышу – сирена, а голос из динамика, висевшего на стене, монотонно повторяет: «Готовность номер один… Готовность номер один…»
Мигом вскакиваю. Щелкаю выключателем. Койка Алексея Ивановича аккуратно заправлена, будто он и не спал вовсе. На ходу одеваясь, бегу на станцию.
И вот я в кабине.
Командир дивизиона почему-то находится не там, где всегда, не за выносным индикатором, а рядом. На рабочем месте майора старший лейтенант Зима. Увидев меня, подмигивает: держись, мол. Ага, понятно, он сейчас в роли стреляющего.
А вот и Алексей Иванович. В его руках – секундомер. Кресло офицера наведения пустует.
– Займите свое место, – глядя на это кресло, приказывает мне командир.
– Внимание! Начать контроль функционирования, – тут же слышу голос Зимы.
Полковник утопил кнопку секундомера – все пришло в движение.
Теперь командую я. Подношу микрофон к губам и отдаю приказания. Стараюсь делать все именно так, как на обычных тренировках это делал Иван. Сейчас мне кажется, что и голос у меня такой же хрипловатый, как у него. Теперь на объектах, дальних и ближних, все внимание только к этим командам.
Операторы понимают меня с полуслова. После каждой команды – мгновенный доклад. Одновременно вспыхивают и гаснут световые табло. Загораются крохотные лампочки, сигнализирующие об исправности блоков станции.
Аппаратура исправна. Проверяющий записывает время. А из динамиков уже доносится:
– Внимание! На дивизион на разных высотах идет группа целей.
– Дивизион, к бою! – приказывает Зима.
Внимательно слежу за экраном. Сейчас весь мир для меня в этом отливающем зеленым светом квадрате.
Цель! Молодцы операторы! Сейчас главное – не дать вырваться отметке из перекрестия. Что нужно сделать? Вспомнил – усилить сигнал. Ага, вот она – ручка компенсации. Но что это? Плывет импульс. «Возьми себя в руки, Сергей, – твержу я. – Сейчас „противник“ будет маневрировать. Не упусти этот момент».
В кабине жарко. Рукавом вытираю пот на лбу. А вот и то, что я ждал, что сумел предвидеть.
– Цель маневрирует, – произношу в микрофон.
Операторы плавно довертывают штурвалы, теперь «противнику» не вырваться из перекрестия. Еще мгновение – и я нажимаю кнопку пуска…
Грохота стартовавшей ракеты не слышно. Цель условная. Но на экране видно, как несется к верхнему срезу экранов малюсенькая «пачка» импульсов. Это – ракета. Она стремительно сближается с целью. Вспышка! Попали в самое «яблочко»!
Да, трудная выдалась ночка. Было уже совсем светло, когда командир дивизиона построил ракетчиков. Глядя на усталого майора, я вдруг подумал: «Если нам было нелегко, то каково же ему? Ведь он в боевой работе не участвовал, а потому не мог, не имел права вмешаться, подсказать своим подчиненным».
– Спасибо, товарищ майор. – Алексей Иванович на наших глазах обнял командира. И, повернувшись к нам, объявил благодарность.
В этот день нам разрешили отдохнуть. Заснул я сразу, едва коснулся подушки.
Перед обедом меня разбудил Зима.
– Держи, поэт, телеграмму. Любаша уже, наверное, над пустыней парит, на крыльях любви. А это тебе за ночную работу. Блеснув ослепительно белыми зубами, он вытащил из-за спины букет роз. Я узнал их сразу – «Снегурочка». А вот откуда узнал он, что я стихи пишу, до сих пор не пойму.
