Текст книги "РОК"

Автор книги: Евгений Чазов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 16 страниц)

Можно привести много других примеров, каждый из которых начинался бы со слова «впервые». Впервые была создана система борьбы со СПИДом; в стране начало функционировать более 400 специальных лабораторий. И как бы нас тогда ни критиковали за пренебрежение к этой проблеме, за недостатки в развертывании соответствующей службы, она доказала свою эффективность. По крайней мере разговоры об эпидемической ситуации в России, на Украине начали возникать лишь в последнее время – в условиях свободы, демократии, рынка и одновременно резкого возрастания наркомании, венерических заболеваний, бедности. Когда мы покидали министерство в 1990 году, в стране было около 100 больных СПИДом, сегодня на просторах бывшего СССР их количество начало исчисляться тысячами.

Хотелось бы сказать и о создании системы экстремальной медицины. В те годы не было специального Министерства по чрезвычайным ситуациям и все вопросы медицинского обеспечения в случае катастроф возлага-

184

лись на Министерство здравоохранения и его органы на местах. Необходимость создания службы экстремальной медицины стала для нас очевидной после землетрясения в Армении. Это было тяжелое организационное и психологическое испытание и для меня, и для многих наших служб.

Вернувшись в Москву, мы не только организовали центр экстремальной медицины, но и создали материальную базу для медицины катастроф. Помню, как Н. Рыжков удивился, буквально через месяц познакомившись с развернутым в Центральной клинической больнице полевым передвижным госпиталем с самыми современными технологиями. Были заказаны специальные медицинские самолеты – операционные, реанимационные, эвакуационные. Не знаю их судьбу сейчас, но создаваемая в те времена система была единственной в мире, что подчеркнули участники проведенной нами в мае 1990 года Международной конференции «Медицина катастроф».

Надо сказать, что мы смело шли на неординарные поступки, которые иногда шокировали некоторых партийных и государственных руководителей, ставили в тупик органы информации. Много шума наделала организованная нами сравнительная выставка зарубежного и отечественного медицинского оборудования. Надо честно сказать, что эту нашу идею активно поддержал Лигачев. В специальных выставочных помещениях, которыми располагал Кардиологический центр, были собраны образцы медицинской техники иностранных фирм и отечественных производителей.

На выставку приехали Е. Лигачев, Н. Слюньков (тогда секретарь ЦК КПСС по промышленности) и более 20 министров. Конечно, выставка стала позором для нашей промышленности. Мне и то было неудобно за моих коллег-министров, со многими из которых я был в хороших отношениях. Отдельно приехал Н. Рыжков. Он долго ходил по выставке и в заключение сказал: «Давайте предло-

185

жения по плану организации производства лучших образцов. Надо в корне менять ситуацию».

Тут же было решено начать строить специальный завод медицинского оборудования, на что выделялось 200 миллионов долларов. Завод финские и югославские строители начали строить в Сызрани. Возвели корпуса, закупили на 70 миллионов долларов оборудования. Но пришел 1992 год, и все рухнуло. Ко мне часто приезжали менявшиеся директора, спрашивали совета, говорили, что обращались во все инстанции, но безответно. Кажется, последнее решение власти реформаторов заключалось в развертывании складских помещений в корпусах, предназначенных для создания самого современного медицинского оборудования. Действительно, кому сегодня нужен такой завод, когда само здравоохранение «дышит на ладан»?! А ведь по проекту он должен был стать крупнейшим в Европе.

Была еще одна важная черта нашей деятельности -опора на коллективный разум, привлечение к решению проблем здравоохранения широких кругов медицинской общественности. При этом мы понимали гласность, о которой в тот период трубили на каждом общественном перекрестке, не как политическую болтовню в целях борьбы за власть, за положение в обществе, а часто и в личных корыстных целях, а как конструктивную дискуссию, определяющую наиболее эффективный путь совершенствования и обновления.

Откройте книгу «Всесоюзный съезд врачей (Москва, 17-19 октября 1988 года)», изданную издательством «Медицинская энциклопедия» в 1989 году, и там вы найдете подтверждение моим словам. Это был деловой, открытый, критичный разговор медиков нашей страны, впервые собравшихся на свой форум, чтобы определить пути развития здравоохранения. Съезд проходил после XIX партконференции, за которой последовала волна нападок в органах информации, на митингах и съездах на политику КПСС, правительство, начали разгораться наци

186

оналистические и шовинистические настроения. Некоторые партийные деятели боялись, что съезд, обсуждающий такую злободневную тему, как здравоохранение, из профессионального превратится в очередной политический митинг. Другие, наоборот, критиковали нас за то, что съезд не стал ареной обсуждения политических проблем перестройки.

Мы были рады, что съезд остался на позициях профессионализма, а не превратился в очередной политический спектакль разрушения без созидания. При этом проходил он в необычно демократичной обстановке – не было никаких запретов на характер или содержание выступлений. Делегат из Эстонии, например, требовал полной самостоятельности здравоохранению республики и принятия решения о прохождении службы в армии гражданами республики только на ее территории. Доктор из Москвы предрекал, что наши планы останутся на бумаге, а сам я превращусь в типичного бюрократа. Не знаю, что говорит он своим коллегам и больным сегодня – на развалинах бесплатного здравоохранения; но в одном он оказался прав: планы совершенствования здравоохранения рухнули в 1992 году. Но рухнули, когда к власти пришли «реформаторы», которых он так ждал. Ничего, кроме пустых разговоров, не принесли здравоохранению и прошедшие уже дважды Пироговские съезды, организуемые возникшей из небытия ассоциацией врачей, о которой он так мечтал.

Мне пришлось быть тесно связанным с Кубой, и я вспоминаю слова великого гражданина этой страны Хосе Марти: «Самый лучший вид слова – это дело». Наши предложения, предложения съезда воплотились в конкретное постановление ЦК КПСС и Совета Министров «Основные направления охраны здоровья населения и перестройки здравоохранения СССР в двенадцатой пятилетке и на период до 2000 года». В нем были заложены новые подходы к финансированию и управлению здравоохранением, его приоритеты, решение вопросов обеспе-

187

чения населения лекарствами, медицинской техникой и т.д. Чтобы представить масштабы этой работы, достаточно указать, что на решение проблем здравоохранения выделялось на 6 лет 190 млрд рублей – сумма по тем временам колоссальная.

Вся наша профессиональная деятельность, борьба за совершенствование здравоохранения, закончившаяся формированием стратегии его перестройки, проходила на фоне сложнейших политических баталий и политических решений, определивших судьбу великой страны. И в центре этой борьбы оказались Горбачев и Ельцин.

У меня не было сомнений в том, что «перестройка», «реформирование», «обновление» (назовите этот процесс как угодно) должны идти прежде всего в экономической и социальной плоскости. Только сытый, здоровый, обеспеченный гражданин страны может разумно воспринимать гласность. Нуждающийся, не удовлетворенный жизнью человек использует ее против власти, даже если она была инициатором и гласности, и перестройки. Нужна строго продуманная стратегия обновления, где приоритетной должна быть не политика, а экономика. Она должна определять последовательность политических решений, а сами такие решения – носить стратегический характер, а не заниматься сиюминутными проблемами.

«Семь раз отмерь, один раз отрежь» – эту мудрую русскую пословицу, мне кажется, не воспринял М. Горбачев. Он был слишком самоуверен. Два события, два решения определили начало той политической борьбы, которую Горбачев проиграл, – это смещение Б. Ельцина и XIX партконференция.

Очень сложно объективно оценивать прошлое, а тем более ошибки и просчеты тех, кто творил историю страны и общества. За той ненавистью и злобой, которой полны к Горбачеву многие его современники, в том числе и бывшие соратники, нельзя увидеть той истины, кото-

188

рая бы дала четкий и правдивый ответ на простой вопрос: что же произошло, почему Горбачев так легко потерял власть, какие силы обусловили роковой распад великой державы?

Ожесточение представителей моего поколения, чья жизнь является отражением истории Советского Союза, можно понять, особенно если вспомнить слова Н. Некрасова:

Не может сын глядеть спокойно

На горе матери родной.

Не будет гражданин достойный

К отчизне холоден душой.

Но история должна быть объективной, ибо, искажая прошлое, она может способствовать повторению ошибок, которые привели к тяжелым последствиям в судьбе страны и народа.

Вероятно, тогда, в начале 90-х годов, я бы не смог объективно обсуждать проблемы распада страны, роль в этих процессах Горбачева и Ельцина. Слишком свежи и остры были горечь потери Родины, горе народа, потерявшего не только сбережения и социальные завоевания, но и ориентиры в жизни. И только сейчас, давно отрешившись от политической и общественной деятельности, свергнув в своем сознании и своих представлениях политических и идеологических кумиров, я пытаюсь спокойно и объективно разобраться в ситуации, оказавшейся последней ступенью в жизни моего советского народа и великой державы – СССР.

Думаю, отсчет этой последней ступени надо вести с XIX партийной конференции. Именно она впервые расколола партию, общество, народ, создала атмосферу неуверенности, разброда, которые в итоге привели к роковому концу. М. Горбачев шел на эту конференцию без четко разработанной стратегии. И об этом образно сказал писатель Ю. Бондарев, задав в своем выступлении на конференции риторический вопрос: «Можно ли сравнить

189

нашу перестройку с самолетом, который подняли в воздух, не зная, есть ли в пункте назначения посадочная площадка?»

От конференции ждали многого. Мне кажется, устав от общих деклараций и многочисленных заявлений М. Горбачева, все ждали конкретного долгосрочного плана обновления экономики, общества, партии. М. Горбачев и его окружение пытались создать определенную атмосферу вокруг партконференции, примерно за полтора месяца до ее открытия была даже устроена встреча в ЦК КПСС с руководителями средств массовой информации.

Тогда меня насторожило, что в ходе вроде бы дискуссии шли, как всегда, общие рассуждения о единстве партийных рядов, о том, что необходимо создать политические, идеологические, организационные предпосылки перестройки, что задача состоит в восстановлении ленинского облика социализма и т.п. Как руководителя большого социального направления в жизни страны, каким является здравоохранение, меня удивило, что во всех этих обсуждениях не нашлось слова о том, что больше всего беспокоит людей, – о социальных проблемах, недостатках в снабжении, сложной экономической ситуации, низкой зарплате некоторых групп населения, появившихся межнациональных проблемах, кадровой политике. Оставалось неясно, как мы будем выходить из нарастающего финансово-экономического кризиса, что надо сделать для консолидации общества.

Единственное впечатление, которое сохранилось у меня о XIX партконференции, – это своеобразные «политические баталии» выступавших, отражавшие разноголосицу мнений о путях будущего развития партии, страны и ее экономики. Помню разгоревшийся между М. Горбачевым и М. Ульяновым спор о роли и месте печати в перестройке партии и государства.

Удивительна все же наша страна! Те средства массовой информации, которым М. Горбачев дал полную сво-

190

боду, его же и погубили, перейдя в критический период на сторону Б. Ельцина и демократов, выступивших против политики Генерального секретаря ЦК КПСС. Но в этом «заслуга» ближайшего сподвижника Михаила Сергеевича – А. Яковлева, который ко времени XIX партконференции стал основным советником генсека. Потеря контроля над средствами массовой информации во многом предопределила поражение Горбачева. И не стоит ссылаться на свободу слова, свободу печати в условиях демократии. Самый убедительный пример – победа Ельцина на выборах в 1996 году, которую в значительной степени определили телевидение и большинство газет, находившихся под контролем тех кругов, которых устраивало его переизбрание.

В докладе на открывшейся 28 июля 1988 года партконференции М. Горбачев заявил: «Три последних года в нашей жизни с полным правом можно назвать поворотными. Усилиями партии, трудящихся удалось остановить сползание страны к кризису в экономической, социальной и духовной сферах». И тут же в одном из следующих выступлений Л. Абалкин сообщает, что «национальный доход, обобщающий показатели экономического и социального развития страны в прошедшие два года, рос темпами меньшими, чем в застойные годы одиннадцатой пятилетки» и что «состояние потребительского рынка ухудшилось».

Так чему же было верить – заявлениям генсека или выводам ведущего экономиста страны? Кстати, доклад Л. Абалкина был одним из немногих конструктивных на этой конференции. М. Горбачев своей речью направил дискуссию в русло обсуждения реформы политической системы. В этой области, конечно, все специалисты.

И началось... Горбачев выдвинул глупейшее предложение, чтобы первые партийные секретари совмещали свою должность с постом председателя соответствующего Совета – республиканского, областного, районного. Конеч-

191

но, это вызвало резкую критику: о какой демократии, о каком плюрализме могла в таких условиях идти речь?! Самое же роковое его предложение заключалось в переходе от старой системы выборов Верховного Совета к выборам съезда народных депутатов СССР. Народные депутаты избирались не только по округам, но и от различных общественных организаций. Кого только не было в этом ноевом ковчеге М. Горбачева: кроме депутатов, избранных народом, – писатели и художники, академики и врачи, комсомольцы и архитекторы. Так и хотелось в стиле Раисы Максимовны Горбачевой сказать: «народное вече».

И что могло сделать это «вече», раздираемое политическими амбициями, групповыми, партийными и личными корыстными интересами, популизмом всех мастей?! Меня, например, умилило представление депутатов от общества дизайнеров или им подобных. Что Версачи в сравнении с советскими дизайнерами: разве мог он мечтать, что будет представлять свой профессиональный цех, например, в парламенте Италии? И что самое интересное, многие годы спустя я интересовался у участников тех событий, кто же автор столь «выдающегося и глубокомысленного решения», и все, в том числе и бывшие члены Политбюро, категорически отказывались от авторства. Говорят, что и Яковлев, определявший поли тику Горбачева, не хотел связывать себя с этой идеей.

Политический популизм, пустопорожняя болтовня общие рассуждения без конкретных предложений заглушили те немногочисленные голоса, которые призывали разработке конкретных планов выхода из кризиса. Более того, образование съезда народных депутатов обострило политическую ситуацию. Вместо консолидаци съезд открыл полосу национальных и исторических противостояний в обществе и государстве. И как бы ни винили Горбачева и Ельцина, а также Беловежские соглашения в гибели Советского Союза, первую лепту в этот роковой процесс внесла конференция.

192

Но и нам, делегатам этой партконференции, нечего сваливать вину на кого-то. Где все мы были, когда принимались судьбоносные для Советского Союза решения? Я входил в состав комиссии по подготовке проекта резолюций конференции «О ходе реализаций решений XXVII съезда КПСС и задачах по углублению перестройки», «О демократизации советского общества и реформе политической системы». И хотя со всех сторон – и сверху, из Политбюро, и снизу, от партийных функционеров различного уровня, – неслись громкие слова о демократизации, новом стиле деятельности партии, работа комиссии проходила по худшему варианту старой проверенной системы принятия партийных решений. Мы получили проект решения, подготовленный, вероятнее всего, аппаратом ЦК КПСС. Мне представлялось, что такой важнейший документ будет детально обсуждаться на заседании комиссии, развернется конструктивная дискуссия, будут разработаны конкретные предложения, тем более что и у делегатов, и у членов комиссии было различное видение решения стоящих перед партией проблем.

Но никакой дискуссии не состоялось. М. Горбачев собрал нас прямо в зале во время одного из перерывов. Заседание шло в спешке, формально. Кто-то что-то пытался сказать, сделать замечания, но чувствовалось, что многие не вникли в суть предложений – каковы их отдаленные результаты и перспективы. Как и в старые времена, они считали: если предложения исходят от аппарата ЦК КПСС, а значит, утверждены либо секретариатом, либо Политбюро, то так и должно быть. Я представил в комиссию наши замечания, которые мы составили совместно с моими молодыми помощниками, но не увидел их в конечном варианте проекта.

Почему-то многие, в том числе и в аппарате ЦК, ждали предложений по радикальному преобразованию партии. Может быть, уже тогда Яковлев задумал переде-

193

лать ее в социал-демократическую (такие заявления есть в ряде его интервью после 1991 года). После моего выступления на конференции некоторые из окружения Яковлева, мои хорошие знакомые, упрекнули меня в том, что, учитывая близость к Горбачеву, ждали больше критических оценок политической ситуации, а в докладе в основном шла речь о решении социальных вопросов, хотя и на основе новых организационных, управленческих и финансовых концепций.

После таких заявлений я еще раз внимательно просмотрел свой доклад и, хотя редко бываю («постфактум») доволен своими выступлениями, в данном случае изменил своей традиции критиковать самого себя. Понимая, что не все могут согласиться с моими выступлениями, я всегда успокаивал себя прекрасным афоризмом Г. Лессинга «Спорьте, заблуждайтесь, ошибайтесь, но ради Бога, размышляйте и, может быть, и криво, да сами». Может быть, в моем докладе что-то и было «криво», но даже сейчас, много лет спустя, я готов подписаться под любым его положением: многие из них актуальны и сегодня. В частности, я сказал: «Сейчас слово "гласность" очень часто звучит в выступлениях, в печати, по радио, телевидению. Но нередко под этим понимают только свободу слова, гарантированную нашей Конституцией. Не девальвируем ли мы это новое для нас понятие? Не повторяем ли мы ошибок прошлого, когда за словами забываем дела?» Не вписывался в представления некоторых деятелей, видевших «перестройку» только в решении политических задач, в реконструкции политической надстройки государства, и конец моего выступления. От имени выброшенного на задворки здравоохранения я заявил: «Будем едины в определении социальных проблем как основного приоритета в деятельности нашей партии».

Даже сейчас, спустя много лет, мнения о значимости XIX партконференции для будущего страны и народа весьма разноречивы. Но все единодушны в том, что на этом

194

партийном форуме впервые царила свобода слов и мнений. Сейчас, когда все видят результаты «царствования» Б. Ельцина, официальная пропаганда пытается поставить ему в заслугу создание такой атмосферы в нашей стране. Не надо искажать историю. («Лживых историков, – писал Сервантес, – следовало бы казнить как фальшивомонетчиков».)

Что бы ни говорили о Горбачеве, именно ему страна, народ обязаны свободой слова. И если бы не было этой свободы слова, вряд ли бы возник «феномен Ельцина», построенный в основном на популизме. Но что такое свобода слова без элементарного жизненного благополучия?

После XIX партконференции постепенно, на первый взгляд, незаметно начала разваливаться КПСС. Горбачев все больше отдалялся от тех, с кем пришел к власти, от Лигачева, Рыжкова. Ближайшим его советником и правой рукой становится Яковлев. Ошибки во внутренней и внешней политике следуют одна за другой. Да и как им не быть, если, например, внешнюю политику страны определяли не профессиональные дипломаты, а дилетанты, бывшие партийные работники областного и республиканского масштаба – Горбачев и Шеварднадзе? К сожалению, все эти ошибки отражались на положении в стране, на жизни народа.

Мы изредка встречались с Горбачевым в неофициальной обстановке. Из разговоров во время этих встреч я понимал, что он не представляет истинного положения в партии и стране. Я попытался высказать ему все, что думаю о сложившейся ситуации (после возвращения из Китая с официальной делегацией в мае 1989 года), но ответная бурная негативная реакция, его раздражение отбили у меня желание впредь быть с ним откровенным. Да, пожалуй, это была наша последняя неформальная встреча.

Зная хорошо Горбачева, я видел, как он мечется в поисках выхода, как заигрывает с так называемыми демократами, руководителями республик, с народом на ули-

195

цах. И постоянные компромиссы, компромиссы и компромиссы... Мне было искренне жаль М. Горбачева, хорошо начавшего свою деятельность на посту Генерального секретаря, много сделавшего для того, чтобы изменилась политическая и духовная атмосфера в обществе, зародившего в народе веру в лучшее будущее. Честный в своих идеалах и представлениях, он оказался слабым человеком и слабым руководителем, легко меняющим свои ориентиры, много обещающим, но мало созидающим. Постепенно он отдавал власть, и как легко!

Вот его заявление на XIX партконференции: «Но я хочу сказать делегатам конференции, всему народу о главном – без направляющей деятельности партии, воплощения в жизнь ее политического курса задач перестройки не решить. Перестройка будет обречена и политически, и идеологически, и организационно». Мудрые слова, потому что партия являлась в то время единственной силой, связывающей не только республики с их экономическими и национальными особенностями, но и различные слои общества.

Пройдет меньше двух лет, и на пленуме ЦК КПСС в марте 1990 г. Генеральный секретарь выступит с предложением, смысл которого сводится к тому, чтобы «исключить положение о руководящей роли КПСС». Но ни партия, ни страна ни идеологически, ни организационно не были готовы к такому решению – не было в СССР структуры, которая приняла бы на себя роль силы, объединяющей и цементирующей общество. Такое решение можно было принять тогда, когда экономические реформы дали бы обнадеживающие результаты, когда были бы решены вопросы взаимоотношений центра и республик проблемы межнациональных отношений.

И хотя я уже покинул пост министра, но как член ЦК присутствовал на том пленуме, слышал выступление М. Горбачева и разноголосицу мнений в прениях, четко виде оформившийся раскол в партии и с тяжелым чувством по

196

нимал, что впереди нас ждут трудные времена. Добавили уверенности в таком исходе и мои старые знакомые из руководства КГБ, сказавшие, что, по данным их аналитических служб, рейтинг М. Горбачева упал до критического уровня – 10%. Какая судьба! Народ, который горячо приветствовал в 1985—1986 годах молодого, прогрессивного генсека, верил в него, в то, что он выведет страну из кризиса, всего за три года отвернулся от своего кумира. Как прав был А. Пушкин, вложивший в уста боярина Шуйского такие слова:

Но знаешь сам: бессмысленная чернь

Изменчива, мятежна, суеверна,

Легко пустой надежде предана,

Мгновенному внушению послушна,

Для истины глупа и равнодушна.

Лучше не скажешь о том периоде (1989—1990 годы), когда падал в народе

авторитет Горбачева и на политическом горизонте всходила звезда Ельцина.

В моем сознании это было смутное, непредсказуемое и непонятное время. Неразбериха царила в умах, в обществе, в государстве. Старые принципы и новые идеи сосуществовали даже в стенах ЦК КПСС на Старой площади. На посту министра я постоянно сталкивался с подобной ситуацией и поэтому решил не обращать на нее внимания и поступать так, как мы в министерстве считали целесообразным.

Однажды (не помню кто – МИД или Красный Крест) меня попросили принять тогда малоизвестную в СССР мать Терезу, руководителя монашеского ордена, ведущего благотворительную деятельность и, в частности, осуществляющего уход за больными. Готовясь к встрече, я узнал от сотрудников министерства о существующем запрете на деятельность религиозных организаций в учреждениях здравоохранения. Предлог был явно надуманный – государство и церковь у нас разделены, а больницы являются государственными учреждениями. По старой памя

197

ти позвонил в ЦК. Горбачева не было в стране, Лигачева я не нашел, а те партийные функционеры, к кому я обратился, ничего путного мне сказать не могли и каждый старался «отфутболить» к другому по принципу «как бы чего не вышло». Так ничего и не добившись от «Старой площади», утром я принял мать Терезу, удивительную женщину, отдавшую свою жизнь служению страждущим. Мне кажется, она, осведомленная о правилах и законах, существовавших в нашей стране, была удивлена, что мы без проволочек дали согласие на работу послушниц ее ордена в наших больницах. После разговора с ней мы широко открыли двери больниц и для представителей нашей православной церкви.

Недавно с большой помпой в Москве с участием жены Ельцина был открыт хоспис – особое медицинское учреждение, где в хороших условиях заканчивают свой жизненный путь обреченные, умирающие больные. Конечно, честь и хвала мэру Москвы Ю. Лужкову, выделившему большие деньги на создание подобной больницы, на большую гуманную акцию. Но в связи с этим я вспомнил 1989 год, когда ко мне обратились мои зарубежные коллеги с просьбой принять известного английского журналиста Виктора Зорза. Мы встретились, и он рассказал историю, которая привела его ко мне. Его дочь, молодая девушка, заболевает раком и вскоре погибает. Трудно представить себе горе отца, пережившего дочь. Все увиденное журналистом во время его скитаний по клиникам и консультациям профессоров настолько его поразило и изменило его представления о жизни и смерти, что он оставил свою профессию и посвятил себя помощи самым несчастным людям на земле – обреченным больным, страдающим раком в последней стадии. Он предложил организовать специальные медицинские учреждения| (хосписы) – последнее прибежище для умирающих больных. Создав их в ряде стран, он решил организовать подобное учреждение в Советском Союзе. Нашлись энту-

198

зиасты в Ленинграде, которые прониклись его идеями, но оказалось, что решить эту проблему в нашей бюрократической стране почти невозможно. Он рассказал мне о своих мытарствах, обращениях в различные государственные и партийные организации. Слушая его рассказ, я в который раз вспомнил принцип, который исповедовали М. Суслов и подобные ему партийные руководители: «этого не может быть, потому что так не было».

Конечно, мы дали разрешение на организацию в стране подобных учреждений. Но наступил 1992 год, и все осталось благим пожеланием. Только одну его просьбу мы выполнили – начали выпускать по лицензии фирмы «Грюненталь» на экспериментальном заводе кардиоцентра ненаркотическое обезболивающее средство трамал, которое должно было использоваться в хосписах. Единственное, что Я, покидая пост министра, мог сделать для поддержки гуманного и благородного начинания, – это включить хоспис в список медицинских учреждений.

Меня часто спрашивали: «Почему, добившись многого для здравоохранения, создав базис, который начал давать положительные результаты, Вы добровольно покинули пост министра? Ссылки на травмы во время автомобильной катастрофы, о которых говорилось при Вашей отставке, по меньшей мере наивны, учитывая, что Вам удалось восстановить здоровье и даже подниматься после этого на "Приют одиннадцати" на Эльбрусе. Так почему же Горбачев так легко подписал один из своих первых в качестве президента страны указов о Вашем освобождении по собственному желанию?»

Мне трудно было отвечать тогда, нелегко и сегодня. Прежде всего, соглашаясь с назначением на пост министра, я поставил перед М. Горбачевым условие, что по прошествии трех лет буду иметь возможность покинуть Министерство здравоохранения и полностью посвятить себя науке, которая представляла для меня основную ценность в жизни. Даже при напряженной работе ми-

199

нистром, требовавшей колоссальной отдачи сил и отнимавшей много времени, я ни на один день не оставлял ни врачебной, ни научной деятельности. Но основным было другое. В 1989 году я почувствовал, что в разгорающейся политической схватке вся наша бурная деятельность, все наши достижения никому не нужны. Когда обостряется борьба за власть, разгораются межнациональные стычки, появляется возможность для личного обогащения, тут уж никого не интересуют ни состояние детской смертности, ни борьба с сердечными и онкологическими болезнями, ни уровень инфекционной заболеваемости. Работать становилось все труднее. Половинчатая позиция партии прежде всего в экономических вопросах, бесконечные компромиссы и пустые обещания Горбачева, отсутствие твердой воли у руководства страны, неопределенность будущего создавали гнетущую атмосферу как в государственном аппарате, так и среди руководителей на местах.

Принятые законы «О государственном предприятии», «О кооперации» и ряд других лишь обострили ситуацию и увеличили раскол в обществе. Помню, как на меня обрушились некоторые журналисты, когда мы запретили кооперативам использовать дорогостоящее и уникальное медицинское оборудование в рабочее время. А вызвано это решение было тем, что мы стали получать массу писем от больных, что они не могут вовремя и в достаточном объеме получить диагностическую помощь. В ряде учреждений, полностью обеспеченных бюджетным финансированием, оборудование в обычные часы приема больных функционировало как кооперативное и, естественно, пациентам надо было оплачивать обследование. В одно и то же время члены кооператива получали зарплату от государства и деньги за свою частную деятельность.

Сегодня активно обсуждается: когда начали зарождаться «новые русские», современные нувориши? У меня же не возникает никаких сомнений: многие из них нако-

200

пили первичный капитал именно в то смутное время распада Советского Союза.

Обычно я спокойно реагировал на выпады в мой адрес, в том числе и со стороны журналистов разных мастей, но статья в «Известиях» поразила даже меня своей наглостью и беспринципностью. Друзья со связями в журналистских кругах по моей просьбе выяснили подоплеку появления статьи и сообщили, что она заказная, инициирована кооператорами, и посоветовали просто не обращать на нее внимания. Однако вопрос был принципиальным и касался не только медицины. Мы направили в газету аргументированный ответ, который долго не печатали, несмотря на мои обращения к главному редактору А. Лаптеву. Лишь после того, как я заявил ему, что он нарушает принципы печати и что мы будем вынуждены обратиться в соответствующие инстанции, ответ был опубликован,-да и то со странной припиской редакции. Так что заказные статьи в газетах, лоббирующие интересы определенных групп и лиц, появились не в новые «ельцинские» времена, а были продуктом своеобразно понимаемой «горбачевской» гласности.