Текст книги "Ускользающий город. Инициализация (СИ)"

Автор книги: Евгений Булавин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 12 страниц)

«Что предлагаешь?»

– Не сейчас! Сюрприз же. – Я вдруг задумался, что есть некое сходство в словах «сюрприз» и «сюрреализм». – Людмила, будьте добры такси!

«Вызываю!»

– Пойдём в раздевалку, – повернулся я к Яне. – У меня есть кое-что особенное.

«Из новой коллекции?!» – воскликнула Яна, точней… а, какая разница!

Я состроил загадочное лицо и передал ей вешалку. Вторую, с мужским костюмом, забрал себе и ушёл переодеваться в подсобку. Честно говоря, веяния последних нескольких сезонов начали меня изрядно смешить. Эти штаны в обтяжку, куртка «ухоженный бомж» с шарфом и шапкой «гламурный Петрович», эти ботинки «начищенные до блеска недоберцы»… Всё лучше гейских фантазий, коими традиционно пичкают нас летние коллекции.

Яна ждала в коридоре. На ней был светло-красный жакет, под которым проглядывалась кофточка, тёплые шорты бежевого цвета, леггинсы и эти отвратные угги, кои вновь стали покорять черепные коробки обывателей. Полный боекомплект по-русски холодного весеннего сезона.

Людмила Карповна благополучно свалила домой, поэтому студию закрывал, как всегда, я. Улица встретила нас мраком, тронутым кое-где ржавым свечением фонарей. Из-за дождя все вокруг казалось картинкой из старого телевизора, подёрнутой рябью помех.

– Стой, – придержал я её за локоть. – Нужно собраться.

Я закрыл глаза, вбирая в себя десятки таких же я, которые подобно мне обслуживали своих клиенток весь этот день и тоже адски устали. Отпустил я только тех, кто тоже ушёл с девушками.

– Ну-с, навстречу неизвестности!

Яна не поверила, что мы едем в «Шесть имён». Даже таксист переспросил. Самый пафосный клуб Чернокаменска столь дорог, что подавляющее большинство модных даже вспоминать о нем предпочитает… никогда.

Когда машина остановилась на углу красивого неоготического здания в самом центре Полуострова, откуда исходила ритмичная аура того, что некоторые называют «музыкой», Яна взглянула на меня, как на паренька в потёртом свитере, который заявляет, что воон та синяя «Багатти» – его.

Взгляд этот я чувствовал и когда продирался через разодетую очередь, достигнув мрачного типа на фейсконтроле. На его пучеглазом лице буквально кипело раздражение. Непропорционально короткие руки отмахивались от… мухи?

– Привет, Вольдемар, – протянул я ему руку. – Что, просыпаются понемногу?

– Мать её… да! – охранник чихнул и смачно высморкался в зеленоватый платочек. – Почти апрель, а эта живее всех Лениных. Должен я ей, видите ли.

– Даже представить не могу, что можно задолжать мухе, – ответил я, убрав так и не пожатую руку.

– Потому что ты из нас самый тупой. – Он сверкнул стёклами очков, которые отражали свет подобно DVD-диску. – Фифа с тобой?

– Не надо называть её…

Вольдемар сдёрнул заградительную цепь.

– Это тебе не надо, иначе не дадут. А я хоть подзадник могу выписать. Проходи, не задерживайся.

Я повернулся к Яне, повертел пальцем у виска и увлёк её за собой. Океан ревущего звука захлестнул нас с порога.

Меня всегда поражал мир клубной жизни. Эти безумные тематические ивенты, что создаются ребятами, у коих современным фантастам стоит молить о просветлении, этот шум, растрясывающий внутренности, это кислотное свечение, долбящее в мозг через глаза, едкий полумрак, где смешались тела дёргающие, тела извивающиеся, тела дрыгающиеся, запах пота, сильного парфюма, алкоголя и сигаретный перегар…

Клубная жизнь – это реальность иная, но совсем иного рода, нежели видеоигры и книги. Потому что она здесь, перед тобой, стоит только протянуть руку (в которую, если зазеваешься, тут же воткнут героиновый шприц). Клуб – это место, куда приходят отдыхать, а оно ни на секунду не даёт тебе покоя, переворачивая тебя как кучу грязного белья, дабы обнажить самое дикое и безумное, что сидит в твоей обезьяньей душонке.

В басовой долбёжке треков, таких одинаковых, но с бесконечными вариациями, я видел костры и пещеры, гипнотический дым и десятки разгорячённых тел в шкурах, пляшущих до экстатического исступления. Я думаю, если родится когда-нибудь бог клубной жизни, он будет наг, не считая огромной идиотской шляпы и навязанного на детородный орган носка. Его лучащаяся лазерами кожа будет распылять свежайшую наркоту прямиком из подпольных лабораторий. Он будет милостив в своём желании подарить экстаз и жесток в методах его доставить. Он назовёт своим братом того, кто будет танцевать до упада – но сам упадёт позже всех, чтобы очнуться к очередному открытию ночного храма. Он будет любить безумие и избегать при этом проблем. Он будет сам верить в то, что осушает людей, дабы вручить им очередной шанс на перерождение.

Все это я говорил Яне, когда мы, забравшись в туалет, опустошали кокаиновые дорожки. Потом я заткнулся и заткнул поцелуем её. Дальше было то, о чем мечтают все принцессы: быть жёстко отодранной в сортире, чтобы размазывать сопли по лицу и ждать, ждать, ждать своего принца.

Вечный цикл…

Она вырубилась до того, как я достиг пика. Ударилась, вроде, затылком о стену. Сплюнув, я так и оставил её на унитазе, возле трусов, скрученных в тонкую верёвочку на полу.

Выходя из кабинки, я нос носом столкнулся с Люцифером.

– Брат мой, а до тебя не дозвонишься! – воскликнул он, пытаясь меня обнять.

– Не до тебя, скотина! – взорвался я и неожиданно для себя самого ударил его по рукам.

– Полегче! Эй, придержите его, пока я сделаю своё жёлтое дело.

За тщедушной фигуркой нашей рок-звезды высилось два насупленных бычка – телохранители. Я оценил ситуацию и поднял руки в знак подчинения.

– Ты знаешь, какая сегодня дата? – спросил Люцифер, не отрывая взгляда от писсуара.

– Ты меня за календарь держишь? Или нерадивого мужа, забывшего про сраный юбилей?

– Не кипятись. Сегодня день открытия клуба! Моего клуба, змеёныш!

Люцифер приковылял к умывальнику. Я посмотрел на его отражение в зеркале. Видеть жизнерадостного лидера поп-готик группы да к тому же, разукрашенного в черно-белый грим, было до коликов странно.

Я вздохнул.

– Никакой это не твой клуб. Он принадлежит Стомефи, а дела решает Аримович.

– Я – маскот. Без меня этот клуб и наполовину не был бы таким популярным. Да и чья бы вокалистка мычала! Твоя студия тоже принадлежит Эриху…

– Не было б тебя, нашли бы кого-то другого. И найдут. Клоуны имеют свойство приедаться. Люцик.

– Клоуны, значит, – Люцифер выдрал из аппарата почти метр бумажных полотенец и скомкал их в плотный шарик. – Брат мой, я-то хоть осваиваю сложное искусство музыки и… как ты там говоришь? Клоунады? А твоё сводится к тому, чтобы навести объектив и нажать кнопку. Это даже не клоунада. Это нечто среднее между говном и обезьянкой.

– Да-а, – протянул я. – У параши всегда кажется, что художник мажет что-то на бумагу. А писатель по кнопочкам бьёт, набивая меньше, чем средний планктон в мессенджере.

– Господа и дамы, всё надо делать с фотографами! Фотограф всё сделает лучше!

– Хороший фотограф на вес золота.

– Блин, – он выразился крепче, – змеёныш. Назови фотографом девочку лет двадцати, которая купила вчера зеркалку, а позавчера научилась слои накладывать в Фотошопе, одень её в «интеллигентские» шмотки с шарфиком, и у неё отбоя от клиентов не будет. Мать твою, мою… тьфу, змеёныш! Лажа в твоём деле так легко косит под обычную посредственность, что люди ни херашеньки не видят разницы! Они падки на посредственность, башка ты гуталиновая! Это не то, что в музыке! Или театре! Там лажей будет вонять как от трупа!

– А то, что вокруг гремит, это – музыка?! – возопил я, позабыв уже, о чем мы с ним орёмся.

– Это – не метал, БЫДЛО! – взвизгнул Люцифер, дотянув до «ля» второй октавы. – Парни. Отделайте его от души. Парни. Только оставьте парочку живых мест. Брат все-таки.

– Ты что, обдолбался?! – гаркнул я и, не дожидаясь очевидного ответа, попытался шмыгнуть между амбалами. Они оказались проворней.

– Ну ёп…

Даром что амбалы, работали они грамотно. Ни синяка, ни царапины, одна лишь чистая, незамутнённая внешними проявлениями боль. Когда сил вопить у меня не осталось, они швырнули меня в кабинку к Яне. Двуличная сука братец картинно отвернулся, не глядя на то, как меня обрабатывают.

Когда они ушли, я лежал мордой в пол, не в силах пошевелить даже пальцем. Не знаю, сколько часов прошло до того момента, когда меня перевернули на спину. Поверх темных очков в титановой оправе на меня смотрел как всегда безупречный Эрих Стомефи. Даже лучшие из нас вынуждены справлять нужду.

– А я тцелый день не мог то тепя тасваниться.

– Эрих…

– Молчи.

Он взвалил меня на плечо и потянул за собой, шаркая начищенными ботинками. Как же я хочу быть похожим на Эриха! Иметь такой же акцент, зачёсанные назад волосы, разъезжать на новейших немецких тачках, носить стильные костюмы, шитые по личным эскизам, и вести уйму разных дел – от клуба и фотостудии до фабрики конфет.

…Кажется, я отрубился, потому что как-то резко понял на ощупь, что сижу в кожаном кресле. Эрих восседал на диванчике напротив.

– О, волшебство нашатырного спирта! – воскликнул он, принюхиваясь к серебряной фляжке, в которых нормальные люди держат коньяк. – Кто она по твоей постельной классификации?

– Кто? А. Да. Шельма.

– Пф. Мне-то покасалось, минимум Фурия.

Голову будто раскроили, и трещина разрасталась.

– Эрих… не мучай. Что тебе надо?

– Патчему ты не скасал Азилеву про мопильный?

– Азилев… какой Азилев… А, Азалев!

– Азилев, Азалев – один тщерт, – резонно заметил Эрих, пригубив фляжку.

– Считай, интуиция. Надо чтоб… не полиция нашла мобильный. Так надо.

– Уш тчему, а интуитсии твоей я доверяю. Есть вопрос, по поводу студии.

Я насторожился.

– Я навёл справки и не обнаружил, что ты хоть как-то заинтересован в поднятии популярности своего заведеньица.

– Куда делся твой «идеальный» немецкий акцент? – улыбнулся я, сам судорожно соображая, к чему он клонит.

– На ерунду не ведись, – посоветовал Эрих. – Меня интересует, почему тебе положить на расширении клиентуры. От старой мы получаем не столь… свежую энергетику. Люцифер вот снова начал хромать.

– Неужели моя лавочка у тебя единственная?

– Вопросы, – он взглянул на часы. – У тебя не так много времени, чтобы убедить меня в своей квалификации.

Я весь подобрался и провёл рукой по волосам. Мысли скакали – в основном потому, что я не знал, с чего начать.

– Слушай, Эрих, я зажат в сраные клещи.

– Не выражайся.

– Извини. Но что делать, если даже обыкновенная реклама причислена шавками Доброго Каменщика к навязыванию воли – тому, что нам строжайше запрещено? Я понимаю, для обхода этих проволочек вы, ребята, сотворили современную систему, где за единственную подпись на бумажке можно распрощаться с последними штанами. Тогда что, давай лоббировать закон, по которому тактичные люди в бронежилетах начнут таскать мне клиентов с мешками на голове?

– Ты что несёшь?

– А то, что я не могу напрямую повлиять на решение людей зайти в мой подвал и сделать пару фоток. Мне даже визитную карточку в сортире не обронить – сразу прилетит придурок с огненным мечом, который ни хрена не смыслит в бизнесе, и начнёт практиковаться на мне в анатомии. Раньше спасало сарафанное радио. Старые клиенты тащили новых, и всё было хорошо.

– Поэтому ты «обронил» мобильник?

– А разве это реклама? – улыбнулся я.

Стомефи понимающе кивнул.

– Есть ещё одно. Язычники.

Удивление немного притупило ломящую боль во всем теле.

– Они до сих пор трепыхаются?

– Объявились впервые за долгое время. И представили доказательства, что то твоё оборудование с голограммами – опасно.

– Чем?!

– Если коротко, мы решили сделать красивый жест, чтобы их успокоить. Ещё короче – не твоё дело. Завтра вечером у тебя всё демонтируют. До этого чтоб даже в мыслях не было пользоваться голограммами. Это тебе ясно?

– И что будет с моей студией? Ты интересовался её процветанием только для того, чтобы порушить к херам?!

– Забыл, как пользоваться фотошопом? – Стомефи взглянул на часы и поднялся, потеряв ко мне всякий интерес. – Через минуту у меня встреча с азиатскими «друзьями». Сейчас тебя отвезут домой. Не забудь перед сном принять таблетку, которую выдаст водитель. Поможет завтра не быть квашней. Всего наилучшего.

Водитель оказался не абы какой, а его личный. Никогда и звука не слышал от этого парня. Он привёз меня домой, дотащил до постели и вручил стакан с водой да какую-то капсулу. Я выпил её и тут же уснул.

А наутро встретил эту жизнь в приподнятом настроении. Где-то на окраине разума пел бессмертный Том Джонс. Мысли были тошнотворно радужны, и никак не соотносились со всем идиотизмом, что творился вчера. Я думал, что, расставшись с высокими технологиями, опущусь на один уровень к конкурентам-приматам. Возможно, придётся расширить штаб фотографов разного профиля. Сойдут пресловутые девочки лет двадцати. Студентки очень любят «творческие» подработки. Есть, впрочем, ещё вариант.

Я вошёл в студию с сияющей улыбкой.

«Вам наша первая гостья понравится», с порога заявила Людмила Карповна. Да ладно?

Я окинул взглядом брюнетку, сидевшую на диванчике для посетителей, и не увидел в ней ничего особенного. Чем-то напоминала она Яну. И Кристину. И Анжелу. В общем, ничего особенного.

– Кого я вижу! – воскликнул я, добавив в голос щепотку радости, позитива.

«Ой, здравствуйте!», подскочила она и тут же стала копаться в сумочке. «Я вчера купила подержанный телефон, недорогой такой, знаете, но в хорошем состоянии, мне черные нравятся, хотя подруги советовали зелёный, говорят, очень подойдёт к моим глазам, а глаза у меня вообще-то серые, но вот почему-то они решили… Ой, а у вас карие! Что-то давно я не была у стоматолога, надо бы позвонить, записаться… Вы же позволите отсюда позвонить? Вот».

Она протянула мне «отработанный» вчера телефон. Быстро же его толкнули…

«Внутри, между крышкой и аккумулятором, я нашла клетчатую бумажку с вашим адресом. Вот».

– Очаровательно. Огромное спасибо. Людмила уже покрыла ваши расходы?

«Сказала, что потребуется ваше личное присутствие».

– Ах, точно… – я послал незаменимому секретарю и по совместительству бухгалтеру понимающую улыбку. – У вас найдётся пара свободных часов?

«Ну, сегодня как бы суббота, а по субботам я, как правило, свободна… Вам что-то понадобится, да? Показания в полицию? От меня не будет помощи никакой, я ничего не знаю…»

– Нет, – как можно мягче перебил я. – Мы – студия художественной фотографии и, в принципе, за такую услугу с вашей стороны…

«Ой, вы меня смущаете!»

– И в мыслях не было! Ну что же, если бесплатная фотосессия вас не прельщает…

«Фотосессия?! Ещё как прельщает! Знаете, мы с подругами…»

– Людмила, приготовьте контракт! – Я подмигнул секретарю и перевёл лучезарный взгляд на клиентку. – Кстати, как вас зовут? Вы когда-нибудь задумывались сменить свой образ? Хотя бы… на фотографии?

3. Чёрный камень, чёрные сердца

За чем явился Похититель? А зачем?

Чёрный камень, чёрные сердца. Минус два

У двойных дверей, ведущих к гейту рейса Нью-Йорк-Чернокаменск, толклись хмурые, простовато одетые мужчины. То и дело поглядывая на наручные часы, роняли фразы о погоде, дорогах и почему-то политике. Матерились вяло, больше для цехового приличия – накладывала отпечаток вялая бессонница, присущая раннеутреннему аэропорту. Алану эта публика напомнила банду воробьёв, что хохлится от промозглого ветра на линии электропередач и выжидает что-то, понятное только им.

Невысокий, с орлиным, но не острым носом, он легко терялся среди остальных пассажиров, по большей части американцев в строгих деловых костюмах. Его собственный был бездонно-чёрным, в тон волосам, идеально зачёсанным назад, и лакированным ботинкам.

«Воробьи» окружили новоприбывших с гомоном «Такси! Такси!». Самые продвинутые кричали «Тэкси!». В руках у некоторых материализовались таблички с именами, и Алан, прочесав их внимательным взглядом, не увидел свою. Он замедлил шаг, безнадёжно оглядел таблички вновь и задержался на львиноподобной физиономии в потрёпанной кожаночке. Улыбаясь прямо в душу, физиономия приподняла ватман, на котором капителью было начертано «Стомефи».

Алан кивнул каким-то своим мыслям и приблизился к физиономии.

– Пожалуй, единственное, что вас выделяет – это жёсткая, целеустремлённая походка, – заявил тот, бесцеремонно, но изящно выхватив у Алана единственную сумку с багажом. – Новички всегда отстают, но вы постарайтесь, о’кэй?

Извозчик резво двинулся сквозь толпу, одобрительно крякая ни на сантиметр не отстающему пассажиру.

– Да тут почти Нью-Йорк, – усмехнулся Алан, обнаружив парочку непременных людей, которые не бежали, но обгоняли его, почти бегущего.

– Тут совсем не Нью-Йорк, – отозвался таксист, ловко увернувшись от чьей-то поклажи. – Но развлечений хватает. Своеобразных.

Туманный рассвет наползал на стерильную громаду аэропорта. Таксист вёл странника вдоль тускло поблёскивающих от влаги машин. Алан с безразличным удивлением обнаружил, что большинство было японских марок.

– Зря не взяли плащ, – бросил, не оборачиваясь, таксист. – В этих широтах весна не тётка.

– Куплю, – отозвался Алан. Он терпеть не мог таскать много вещей, особенно на себе.

Словно под обстрелом они перебежали дорогу и остановились возле бурой машины с логотипом «Lada». Таких Алан ещё не видел, хотя покинул страну всего каких-то пять лет назад. Таксист небрежно зашвырнул его сумку в багажник, не с первого раза этот багажник закрыл, и отворил перед пассажиром переднюю дверь. Алан забрался внутрь; вскоре за руль сел и таксист.

– Почему сразу таксист, извозчик или, упаси яйца, кожаночка? – проговорил он, явно машинально поправляя зеркало заднего вида. – Зовите меня Феликсом. Или Аримовичем.

– Вы, простите, кому? – несколько опешил Алан.

– Успели подцепить акцент за эти пять лет. Не всегда твёрдо выговариваете «р».

С этими словами Аримович завёл мотор и сдал назад.

– Дайте догадаюсь, вы как-то связаны со Стомефи? – сказал Алан, осматривая таксиста уже внимательней.

– Не «как-то», – ответил Аримович, выруливая на трассу.

Из full-hd аудиосистемы полились суровые правды Бутырки. Алан с внутренним вздохом воздел глаза горе. В сумке тосковал плейер, начинённый музыкой жанра, патологически известного в узких кругах. Алан любил относить себя к узким кругам. Эта любовь и вывела его в самые сливки нью-йоркской богемы. Эта любовь и вынудила его прилететь в этот город с слишком безрадостным даже для русских именем.

Что он знал о Чернокаменске? Третья столица России возникла как из воздуха. О ней начали говорить лишь тогда, когда она уже откусила от Москвы функцию экономического центра страны. В бизнес-кругах даже Америки ходили разговоры о «Russian land of opportunity», выросшей, как всё лучшее в России, из грязи, бесплодных камней и задрипанной деревеньки. Краем уха Алан слышал разглагольствования одного gay-friendly искусствоведа в роговых очочках, что всё настоящее в этом городе заточено на острове. Никто из гостей города не покидал его, а те, кто покидал, не могли вспомнить о «континентальном» Чернокаменске ничего конкретного.

– Полуостров, – чтобы его услышали, таксист вдвое понизил громкость колонок.

– Простите?

– Район так называется. А он, между прочим, остров. Возможно, пока.

Алан покосился на Аримовича с возрастающим беспокойством. Весь этот путь ему захотелось просидеть, отвернувшись к окну и не видя того, что размытым пятном мелькало по ту сторону. Это удавалось ровно до тех пор, пока машина не съехала с дороги в центр, миновала десяток километров по рельефному шоссе и выкатилась на шестиполосный мост через реку Каменёвку.

– Вы точно везёте меня к Стомефи?

Аримович затормозил так, что ремень безопасности резанул Алану грудь, и принялся крыть матом посмевшего его подрезать «извращенца, петуха, месье с усиками». Затем, степенно откашлявшись, таксист завёл заглохшую машину и дал газу. Алан вдруг отчётливо понял, что он дома – пусть и не в родном Саратове.

– Точно везу. И точно к Стомефи, – сообщил Аримович, успокоив нервы парочкой невыносимо душевных песен. – Сейчас никто из тех, кто действительно влияет на дела, не имеет права ступать на Полуостров. До тех пор, пока не решим кое-какие проблемы.

Их «Lada» миновала мост и свернула куда-то вправо, обрушив на психику Алана панораму самых что ни на есть трущоб. Облупленные до костей дома, слои грязи, перемешанной с мусором, безвкусное граффити, все какие-то щербатые люди…

– Навевает воспоминания? – поинтересовался Аримович.

– Знаете, нет.

– Здесь живут горгульи.

«Да он псих!», содрогнулся Алан. «Или мудрит с метафорами… как псих». Аримович то и дело косился на него, явно дожидаясь ответа, поэтому странник против своей воли выдавил:

– Всё ещё нет.

– Значит, побороли боязнь каменных людей. Это хорошо.

– Не за того вы меня принимаете, – пробормотал Алан, думая, что если псих будет настаивать, придётся все же соглашаться.

Но Аримович лишь усмехнулся:

– Ага.

Он подогнал машину к прокопчённой гостинице, в запущенном облике которой угадывалась какая-то даже архитектура – не то Питер, не то Одесса.

– Это приехали?

– Это почти, – оскалил таксист львиноподобное лицо. – Вы не торопитесь, Алан Ерофеич, дверку я сам открою.

Аримович вышел, достал из багажника сумку, поправил задравшуюся кожаночку и, открыв пассажирскую дверь, отвесил страннику шутливый реверанс.

– Я провожу, – сказал таксист в ответ на протянутую за багажом руку. Тон не терпел возражений, и Алану оставалось только скрипнуть зубами и подчиниться.

«Не бить же человека Стомефи по морде», – оправдал он своё малодушие.

Аримович примчался к двери, облепленной костяной краской, и с силой дёрнул на себя. Посеревшие от пыли окна первого этажа завибрировали так, будто собрались лопнуть.

– Просим, – указав на хищный полумрак проёма, сказал Аримович и нырнул в него первым.

Изнутри гостиница ещё сохраняла бледный призрак приличия. Зелёные, будто наглаженные, обои плотно прилипали к ровным стенам, а к стенам в свою очередь прилипали бюрократические стулья с откидными сидениями. Бежевая плитка на полу была по-своему харизматична. С теряющегося в тенях потолка свисала люстра на пару десятков лампочек, из которых горело от силы три.

Аримович уже стоял, облокотившись о тусклый стол reception’а, и вовсю рядился с администратором.

– Мне кажется, здесь яснее некуда, – услышал Алан ядовитый говорок извозчика.

– Прошу прощения, это всё, что может предоставить Общество, – невозмутимо отвечал администратор. Лицо его тонуло в чернильных тенях, зато форменная одежда, в тон обоев тёмно-зелёная, едва не сияла от чистоты. Заприметив Алана, администратор учтиво кивнул: – Рад приветствовать.

– Попрошу не переводить тему, – ласково улыбнулся Аримович.

– Вас связать с менеджером?

– Лучше свяжите себя со Стомефи. Сто-ме-фи. Счастье и уют в каждый дом.

Администратор наощупь достал из-под стола плоский ключ без бирки и протянул его таксисту.

– Приношу искренние извинения. Если хотите занести произошедшее в книгу жалоб и предложений…

– Каменщики, – не слушая, сказал Аримович и рывком поднял с пола багаж Алана. – Готовы прощать и просить прощения хоть каждую минуту. Нам на шестой.

Они обошли ресепшн, завернули в тёмный коридорчик, где, пошарив стенам, отыскали кнопку вызова. Тут же звякнул несуществующий колокольчик, и двери разъехались. Аримович с Аланом не без опаски зашли внутрь. Красноватого отсвета умирающей лампочки хватало ровно на то, чтобы очертить кнопки, так напоминавшие крышки от пивных бутылок.

Аримович нажал на шестую. Лифт с натужным скрипом закрылся и пополз вверх.

– Мне этот парень на reception показался каким-то… автоответчиком, – пробормотал Алан, дабы разбавить гнетущую полутьму под лязгающий аккомпанемент подъёмных механизмов.

– Так и есть, – отозвался Аримович. – Вот что я скажу: поменьше цитируйте даже самые умные книжки. Может, никогда не станете автоответчиком.

Алан промолчал, и больше они не проронили ни звука.

На шестом этаже лифт дёрнулся точно висельник. Двери, помедлив, открылись, являя взору коридор с бордовыми обоями, устремлённый в глухой тупик. С освещением дела здесь обстояли лучше. По крайней мере, мрак не скрадывал подавляющую часть пространства.

Аримович повёл Алана вперёд, мотая головой из стороны в сторону и приговаривая:

– Шестьдесят два, шестьдесят четыре, шестьдесят шесть… Хе.

Остановились на шестьдесят восьмом.

– Ну-с, Алан Ерофеич, – оскалился таксист, вручая ему, наконец, сумку и ключ.

Ключ мягко вошёл в замок, с лаконичным щелчком отпирая дверь. Алан хотел поскорей забраться в номер, дабы от извозчика его отделяло как можно больше стен – да хоть одна, но…

– Вы же чуть не забыли.

– А? Что? – обернулся Алан.

– Вот, – бросил тот ему в руки нечто увесистое и металлическое. – Это типа «добро пожаловать».

Аримович пнул Алана прямо в грудь – туда, куда совсем недавно врезался ремень безопасности. Алан влетел в номер метра на полтора, чуть не вышибив собою дверь. Потолок поплыл перед глазами. Извозчик степенно подобрался к корчащемуся на полу пассажиру, выковырял ключ из слабеющей руки, поправил на себе задравшуюся кожаночку и, прежде чем закрыть номер снаружи, зафутболил багаж в прихожую.

– Fucking bastard! – проревел Алан. – Аримович! Bitch!

Шок отпустил столь же быстро, сколь и нагрянул. Алан поднялся, ощущая промежностью, руками и ляжками, что угодил в какую-то жидкость. Где-то в глубине номера журчал включённый кран.

– Страна идиотов!

Слепо выставив перед собой руки, он сделал несколько осторожных шагов и вскоре нащупал успокаивающую твёрдость стены. Ориентируясь на слух, Алан прибрёл в тесную, как армейский ящик, ванну. С размаху залепил по ручке крана, и вода заткнулась.

– Что-то здесь ничего, – пробормотал Алан, осознав, что не ощущает потопа под ногами.

Пошарив по шероховатой стене, он наконец-то нащупал выключатель. Свет вспыхнул, заставив непроизвольно прикрыть глаза рукой, с коей драматичными ручьями стекала кровь.

– Засрал мне костюм, – пролепетал Алан. – Весь костюм засрал! Да чтоб тебе кишки вокруг горла обернулись, ублюдку сраному, пидору вонючему, скоту, онанисту, дегенерату, мразо́те!

Алан стянул с себя пиджак и увидел, что со спины тот весь пропитан кровью. Чувствуя спиной невыносимую, проникающую под кожу липкость, мужчина содрал с себя рубашку – и не обманулся.

– Да что это такое?!

Алан начал бешено крутиться перед высоко подвешенным зеркальцем, чтобы разглядеть себя со всех сторон.

– Да мразь!

Алан с размаху пнул скомканный на полу пиджак и выбежал в единственную комнату номера. В скользящих очертаниях серого полумрака, на полу, он разглядел нечто крупное.

– Да быть не может… – пробормотал Алан, включая свет.

Труп лежал в луже собственной крови. Рядом – штука, брошенная Аримовичем Алану в руки. Пистолет.

Алан осел на пол с мерцающей улыбкой на губах. Мысли бойко, бестолково сменяли друг друга – пока на ум не легло мёртвым грузом:

– Позвонить в полицию?

На пистолете его отпечатки, но идиот Аримович держал оружие в голых руках… Это сколько потом придётся объяснять, долбиться в посольство, может, даже засесть в «обезьянник»…

– Позвонить в полицию.

Алан достал из кармана брюк мобильный, набрал 911, но, зависнув над мыслью, что здесь какая-то засада, исправил на 02.

Где-то в комнате раздалась вибрация… мелкие барабаны, пауза… и пронзительный детский голос: «Встань пораньше, встань пораньше, встань пораньше!». Звук доносился из-под трупа.

«Только утро замаячит у ворот»

Алан положил мобильник на пол, переключил на громкую связь и поднялся.

«Ты увидишь, ты увидишь, как весёлый барабанщик»

Медленно, как в гипнотических фантазиях, подошёл к трупу.

«В руки палочки кленовые берет!»

Коснулся его словно не своей рукой.

«Ты увидишь, ты увидишь, как весёлый барабанщик»

Одёрнул…

«В руки палочки кленовые берет!»

Пересилив себя, перевернул труп на спину.

«Будет полдень, хлопотливый и гремящий,

Звон трамваев и людской водоворот!

Но прислушайся, услышишь, как весёлый барабанщик

С барабаном вдоль по улице идёт!»

Труп был с лицом Аримовича.

«Будет вечер заговорщик и обманщик,

Темнота на мостовые упадёт!

Но вглядись, и ты увидишь, тот весёлый барабанщик

С барабаном вдоль по улице идёт!»

Это был Аримович! Алан достал мобильник из внутреннего кармана кожанки и, не глядя на номер, ответил:

– Алло?

И даже не удивился, что услышал себя из собственного мобильника:

«Алло?»

– Да твою мать! – возопил Алан, с размаху швыряя мобильник Аримовича об стену.

«Грохот палочек – то ближе он, то дальше,

Сквозь сумятицу, и полночь, и туман!

Неужели ты не слышишь, как весёлый барабанщик

Вдоль по улице проносит барабан?»

– Как мне жаль, что ты не слышишь, как весёлый барабанщик… вдоль по улице проносит барабан, – пробормотал Алан.

– У вас всё хорошо? – раздался обеспокоенный голос из коридора. Женский.

– Да! – вскричал Алан, утирая слёзы и размазывая по лицу кровь. – Плохие… новости… из дома.

– Вам что-то принести?

Что за идиотский вопрос?..

– Нет! Спасибо!

«А теперь», совершенно отчётливо понял Алан, «нужно спрятать труп, умыться и переодеться»

С неожиданной, почти детской лёгкостью он подскочил на ноги и принялся нарезать круги по комнате.

«Мастер трёхступенчатых планов… asshole…», пульсировало в висках. «Куда прятать-то? В шкаф? Ванну? В окно вывалить, как мешок? Почему, кстати, занавески так плотно запахнуты? Да зачем его вообще прятать?!»

– Пусть это будет не пуля! – потребовал у потолка Алан, понимая, что он так и будет спотыкаться взглядом об растянувшего по полу Аримовича, пока не пересилит себя и не соберётся. – Но, простите, Аримовича ли? – пробормотал он, опускаясь подле мертвеца на колено. – Случаются же близнецы…

Белое бессмысленное лицо, матовый взгляд, закинутая на грудь рука… Понадобилось время, чтобы переждать приступ подкатывающей тошноты. Алан вздрогнул, когда понял, что его помутневшие глаза зацепились за шансоновскую кожаночку. Испачкана обильной кровью, тёплой, вот единственная лампа солнышком отражается в луже на полу…

– А это что?

Алан несколько раз моргнул и напряг зрение. Не был он великим криминалистом, но пули не могли оставить эту россыпь рваных, продолговатых следов в районе живота. Зато тупой нож – вполне.

– Сраный condom, подставить меня захотел! – взревел Алан и с облегчением, пусть и весьма надуманным, двинулся к багажу. До смерти хотелось переодеться. И правда, не чучелом же встречать участковых, или как их там называют в России?

– Стоп, – проговорил он, наконец-то ощутив боль в порезанных ладонях.

Алан смыл с рук кровь и осколки, обработал порезы коньяком из фляжки, которую он неизменно протаскивал во внутреннем кармане пиджака, выдавая за лекарство, перебинтовался нераспечатанной марлей из аптечки, достал походное зеркальце, как следует прошёлся по измазанному лицу тёплой водой, а затем и бритвой. Принял душ, мимолётом отмечая, какая здесь натужно свежая вода. Поменял повязку, увидев, что кровь малиновыми пятнами выступила на марле. Расчёской и гелем привёл в порядок взъерепенившуюся причёску.