Текст книги "4-02. Ripresa allegro mosso"

Автор книги: Евгений Лотош

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 34 страниц)

– Касуми, зачем ты оправдываешься? – печально спросила она. – Я ведь тоже бумажку подписала. Ее в общую кучу засунули, думали, не замечу, а я заметила. И подпись поставила. И потом, а вдруг я на тебя настучу? Еще до того, как уедем? И не видать тебе никакого Университета, никаких паладаров…

– Ну, Лучница, если еще и ты настучишь, то тогда и жить незачем, – Пашка со стуком отставил стакан. – Кому нужен мир, в котором даже друзья предают? Только пойти и повеситься.

– Да. Пойти и повеситься… – эхом откликнулась Таня.

– Ну ничего, Лучница, – в голосе Пашки скрежетнули каменные нотки. – Не переживай. Пусть нас поимели сегодня, но еще немного, и больше нас не достанут.

Он протянул руку и крепко сжал ее плечо.

– Не бойся. Выкарабкаемся.

В полутемном зале пельменной отблески тусклого дневного света придавали его глазам демоническое выражение. Выражение мрачной решимости на его лице пугало. Штиль, вдруг вспомнила Таня, его фамилия Штиль. Да уж, сейчас он больше смахивает на бурю, затаившуюся в ожидании удобного момента. Как бы не взорвался раньше времени…

Кивнув на прощание, Пашка стиснул в кулаке свернутые в трубку бумажки и стремительно вышел из заведения. Девушка тоскливо посмотрела вслед. Во рту устойчиво держался кислый привкус желудочного сока. Нет, нельзя так нервничать, когда ешь, еще язву желудка заработаешь.

Она сунула в рот еще один блин – непропеченное вязкое тесто с еле слышным сладковатым привкусом сгущенки – и принялась ожесточенно работать челюстями. Пусть она теперь сексот, но стучать на паладаров все равно не станет, что бы там сбас ни болтал о Родине и патриотизме. И она знает, что делать. В Хёнконе она обязательно найдет Палека и расскажет ему о случившемся. А дальше пусть он подскажет, как поступать. В конце концов, не вышвырнут же ее паладары обратно из-за одного разговора со сбасом? Тем более если знают о "стандартной процедуре"…

Она тряхнула головой и затолкала в рот оставшиеся два блина, с трудом работая челюстями. Переживания переживаниями, а времени в обрез. Половина второго, и до финального срока осталось чуть больше суток. И если она хочет уложиться вовремя, придется бегать по городу со всех ног.

Главное – увидеть Хёнкон. А там можно и помереть.

04.13.878. Планета Текира, Катония, Крестоцин

Тяжелая тишина ночного университета давила на уши, словно сотня саженей морской воды. Время близилось к девяти вечера, и даже самые упорные студенты давно разбежались по домам. Где-то в лабораториях физического и химического факультетов все еще трудились особо фанатичные исследователи, но здесь, в корпусе медицинского факультета, стоялая глухая тишь.

Шаги доктора Кулау гулко отражались от стен коридора. Он не спешил. В конце концов, когда жизнь заканчивается, приближать конец не очень-то и хочется. Не то чтобы у него оставались осмысленные цели, но все-таки… прожив семьдесят пять лет, довольно сильно привыкаешь к самому процессу.

Перед лабораторией он ненадолго остановился. Простая деревянная дверь, непритязательная, оклеенная каким-то пластиком под дерево – за ней крылась судьба, и рука с пелефоном, протянутая к дверному замку, задрожала сильнее обычного. Собственно, ничего нового не ожидается, всего лишь подтверждение результата недельной давности. Но все-таки пока он не провел эксперимент, остается надежда. Пусть призрачная, пусть иллюзия, глупость которой он прекрасно понимает умом, но все равно утешение. А через несколько минут не останется и того.

Замок щелкнул, распознав код доступа, и старик толкнул дверь, перешагивая через порог. Автоматически вспыхнул свет, затмив остатки заката, еще смутно светящегося над уходящим за горизонт океаном. Доктор Кулау подошел к стенду и повел рукой, включая установку. Несколько движений пальцами в терминале, и на операционном столе проявилась голограмма: нагое мужское тело с тянущимися к нему паучьими ногами робоманипуляторов. С легким жужжанием с потолка спустилась штанга, удерживающаяся шлем виртуальности. С минуту доктор подстраивал параметры операции, затем натянул перчатки, пристроил шлем на голову и немного повозился, регулируя наглазные дисплеи. Знакомые действия успокаивали, позволяя не думать об ожидаемом результате.

Ну, незачем тянуть.

Он пошевелил пальцами, и в сформированной на экранах картинке ожили виртуальные манипуляторы. Снаружи, за шлемом, он знал, голограмма в точности воспроизвела их движения. Присутствуй здесь студенты, сейчас они с открытыми ртами толкались бы вокруг стола, стараясь не упустить ни одной детали происходящего. Но сейчас рисоваться не перед кем. Итак, простенькая задачка: радикальное удаление кистаденомы печени. Даже не на время, а как получится.

Он опустил несуществующий скальпель к призрачной коже и сделал первый разрез.

Полчаса спустя он отключил имитатор и медленно стянул с головы шлем. Еще медленнее снял перчатки. Потом оперся о стол и замер неподвижно. В голове стояла такая же гулкая пустота, как и в университетских коридорах. Замечательно. Просто великолепно. После троекратно случайно перерезанных ветвей воротной вены доводить симуляцию до конца смысла уже не имеет. Стиснув зубы, он дотянулся до монитора и, поковырявшись в нем, вывел анализ движений скальпелей. Да, все верно. Мышечная дрожь в пальцах больше не компенсируется никакими алгоритмами медицинского искина. Если он встанет у настоящего стола, пациент рискует не пережить операцию.

Вот так и заканчивается карьера. Доктор Кулау стер запись, вернул на место шлем и перчатки, отключил установку и тяжело уселся на стул. На стене помигивали цифры: половина десятого. Вот-вот наступит полночь, и ночные сторожа двинутся обходить корпуса. Не стоит задерживаться, чтобы не объясняться с ними лишний раз. Вставать и куда-то идти, однако, не хотелось. Впереди ждала пустая квартира: пока что лишь временное прибежище, когда нет ночных дежурств, но в самом скором времени – постоянная запущенная берлога одинокого старика.

Профессор кафедры. Доктор полноценный и почетный. Главврач. Заведующий отделением. Оперирующий хирург. Вроде бы выпадает лишь последнее звено цепочки: дрожь в руках не мешает ни преподаванию, ни консультациям, ни административной работе, а ум по-прежнему ясен и холоден. Однако, он всегда твердо считал, хирург, не занимающийся практикой, не имеет права учить. Особенно сейчас, когда началась очередная мини-революция, связанная с новым поколением медицинских искинов, и уже через год-другой все радикально изменится. Ну, какое-то время он сможет продержаться администратором, но зачем? Несколько десятилетий он совмещал должности главврача и заведующего отделением лишь потому, что найти толкового администратора на такую зарплату руководство больницы не сумело. Или не пыталось – зачем, если доктор Кулау и так вкалывает едва ли не из любви к искусству? Нет, заведующим он не останется. Хирургическому отделению Первой городской больницы придется обойтись без него. В конце концов, надо же дать дорогу молодежи!

Вот так жизнь и заканчивается. Казалось бы, что такое семьдесят четыре года? Будь он инженером или математиком, даже и не задумывался бы о маленькой трагедии, в которую превращается каждый день рождения. Им достаточно ясной головы. Но хирургу, не способному оперировать, прямая дорога на свалку. Кулау Цмирк поднял глаза на стену. Карина Мураций улыбалась ему неяркой, но теплой улыбкой, какой приветствовала входящих в аудиторию ее имени. Точно так же она улыбалась людям при жизни. Почему ты мертва, а я жив? – мысленно спросил он у ученицы. – Ни по таланту, ни по способностям я никогда не годился тебе в подметки. В двадцать пять, сопливым интерном, ты оперировала лучше, чем я на пике мастерства. Что бы ты сказала, узнав о моих проблемах? Какие бы слова нашла, чтобы успокоить? Ты бы нашла, я знаю. А может, даже и вылечить сумела бы… хотя нет, справиться с изношенными нервами и стареющим организмом не под силу даже молодой волшебнице.

– Между прочим, Калу, тебе давно пора домой.

От слишком громкого в тишине голоса доктор вздрогнул всем телом. Томара стояла у дверей, скрестив руки, и на ее лице держалось непонятное выражение: то ли сочувственное, то ли насмешливое, то ли еще какое.

– Подкрадываешься, как мадамукира, – проворчал Кулау, скрещивая руки на груди. – Вот устроишь мне инфаркт, будешь знать. Откуда ты взялась, Тома?

– Из воздуха сконденсировалась, – усмехнулась та. – Решила посмотреть, как ты самоистязанием занимаешься.

– Ну и как, насладилась? – почти враждебно буркнул хирург.

– Не слишком, – Томара посерьезнела. – Что, очень плохо с руками?

– Я больше не рискну встать к столу, – стараясь выдерживать ровный тон, ответил Кулау. – Вернее, уже давно не рискую, если сама не заметила. Ну, старость ловкости не прибавляет. Думаю, вообще пора на покой. Тома, скажи, ты не задумывалась о том, чтобы занять мое место? Вот кому бы я пост главврача передал с легким сердцем!

Томара подошла поближе и уселась на соседний стул.

– Нет, Калу, не задумывалась. Ты же знаешь, я предпочитаю делом заниматься, а не бумажки в дисплее листать. Да и потом, я ведь тоже не девочка. Мне шестьдесят пять, не забывай.

Шестьдесят пять… Кулау окинул коллегу критическим взглядом. Статная фигура, прекрасная и для тридцатилетней, черные как смоль волосы, легкие морщинки в углах глаз… На вид он дал бы ей сорок пять, много пятьдесят. Она не просто великолепно сохранилась для своего возраста – дряхлость, кажется, просто обходит ее стороной. Да и муж, Дентор Пасур, изредка наведывающийся из Сураграша, тоже не выглядит на свои шестьдесят с лишним. Впрочем, у гиганта-полицейского наверняка тролли в родне затесались, как известно, до ста пятидесяти без напряжения доживающие. Везет же некоторым!

– Твои шестьдесят пять, Тома, куда моложе пятидесяти у многих и многих, – усмехнулся доктор. – Тебе-то точно еще лет двадцать проблемы не грозят. Ну, не хочешь, как хочешь. Если передумаешь, дай знать, тут же представление директору напишу. Пара-тройку недель на согласование кандидатуры наверняка уйдет, так что время есть.

– А ты, Калу? Ты-то что делать собираешься?

– Не знаю, – Кулау пожал плечами. – Находят же другие старикашки себе занятия. Ближайший год-два преподавать еще сумею. Опять же, хобби какое-нибудь заведу, марки там собирать старинные или еще что. Или вот цветоводством давно заняться хотел.

Пока он лгал, стараясь казаться безмятежным, в груди собирался тяжелый свинцовый комок. Не суждено ему заняться филателией и цветочными клумбами. Без своей работы он долго не протянет. Зачахнет и умрет с тоски, а то и просто найдет способ уйти пораньше. Томе, разумеется, о таких вещах знать и даже просто догадываться незачем. Вообще зря он ввязался в разговор. Следовало сослаться на завтрашние дела и уйти побыстрее.

Томара протянула руку и нежно погладила его по щеке подушечками пальцев. Доктор удивленно взглянул на старую подругу и соратника. Такая ласка вовсе не в ее стиле.

– Врать, Калу, ты умеешь не многим лучше Кары, – печально улыбнулась хирург. – Уж точно не меня тебе обманывать. Я давно вижу, тебе на стенку от тоски лезть хочется. Какие еще цветы? Даже в твоем кабинете зелень чоки-секретарша поливает, ты ни разу к лейке и пальцем не прикоснулся. Скажи, ты уже совсем сдался?

Внутри начало подниматься глухое раздражение. Зачем она лезет в душу? Что он ответить должен – "да, сейчас пойду домой и повешусь по-быстрому"? Кулау сдержал едкую реплику: Тома не заслужила. Наверняка она просто пытается помочь на свой лад. Правда, толку от такой помощи нет – хотя наука и сумела продлить среднюю продолжительность человеческой жизни почти до девяноста лет, до бессмертия людям все так же далеко, как и в средневековье. Да и невелико удовольствие бесконечно существовать инвалидом-маразматиком.

– Поздно уже, Тома, – сухо ответил он. – Права ты, домой пора.

Внезапно отяжелевшее тело отказывалось повиноваться, но он заставил себя подняться на ноги. Взгляд снова упал на улыбающийся портрет Карины Мураций.

– Да, вот кому я бы с удовольствием оставил отделение, – вздохнул он. – Сколько бы ей сейчас исполнилось? Пятьдесят?

– Сорок девять, – поправила Томара, поднимаясь следом. – Она с двадцать девятого.

– Да, сорок девять. Самый расцвет мастерства для хирурга. Впрочем, она всегда была талантливее остальных. Занесло же ее в дурацкий Сураграш! Все-таки, Тома, несправедливо, когда молодежь умирает раньше старших.

– Ну, она всегда считала, что смерть вообще несправедлива, – Томара снова странно усмехнулась. – А после авиакатастрофы в своем мнении лишь укрепилась. Правда, от вопроса, чем люди станут заниматься в течение вечности, по-прежнему скромно уклоняется.

– Ты о ком? – непонимающе посмотрел на нее Кулау.

– О Каре, конечно, – тем же небрежным тоном откликнулась Томара.

Кулау еще раз посмотрел на нее, на сей раз уже острым профессиональным взглядом.

– Тома, с тобой все в порядке? – озабоченно спросил он. Нет, вроде бы повышенной температуры, когда она дотрагивалась, не чувствовалось. Неужели с ней что-то серьезное?

– Ну да. А почему ты спрашиваешь?

– Карина Мураций умерла одиннадцать лет назад, – старательно подбирая слова, ответил профессор. – В той самой катастрофе под Нумати. Она не может ничего считать. Тома, ты точно о ней говоришь?

– Она не погибла в авиакатастрофе, Калу. Ее смерть инсценирована. Она жива до сих пор.

Сердце бешено заколотилось.

– Жива?! – неверяще переспросил Кулау. – Кара? Жива?

– Ага, – словно рассуждая о погоде, кивнула Томара. – И ей крайне не терпится с тобой пообщаться. Ты как, не возражаешь полчасика от сна оторвать прямо сейчас?

Кулау вцепился ей в плечи.

– Где она? – выдохнул он. – Здесь, в Крестоцине?

– Да, в Крестоцине, – кивнула Томара. – Более того, прямо тут, в университете. Калу, мне больно!

– Так что же ты молчала! – с досадой сказал профессор, отпуская ее. – Извини, конечно, Тома, но уж меня-то могла бы и не готовить с такими предисловиями. Где она?

– Я здесь, учитель.

Кулау резко повернулся. Карина Мураций стояла возле учебного операционного стола: невысокая молодая девушка с короткой стрижкой, в коротких шортах и легкой блузе похожая на мальчишку. Кулау задохнулся, и на него волной нахлынули воспоминания: промозглое осеннее утро, моросящий за окном холодный дождик – и юная практикантка, интерн-первогодок, только что из аэропорта, с голыми ногами, покрытыми синими зябкими пупырышками… Двадцать девять лет. Сегодня исполнилось ровно двадцать девять лет с момента, как они впервые встретились.

Но почему она так молодо выглядит? Ведь ей под пятьдесят!

– Доктор Кулау Цмирк, – Карина шагнула вперед и поклонилась по всем правилам старомодной женской вежливости: руки сложены перед собой на бедрах, глаза опущены в пол. – Приношу нижайшие извинения за непростительную задержку с визитом. Вина всецело моя.

– Кара… – выдохнул Кулау, импульсивно прижимая ее к себе и чувствуя, как та приникает к груди, отвечая на объятья. – Каричка… Как же я рад, что ты жива, даже представить не можешь! Ох, Кара, что ж ты раньше-то мне не сказала? Я думал, ты погибла…

– Да, Кулау. Все так думали, – ответила Карина у него из-под мышки. – Мы очень тщательно инсценировали катастрофу, чтобы никто до правды докопаться не сумел. Прости, учитель, но я не могла рисковать. Во всем мире правду знали несколько… персон, и почти никто из них не является человеком.

– Ну, ты у нас Ведущая по Пути, – слабо усмехнулся Кулау, выпуская ее. – Тролли тебе куда ближе. Или с орками подружилась?

– Нет, Кулау, – серьезно ответила Карина, не поддерживая шутку. Она выпрямилась и посмотрела доктору прямо в глаза. – Когда я говорю "не является человеком", я имею в виду отнюдь не разумные биоформы Текиры. Из биоформ знали только мастер Караби, одна женщина в Крестоцине, мой хороший друг, и еще пара человек.

– А остальные, значит, Чужие? – Кулау снова рассмеялся, но внутри нехорошо дрогнуло. – Прилетели с другой планеты, и…

– Не с планеты, – качнула головой Карина. – Учитель, здесь неподходящее место для беседы. Не возражаешь против перемещения?

– Да, конечно, – Кулау торопливо кивнул. – Я знаю хороший ресторан, он открыт всю ночь. Тебе не опасно появляться на публике?

– Не совсем, – туманно ответила Карина. – Но я имею в виду не ресторан.

– А что?

– Тома, – Карина глянула на Томару. – Закроешь аудиторию, ладно?

– Угу, ты развлекаешься, а я, значит, убирай? – пробурчала та. – Ладно уж, закрою и присоединюсь.

– Спасибо. Учитель! – Карина потянулась и положила ладошки на плечи Кулау. – Закрой глаза, пожалуйста. И приготовься – на первый раз ощущения весьма… необычны.

– Ощущения? – тревожная струнка внутри звучала все сильнее. Что-то определенно не так. Не опасно, нет, Кара не способна причинить кому-либо зло… та, прежняя Карина была не способна, но и нынешняя не похожа на злодейку. Но что-то явно выходит за рамки обыденного.

– Все закончится хорошо, – Карина опять улыбнулась своей теплой неяркой улыбкой. – Все всегда заканчивается хорошо, учитель. Ты ведь и сам знаешь.

Ага. Рано или поздно все подыхают, на чем история и заканчивается. Ну ладно. Он покорно закрыл глаза – и умер на самом деле.

Ужасное ощущение полного небытия, казалось, тянулось целую вечность. Когда оно наконец закончилось, хирург не удержался на ногах и повалился коленями на что-то упругое. Ладони уперлись в густую мягкую траву, в глазах потемнело.

– Ты в порядке? – услышал он встревоженный голос Карины сквозь гул крови в ушах. – Кулау, ты очень плохо себя чувствуешь?

– Кажется… сердце прихватило… – выдохнул он, садясь на задницу и тяжело дыша. – Погоди, скорую не надо пока…

– У тебя все в порядке с сердцем, – облегченно вздохнула Карина. – Просто гиперсдвиг по-первости очень плохо переносится некоторыми, да и прочим радости мало. Все чувства отключаются на мгновение, и мозг начинает паниковать. Некоторые просто сознание теряют. Кулау, не надо сидеть на земле, она влажная. Рядом веранда, давай перейдем туда.

Туман в глазах понемногу рассеивался, но светлее не становилось. Чуть отдышавшись, доктор осознал, что и в самом деле сидит на дерне в густой сочной траве, лицо ласкает теплый влажный воздух, напоенный растительными запахами, а над головой в прорехах между кронами ослепительно сияют россыпи огней Звездного Пруда. Галактический диск выглядел, словно увеличенный в кривом зеркале и тщательно протертый влажной тряпочкой. Кулау тряхнул головой, но наваждение не исчезло. Так. Вдобавок к пальцам еще и галлюцинации.

– С тобой все в порядке. Ты в здравом уме и твердой памяти, и тебе ничего не чудится. Мы действительно больше не в Крестоцине, – спутница мягко, но решительно ухватив его под локоть, помогла подняться на ноги. – Мы переместились на Жемчужные острова в Бескрайнем океане. Здесь время на шесть часов впереди Крестоцина, скоро рассвет.

– Ничего не понимаю! – Кулау ошарашенно огляделся. Он дотянулся до ближайшего куста, сорвал листик и растер между пальцами, потом осторожно лизнул. Горько. Нет, такие подробные галлюцинации у здоровых людей невозможны. Значит, либо он полностью свихнулся, либо… – Кара, что происходит?

– Нам туда, – Карина указала в сторону, и доктор разглядел тропинку, петляющую между деревьями. Несмотря на полное отсутствие искусственного освещения, она прекрасно различалась в темноте, светясь странным призрачным светом. – Пойдем. Уверяю, всему есть вполне рациональное объяснение, но сначала нужно немного прийти в себя. Прости, что подвергла твою психику испытанию, но шока так или иначе не избежать. Пока идем, успеешь свыкнуться с переменой обстановки.

Ученица взяла его под руку и увлекла за собой.

Кулау шагал словно во сне. Он вдыхал вкусный воздух, слушал журчание невидимых ночных насекомых – то ли цикад, то ли еще кого, и оглядывался по сторонам. Пальцы дрожали сильнее обычного, и доктор стиснул кулаки, чтобы не давать им воли. Он постепенно приходил в себя. Далеко между деревьями мелькали огоньки в домах, освещенных редкими фонарями. Значит, здесь живут. Но как? Жемчужные острова… полторы тысячи верст к юго-востоку от побережья Катонии. Здесь – один из наиболее нестабильных участков планетарной коры, постоянные подводные землетрясения и извержения вулканов. Следовательно, острова должно непрестанно трясти подземными толчками и хлестать цунами. Но местность не похожа на опасную для жизни. Наоборот, сказка какая-то. Наверное, все-таки не галлюцинация и не сумасшествие, а сон.

Сотню саженей спустя призрачная тропинка вывела к небольшому темному строению. Тут же сами собой разгорелись фонари, освещая небольшую уютную веранду с легкими плетеными креслами и парой столиков с исходящими паром чайниками и корзинками с фруктами и печеньем. Кулау сбросил ботинки перед ступеньками и поднялся по гладким дощатым ступеням. Карина усадила его в одно из кресел, придвинула столик и налила чай в фарфоровые чашки.

– Фруктовый, как ты любишь, – пояснила она. – Киви со смородиной. Если хочешь другой вкус, заказывай. Если хочешь поужинать, просто скажи. Любые блюда, без ограничений.

Ну, точно сон. Впрочем, почему бы не воспользоваться случаем? Кулау осторожно прихлебнул обжигающую жидкость. Ум-м! Ароматная вкуснотища.

– Так хорошо дрыхну, что жаль просыпаться, – пробормотал он. – Утром опять вылезать из кровати и тащиться на работу, и ты…

Он осекся. Крайне невежливо говорить человеку, даже плоду собственного воображения, что тот снова окажется мертвым. Пусть все идет, как идет.

– Я никуда не денусь, учитель, – покачала головой Карина. – Понимаешь, я и в самом деле жива. Я не умерла ни в пятьдесят восьмом, когда сумасшедший бандит в джунглях проткнул меня тоскалой, ни даже в шестьдесят седьмом, когда мой самолет сбили в Сураграше. Жива я, правда, не в биологическом смысле, обычного тела у меня давно нет, но детали не принципиальны.

– Интересное начало, – кивнул Кулау, потягивая чай. – Значит, тебя проткнули насквозь, ты заживо сгорела в костре из авиационного бензина, но детали не важны?

– Точно! – тихо засмеялась Карина. – Главное в другом. Понимаешь, с пятьдесят восьмого года я больше не являюсь человеком. Я Демиург.

Кулау молча приподнял бровь, ожидая продолжения.

– Учитель, Текира создана искусственно. Ее биосфера – тоже. Люди, тролли и орки – расы, просчитанные на компьютере и выведенные в пробирке. Изначально планета являлась игровой площадкой для Демиургов. Основной Игрок-Стратег известен тебе под именем Вечного Императора Майно. Пробуждение Звезд – событие, отметившее конец Игры и переход Текиры к самостоятельному развитию, и мой эффектор – результат неудачного эксперимента Демиурга Майи. Вот так примерно, если в двух словах.

– И ты являешься представителем… э-э, Дамиургов?

– Демиургов.

– Пусть так. Ты представитель их расы?

– Нечто вроде приемной дочери одного из них, исправлявшего ситуацию после пандемии вирусного эффектора в тридцать девятом. Я послужила одним из инструментов. Ты знаешь Корректора Джао, он появлялся в Крестоцине под именем Дзинтона Мурация. В пятьдесят восьмом он решил, что с меня хватит смертельных опасностей, и переделал меня. Без спроса, что характерно. Я нежно люблю папочку, но до сих пор руки чешутся его прибить за бесцеремонность, – неожиданно сердито закончила она.

Кулау пожал плечами и снова отхлебнул чай, и не думавший остывать. Более того, чашка почему-то оставалась полной. Какой забавный сон, однако. И кажется почти реальным.

Кстати, а результаты испытания ему тоже приснились? Или, проснувшись, придется еще раз ставить эксперимент и терпеть позор унижения, пусть даже невидимого для остальных?

– Он не верит, Кара, – нагая Томара быстро поднялась на веранду, стуча по полу твердыми пятками. Кулау окинул ее взглядом – да, телу не дашь даже тех пятидесяти, что лицу. Скорее, хорошо сохранившиеся тридцать. Интересно, что бы сказал психоаналитик, если поделиться с ним сновидением? – Я даже без нейросканера вижу. Калу, старикашка хренов, ты так и намерен сидеть здесь в блаженной кататонии?

– Для такого замечательно сна я даже готов простить кататонию, – благодушно откликнулся Кулау. – А вот за старикашку ответишь, когда проснусь. Вот объявлю в отделении…

От страшной внезапной боли, пронзившей руку, он дернулся и заорал в голос. От брошенного взгляда захотелось заорать еще раз или же сразу потерять сознание. Сквозь клочья, оставшиеся от рукава рубашки, он ясно видел клочья кожи и мускулов, свисающих с белеющей сквозь кровавое месиво локтевой кости. Остатки рукава быстро набухали темным. Доктор невольно дернул рукой, висящей как плеть, и боль снова пронзила тело.

– Сон больше не замечательный? – ехидно осведомилась Томара. В пальцах, превратившихся в длинные стилетообразные когти, она держала кусок вырванного мяса. – Больше на кошмарик смахивает? Извини, Калу, но я тебя знаю. Без острого шока твою дубовую башку не пробить. А теперь фокус-покус…

Боль в руке внезапно исчезла, а сама рука на мгновение окуталась темной дымкой. Когда та пропала, конечность вдруг снова оказалась целой и невредимой, и лишь окровавленные клочья рукава продолжали ронять на пол террасы тяжелые капли, разбрызгивающиеся по светлому дереву. Кулау ошарашенно посмотрел на них, потом осторожно провел правой ладонью по плечу, подвигал левой рукой. Все в порядке. И кровь – она натуральная. Уж хирург с полувековым стажем способен отличить ее на вид и запах от любой другой субстанции.

– Тома! – досадливо сказала Карина. – Зачем?

– Ну а как ему еще докажешь? – Томара махнула рукой, и кровь на одежде и полу пропала так же внезапно, как и рана. Кусок мяса в ее ставшей нормальной руке тоже исчез, и о произошедшем теперь напоминал лишь порванный в клочья рукав. Женщина придвинула плетеное кресло к столу и уселась в него, забросив ногу на ногу. – Калу, так что там с замечательностью сна?

– Что случилось? – сознание доктора все еще отказывалось принимать происходящее, но чувства уже начали намекать на странность происходящего. Окружающий мир слишком реальный, слишком… живой. Невозможно во сне перенести такую боль и не всплыть к грани реальности. Он еще раз провел пальцами по левому плечу. – Тома, что… ты сделала?

– Учитель, я не успела тебе сказать, – виновато пояснила Карина. – Мы заменили тебе тело. Теперь оно такое же, как и у нас, фантомное, вечное и неуничтожимое. Протяни вперед руку, пожалуйста, и распрями пальцы.

Кулау недоверчиво повиновался. Над верандой повисла тишина, нарушаемая звоном ночных насекомых. Хирург смотрел на кончики пальцев, снова чувствуя какую-то неправильность…и вдруг осознал, что они больше не дрожат. Рука висела в воздухе совершенно неподвижно. Он шевельнул пальцами, и те послушно повиновались в точности так, как хотелось.

– Все-таки сон, – пробормотал он. – В реальности чудеса не происходят.

– Еще раз тебя покромсать? – жизнерадостно предложила Томара. – Я могу. Я не Кара, комплекс вины перед тобой не испытываю, только свистни.

Она растопырила пальцы, и ее ногти медленно приняли форму острых кошачьих когтей.

– Не надо, – Кулау опасливо отодвинулся, и Томара звонко рассмеялась, откинув голову. – Тома… Кара…

– Кулау, не говори ничего, – попросила Карина. – Просто подумай и попытайся осознать, что происходит. Ты не спишь, честное слово!

Доктор медленно выдохнул через надутые щеки и потер пальцами глаза. Откинувшись на спинку, он попытался вспомнить все по порядку с момента, как вошел в учебную аудиторию. Нет, все стройно и логично. Никаких провалов в последовательности и логике событий. Никаких прыжков с предмета на предмет. Самые мелкие детали восстанавливаются вполне отчетливо. И, самое главное, он не просыпается, хотя, как известно, невозможно удержаться во сне, если задумываешься, не сон ли тебя окружает.

Неужели все происходит в реальности? Ой-ёй… Он еще раз подергал клочья рубахи. Сколько лет ее носит, и все как новая… была. Теперь придется другую покупать.

Тьфу. О чем он вообще думает? Какая рубашка? Впрочем, понятно: защитная реакция. Сначала его психика воспринимала происходящее как сон, теперь начала цепляться за мелочи, лишь бы отвлечься от главного – полной абсурдности происходящего. А мы не позволим всяким подсознания переключаться на посторонние материи, вот так. Мы сосредоточимся на главном.

Пункт первый. Он не спит, поскольку для сна происходящее слишком логично и стройно. Пункт второй. Если он сошел с ума, то настолько радикально, что самостоятельно из созданной больным мозгом псевдореальности не выкарабкаться. Остается надеяться на психиатров с сильнодействующими уколами. Что там нынче в ходу? Дзэнтарин? Но сидеть посреди галлюцинаций, созерцая пупок и ожидая появления спасателей, не его стиль. Следовательно, остается подыгрывать происходящему. Если все реально, он поступит правильно. Если нереально, хуже не станет.

– Так, а теперь, девочки, с самого начала, – задумчиво сказал он. – Что вы рассказывали про Демиургов и замененные тела? Не повторите специально для впадающих в маразм старикашек?

Карина и Томара переглянулись.

– Я же говорила, что его упрямую башку просто так не пробьешь, – ухмыльнулась Томара. – Сейчас вцепится как клещ и пару часов станет вытряхивать из нас все, что знаем.

– Пары часов у меня нет, – помрачнела Карина. – На Палле ждут, очередная нудная встреча с ценганьскими чиновниками. И с Камиллом насчет одежды консультироваться… Учитель, давай, я изложу краткую версию, а потом Тома дополнит детали?

– Валяй, – согласился Кулау. Ему вдруг стало весело. Видимо, еще одна защитная реакция психики – не станем ее подавлять. – Только сильно не бейте, если с первого раза не пойму. И лучше с самого начала.

– Ну, с самого начала выйдет совсем уж длинно и сложно, – улыбнулась его ученица. – Потому что началось все то ли три миллиарда, то ли пять тысяч текирских лет тому назад, смотря как смотреть, когда Демиург-Конструктор по имени Веорон по запросу другого Демиурга по имени Камилл создал новую игровую площадку – планету с названием Текира…

Полчаса спустя Кулау в очередной раз отхлебнул из неубывающей чашки с чаем и потер лоб.

– Значит, если кратко подвести итоги, то хотя Игра на Текире и закончилась два с половиной века назад, Демиурги все еще болтаются в окрестностях?

– Да, – согласилась Карина. – В основном Молодые. Практически все живут той же жизнью, что и до преобразования в Демиурга. Яни, Лика и Дор окончательно перебрались в Сураграш, а еще несколько, кого ты не знаешь, в Катонии и в Княжествах, как и Тома, сохранили прежний образ жизни. После того, как Майя и Камилл нашли себе новую игрушку и перебрались на Паллу, а Джао окончательно ушел на Джамтерру, из Старших здесь остается одна Миованна. Она все еще перестраивает планетарную кору, чтобы сократить число землетрясений, а заодно с ногами влезла в политику в Княжествах. Кстати, эти острова тоже она стабилизировала.