Текст книги "Муха и самозванный принц"

Автор книги: Евгений Некрасов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 9 страниц)

Евгений Некрасов
Муха и самозванный принц

Генерал Драгомиров слыл знатоком офицерского этикета. Однажды в офицерском собрании его спросили, как правильно наклонять тарелку при доедании супа – от себя или к себе.

– Смотря какой у вас тактический замысел, – ответил Драгомиров. – Если стремитесь облить товарища, наклоняйте от себя. Если есть необходимость облиться самому – наклоняйте к себе.

ЧАСТЬ I ВСЕ СОКРОВИЩА РАЯ

Глава I В РАЙСКИЕ КУЩИ С БОЛЬШОЙ НЕОХОТОЙ

Шоссе состояло из одних горбов: пять минут едешь вверх, пять вниз, и опять по морям, по волнам. На обочинах заснеженный лес да километровые столбики. Через полчаса начинает казаться, что катаешься по кругу. Смотреть на дорогу быстро надоело, и Маша стала разглядывать затылки на передних сиденьях.

Один затылок был мамин, всю жизнь знакомый, с трогательной ямкой и вечно выбивающейся из-под шпилек прядью. К другому Маша толком еще не приглядывалась, а между тем этот затылок стоил самого пристального внимания. Он сидел на мощной борцовской шее основательно, как причальная тумба. Под тонкой кожей просвечивали веревочки сосудов.

Затылок с серьезными намерениями.

Неделю назад мама, смущаясь, объявила, что один человек… Вообще-то он мамин директор, но в данном случае это неважно… Словом, этот человек давно мечтает познакомиться с Машей и зовет всех пожить за городом в санатории с многообещающим названием «Райские кущи».

Надо было видеть, как она розовела и мямлила. Это мама-то! Телеведущая! Говорить – ее профессия. Она безошибочно ставит ударение в слове «позвонишь» и не теряется, если под текст о выставке скульптуры в эфир дают драку футбольных болельщиков. И вдруг забарахталась, как двоечница у доски. Маша сразу поняла, что такое знакомство добром не кончится. Сперва тебе говорят «Познакомься», потом – «Мы решили пожениться», а через месяц – «Подай папе тапочки».

Хотя Маша давно уговорила себя не лезть в мамину личную жизнь, появление жениха застало ее врасплох. Она привыкла, что у других отцы, а у нее фотокарточка и короткая история, похожая на утешительную выдумку: «Врач. Погиб в Африке от неизвестной тропической болезни». Потом узнала, что не врач, а разведчик, и не от болезни, а от пули повстанца, которого, может быть, сам же и научил стрелять. Это согревало душу, но сути не меняло: сколько Маша себя помнила, мама была ее и больше ничья. Мысль поделить ее с каким-то хмырем болотным не умещалась в голове.

Тем не менее, затылок хмыря вызывающе маячил над спинкой переднего сиденья да еще и наклонялся к маминому: «Сюсю, Маргоша». А мама ему: «Сюсюсюсеньки, Костик». В слова Маша не вслушивалась, ей хватало тона. Можно таким тоном говорить о разумном, добром, вечном? Да никогда! А еще взрослые. Постыдились бы при ребенке!

– Далеко еще? – спросила Маша. Для теплоты отношений разрешалось звать хмыря Михалычем, без имени, но как раз теплоты она не хотела и старалась не называть его никак.

– Минут сорок. Успеем к обеду, – сказал Михалыч.

«Если бы я была эгоисткой, – подумала Маша, – и не заботилась о мамином счастье, то могла бы и обидеться. Спрашивали его насчет обеда? Нет. В таком случае почему он ответил? Ясно: считает меня обжорой. А я? Я молчу и не отвечаю на оскорбление, чтобы не расстраивать маму, которая по необъяснимым причинам любит этого типа».

Сказать по правде, причин любить Михалыча у мамы было гораздо больше, чем у Маши – не любить. Это и наполняло душу черной тоской. Обещанные «Райские кущи» представлялись похожими на детский лагерь: стены в зеленой масляной краске, койки со скрипучими пружинами.

– Там хотя бы телек есть? – мрачным голосом спросила Маша.

– В «Кущах»? Там есть все! – торжественно объявил Михалыч. – А если чего-то нет, пожелай, и оно будет. Киркорова хочешь?

– Хочу, – из вредности сказала Маша. – Сейчас же. На тарелочке и с морковкой во рту.

– Пожалуйста! – Михалыч показал на зеркальце.

Маша посмотрела, охнула и обернулась. Их машину догонял белый лимузин, широкий, как танк, и длинный, как автобус. Угловатая хамская морда навевала мысли о пустынях и крупнокалиберных пулеметах. «Хаммер», – вспомнила Маша название американского военного вездехода, из которого был построен чудо-экипаж. Она видела его по телеку, знала, что второго такого в Москве нет, и все равно не поверила своим глазам. Неужели сам… Оставляя за собой шлейф черного дыма, лимузин поравнялся с «бэхой» Михалыча и требовательно рявкнул клаксоном. У Маши заложило уши. Звук был шквальный, машину поменьше сдуло бы с дороги.

– Пижон, – буркнул Михалыч, притирая машину к обочине. Затормозил и стал ждать.

Лимузин тоже остановился. Распахнулась дверца с черным стеклом, и, выпустив на волю запертую музыку, к ним бросился Филипп Киркоров! У Маши задрожали коленки. Показалось, что Михалыч как-то незаметно для нее, но страшно провинился, может быть, царапнул лимузин и теперь будет расплачиваться до конца жизни. Михалыч не торопясь открыл свою дверцу, и тогда Маша расслышала, что кричит Филипп:

– Вот кого я щас лобзну!

Подбежал и расцеловал вышедшего навстречу Михалыча.

– Ма! – только и смогла выдавить Маша.

Если бы слон, весело трубя, побежал целоваться с моськой, она бы удивилась меньше. Это же Филипп! Он собирает стадионы поклонников! И какой-то никому не известный Михалыч…

Мама молча улыбалась в автомобильное зеркальце.

Коротко переговорив с Филиппом, Михалыч вернулся в машину и сдал назад. Белый лимузин мучительно разворачивался, перегородив шоссе. Маша глядела и опять не верила себе: куда он, почему возвращается? Что же выходит, Киркоров уже сделал то, ради чего ехал за город?!

– Он заглянет в «Райские кущи» на Новый год, – пообещал Михалыч.

– А сейчас куда ехал?

– Туда, в «Кущи», меня лобызнуть. Ты же видела, соскучился, – невозмутимо сказал Михалыч и поправил галстук, съехавший на сторону в объятиях темпераментной звезды.

– Я просила с морковкой во рту, – напомнила Маша.

– А я передал Филе. На Новый год он захватит морковку. Хочешь, поспорим? – прищурился Михалыч.

Машу он сразил. Положил на обе лопатки, такие вещи надо признавать.

Лимузин Киркорова, наконец, развернулся, оставив на придорожном сугробе отпечаток радиатора, и уехал.

– Садись-ка, Маргоша, за руль, а мне надо позвонить, – сказал Михалыч.

Из его телефонных разговоров Маша поняла, в чем дело. У Киркорова горела съемка новогоднего клипа. В самом прямом смысле: от бенгальских огней зажглись декорации. Нужно было строить новые, а сначала найти свободный павильон и рабочих, согласных трудиться круглые сутки. Под праздник это невозможно. Если бы Михалыча попросили по телефону, он бы так и ответил с чистой совестью. Но Филя сам к нему поехал. Такие отношения надо ценить, значит, придется сделать невозможное.

Михалыч все устроил за четверть часа. Свободный павильон нашелся на «Мосфильме», набрать строителей пообещал какой-то пенсионер, которому именно под праздник до зарезу не хватало денег… «Невозможное» оказалось проще пареной репы. Маша корчила гримасы. Во деятель! Дорого себя продает!

– Так и работает топ-менеджер: другие суетятся, а он знает, кому что поручить, и все у него выходит легко, – вполголоса заметила мама. Она так гордилась своим дурацким Михалычем, что Маше стало грустно.

А сказка продолжалась: в «Райских кущах» пальмы и бары, звезды и звездочки, депутаты и магнаты. И все: «Здрас-сь, Константин Михалыч», «Костя! Дай обниму!». Публика циркулировала по мраморному залу, сверкали бриллианты на дамах, к стенам корректно жались телохранители. Откуда-то доносились аппетитные ароматы, и было ясно, что собрались на обед, но и не в последнюю очередь потусоваться.

Машу таскали по компаниям. Знаменитости, которых она не мечтала увидеть, кроме как по телеку, целовали ей и маме руки, а с Михалычем норовили завести деловой разговор. Невооруженным глазом было видно, что если мама, как говорят в рекламе, «новое лицо телеканала ТСТ», то Михалыч, о котором рекламу не снимают, – мозг телеканала ТСТ. Пара, с неприязнью подумала Маша.

Добил ее чей-то комплимент:

– Вот это красотка! Вся в маму. А умом, наверное, в папу?

Тип, который нес эту ахинею, смотрел на Михалыча, ожидая, что вот сейчас тот похвалится дочкой. У Маши задрожали губы. Где справедливость в этой жизни? Почему герою не досталось обычной могилы, и гиены растащили его кости по африканской саванне, а другому – все в лучшем виде: крутая тачка, поцелуйчики Филиппа, жена героя, а теперь еще и дочка героя?! Ну уж нет!

Еще чуть, и Маша закричала бы: «Это не мой отец!». Но Михалыч спокойно подтвердил, что да, умом она в папу, и перевел разговор на какие-то галогенки. С галогенками была напряженка, тип обещал помочь. Маша ненавидела и его, и Михалыча, и даже маму. От знаменитостей поташнивало, как от недоеденного торта.

Михалыч, судя по всему, тоже устал. Больше не останавливаясь, а только кивая на приветствия, он помчался по залу, пока, наконец, не затащил Машу с мамой за колонну. Там стояли двое – седовласый приятно пахнущий джентльмен и девушка, одетая в стиле хиппи, с бряцающими бусами, браслетами и фенечками. Третьим в компанию затесался средневековый рыцарь, сделанный нарочито грубо из консервных банок и проволоки. Лица у Седовласого и девушки были такие напряженные, что Михалыч молча встал в стороне.

– Дизайнерская работа, – розовея, объясняла девушка. – Здесь интерьер холодный, строгий, а такой рыцарь сразу создает карнавальное настроение.

– Концептуальная вещь. – Седовласый постучал рыцаря по жестяной груди и распорядился: – Убрать!

– Но…

– Девочка моя, – Седовласый широко повел рукой, – вы уверены, что среди этих людей не найдется одного, который скажет: «За мои деньги могли бы и настоящие латы поставить»?

– Найдется, – согласилась дизайнерша, – и не один найдется. Но надо же вырабатывать у людей художественный…

– Не надо! – перебил Седовласый. – Это не входит в нашу задачу. В нашу задачу входит, чтобы все были довольны и захотели еще раз приехать в «Райские кущи». Не на Мальту, понимаете, не на Таити, и не в Баден-Баден, а сюда, в Подмосковье. Поэтому мы отдыхающих не воспитываем, а облизываем. – И, считая разговор оконченным, Седовласый повернулся к Михалычу: – Извини, Костя. Пойдем смотреть апартаменты. К сожалению, только полулюкс.

– Это что значит?

– Большой холл, гостиная, спальня одна.

– Эх, я же просил… – расстроился Михалыч.

– И я просил. С директором из-за тебя поругался. Все решилось час назад. Если б вы успели вселиться, никто бы вас не выгнал, а так… – рассказывая, Седовласый взял маму и Машу под руки и повел к лифту. – Андровский Дмитрий Дмитриевич, – на ходу представился он. – Замдиректора санатория по безопасности.

– А я думала, по эстетике, – съязвила Маша. Ей было жалко несправедливо выставленного из райских кущ жестяного рыцаря.

Андровский понял намек и не обиделся:

– Симпатичный самоделкин, – кивнул он, – но понимаешь…

– …если зарядить его гексогеном… – в тон ему продолжил Михалыч. Судя по всему, он знал Андровского давно и близко.

– Да, именно это я и хотел сказать, – с серьезным видом подтвердил зам по безопасности. – Много мелких деталей, а крупные надрезаны ножницами. При взрыве эта дизайнерская работа даст несколько тысяч осколков. А народу в зале всегда полно…

В большую, как фургон, кабину лифта вошло человек десять. Машу толкнули на Андровского, и пришлось руками упереться ему в грудь.

Ой, мамочка! Что творится в «Райских кущах»?! Что происходит, если в набитом охраной санатории еще и начальство ходит с пистолетом?

С одного касания она не сумела определить систему, но ни знакомым «Макаровым», ни тем более карманным «ПСМом» Деда там и не пахло. Под тонкой шерстью пиджака у Андровского прощупывалась крутая братковская пушка из тех, что стреляют очередями.

Маша снизу вверх уставилась на зама по безопасности. Тот помалкивал и деликатно дышал в сторону.

Глава II ЕРШ-НЕВИДИМКА

У каждой букашки свои замашки. Ершу нравилось, напустив на себя сонный вид, разглядывать пассажиров лифта. Его и так мало замечают, он вроде кнопки: нажали, поехали и забыли, а сонный вид совсем превращает Ерша в невидимку. Что есть Ерш, что нет Ерша… А он есть, он видит всех и может слегка попользоваться своей невидимостью.

Водит Ерш свой вертикальный транспорт – восемь этажей вверх, восемь вниз. Поглядывает: кто к нам приехал? А приехали к нам брюлики в полкарата, как не стыдно. Мадам, вы «Райских кущах»! Здесь не в моде пшено. Ах, ах, извините, слона-то я и не приметил: какой браслетик! Самолет можно купить. Муж подарил на золотую свадьбу?.. Не притворяйтесь, что вам тридцать девять. Дора Абрамовна классный хирург, но не настолько же. Узнаю у вас за ухом ее фирменный шов белыми нитками… Шучу, шучу, шва не видно. Я просто помню, как вы в том году приезжали подтягивать кожу. И ваш первый приезд помню. Вы тогда жаловались, что по коридору бегает ребенок, так то был я… А вы меня и не можете помнить, ведь я человек-невидимка… Меня зовут Э, разве не знаете? Прислугу всегда зовут Э. «Э, подайте!», «Э, принесите!» – удобно.

Девчонку Ерш приметил еще в мраморном зале. Лифт уезжал и приезжал, а она стояла за колонной с Андровским и какими-то отдыхающими. По привычке выделять начальство в любой толпе Ерш сперва засек Андровского. Папаша Мюллер как всегда отчитывал кого-то – Ершу со своего места было не видно. Потом вошел в лифт, девчонка и остальные с ним. Классная девчонка. Снегурочка. Будь его воля, Ерш бы таких обливал помоями, из ведра прямо на башку. А то задерет нос – и пошла, и пошла, тварюшка. Ерш нарочно толкнул ее на Папашу Мюллера, а девчонка даже не поняла ничего. Дернула локтем и не обернулась. А Ершу что-то стало тоскливо – почему не заметила? Хотя вообще ему нравилось быть невидимкой.

Тут до него дошло, что с девчонкой что-то не так. Уставилась на Папашу Мюллера, как баран на новые ворота. Заглянул ей через плечо – елы-палы, пиджак у гестаповца топорщится под мышкой. Очень это Ершу не понравилось. В последний раз, когда он видел Папашу Мюллера с пушкой, тот не моргнув глазом всадил пулю в задницу одному щедрому на чаевые отдыхающему. Тот потом оказался киллером, приехавшим в «Кущи» валить чьего-то конкурента. Ментов понабежало! Персонал трясли как никогда. Бармен вылил в раковину ящик левого виски, горничные блоками выбрасывали сигареты, которые покупают на оптовке, а толкают отдыхающим по буфетной цене. Убытки не считали, тут лишь бы место сохранить. Дорого оно стоит, место при богатеньких.

Обычно Ерша не колебала эта возня. У него своя маленькая работа: сейчас лифтером, на прошлых каникулах боем, чемоданы таскать. С чемоданами больше устаешь, зато на чай дают много. Левых дел за ним сроду не числилось. Но в этот раз Ерш дорого дал бы, чтобы увидеть Папашу Мюллера без пушки. Улетная была бы картина – благостный, ни о чем не подозревающий Папик Мю. Потому что в этот раз Ерш заварил такую кашу, что самому не верилось.

Сколько Ерш себя помнил, столько мать брала его на работу. Начальство смотрело снисходительно: пускай бегает, лишь бы не шумел. Ерша спрашивали: «Ты кем хочешь стать?». «Вовой-киномехаником!», – четко выговаривал Ерш, и его хвалили за смышленость. Вова работал в «Райских кущах», стало быть, ответ Ерша означал, что другое место его не устраивает. Еще бы. Кому неохота в рай? Дуракам только.

Во-первых, здесь еда. Нетронутые, только побывавшие на столах у отдыхающих куски осетрины, колбасы, ветчины считались уже ничьими: приходи на кухню да ешь, только с собой не уноси. С собой – это воровство, мать выгонят с работы, и осетрины не будет.

Во-вторых, отдыхающие добрые и ленивые. Пока Ерш был маленький, его баловали конфетками, потом стали давать мелкие поручения. Пошлют на первый этаж купить газету, дадут иногда полсотни. Ерш бумажку в карман, из кармана мелочь; купит газету и приносит на сдачу горсть монет. Ему махнут рукой: оставь себе. Глупые.

Конечно, вставал у Ерша естественный вопрос, за что некоторым такое счастье. Денег считать не умеют, а живут как в сказке, даже ручки на унитазах позолоченные! Ручку он, кстати, свинтил без всякой корысти, можно сказать, из любви к прекрасному, потому что не только в их с матерью доме, но и во всей деревне ее не к чему было приспособить. Мать не поняла и Ерша выпорола.

Раз, уже в сознательном возрасте, пошел в сауну, а там на полу «Ролекс» с бриллиантовым циферблатом. Часики ценой с автобусный парк, пожизненная гарантия, имя владельца внесено в компьютер фирмы. Сел Ерш на пол, как был, голый, и завыл. Такие вещи на последние деньги не покупают. Кто потерял «Ролекс», у того хватит на другой. А Ерш из этой цацки мог бы построить целую жизнь с новым домом и машиной, с большим телеком и красивой кухней для матери. Мог бы увидеть море. А только шиш ему, потому что ни в деревне, ни в близком районном городе никто не даст за «Ролекс» и десятой части настоящей цены. Конечно, были такие люди, но Ерш их не знал.

Как же его ломало возвращать часы растеряхе! Жаба сосет, про себя орешь «Мое!», а надо улыбаться: «Не вы забыли?». Клиент отстегнул сотню баксов за честность. По совести за такое ордена бы давать.

Сделав из этой истории свои выводы, Ерш стал искать солидного барыгу. Ведь сокровища «Райских кущ» никуда не делись. Одни драгоценности уезжали, приезжали другие, и почти каждую Ерш мог взять легко, как пирожок с полки. Он считал их как бы сданными на хранение. Найдется покупатель, тогда он и заберет, сколько сможет.

Объявлений в газеты «Скупаю ворованное» барыги, к сожалению, не дают. Притаились в своих особняках. Может, кто приезжает в «Райские кущи» на фирменную процедуру: откачку жира – у них на лбу не написано, что они барыги.

Для начала Ерш пошел на рынок и прибился к лохотронщикам.

Веселое было время. Зазывала кричит: «В честь пятилетнего юбилея торговая фирма «Шурум-бурум» проводит бесплатную лотерею!». Крутится барабан с билетиками. Кто-то уходит с довольным видом, кто-то вслух завидует счастливчику, подваливают новые люди – мамаши с детьми, пузатый дядька при галстуке, чистенькие пенсионерки. И все, все до одного – подставные. Не любопытствуют, не играют, а работают, ожидая единственного лоха, который клюнет на приманку. Ерш, всегда умытый и аккуратно одетый, выгодно отличался от чумазой рыночной шпаны. Его приняли на роль Недоверчивого внука, который объясняет Бабуле, что все обман. Бабуля, понятно, внуку не верит и выигрывает. После такой победы старшего поколения уже не подставные бабули охотно раскрывали кошелечки и спускали в лохотрон деньги, отложенные на молоко и картошку.

Через полгода физиономии лохотронщиков примелькались, и бригада уехала на другой рынок. Ерша взяли наперсточники, потом карманники. У карманников он играл Бегуна. Если обворованный лох почуял неладное, схватился за карман, от него разбегаются сразу двое-трое. Лови хоть всех, если сможешь, кошелька у них нет и не было. Вор давно передал его напарнику, и оба не спеша разошлись.

Карманники дали ему кликуху – Ерш, потому что молодой и, стало быть, сопливый. Но после крупной разборки с другой бригадой карманников у кликухи появился новый смысл: Ерш, потому что колючий. Ему доверили принимать кошелек и даже предлагали выучиться на вора, пока пальцы гибкие. Только Ерш не пожелал. Зачем? У него полон санаторий золота и брюликов. Барыг он теперь знал, и был среди них один, который мог купить тот же «Ролекс». Но мечта о драгоценных часиках уже не грела Ерша. Он вырос. Четырнадцать лет, паспорт в кармане. Подсуден за особо тяжкие преступления. В таком возрасте пора понимать, что по сравнению со всей жизнью «Ролекс» ненамного лучше золоченой ручки от толчка.

Ерш задумал ни много ни мало – обчистить ВСЕ «Райские кущи».

Он ждал своего часа и дождался.

Мать с работы притащила слух: Президент обещался быть на Новый год. Отдыхающих понаехало! Ерш сходил, глянул: правда понаехало. Все бабы с лучшими украшениями, все мужики с баксами на подарки. На его памяти в «Кущах» никогда не собиралась такая толпа. Ерш почуял настоящий улов, немаленький даже по сравнению со всей жизнью.

Первым делом он сунулся к Андровскому: без подписи гестаповца на работу не принимали. Спросил: «Люди нужны?». Люди были нужны, выходи на работу хоть сейчас. Ерш выбрал непыльное местечко лифтера, сказал, что начнет завтра, и пошел к человеку, которого даже среди рыночных воров знал не всякий…

Глава III ЧЕГО БОЯЛСЯ АНДРОВСКИЙ?

В кабине звякнуло. Мелодичный женский голос объявил:

– The fifth flour. Пятый этаж.

Приглашающе мотнув головой, Андровский вышел из лифта и повел всех по коридору. Мрамора здесь было поменьше, чем на первом этаже, зато хватало позолоты. Из-под потолка пялился голубой глаз телекамеры наблюдения.

– Я месяц назад заказывал люкс, – бурчал Михалыч. – Кому его отдали? Может, я с ним договорюсь?

Андровский покачал головой:

– Даже не пытайся. Амиров в твоем номере живет, слышал про такого деятеля? У него на полмиллиарда разведанных запасов нефти, и гонит он ее в Германию по российским трубам, а мог бы по турецким. Тут государственный интерес, Костя. Нам звонили из аппарата премьер-министра: «Как там поживает наш гость?»… Пришли. – Андровский остановился у двери с цифрами «508» и стал мучить электронный замок. Он вставлял карточку-ключ в прорезь и чиркал ею сверху вниз так яростно, как будто хотел высечь огонь. Смотреть на это было невыносимо.

– Дайте я, – попросила Маша.

Андровский недовольно пожал плечами, но карточку отдал.

– Вот так, ровно, – показала Маша, отпирая дверь.

– А я что-то делал неправильно?

– Вы вставляли карточку углом.

Глаза у Андровского были пустые. Маша не сомневалась, что он уже забыл, о чем спрашивал.

Номер выглядел просторным, но это был простор для двоих. Все, конечно, прикинули про себя, куда можно положить Машу, и у всех получилось, что место ей достанется сиротское, или в холле у вешалки, или в гостиной между телевизором и фонтанчиком с золотыми рыбками. Андровского не винили, но, на Машин взгляд, ему самому пора было смыться от позора. Известно же, кто позволил нефтяному королю вселиться в заказанный Михалычем люкс. Но Андровский, казалось, не чувствовал неловкости.

– Хороший номерок, – сказал он, подойдя к окну. – С видом на дорогу, по которой поедет Президент.

Сказано было так веско, что Маша сразу поняла: речь не о президенте какого-нибудь клуба кактусоводов или даже банка.

– Вот это новость! – удивился Михалыч. – Поздравляю, Дима. Выходите на высший уровень!

Андровский с озабоченным видом отмахнулся от поздравлений.

– Вам первым говорю, официально пока ничего не объявляли. А слухи уже ходят вовсю, – пожаловался он. – Знаешь, как бывает: приезжал офицер на рекогносцировку, кто-то его узнал, стал болтать, что видел президентского телохранителя… Теперь мне хоть будет спокойнее на полтора процента.

– Почему? – не поняла мама.

– Потому что на эту дорогу выходит сто девяносто шесть окон, в том числе ваших три. Я буду знать, что из них не выстрелят.

– Может, нам лучше уехать? – поинтересовалась Маша.

– Это почему?

– Не знаю, о чем вы думаете, что замки разучились открывать. То взрыва боитесь, то снайперов, носите автоматический пистолет, который не положен частному охраннику. Что у вас там, «Стечкин»?

– «Беретта», – машинально ответил Андровский и уставился на Машу с таким удивлением, как будто с ним заговорила рыбка из фонтана.

Михалыч усмехнулся:

– Внучка генерала Алентьева. Во всех отношениях. Эту девочку, Дима, захватили сектанты из церкви преподобного Сана. Так она разнесла их базу, перешла две границы и спокойно развлекалась с одноклассниками, пока ее не разыскали по запросу Интерпола. Еле отмазали ребенка. Сектанты, подлецы, навтыкали ей таких обвинений – прямо международная террористка!

– Ишь ты! – покрутил головой Андровский и, обращаясь к одной Маше, стал подробно рассказывать, что «Беретту» ему подарил принц Иордании, где он, Андровский, служил военным советником; что сразу ее не отобрали, опасаясь дипломатических осложнений, потом – потому что он служил в Федеральной службе охраны, а теперь, конечно, могут отобрать, если вспомнят. Разрешение на пистолет у него еще со старых времен, но, Маша права, такое оружие не для штатских людей, поэтому лучше о «Беретте» помалкивать…

Андровский рассказывал долго и все время снимал реакцию, как говорят разведчики, то есть следил, как Маша слушает. Она не понимала, что ему нужно. А зам по безопасности, как будто потеряв к ней интерес, переключился на Михалыча:

– Вот какие пироги, Костя: будем встречать Новый год с Президентом. А ты еще возмущаешься, что твой люкс заняли. Да у нас уже кабинеты врачей переоборудовали под номера, и все равно мало. Директор снял по соседству музей для наших отдыхающих.

– Музей?! – изумился Михалыч.

– Усадьбу-музей писателя Аксакова. После него усадьба принадлежала Мамонтовым, железнодорожным магнатам – тоже история. Наши поначалу туда ломились, но быстро остыли: бедновато, говорят, жили старые помещики, даже гидромассажной ванны нет. Кстати, Амиров там прожил два дня, потом сюда запросился… – Оборвав фразу, Андровский опять повернулся к Маше и объявил с таким видом, как будто эта идея только что пришла ему в голову: – А хочешь, я тебя устрою в его комнату? Ну что тебе здесь киснуть? Молодежь вся там, в музее. Автобус ходит каждые полчаса; на завтрак, обед, ужин – сюда, а так гуляй себе с ребятами… За счет фирмы, конечно, – добавил он для Михалыча. – Оформим это как моральную компенсацию за отобранный у тебя люкс.

Возможно, Андровский был отличным охранником. Даже наверняка отличным, раз когда-то служил в ФСО, которая охраняет первых лиц государства. Но разведчик из него не вышел бы. Маша сразу поняла: вербует. Было страшновато и весело – что там задумал этот странный человек с боевой биографией и прозрачными уловками?