Текст книги "РОК"

Автор книги: Евгений Чазов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 16 страниц)

Я помню, как однажды, когда А. Лукьянов находился в тюрьме, ко мне пришла его жена. Она попросила подписать письмо с просьбой об освобождении Анатолия Ива-

235

новича в обмен на подписку о невыезде. Откровенно говоря, у меня промелькнула мысль уйти в сторону, как это сделали, по ее словам, некоторые боявшиеся обвинений в сочувствии к членам ГКЧП. Но я вспомнил августовскую ситуацию, вспомнил, что я врач, который прежде всего должен исходить из принципов гуманизма. Я понимал, что власть предержащим это может не понравиться, что меня могут обвинить черт знает в чем. Но моя совесть была чиста, когда я подписывал это обращение. Я был счастлив, что мог сохранить свою честность и принципиальность. А сделать это бывает иногда ох как нелегко!

Не хочется вспоминать тяжелые годы начала 90-х, либерализацию цен, ваучеризацию, криминальную приватизацию и другие решения Б. Ельцина и его окружения, которые привели к развалу экономики, обнищанию большинства населения России, упадку науки, образования и близкого мне здравоохранения. Так устроена наша жизнь, что каждый видит, ощущает ее сквозь призму собственных восприятий. Для меня это годы, когда 130 перспективных ученых руководимого мною центра покинули Россию для работы в университетах и клиниках США, Германии, Франции. Это годы, когда не хватало средств на лекарства, питание больных, проведение операций, годы, когда зарплата ученого, не говоря уж медицинской сестры, была ниже прожиточного уровня.

Я понимаю под деградацией не только потерю моральных устоев, учитывая охватившую страну волну наркомании, алкоголизма, преступности, проституции, но и обычное вымирание населения, о чем ни пресса, ни руководители страны того периода предпочитали не говорить.

Еще в первые годы перестройки мы создали в Кардиологическом центре лабораторию, которая отслеживала динамику демографических показателей (кстати, довольно продолжительное время в лаборатории работала дочь М. Горбачева). В 1991—1995 годах мало кого интересовали эти показатели, но сводки регулярно ложились ко мне

236

на стол. Когда я с ними знакомился, мне становилось страшно за будущее моего народа.

Приведу официальные цифры убыли населения России с года объявления Б. Ельциным реформ. Так, в 1992 году естественная убыль (разница в числе родившихся и умерших) составила 219,8 тыс. человек, в 1993 – 750,3 тыс., в 1994 – 893,2 тыс., в 1995 – 840,0 тыс., в 1996 – 777,6 тыс.

Таким образом, без войн, без чрезвычайных событий страна по сравнению с 1991 годом недосчиталась 3480,9 тыс. человек.

В 1993 году законодательная и исполнительная власть проводили так называемые «круглые столы» ученых, общественных деятелей, депутатов совместно с представителями правящих кругов. Время было сложное, тяжелое, страна бурлила, и проведением этих заседаний пытались показать, что идет поиск выхода из создавшегося положения. Не знаю, кто решил пригласить меня на эти заседания, но на первом же из них при обсуждении последствий реформ я привел цифры потерь населения нашей страны. Лучшей характеристикой тех, кто создавал и проводил реформы, был комментарий этих данных тогдашним министром финансов: «Естественно, – сказал он, -будут определенные издержки при проведении реформ». Меня, как и многих, сразили эти слова: человеческая жизнь была всего лишь «издержкой» тех решений, которые принимали Ельцин и его окружение. Да и чего было ожидать от той экономической политики, которую сами авторы назвали «шоковой». А мы, врачи, очень хорошо знаем, что такое шок – от него погибает большинство больных с этим осложнением.

Почему-то часто употребляют выражение «реформы Гайдара», но забывают, что их благословил и официально предложил Ельцин. Не надо сваливать все на Е. Гайдара, который с позиций своих узко теоретических знаний просто не мог создать такой план трансформации экономики, который привел бы такую страну, как Рос-

237

сия, к процветанию за один-два года. Все забыли уже заявления Б. Ельцина в ноябре 1991 года о «кисельных берегах», которые ждут русский народ в связи с предлагаемыми реформами: «Хуже будет всем примерно полгода, затем -снижение цен, наполнение потребительского рынка товарами, а к осени 1992 года – стабилизация экономики, постепенное улучшение жизни людей». Интересно, вспоминают ли сейчас эти слова Б. Ельцина авторы реформ? Как прав был Б. Шоу: «Вообще говоря, не власть портит людей, зато дураки, когда они у власти, портят власть».

Осенью 1992 года одна из самых популярных японских газет «Иомиури» проводила встречу лауреатов Нобелевской премии. На этом форуме, куда меня пригласили, я встретился с известным американским экономистом В. Леонтьевым. Замечательный ученый и прекрасный человек, русский по происхождению, он тяжело переживал за будущее России. За те проведенные вместе дни мы много говорили о ситуации, которая складывалась в нашей стране. Иначе как безграмотными он не называл экономические решения, которые тогда принимались. Как можно исключить государство из регуляции создаваемого рынка? Как можно ликвидировать монополию на водку, которая существовала в России во все времена и давала значительный доход в государственную казну? Какая либерализация цен может проводиться в условиях монополии производителей? И многие-многие подобные вопросы он ставил для себя и меня и не находил ответа. Его экономический и социальный прогноз, который он дал тогда, полностью подтвердился.

В 1994 году В. Леонтьев был в числе тех пяти лауреатов Нобелевской премии по экономике, которые, подвергнув острой критике избранный Ельциным и его окружением путь реформ, предложили свое видение выхода России из кризиса, но их проект не только не был рассмотрен, но даже не обсуждался в широкой свободной, демократической печати. В этой связи меня удив-

238

ляет и возмущает, когда многие общественные деятели, телевизионные обозреватели и комментаторы, чтобы как-то защитить политику Б. Ельцина и не зная, как объяснить обнищание народа, экономический кризис, безработицу, не находят ничего лучшего, чем заявить: «Да, все это правильно, но зато у нас есть свобода. Вы можете открыто говорить обо всем».

Давайте вспомним слова великого американского президента Авраама Линкольна: «Овца и волк по-разному понимают слово "свобода", в этом сущность разногласий, господствующих в человеческом обществе». Естественно, что голодный шахтер и богатый современный телевизионный комментатор по-разному воспринимают существующую «свободу». Важно не только, чтобы можно было говорить о бедствиях народа, нужно, чтобы этих бед не было. Да и существует ли истинная свобода, когда газеты и телевидение куплены на корню и защищают интересы тех финансовых кругов, которые составляют десятипроцентную группу богатых людей?

Существовала ли демократия в условиях, когда «царствовал» Ельцин? Ему нравилось, когда его сравнивали с царем. Близкое окружение не стеснялось поднимать тост за «нашего царя Бориса». Та властная амбициозность Б. Ельцина, о которой мы говорили еще в середине 80-х годов, наконец-то получила свое воплощение в жизни. Меня поразила одна ситуация после проведения ему операции на сердце. Ту ночь я провел в основном вместе с врачами в реанимационном зале, где находился Борис Николаевич. Примерно около 5 часов утра он вышел из наркоза и первое, что попросил, – пригласить начальника своей охраны Кузнецова. Когда взволнованный Анатолий Леонидович прибежал и спросил, в чем дело, Ельцин сказал: «Неси указ на подпись о том, что я возвращаю себе права, которые передавал Черномырдину». По-моему, это лучший штрих, характеризующий Ельцина. Власть – вот что он ценил наравне с жизнью, а может быть, и больше.

239

О демократии – отдельный разговор. Демократию по Ельцину сотрудники кардиоцентра и некоторые академики медицины познали на себе. Коржаков в мемуарах с упоением пишет о «доме на Осенней», но, как и было принято в те годы в окружении Ельцина, настолько искажает факты, что создается впечатление: отобрав дом у сотрудников кардиоцентра, он сделал для них великое благо. Ложь уже с первых строк, когда Коржаков пишет о том, что дом «принадлежит Центральной клинической больнице – Кремлевке. Затеял строительство Евгений Чазов, начальник Четвертого главного управления Минздрава СССР, и думал, что в двадцати запланированных квартирах поселится высшее руководство управления». Видимо, эта ложь потребовалась, чтобы у читателя вызвать определенные эмоции. Вот, мол, смотрите, что творили в прошлом близкие к начальству люди – строили себе на потребу классные квартиры, так что если и отобрали у этих бюрократов жилье для президента, то и правильно сделали. Вот уж точно, как у Н. Некрасова: «...цинизм твой доходит до грации».

Официально заявляю господину Коржакову, если он этого не знал (в чем я очень сомневаюсь), что этот дом никогда не принадлежал 4-му Управлению. Этот жилой дом входил в комплекс Кардиологического центра, строившегося на деньги народа, собранные на Ленинском субботнике. В отличие от Вас, Александр Васильевич, и от Бориса Николаевича, при рассмотрении проекта центра председатель Совета Министров СССР Алексей Николаевич Косыгин предложил, чтобы рядом с клиниками был построен жилой комплекс для сотрудников: два дома для врачей и другого персонала и один дом повышенной комфортности для профессоров и академиков. Кстати, два дома по соседству с Вами остались у кардиоцентра. Что же касается «недостроенности» третьего, так здесь Вы напоминаете гоголевскую унтер-офицерскую вдову: деньги для Вас и Ваших друзей на достройку дома

240

и его шикарную реконструкцию появились, а для академиков, профессоров, ведущих научных сотрудников центра их не было. Кстати сказать, у Кардиологического центра уже был договор с немецкой фирмой на достройку дома (за счет выделения в нем для ее нужд нескольких квартир) и некоторые академики даже мебель приобрели для будущих квартир. Лучше всего о состоянии дома говорит фотография, которую сделали на память сотрудники, когда у них отбирали дом.

Я прекрасно помню звонок моего старого знакомого В. Ресина, заместителя мэра Москвы и близкого Ельцину и его семье человека. «Евгений Иванович, хочу Вас предупредить – принимается решение о передаче Вашего недостроенного дома в другое ведомство, – несколько смущенно сказал он. – Лучше, если передача пройдет без лишних разговоров и обсуждений. Мы постараемся компенсировать Вашим сотрудникам жилье, которое от-

241

бирают. Может быть, и Вам нужна квартира? Скажите, мы поможем». Ответив, что в квартире я не нуждаюсь, я попытался выяснить, что же все-таки случилось, кто позарился на наш дом. В. Ресин, многозначительно помолчав, ответил, что не может этого сказать, и повторил, что для меня лучше принять это решение спокойно. Буквально на следующий день я получил распоряжение великого «демократа» Е. Гайдара о передаче дома с нашего баланса на баланс Управления охраны Президента.

Но, как говорится, шила в мешке не утаишь, и вскоре мы узнали от строителей, что дом забрали для Б. Ельцина, его семьи и окружения и что в короткие сроки предстоит реконструкция здания. Это было время, когда Б. Ельцин захватил власть и все подчинялось старому купеческому принципу: «ндраву моему не препятствуй». Я и без Ресина понимал, что желания и распоряжения Ельцина непререкаемы и никто не посмеет идти ему наперекор, поэтому и не предпринимал никаких шагов. Сотрудники центра пытались что-то сделать: обращались к популярным тогда А. Руцкому, к Э. Панфиловой, но, как я и предполагал, это были пустые хлопоты. Может быть, кому-то вся эта история с домом покажется мелочью на фоне тех бед 1992—1996 годов, которые перенес русский народ, но она характеризует нравы, царившие в то время.

Действительно, «самая жестокая тирания та, которая выступает под сенью закона и под флагом справедливости» (Ш. Монтескье). Народ голодал, ученые и специалисты бежали за границу, безработица охватывала все большие слои населения, хронически не хватало денег на здравоохранение и образование, месяцами не выплачивалась заработная плата, а в Кремле по указанию Ельцина строились царские палаты, в Подмосковье и Карелии – резиденции, шла, по признанию того же информированного А. Коржакова, жизнь, полная благ и развлечений.

Большинство во власти забыли, а может быть, к сожалению, не знали прекрасных строк из популярной в 1990

242

году книги: «А пока этого нет, пока мы живем так бедно и убого, я не могу есть осетрину и заедать ее черной икрой, не могу мчаться на машине, минуя светофоры и шарахающиеся автомобили, не могу глотать импортные суперлекарства, зная, что у соседки нет аспирина для ребенка». Эти строки принадлежали народному кумиру конца 80-х годов Борису Николаевичу Ельцину. Вспоминал ли позже Борис Николаевич эти слова, или его книга «Исповедь на заданную тему» была лишь профанацией популистского толка, которую можно было использовать для борьбы за власть?

Я вспоминал эти строки, ожидая под бдительным оком ГАИ проезда по Рублевскому шоссе не только самого Ельцина, но даже его жены Наины Иосифовны. По-моему, даже «великая» Раиса Максимовна Горбачева не позволяла себе этого. Ну а об осетрине и черной икре на столе семейства Ельциных говорить не стоит. Что же до суперлекарств, то 4-е Управление, с которым так рьяно боролся Борис Николаевич и которое уничтожал Михаил Сергеевич Горбачев, процветает в условиях демократии так же, как и при социализме, правда, под другим названием – Медицинский центр при Президенте России.

В 1996 году в связи с операцией Ельцина меня пригласили в Кремль. В период Брежнева, Андропова, Черненко, Горбачева здесь было скромное служебное здание, в котором даже обычные деревянные панели смотрелись как роскошь. В 1996 году я не узнал старое патриархальное здание правительства – оно в буквальном смысле слова превратилось в чертоги «царя Бориса». Мне довелось побывать в американском Белом доме по приглашению президента США Ричарда Никсона, на Даунинг-стрит в Лондоне в резиденции премьер-министра по приглашению Маргарет Тетчер – все меркнет перед роскошью президентских апартаментов в Кремле. Но меня поразила не сама роскошь, а то, в какое время на это были затрачены

243

не десятки, а, уверен, сотни миллионов долларов. Такое роскошество, думалось мне, лучше всего другого символизировало социальное расслоение общества и подчеркивало социальную несправедливость.

Шли годы «царствования» Бориса Николаевича, дарованного ему народом, утвердившим (видимо, не разобравшись) Конституцию, составленную друзьями и сподвижниками Ельцина вроде А. Собчака, Г. Попова, С. Шахрая. Вдаваться в подробности этого правления, при котором главными экономическими советниками были бездарные американцы (по словам самих же американских ученых) Джеффри Сакс и Андерс Ослунд, нет необходимости. Оно хорошо известно нашему народу: криминальный капитализм, экономический кризис, расслоение общества по латиноамериканскому или азиатскому типу, обнищание большинства населения страны, расстрел Белого дома в Москве, бездарная, странная и непонятная первая чечен-

244

ская война. И все это – на том же фоне, что и в «Борисе Годунове» А. Пушкина: «Народ безмолвствует».

В эти годы я был далек и от политической кухни, и от каких-либо личностных отношений с представителями Олимпа власти. Однако врач есть врач, и если он опытный специалист, то может даже по внешнему виду, речи, поведению человека судить о состоянии его здоровья. Кстати, эти знания используют специалисты многих государств в оценке состояния политических лидеров. Так, по просьбе Ю. Андропова в бытность его главой КГБ мы на основании кино-, фото– и теледокументов точно поставили диагноз Мао-Дзе-Дуну и Чжоу-Энь-Лаю. Мой опыт подсказывал, что у Б. Ельцина нарастает зависимость от алкоголя и седативных средств. Было видно, что он перенес динамическое нарушение мозгового кровообращения, однако без выраженных очаговых изменений со стороны мозга. Было ясно, что ему перед ответственными

245

встречами и заседаниями проводится плазмаферез (очистка крови).

Но, откровенно говоря, в заботах о спасении и поддержании на хорошем уровне Кардиологического центра мне было не до состояния здоровья Ельцина. Зная суть болезни, привыкание к алкоголю и седативным средствам, я был счастлив, что не мне приходится разделять тяжелейшую и опаснейшую ношу его лечащих врачей и профессоров, тем более под контролем такого человека, как Коржаков. Конкретно с этой проблемой мне пришлось столкнуться летом 1995 года. 11 июля после тяжелейшей ночи, связанной с развившимся у Б. Ельцина инфарктом миокарда, в моем кабинете, как я уже писал, сидели его лечащие врачи – профессора Воробьев, Гогин, Мартынов и доктор Григорьев. Они попросили меня помочь разобраться в возникшей ситуации. Зная отношение ко мне Б. Ельцина и его окружения, особенно Коржакова, я был удивлен их смелости и спросил, знает ли начальник охраны, что они поехали ко мне. Из ответа я понял, что Коржаков настолько напуган случившимся, что согласен на консультацию любого профессора, лишь бы это был хороший специалист. Так, в который раз в жизни я помимо своей воли был втянут в решение медицинских проблем политического характера.

Сложность моего положения объяснялась нашими взаимоотношениями с Б. Ельциным. Уже тогда он не любил людей, которые слишком многое о нем знали, видели его слабости, а с другой стороны, сохраняя свое достоинство, не заигрывали, не пресмыкались перед «царем Борисом». Учитывая это, его врачи (видимо, и охрана) не афишировали в семье Ельцина свои визиты ко мне. Не скрою, что и у меня, честно говоря, не было почитания и дружеского отношения к Ельцину – и даже не с позиций заповеди Моисея: «Не сотвори себе кумира», а просто исходя из истинной сути Б. Ельцина, его характера, его человеческих качеств. Но как бы то ни было, как врач я должен

246

был, отбросив свои эмоции и в какой-то степени свое «я», отдать все свои знания и умение больному человеку. С чистой совестью сейчас могу сказать, что сделал все, что от меня зависело, чтобы спасти Бориса Николаевича и сохранить ему жизнь.

А ситуация на протяжении 1995—1996 годов была действительно сложнейшая. Врачи пытались делать все, что могли, для спасения Ельцина. Но перебороть его властные амбиции, из-за которых не соблюдались элементарные рекомендации по режиму, его привычку к алкоголю и обезболивающим препаратам (баралгин, промедол и т.п.) им не удавалось. А именно это усугубляло болезнь. Я хорошо знал его лечащих врачей, потому что, будучи начальником 4-го Главного управления, привлек их для работы с руководителями партии и государства. Конечно, у них не было такого, как у нас в Кардиологическом центре, опыта лечения больных с сердечно-сосудистыми заболеваниями, особенно сочетания консервативного и хирургического методов.

Я не нарушаю врачебной этики и не открываю никаких секретов, описывая драматическую историю болезни Б. Ельцина. Все это было сказано им самим или представлено в газетах, журналах, звучало по радио, в интервью с С. Мироновым, Р. Акчуриным, американским хирургом М. Де-Бейки. Скрывалась лишь одна из причин болезни – злоупотребление алкоголем. Я хочу суммировать все изложенное и представить непредвзято и объективно эту непростую в медицинском, политическом и общечеловеческом отношении историю.

В то июльское утро 1995 года после ознакомления со всеми материалами у меня не было сомнений в том, что у Б. Ельцина развился тяжелейший инфаркт миокарда в связи с атеросклерозом коронарных сосудов на фоне измененной в связи с употреблением алкоголя сердечной мышцы. Именно из-за поражения сердечной мышцы инфаркт, даже небольшой, протекает обычно с такой тяже-

247

лейшей реакцией в виде острой сердечной недостаточности, которая наблюдалась у Б. Ельцина. Мы обсудили возможную терапию, степень активности и возможный прогноз. Я был настроен скептически и высказал врачам свое мнение о том, что если Ельцин не ограничит свой режим определенными рамками, то, безусловно, у него возникнет повторный инфаркт миокарда. Рекомендовал в этом случае использовать тромболитические средства. Этот метод лечения инфаркта миокарда был предложен мной еще в 1961 году, и, хотя с тех пор во всем мире был накоплен колоссальный материал, подтвердивший высокую эффективность тромболитической терапии, она еще не всегда использовалась в наших больницах и клиниках, в том числе и в Медицинском центре Президента.

Зная характер Б. Ельцина, его отношение к рекомендациям врачей в прошлом, я не сомневался, что и сейчас он к ним не прислушается и вскоре опять окажется на больничной койке. Так и случилось. Он решил показать, что все слухи о состоянии его здоровья безосновательны, и начал вести прежний образ жизни. Он поехал в Сочи, играл в злополучный теннис, выпивал. Конечно, все закончилось печально. Я оказался прав, и вновь в сентябре, буквально через несколько месяцев,» в моем кабинете опять появились лечащие врачи Бориса Николаевича с материалами, указывающими на возникновение повторного инфаркта миокарда. Спасло то, что в этот раз были применены тромболитические средства. И хотя мои консультации носили неофициальный характер, я, понимая угрозу, которая нависла над Ельциным, попросил занести в историю болезни мое мнение и о прогрессирующем характере болезни, и о режиме жизни и работы Ельцина, и о необходимости переходить к радикальному решению вопроса о лечении, а с этой целью провести коронарографию (контрастное исследование сосудов сердца). Я почувствовал по поведению, реакции моих коллег, их замечаниям, в частности, в отношении проведения

248

коронарографии, что вокруг здоровья их пациента в его окружении начинает разворачиваться если не баталия, то по крайней мере острая дискуссия. В своей жизни я повидал немало таких баталий с обвинениями в адрес медицины и лечащих врачей. Так было при Брежневе, Андропове, Черненко, но я всегда спокойно к ним относился, понимая реакцию тех кругов, благополучие которых зависело от положения их шефа. Может быть, кто-то из руководителей и хотел бы уйти на заслуженный отдых, стать почетным, а не активным лидером страны, но их окружение в один голос призывало своего патрона оставаться на посту, а придумать, ради чего, не составляло труда: раньше – ради спокойствия и стабильности Советского Союза, потом – ради спасения России и демократии. Правда, в случае с Б. Ельциным сделать это было легко, потому что он и сам был уверен, что должен оставаться на посту президента. Стоит вспомнить крылатую фразу английского писателя Олдоса Хаксли: «То, что люди не учатся на ошибках истории – самый главный урок истории». Этот упрек прямо относится к русскому народу.

Я всегда не то чтобы завидовал, но удивлялся, под какой счастливой звездой родился Б. Ельцин, вернее какая сила заложена в нем родителями, наследственностью. Вот и второй инфаркт миокарда он перенес и приступил к работе. Но мне кажется, что после второго инцидента он стал более осторожен, хотя в то же время, как говорили мне его врачи, категорически отверг предложение о проведении коронарографии. Не сомневаюсь, что уже тогда, осенью 1995 года, Б. Ельцин думал о повторных президентских выборах 1996 года и, естественно, проведение коронарографии, за которой мог последовать вопрос об оперативном вмешательстве, несомненно, стало бы предметом обсуждения в печати, на телевидении, могло повредить имиджу здорового, спортивного Бориса Николаевича и спутать все предвыборные карты.

249

В который раз в жизни мне пришлось быть свидетелем того, как ради власти рискуют своим здоровьем и самой жизнью. Это просто удивительно: жизнь – бесценный дар, который надо беречь как зеницу ока, но для некоторых нет большей ценности на земле, чем обладание властью. Однако выше властителей судьба, природа и болезнь. Я четко представлял, что при той жизни, которую ведет Б. Ельцин, неминуем третий инфаркт миокарда. Знал я и то, что с каждым новым инфарктом увеличивается опасность внезапной смерти.

Декабрьским вечером 1995 года, не успел я приехать домой в Барвиху, как раздался звонок. Я услышал взволнованный голос А, Воробьева: «Мы здесь недалеко от тебя и хотели бы заехать посоветоваться, у нас есть проблемы». Я понял, что опять что-то произошло с Б. Ельциным. На этот раз вместе с лечащими врачами приехал и профессор С. Миронов, недавно назначенный директором Медицинского центра, осуществлявшего лечение Б. Ельцина. Все выглядели озабоченными и несколько растерянными. Оказалось, что у Ельцина, отметавшего напрочь рекомендации врачей, в том числе и касающиеся употребления алкоголя, вновь развился тяжелый инфаркт с падением артериального давления, явлениями сердечной недостаточности. Не на шутку испуганное окружение и семья начали, как всегда бывает в таких ситуациях, обвинять лечащих врачей в бездеятельности, некомпетентности.

Визит С. Миронова в составе лечащих врачей, как мне кажется, носил не только медицинский, но в определенной степени и организационный, политический характер. Он хотел узнать мнение человека со стороны о состоянии Б. Ельцина, о правильности проводимого лечения и услышать мои рекомендации. Он прямо сказал о том, что многие из окружения Ельцина, и в первую очередь В. Илюшин, удивляются, что не используются современные методы диагностики и лечения, в частности

250

коронарография. Я повторил свое мнение и о характере поражения сердца и его сосудов – что наряду с изменениями, связанными со злоупотреблением алкоголем, вероятнее всего, развились атеросклеротические бляшки – и о необходимости в связи с этим провести коронарографию для решения вопроса о возможном оперативном лечении или ангиопластике (расширении сосудов сердца с помощью раздуваемого баллончика).

Соглашаясь со мной, все в один голос заявляли, что предлагали Б. Ельцину подобную схему лечения, но он от нее категорически отказался. Я не стал высказывать свое мнение о причинах такого отказа, но их заявления утвердили меня в правильности предположения о желании Ельцина продолжить свое царствование на Олимпе власти. Не понимаю, как может сладость власти затмить горечь болезней и страданий! История ничему не учит, более того, она повторяется, как в случае с Б. Ельциным. Он с трудом вышел из тяжелейшего состояния и в конце концов приступил, как выразился один из депутатов Думы, к «дачной работе».

Конечно, проблемы здоровья Президента России стали широко обсуждаться в средствах массовой информации, Государственной Думе, политических и финансовых кругах. Я не завидовал профессору А. Воробьеву, когда на пресс-конференциях, в интервью он пытался представить в лучшем свете здоровье Б. Ельцина, оказываясь в неловком положении, замалчивая или слишком вольно интерпретируя факты. Говорю это не в осуждение, ибо не знаю, как повели бы себя другие коллеги в подобной ситуации, когда со всех сторон – со стороны пациента, его семьи и окружения, со стороны всемогущей охраны, от Коржакова – идут требования представить медицинские данные так, чтобы убедить всех в сохранности Президента страны.

Слава Богу, мне не пришлось попадать в такие истории и обманывать народ, учитывая, что в период моей работы

251

в 4-м Управлении существовала закрытость для широких кругов и средств массовой информации данных о состоянии здоровья лидеров страны. Лишь однажды, и то за рубежом, в Египте, у меня возникла такая ситуация. Мне пришлось участвовать в лечении президента Г. Насера, у которого возник инфаркт миокарда. Время было сложное, тревожное, после разгрома египетской армии Израилем, когда Насер с помощью Советского Союза восстанавливал обороноспособность и мощь вооруженных сил. Израильская разведка «Моссад» наводнила своими агентами Каир так, что даже я чувствовал на себе ее «дыхание». Естественно, здоровье Насера, его работоспособность интересовали ее в первую очередь.

Насер, его ближайшие соратники А. Садат, А. Сабри понимали, что в сложившейся обстановке они должны сохранить в тайне болезнь президента Египта, чтобы не вызвать обострения политической ситуации. Они обратились ко мне с просьбой помочь в формировании информационной легенды, объяснявшей отсутствие Г. Насера на политической арене в течение двух-трех недель (это диктовалось необходимостью соблюдения строгого постельного режима). По моему предложению была разработана версия о гриппозном заболевании, которое действительно было распространено в тот период на Ближнем Востоке.

Предварительно через спецслужбы Египта прошла «утечка» информации с обоснованием диагноза «грипп». Как ни странно, именно такое объяснение отсутствия Насера было принято и в Египте, и за его пределами. Сам я ни тогда, ни позже, по возвращении в Советский Союз, не участвовал в озвучивании искаженной трактовки болезни – достаточно подробно эту ситуацию описал журналист и близкий друг Насера М. Хейкал в книге воспоминаний «Путь к победе» о разгроме израильской армии в 1973 году.

252

Моя версия стала очень популярной, к ней много раз прибегали лечащие врачи Б. Ельцина, объясняя гриппом или простудными заболеваниями его отсутствие в Кремле после злоупотребления алкоголем или при обострении ишемической болезни сердца в дооперационном периоде.

Жизнь продолжалась, политическая борьба в преддверии выборов президента страны накалялась, но ни один из противников Б. Ельцина в своих целях не использовал, как ни странно, проблему его здоровья. Визиты ко мне лечащих врачей Б. Ельцина прекратились. Возможно, Коржаков или кто-то другой из окружения президента опасались, что таким путем может открыться истинное состояние здоровья Б. Ельцина. Но, повторяю, что я всегда считал необходимым, хотя, может, это и неправильно с гражданских позиций, если говорить о ли-

253

дерах страны, соблюдать врачебную тайну в период их активной деятельности.

Так было и в случае с Ельциным. Я нигде и никогда не афишировал его тяжелого заболевания и тем более не сообщал о нем ни политическим партиям, ни средствам массовой информации. А попытки выведать это, прямые или закамуфлированные, предпринимались не раз. У меня была только одна мысль, когда я видел многочисленные поездки Ельцина по городам России или его пляски на сцене перед избирателями: выдержит ли он эту тяжелейшую нагрузку? Зная, как тяжело дается больному Ельцину избирательная кампания, я, несмотря на всю свою антипатию к нему, искренне жалел его.

Переполняло возмущение теми, кто убедил падкого на власть Бориса Николаевича включиться в изнурительную избирательную гонку. Естественно, все они думали не о его жизни и здоровье, а о своих интересах. Окружение боялось потерять свои привилегии, финансовые круги – свои дивиденды, американцы – удобного для них президента России и т.д. Эту сторону избирательной кампании очень хорошо и подробно описал Д. Кьюза в книге «Прощай, Россия!». Да и во многих других публикациях эта тема достаточно подробно исследована, поэтому я не буду ее касаться.