Текст книги "Ботфорты капитана Штормштиля"

Автор книги: Евгений Астахов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 10 страниц)

Тошка готов был ради этого бесстрашно пройти до конца волнореза, до того места, где волны взмывают вверх изорванными веерами и тут же складываются, опадают, с гулом проваливаясь в шипящую бездну.

– Что ж, дорогой капитан, – сказал он, ловя ртом ветер, пропитанный водяной пылью. – Надеюсь, вы не откажете мне в этой маленькой любезности, черт возьми! Мы простимся с вами, как два старых морских бродяги, и я обещаю не искать больше встреч, капитан. Я буду искать Бобоську. И буду пытаться помочь ему, клянусь Южным Крестом, который горит сейчас над мачтами вашего славного клипера!

Тошка зажмурил глаза. Он стоял на самом краю волнореза. Дальше было море. Бурное, все в пенных гребешках, словно его седую и растрепанную воду кто-то накрутил на мамины бигуди.

Вот уже зазвучала в ушах песенка о Штормштиле, ветер присвистнул ей, а «Фантазия» все не появлялась. Огорченный Тошка открыл глаза и замер от изумления. Слева от волнореза, подставив ветру громаду парусов, полным ходом шел клипер капитана Штормштпля. Он был великолепен! Три мачты гордо вздымались ввысь, кружевной бурун весело бежал перед форштевнем, легкий корпус, казалось, вот-вот оторвется от воды и, поднятый вверх крыльями парусов, заскользит над морем.

«Галлюцинация! – мелькнуло в голове у Тошки. – Дофантазировался!»

Он топнул ногой, потом подергал себя за хохолок на голове. Ничего не исчезло. Корабль Штормштиля держал курс прямо на волнорез. Маленькие цепкие фигурки матросов ползли по вантам, и Тошка лихорадочно всматривался в приближающийся парусник, чтобы увидеть где-нибудь на шканцах*  Шканцы – часть верхней судовой палубы между средней и задней мачтами.


[Закрыть] знакомую прямую фигуру в бархатном камзоле, в треуголке, в тяжелых ботфортах с серебряными пряжками.

 
Соленых брызг седую пыль
Платком смахнув с плеча,
Сойдет на берег Штормштиль,
Сойдет на берег Штормштиль,
Ботфортами стуча...
 

Парусник прошел совсем близко. Теперь Тошка без труда мог сложить вместе пять бронзовых букв, сиявших на его носу:

«А-л-ь-ф-а».

И сразу же встала перед глазами короткая заметка, которую он случайно прочитал в городской газете.

«Завтра в наш порт прибывает учебное парусное судно «Альфа», совершающее переход из Балтийского в Черное море...»

«Альфа»... «Альфа»... Ничего не осталось от «Фантазии». Только две первые буквы. Но и они перекочевали в самый конец этого короткого названия «Аль-фа». Тоже мне, покоритель бурь!

Тошка почувствовал неприязнь к этому, так некстати появившемуся паруснику. Он уже не казался ему таким белым и нарядным. Скорее он был грязноватым, с темной полоской по ширстреку, с некрасивой, похожей на кошелку сеткой, которая болталась под бушпритом. Ничего напоминающего клипер. Клиперов больше нет. И не будет. Фаэтоны и шарманки пока остались, но и они, наверное, скоро исчезнут. Возможно, это последний город, где до сих пор еще живут веселые шарманщики, извозчики в казакинах и продавцы раковин с бесплатным морским шумом.

Засунув руки глубоко в карманы брюк, Тошка побрел с волнореза. Сандалеты его были мокры. Рубашка на спине тоже.

В городе зажигались огни. У Интерклуба бородатый матрос в вязаном колпаке пытался о чем-то договориться с долговязым мальчишкой в модной полосатой рубашке. Тошка сразу узнал в нем предводителя шайки фиолетовых.

– Ву компренэ? Понимаешь? – орал тот, словно моряк был глухим. – Пятьсот рублей! Гляди сюда – пятьсот написано – сэн сан. Не компренэ? Вот верблюд бородатый, вот сундук! Сэн сан рублей за жакетик. Жакэ, вот этот жакэ. – Долговязый щупал пальцами шерстяной жакет, который был наброшен на плечи матроса. – Бери, бери, хорошая цена. Сэн сан рублей, а жакетик ношеный. Понимать надо.

Моряк повертел в пальцах радужную бумажку, посмотрел ее на свет. И тут Тошка увидел, что это вовсе не деньги, а облигация внутреннего займа. Долговязый бессовестно надувал моряка.

«Ну, Антон Топольков, или вы самостоятельный человек, или же трус и лапша! – Тошка почувствовал, как холодок восторга тронул его скулы. – Сейчас или никогда. Вперед!..»

В самый последний момент мелькнула спасительная мысль: «А может, лучше позвать милиционера?..» Но он тут же гневно растоптал ее своими мокрыми сандалетами.

– Мсье! – крикнул Тошка. – Се не па монэ! Это не деньги!

– О! – сказал моряк и, подняв лохматые брови, посмотрел на Тошку.

– Он жулик, мсье! Мовэ, саль! Жулик!

Ах, как жалел сейчас Тошка, что у него по французскому всего лишь четверка. Да и какая это четверка, если он

ничего не может толком объяснить. Выходит, прав был отец, так часто твердивший ему:

– Любые знания, Антон, находят себе положительное применение в жизни. Взять, к примеру, иностранные языки. Учи ты французский поприлежнее, уже мог бы читать в оригинале таких классиков, как Бальзак, Анатоль Франс или Золя. Ну, а если осталось бы время, то и Александра Дюма...

Несмотря на то, что Тошка не мог читать в оригинале французских классиков, матрос все же понял его.

– О! – сказал он и еще выше поднял свои дремучие брови. – Шулик – не карош! Шулик – сэ тре маль!

– Ты чего лезешь, рахит? – зашипел на Тошку долговязый. – Чего вмешиваешься в бизнес? Я тебе сейчас устрою туберкулез!

Но он не успел ничего устроить. Тошка сбил его с ног. И, чтобы тот не вздумал подняться, сел на него верхом. И колотил его по шишкастой, стриженной «под бокс» голове. Он припомнил ему все: и свой заплывший глаз, и лобана, и те минуты противного страха, которые пришлось пережить тогда, возле кирпичного забора, заросшего пыльным репейником.

Долговязый орал дурным голосом и отбивался как мог. От его шикарной рубашки с треском отлетел рукав. Кое-как вырвавшись, он позорно бежал. Бежал молча, не грозя кулаком, не обещая устроить при случае туберкулез, не оглядываясь и не ругаясь уличными словами. И даже забыв на тротуаре скомканную облигацию.

Моряк в драку не вмешивался. Он с удовольствием досмотрел ее до конца.

– Ты карош! – похвалил он, показывая большой палец. – О! Бокс! Колосаль! Я тебе на. – Моряк вынул из часового кармашка маленький компас на красивой цепочке и протянул его Тошке.

– Что вы, не надо, зачем же!.. – засмущался тот, но моряк набросил цепочку ему на шею и, махнув рукой, скрылся в дверях Интерклуба.

...На следующее утро мама разбудила Тошку раньше обычного.

– Там тебя спрашивает какой-то, – сказала она. Очень хулиганского вида. В тельняшке и кожаной куртке.

Тошка, как был в трусах, выбежал в коридор. На пороге стоял Бобоська.

Глава 18. Новая песня старой шарманки

– Где ж ты пропадал столько времени? – спросил Тошка, когда они остановились возле скрюченной носатой старухи, продававшей розовые шары воздушной кукурузы.

– Две штуки, – сказал Бобоська, бросая в корзину деньги.

– Ты уезжал куда-нибудь из города? – не отставал Тошка.

– Уезжал, – нехотя ответил Бобоська. – Три дня болтался. В двух городах был. Получу из багажа тюк, а в нем пять-шесть свертков, ну и пошел по адресам.

– Почему в другом городе?

– А черт их знает, зачем они набрали такие заказы. Разве этого Скорпиона поймешь?

– Что он тебе говорит? Ну, насчет того, насчет кожанки?

– Чего говорит... Ничего. Все то же самое – отрабатывай. Или клади на бочку шесть тысяч. И вся беседа. Вот и ишачу. А ты что поделывал?

– Я? Да так... Ставридку ловил. Теперь времени поменьше – школа, уроки... Ты жалеешь, что бросил школу?

– Жалею. Мне десятилетка во как нужна! – Бобоська провел по горлу ладонью. – Я б в высшее мореходное поступил. А так что... – Он доел кукурузу, вытер пальцы платком. – Закуришь?

– Нет, я ж не курю.

– Все не начал?

– Нет.

– Все маму боишься?

– Никого я не боюсь! Я того долговязого, что тогда у Старой гавани нарывался, знаешь как отделал. По высшему разряду! Возле Интерклуба.

– Но! Правда?

– Неужели врать буду?

– Не будешь, это я знаю. Силен ты, Тошка! Один на один?

– Да.

– А та не помогала? С лобаном которая? Ну, в общем, капитана Борисова дочь?

– Говорю ж – один! – рассердился Тошка. – Он матроса обмануть хотел, облигацию вместо денег подсовывал.

– Матроса? Вот собака! Ты ему крепко дал?

– Крепко. Я ему устроил туберкулез...

Разогретый солнцем асфальт прилипал к подметкам. Укрывшись в тени камфорных деревьев, сидел шарманщик. Его щеки были похожи на два переспелых помидора.

– Эй, молодые люди! – крикнул шарманщик. – Закажите музыку. Можно польку, можно вальс. Хорошим людям без музыки душно жить.

– Зачем нам вальс? – сказал Бобоська. – А ты можешь так сделать, чтобы новую песню играть? Чтобы не только про моряка с кэча и про невест?

– О-о! – сказал шарманщик. – Легче мою обезьяну, моего Хумару научить вслух читать газету. Чтоб была новая песня, надо делать валики, выбивать дырки на картонах. Это сейчас уже никто не умеет.

– Жаль. А то вот он мировые песни может сочинять.

– Песни сочинять? Ты понял, Хумара, этот мальчик сочиняет песни.

Обезьяна, услышав свое имя, вскочила на плечо шарманщика. Она оскалила зубы и сердито ударила кулаком о кулак.

– Чего ты злишься, Хумара? – успокоил ее шарманщик. – Молодые люди не заказывали музыку, можешь спать на здоровье. Они сами сочиняют песни.

Но обезьяна, наверное, не хотела больше спать и решила заняться делом. Стащив с головы шарманщика парусиновый картуз, она принялась старательно перебирать волосы; близоруко щуря глаза, колупала кожу коричневым ногтем.

Мимо по тротуару бежал босой мальчишка. Асфальт жег ему подошвы, и он пританцовывал, держа двумя руками большое деревянное блюдо, стоявшее на его курчавой голове.

– Сладкий, печеный груш! – выкрикивал мальчишка.– Сладкий печеный груш!

Хумара бросил искать в голове своего хозяина. Он насторожился, вытянул шею, его старческие выпуклые глаза засветились.

– Че-че-че-че! – застрекотал Хумара, умильно поднимая вверх розовые ладони. – Че-че-че!

– Дай ему грушу, – сказал Бобоська мальчишке.– Имей уважение – это же твой предок. Смотри, как ты похож на него.

– А деньги кто даст? – невозмутимо спросил мальчишка.

– Я дам. – Бобоська вынул из кармана рублевку.– Только выбери самую большую и не забудь как следует повалять ее в сахаре.

Хумара жадно протянул обе лапки. Сквозь редкую бурую шерсть просвечивала его худая кожица. Он смотрел совсем как человек, маленький человек с полными слез просящими глазами.

– Если у меня будет много денег, – сказал Бобоська,– я куплю Хумару. И увезу его с собой в рейс. Чтоб он увидел снова свою Африку или, не знаю там, Индию. Я отпущу его – пусть живет на свободе, кушает груши сколько хочет.

– Если ты будешь покупать старых обезьян и отвозить их в Африку, у тебя никогда не будет денег, – рассмеялся шарманщик.

– Ну и черт с ними!

Хумара унес грушу подальше от шарманки, насколько позволяла ему тонкая стальная цепочка.

– Вот так и я, Тошка. – Бобоська невесело усмехнулся. – У Скорпиона на цепочке. Далеко не уйдешь...

– Покрути! – раздался за их спинами низкий отрывистый голос. Они оглянулись. Возле шарманки стоял Оришаури. – Покрути ящик! Костик слушать хочет. – Он погладил лохматую голову своего любимца.

– Ну тебя! – Шарманщик лениво зевнул. – Жарко. И потом у Хумары сейчас обеденный перерыв, разве не видишь?

– Покрути! – просил Оришаури. – Покрути ящик!

– Вон молодого человека проси. – Шарманщик кивнул на Тошку. – Он, говорят, песни сочиняет. Раз сочиняет – пусть поет. Зачем зря сочинять.

– А ты спой. – Бобоська толкнул Тошку в бок. – Спой! Мотив-то одинаковый. Давай! – Он поднял с земли шарманку, откинул упор, набросил на Тошкино плечо широкий потертый ремень. – Крути на все двенадцать баллов!

Тошка крутанул ручку совсем так, как это делают шоферы, когда хотят завести закапризничавший мотор. Шарманка взвизгнула, будто ее ударили кнутом.

– Крути правильно! – возмутился Оришаури.

Наконец Тошка приноровился, и шарманка заиграла как надо. Осталось только подпеть ей:

 
Скрипит дубовый кабестан,
И режет воду киль...
 

Камфорные деревья шумели под ветром совсем морским шумом. И пахли уже не аптекой, а дальними странами, о которых рассказывают матросы, вернувшись из опасного, трудного, но все же прекрасного плавания.

Оришаури стоял, раскрыв от наслаждения рот. Шарманщик тоже был доволен – люди останавливаются, чтобы послушать новую песню. Надо будет запомнить ее слова, а то про таверны и Южный Крест уже многим надоело.

 
Плывет сквозь бури капитан,
Плывет сквозь бури капитан,
Отважный Штормштиль...
 

Тошка пел от души, стараясь не пускать петухов на верхних нотах. Он так увлекся, что не заметил двух женщин, которые шли по тротуару, о чем-то оживленно разговаривая. Вдруг одна из них остановилась как вкопанная и, схватившись за сердце, покачнулась.

– Что с вами, Нина Александровна?

– Этот... там.. это... крутит... это... кажется, мой сын!

Глава 19. Охота на перепелок, «Черная пантера» и бебут боцмана Ерго

К предложению Тошки найти хозяина пальто Бобоська отнесся настороженно. Кто это мог надоумить Тошку? Уж не в милицию ли он ходил?

– При чем здесь милиция, Бобоська? Мне это посоветовал один человек.

– Какой человек?

– Ну... какая тебе разница? Ты все равно его не знаешь. В общем, тот человек, который подарил мне эти ботфорты.

– Мировые бахилы! – Бобоська пощупал пальцами голенища Тошкиных сапог. – Воду не пропускают?

– Нет, что ты! Они с подклейкой из рыбьего пузыря.

– Стоящая вещь... Значит, просил узнать о том заказчике?

– Да, обязательно. Ты адрес его помнишь?

– Адрес в разносной книге есть. И фамилия...

Однако разносной книги в мастерской не оказалось. Она исчезла бесследно. Вместо нее на прилавке лежала новенькая, с десятком ненужных Бобоське адресов.

– Чего ты ищешь? – подозрительно спросил Сушеный Логарифм.

– Вчерашний день, – буркнул в ответ Бобоська и вышел на улицу.

– У, хулиганье невоспитанное!..

Дело осложнялось. Фамилию заказчика Бобоська забыл. Не помнил он и названия улицы:

– Но я знаю, как ехать туда. И номер дома помню – двадцать восьмой.

– Улицу надо знать, – настаивал Тошка. – Ведь ты тогда не дошел до конца. И пальто у тебя отняли не на той улице, которая в адресе была записана.

– Не на той. Это верно. – Бобоська наморщил лоб. Как же называлась та улица? Какое-то негородское у нее название было.

– Лесная?

– Нет, не Лесная.

– Садовая?

– Ты что! Садовая в самом центре. Где кино «Победа».

– Ну, может, Луговая? Или Полевая?.. Пасечная?..

– Погоди, погоди! – Бобоська ухватился рукой за подбородок. – Вспомнил!.. Огородная! Огородная, двадцать восемь. И фамилию заказчика вспомнил! Петров его фамилия. Пошли!

На Огородной, двадцать восемь, Петрова не оказалось. И вообще на Огородной улице было всего семь домов. Они стояли за тем самым пустырем, на краю которого гундосый отнял у Бобоськи сверток с пальто.

– Сегодня же вечером я сообщу об этом Што... в общем, тому человеку. – Тошка хлопнул друга по плечу. – Он, между прочим, капитан. И будь уверен, разберется в этой истории.

– Капитан? – заинтересовался Бобоська. – Дальнего плавания?

– Еще какого дальнего!..

Тошка быстренько написал Штормштилю о несуществующем владельце кожаного пальто. Запечатал письмо в бутылку и, спрятав ее под рубашку, отправился в Старую гавань. До вечера было еще далеко, и он решил заглянуть к боцману Ерго. Тот сидел в своей сторожке, сколоченной из старых корабельных переборок, и жарил на керосинке мерланов.

– Здорово, олан! – Ерго протянул Тошке твердую шершавую ладонь. – Садись, ужинать будем.

На тарелке лежали ореховые жмыхи. Светло-коричневые комочки с глубоко вмятыми бороздками – следами от пальцев.

– Жмых любишь? Мать сегодня масло давила, свежий совсем. – Ерго посыпал жмыхи сахарным песком. – Хорошая у меня мама. Видал ее, да? Мировая мама... – Он улыбнулся, подмигнул Тошке. – Ну, как, олан, учишься?

– Ничего.

– А Таня Борисова?

– Тоже.

– Молодцы! Привет ей передавай. – Он разложил по тарелкам жареную рыбу, нарезал бебутом хлеб. – Хочешь сегодня ночью на охоту поехать?

– На какую охоту! – встрепенулся Тошка.

– Перепел пойти должен. Видишь, туча ползет? Дождь будет к ночи. Ха-а-роший дождь, с туманом.

– А как же ночью стрелять?

– Зачем стрелять? Стрелять не надо. Фонарь нужен, сетка, и все. – Боцман кивнул головой в угол сторожки. Там, прислоненное к стене, стояло нечто похожее на очень большую теннисную ракетку с длинной ручкой. И еще аккумуляторный фонарь, с которым обычно ходят железнодорожники. – Дождь перепелу лететь не дает. Тот на землю садится, под кусты прячется. Ты фонарем будешь светить, а я с сеткой пойду. Свет перепела как рукой держит. Он сидит, ничего не видит, никуда не летит. Тогда его сеткой раз! – и готово, попался.

– Здорово!.. А когда ехать?

– Если к десяти вечера дождь начнется, то в час отсюда поплывем. Напрямик к Нижнему мысу. Там хорошее место.

Конечно, Тошкина мама ни за что не отпустила бы его на ночную охоту. Особенно после истории с игрой на шарманке. Не помогли бы никакие ссылки на субботний день и отсутствие троек в дневнике. Это было совершенно ясно, нечего и пытаться. Только зря время потратишь.

«Сейчас я побегу на волнорез, – подумал Тошка, – и брошу бутылку. Потом вернусь домой, попью со всеми чай и лягу спать. А когда все заснут, проберусь на балкон и оттуда по водосточной трубе на улицу. А к утру снова буду дома, и никто ничего не узнает»...

Он поблагодарил Ерго за угощение и выбрался из-за стола, придерживая рукой бутылку с письмом Штормштилю.

– Что у тебя, олан, под рубашкой? Опять бутылка? Выброси ты ее, зачем она тебе сдалась? Вот чудак!

– Ага. Я сейчас пойду выброшу. Значит, в полпервого быть здесь?

– Да, если дождь пойдет с вечера...

Никогда еще Тошка так не ждал дождя. Просто места себе не находил. Однако волнения его были напрасны – дождь начался в пол-одиннадцатого. Зашуршал по крышам, забился в водосточных трубах, подул влажным ветерком в открытые окна.

– Обложной, – сказал отец, выглядывая во двор. – Теперь зарядит дня на два. Туман с моря ползет...

– Чудесно!

– Что же здесь чудесного? – удивился отец и подозрительно посмотрел на Тошку.

– Нет... Ничего... – Тошка готов был проглотить язык. – Я хотел сказать: в чудесное же место мы переехали – все дождь да дождь. К тому же обложной.

– Шел бы ты лучше спать...

Когда часы пробили двенадцать, Тошка осторожно спустил ноги на пол и прислушался. Дверь в соседнюю комнату была плотно закрыта. В доме все спали. Стараясь не шуметь, он оделся и, подняв над головой сандалеты, вышел на цыпочках в коридор.

Дождь барабанил по натянутому над балконом полосатому тенту. Оцинкованная водосточная труба была холодной и скользкой. Она уходила вниз, в черную пугающую пустоту. У Тошки в животе заворочались какие-то маленькие колючие льдинки. «Подумаешь, всего-навсего второй этаж», успокоил он себя и, зажав в зубах ремешки от сандалет, перешагнул через балконные перила...

Через час он уже плыл с Ерго сквозь туман, к невидимому в ночной непогоде Нижнему мысу. В большом брезентовом плаще боцмана было тепло и уютно. Тошка сидел на корме и клевал носом. Ерго греб не спеша, коротко и сильно взмахивая веслами. Лодку чуть покачивало.

– Покрасил я ее заново, – говорил он. – Пускай теперь голубая будет. Как весла, вся голубая. Вот название начал писать, не докончил, стемнело.

– Какое название? – хотел было спросить Тошка, но сон большой мягкой ладонью словно гладил его по лицу и мешал говорить.

Нижний мыс, сплошь заросший кустами ежевики, терновника и дикой сливы, был окутан плотным белесым туманом. Ерго привязал лодку и подтолкнул Тошку вперед.

– Пошли, олан !

Сырая трава цеплялась за брюки. Они моментально промокли и противно прилипали к коленкам.

«Эх, надо было ботфорты надеть!» – с сожалением подумал Тошка.

– Свети, – сказал Ерго.

Ровный прямой луч уперся в кусты. Листва сверкала, усыпанная мелким серебряным бисером капель.

– Ниже свети, в траву, под кусты. Вот так. Хорошо. Молодец.

Они прошли шагов двадцать. И вдруг луч осветил перепелку. Птица, забившись в траву, испуганно поблескивала круглым глазом. Казалось, что яркий свет придавил ее к земле. Она была совсем рядом. Тошка мог дотянуться до нее рукой. Мокрые бурые перья с ржаво-желтыми полосками и темная головка с маленьким, слегка изогнутым клювом. Луч фонаря дрогнул и сместился в сторону. Это Тошка потянулся к перепелке. Но в то же мгновение она с громким треском взлетела и исчезла в темноте.

– Э, олан, – рассмеялся Ерго. – Рукой ее не возьмешь. Сеткой надо. Рука свет закрывает.

Следующую перепелку Тошка уже не пытался поймать руками, и боцман ловко накрыл ее своей сеткой. Они бродили по мысу часа два. В мешке у Ерго было уже, по меньшей мере, штук тридцать птиц.

– Давай отдохнем, – сказал боцман, присаживаясь на бугорок.

Туман стелился над самой водой. Дождь продолжал моросить. Ерго сидел и курил, зажав трубку в кулаке. Неожиданно он прислушался. Кто-то, осторожно ступая, шел по прибойной полосе.

– Один... два... три человека идут, – чуть слышно сказал боцман. – Тихо сиди, Тошка.

Шаги удалялись. Один из идущих глухо покашливал. Ерго встал и, слегка наклонившись, быстро пошел вдоль кустов. Култышка мешала ему, цеплялась за траву.

– Кто это? – шепнул Тошка, догнав боцмана. – Может, тоже охотники?

– А зачем на конец мыса пошли? Что там делать? Это не охотники, это непонятные люди.

Из темноты долетел чуть слышный стук весел – видимо, их надевали на уключины.

– Шлюпка у них, – боцман тронул Тошку за плечо.– Пойдем быстро!

Они бегом добрались до своей лодки. Ерго влез в нее первым. Разобрал весла.

– Отвязывай чалку!.. Хорошую погоду выбрали. Жулики...

Тошка непослушными пальцами принялся распутывать тугой, набухший от воды морской узел. Чалка была твердой и никак не поддавалась. Он попробовал растянуть петлю зубами. Соленая веревка колола губы.

– Режь! – сказал боцман и протянул Тошке бебут. Нож сверкнул в темноте узким длинным лезвием. Обрезанный конец чалки с тихим всплеском упал в воду. Ерго греб стоя, не вынимая из воды весел. Казалось, что лодка плывет по черному ночному воздуху. Из висящего над морем тумана донеслись невнятные голоса:

– В четверг здесь же... Если погода поможет... Кожа нужна... Можно замшу... Шелковые чулки, лучше итальянские... Нет, все спокойно... Продали без остатка... Деньги, где всегда...

Ерго бросил весла и, взяв с банки фонарь, включил его.

– Эй, на шлюпке! – крикнул он. – Кончай работу! Пограничный патруль на берегу ждет!

В луче фонаря мелькнули серые фигуры, пригнувшиеся к борту шлюпки. А рядом – нос фелюги и человек с большим мешком на спине. Он заслонился от света поднятым локтем.

– Врет он! Здесь чисто! – донеслось из тумана, со стороны берега. И тогда над кормой шлюпки вспыхнула яркая искорка. Выстрел щелкнул сухо, как костяшка на папиных счетах. Фонарь упал в воду, и сразу стало темно. Путаясь в плаще, Тошка бросился к боцману. Ерго лежал спиной на банке, голова его клонилась набок. Тошка попытался удержать ее, хватался ладонями за колючие щеки:

– Дядя Ерго! Дядя Ерго! Что с вами?

Боцман молчал. Тошке казалось, что молчит весь мир. Черный, ночной мир, покрытый липким туманом. Только откуда-то издалека, со стороны открытого моря, доносилось жалобное гудение буйка: «Гу! У-у-у... Гу! У-у-у... Гу-у-у-у...»

– В воду, Тошка, в воду! – через силу прохрипел боцман. – И за киль, как я учил... – Он задышал тяжело, с присвистом. Пытаясь приподняться, схватился рукой за борт лодки. – В воду! Плывут они сюда...

Тошка услышал шлепанье весел по воде. Приближалась шлюпка. Он сбросил тяжелый плащ, скомкав, подложил его под голову боцману и осторожно перевалился через борт. Нырнув под днище, ухватился за киль, потом, быстро перебирая руками, добрался до кормы и высунул лицо. Было по-прежнему очень темно. Неизвестная шлюпка уже подошла. Она терлась бортом о лодку Ерго. Люди, сидящие в ней, о чем-то спорили. Тошка не видел их, а только слышал.

– Голос же был! Точно! Что, я глухой тебе? – гундосо твердил кто-то, сидящий над самой Тошкиной головой.

– Какой голос? Здесь никого больше нет.

– Хватит и этого...

– Потопить надо лодку. Тогда его дольше не найдут.

Услышав это, Тошка нырнул. Пройдя под водой метра полтора, он нащупал руками днище чужой шлюпки и попытался ухватиться за киль. Но шлюпка была старая, и ее киль почти полностью стерся о гальку. Пальцы соскользнули. Тошке не хватало воздуха. Грудь его сдавило нестерпимо острой болью, и он уже собирался вынырнуть где попало. Будь что будет! Но в самый последний момент вспомнил о бебуте Ерго. Нож оставался у Тошки за поясом. А что если вдруг выпал? Тогда конец...

Судорожно нащупав рукоятку, Тошка вытащил бебут. Тонкое стальное лезвие без труда вошло в днище шлюпки, в шов между досками обшивки. Теперь Тошка крепко держался за рукоятку и мог глотнуть воздуха. Он осторожно высунул из воды лицо.

– Хватит валандаться! – это опять тот, гнусавый. – Попутают нас с этой возней. Надо по-быстрому рвать отсюдова когти! На патруль наскочим...

Две пары весел разом опустились на воду. Шлюпка ходко пошла по рябой от дождя воде. Тошка вытянулся вдоль днища, чтобы не мешать ее движению. Он закрыл глаза и думал об единственном: лишь бы шлюпка шла к мысу! Сам добраться до берега он не смог бы – слишком далеко.

Плыли долго. У Тошки затекли руки. Наконец шлюпка замедлила ход.

– Давай быстрей сюда! – злобно крикнул сидевший на корме.

– Тихо, да! – огрызнулись с берега. – Иду...

Тошка опустил ноги, нащупал дно. Шлюпка резко накренилась, кто-то влезал в нее. Видимо, тот, который оставался на берегу.

– Ахмет ушел? – спросил он.

– Конечно.

– Кто стрелял?

– Гундосый...

– Наделали шуму!

– А что ж, как перепелкам, под фонарем сидеть? Это же Ерго был. Он узнал нас. И попутал бы всех завтра же.

– Завтра же! Стал бы он ждать завтрева. У него ракетница в лодке. Скажи спасибо, что я успел заткнуть его сходу, пока сигнал не дал. Не то шли бы сейчас пешком под автоматами.

– Хромой черт! Не спалось ему дома.

– Зато здесь теперь спит, да. Отец человеком был, делом занимался, по всему побережью слава ходила. А этот – ракетницу в лодке имеет.

– Ладно! Хватит трепаться. Греби отсюда по-быстрому!..

Тошка выпустил рукоятку бебута и спрятался под воду. Шлюпка быстро удалялась от мыса. Когда Тошка вынырнул, ее уже не было видно. Только плыли, цепляясь за черную зыбь, рваные клочья тумана.