Текст книги "Ускользающий город. Инициализация (СИ)"

Автор книги: Евгений Булавин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 12 страниц)

Annotation

Наш мир расползается на части. Ощущение этого зудит, когда я смотрю любимый сериал, читаю книгу, мотаю ленту бесконечных новостей. Оно жжётся, когда я вижу, что соцсеть выползает из виртуала, раздирая людей на группы по работе, интересам, возрасту, статусу. Наш мир расползается на части, и первым пал Чернокаменск. Станьте свидетелем того, как всё начиналось.

Примечания автора:

Ещё один роман тысячелетия.

Евгений Булавин

1. Судия

Судия. Уроборос

Судия. Гром и кровь

Судия. Бритва Оккама

Судия. Две визитки

Судия. Лёгкий укол в голову

Судия. Ангел и Судия

Судия. Их ограбили

Судия. Критика практического разума

2. Авторская Студия Мстислава Ужинского

3. Чёрный камень, чёрные сердца

Чёрный камень, чёрные сердца. Минус два

Чёрный камень, чёрные сердца. Экспонат

Чёрный камень, чёрные сердца. Верность принципам

Чёрный камень, чёрные сердца. Проблеск

4. Фанерон

Фанерон. Мистерия

Фанерон. Катастрофа

Фанерон. Начальники

Фанерон. Не от мозга сего

Фанерон. Альпинизм

Фанерон. Фантом и близнецы

Фанерон. Неприметный парень с блокнотом

Фанерон. Упущенная нить

Фанерон. Парадокс тёплого и мягкого

Фанерон. Комплимент повару

Фанерон. Благородный сударь

Фанерон. Крипта

Фанерон. Ключ от оков

Фанерон. Падение

Фанерон. Чёрт из коробочки

Евгений Булавин

Ускользающий город. Инициализация

1. Судия

Праведник обманут, ищет благодать, находит истину себе под стать

Судия. Уроборос

Всё началось с того, что мы называем «роковой случайностью» – батарейки окислились. Сложно передать ощущение разрыва, которое испытал Инокентий, переводя взгляд с будильника на зияющее за окном утро.

Стоит понимать, что жизнь Инокентия подчиняется строгой, почти ритуальной цикличности. Раз за разом он встаёт в пять-тридцать под случайную композицию Моцарта и идёт на кухню, заваривать крепкий кофе. Просыпается после третьего глотка, но иногда после четвёртого. Затем Инокентий идёт в ванну, чистить зубы, бриться-мыться, и в туалет. Пару минут спустя в спальне происходит таинство одевания. Сначала носки – это важно! – и остальное: рубашка в клетку, светлые брюки со стрелками, подтяжки, как у копов в сериале, серый пиджак. В углу, за шкафом, ждёт чёрный портфель, куда Инокентий день за днём складывает стопку чистых листов формата А4 и водяной пистолетик – для смеха. Портфель никак не связан с работой, зато придаёт ему солидности в его же собственных глазах.

В коридоре Инокентий обувается и наносит на себя четыре капли одеколона.

На улицу он выходит, неловко прикуривая от спички. Иногда ему кажется, что десятилетний стаж курильщика ничему его не научил. До метро ему идти переулками, ровно тысяча четыреста шестьдесят восемь шагов. Иногда на десяток больше – когда сворачивает к тележке с выпечкой. За чебурек он рассчитывается исключительно двухрублёвыми монетами. На тысяча триста семнадцатом шагу он бросает взгляд вправо и чуть вверх, на горшок с кактусом и чёрную кошку, которая таращится на прохожих голубыми немигающими глазами. Спускаясь в метро, он надевает наушники, в которых звучит один из концертов Антонио Вивальди – какой именно, зависит от времени года на дворе. Он терпеть не может «Лето» и обожает «Осень». Вне мира музыки всё наоборот.

Люди в метро долго напоминали Инокентию что-то, и это не до конца осознанное «что-то» мучило его до тех пор, пока одной воскресной ночью он не подскочил с кровати и осушил графин с кипячёной водой. Так Инокентий понял, что он – камень, омываемый водопадом. Поэтому люди и напоминают ему безликий поток, несущийся куда-то вниз, вне зависимости от их настоящего направления.

Инокентий никогда не садится на свободные сидения. Он считает, что в мире живёт как минимум три миллиона людей, которым эти сидения нужнее. Злые и добрые бабушки, злые и добрые тётеньки, беременные и дети, инвалиды, ветераны и усталые трудяги… Пусть ведут свою игру на выживание, где таким, как Инокентий, предусмотрен лишь один манёвр: тактическое отступление.

Он искренне наслаждается композициями, которые заслушал до дыр, и всякий раз умудряется улавливать в них новые мотивы. Скажи кто-нибудь лет пятнадцать назад, что у него задатки музыканта, ничего в его жизни всё равно бы не изменилось.

Внутренние часы Инокентия никогда не сбиваются, и выходит он всегда на нужной станции. Иногда автопилот его жизни работает столь эффективно, что Инокентий помнит, как заходит в метро, а следующее воспоминание связано уже с тем, как он кладёт портфель под стол своего микроскопического офиса, надевает наушники с микрофоном и включает компьютер…

День пролетает тоже на автопилоте. Звонки, пробежки с картриджем в зубах, сброс операций в случае нехватки прав и тысячи других мелочей. Крупные проблемы случаются редко, но в памяти оседают ненадолго.

Пока Инокентий мчится на экстренный вызов – у пожилой бухгалтерши Лидии Геннадиевны вновь «потерялся интернет», потому что какой-то затейник удалил ярлык браузера с рабочего стола, – расскажем, как он проводит досуг.

Как правило, домой он возвращается в десять вечера. Полчаса уходит на переодевание, ужин, мытье посуды и другие незапоминающиеся делишки. Полчаса он лежит в ванной, постигая глубины собственного изнеможения.

Затем начинается интересное. Он садится за письменный стол: шикарный, кедровый, извлекает из портфеля стопку листов, пистолетик и раскладывает их по столешнице. Достаёт из дальнего левого угла невзрачную книгу в синей обложке: «Критика практического разума». Нож-закладка повернут лезвием в сторону последней прочтённой страницы. Инокентий всегда читает страницу: ровно страницу, даже если предложение обрывается. Со вздохом заложив лезвие на нужном месте, он кладёт книгу обратно и делает физические упражнения: три отжимания, шесть приседаний и двенадцать прыжков на одной ноге. Восстанавливает дыхание.

До полуночи остаётся минут пятнадцать-двадцать. Он стягивает с себя одежду и бросается в неразобранную кровать, чтобы возобновить цикл ровно в полшестого утра…

А тут – батарейки!

Нет, всё же Инокентий, подобно многим, умел справляться с мелкими нарушениями своего Уробороса. Иногда он сам шёл на «спонтанности», вставая с другой ноги, расплачиваясь за пирожок пятирублевыми монетами, или, на худой конец, исправлял элементы реальности в уме, когда, например, кошка на тысяча триста семнадцатом шагу садилась не как обычно, слева от кактуса, а справа.

Но – батарейки!..

Он наскоро умылся и пошёл за наручными часами. Сперва часы успокоили, но затем повергли в священный ужас. 7:11! Ещё ни разу он не опаздывал на работу.

Сборы шли через пень-колоду. Он надевал брюки от одного костюма и рубашку от другого. Он метался по комнате, не в силах вспомнить, где лежат носки. Пришлось надеть вчерашние. Выбегая из комнаты, он забыл портфель. Сначала Инокентий хотел махнуть на него рукой, но терпения хватило только до двери из подъезда. Разрушать цикл таким вопиющим образом было выше его сил. Он примчался домой, схватил портфель, широким жестом сгрёб в него все бумаги, книги, пистолетик и побежал в метро.

На месте тележки с выпечкой стоял пивной ларёк. В том самом окне не было ни кошки, ни кактуса. Эскалатор ехал до неприличия медленно. Мир катился в тартарары.

В вагоне Инокентий таращился на людей, переводя взгляд с одного лица на другое и запоминая каждое. Он чувствовал себя так, будто его вытащили из-под тёплого одеяла и заменили мозг точно таким же, только щедро посыпанным опилками.

Маленькая девочка уступила Инокентию место, и он сел, только потом догадавшись пробормотать «спасибо». Девочка к тому времени сошла. Какая-то манерная дамочка потребовала, чтобы он разговаривал сам с собой где-нибудь ещё. Инокентий краснел всю дорогу до своей станции, выслушивая её причитания, что психи заполонили улицы, и житья от них совсем нету.

Чем меньше шагов разделяло их: человека и циклопического монстра из стекла и металла, тем глубже страх забивал сердце в пятки. Через автоматическую дверь Инокентий проходил, уже еле передвигая ногами.

Забывшись в безмозглом оцепенении, что неизменно выглядело со стороны как глубочайшая задумчивость, Инокентий прошёл арку металлодетектора. Арка заверещала, и он узрел в этом гнев самих небес.

– Всё утро вхолостую, зараза, – прогундосил тучный охранник с мясистой родинкой на носу. – Вы сумку на ленту положите. В первый раз, что ли?

Инокентий водрузил портфель на ленту, мысленно проклиная себя за остолопство.

– Слышь, Алик, – к тучному охраннику подошёл второй: судя по выправке, бывший военный. – Прикрывай лавочку, железячники на подходе.

– Ну, слава богу, – тучный приподнялся и замахал руками, чтобы привлечь к себе внимание. – Граждане! Арка номер два не работает по техническим причинам! Приносим извинения!

Очередь понуро разбрелась, бормоча нечленораздельные ругательства.

– А что я?.. – тихонько, не питая особых надежд, подал голос Инокентий.

– Вас бы осмотру подвергнуть… – почесал подбородок тучный. Инокентий весь сжался. Что с ним сделают, если найдут пистолетик?! Мысль, что несчастный пистолетик просвечивается на сканере ежедневно, не пришла к нему и сейчас. – Да хрен с вами, проходите, всё равно сумка проехала.

Инокентий со всех ног засеменил к лифту. Пол был сложен из темной зеркальной плитки, в которой люди отражались безликими тенями. «Вдруг не заметят, вдруг не заметят, вдруг не заметят», крутилась белка в колесе.

Но в лифте, окружённый десятком хмурых офисных работников, стоял начальник его отдела. Проглотив горький ком, Инокентий шагнул внутрь и поздоровался.

– Опаздываем? – ласково улыбнулся начальник.

Поскольку лифт тоже был отделан темной зеркальной плиткой, лысый, добродушный Алексей Владимирович выглядел тенью возмездия. Инокентий знал, надо ответить, может, перевести в шутку, улыбнуться, хоть что-то, но в горле собрался новый ком, коленки затряслись, и он не смог ничего.

Когда лифт остановился на их этаже, Алексей Владимирович придержал Инокентия за плечо, хотя у того и в мыслях не было выходить.

– Не торопись. Прокатимся.

Инокентий пробормотал в ответ что-то невразумительное. Страх и паника схлынули, будто кто-то вытащил пробку из раковины. Осталось только образы гестаповцев из фильмов про Войну.

Они вышли на тридцать седьмом этаже, который целиком занимал отдел кадров. Алексей Владимирович повёл Инокентия в самые недра отдела, не забывая здороваться со всеми мало-мальски значимыми сотрудниками. Затем свернул в неприметный закуток и постучал в дверь.

– Войдите!

В клаустрофобно тесную клетушку кто-то умудрился впихнуть стол и три табуретки, на третьей из которых покоился пластиковый электрочайник. На стенах в причудливом порядке смешались заметки по работе, постеры с полуголыми героинями видеоигр, старые календарики…

– Здравствуйте, Олег. – Алексей Владимирович был сама благожелательность.

– Артём, – из-за древнего монитора а-ля «рыбий глаз» выглянула блондинистая шевелюра. Лица за колонной бумажных папок было не видать.

– Богатым будете. Тут со мной опоздамший сотрудник…

– С объяснительными не ко мне, – шевелюра нырнула обратно за монитор.

– Мы не за этим. Вы пробейте по базе, какой он по счёту опоздамший.

Инокентий, к своему стыду, не удержался от обречённого стона. Три года назад на глаза Самому попал документик с числом опоздавших за год. Их было на пять человек больше нормы. Тогда Сам волевым росчерком утвердил роковой указ. Отныне каждый пятнадцатый опоздавший безоговорочно вышвыривался из корпорации – если за него не вступится непосредственный начальник. Если начальник не вступался, отдел получал какую-нибудь полезную мелочь: новенький стол, или компьютер посовременней. Первые пару недель опоздания среди любимчиков, незаменимых для общего дела наглецов и просто умников, тщательно высчитывающих количество опозданий, зашкаливал. Тогда в дело вступили карательные отряды менеджеров, которые изрядно переработали указ и вернули голубчиков к реальности. Изменилось многое, но суть – «расстрел» каждого пятнадцатого, не делась никуда.

– Четырнадцатый, – сообщил Артём.

– Как повезло… – сквозь зубы прошептал Алексей Владимирович. Спохватившись, он надел свою обычную ласковую улыбку и повторил громче: – Как повезло вам… э… хм…

– Инокентий, – подсказал Инокентий. И добавил почему-то: – С одной «н».

– Эй, подождите, – раздалось из-за монитора. – Не туда посмотрел. Пятнадцатый.

Внутри Инокентия что-то рухнуло. Улыбка Алексея Владимировича расцвела.

Судия. Гром и кровь

– Ты же понимаешь, ничего личного… э…

– Инокентий, – подсказал Инокентий, наваливая пожитки поверх портфеля на дне картонной коробки.

– Иннокентий, – легко согласился Алексей Владимирович. – Мы уже полгода выбиваем эту штуку для отдела. Старая-то на ладан дышит, сам знаешь…

– Знаю, – пробубнил Инокентий.

– Блокнот чистый? Оставь, пригодится. Ручку тоже, не твоя. Да не переживай, у тебя вся жизнь впереди. Здесь тебя нескоро забудут… О, вот она! Смотри, не задерживайся!

И Алексей Владимирович умчался к курьеру, чтобы первым опробовать новую кофеварку.

Разговор этот снова и снова гудел в голове, пока Инокентий брёл по городу с картонной коробкой в руках. Многолюдные проспекты сменялись тенистыми бульварами, окаймлёнными девятиэтажками, от бульваров тянулись уродливые отростки переулков, которые сплетались в хитроумную паутину. Места, где паутина спутывалась в беспорядочные нагромождения пяти– или шестиэтажек, автопилот Инокентия обходил за версту.

А разговор всё повторялся, как зацикленная запись, ускоряясь с каждой перемоткой, пока сознание одним махом не оборвало эту сумасшедшую круговерть…

Инокентий привычно замедлил шаг на тысяча триста восемнадцатом шаге от дома и заглянул в то самое окно. Кошки не было, а место кактуса заняла увядшая герань. Домой не хотелось. Он присел на лавочку под двумя молодыми берёзками, которую раньше никогда не замечал, и поставил проклятую коробку рядом с урной для мусора. Там ей и место. Затем, передумав, выгреб из неё портфель.

Первые пять минут была только пустота. Инокентий вдыхал аромат города, ощущая на коже звенящий холодок, слушал рычащую какофонию автомагистрали и отмахивался от выхлопных поветрий. Деревья шелестели умиротворяюще. Но потом разговор вернулся, и он позволил себе изменить его до неузнаваемости…

Инокентий оправдывается перед Алексеем Владимировичем, объясняя, почему впервые опоздал за годы своей безупречной службы. Затем робко предлагает купить кофеварку из собственных средств, если только его оставят на работе. Осмелев от удивительной свободы, на третий дубль он уже блистает красноречием, доказывая Алексею Владимировичу свою исключительную необходимость для фирмы… Сначала Алексей Владимирович просто оставляет его на работе, но Инокентий уже вошёл во вкус, и начальник повышает его, назначает своим преемником, пророчит кресло Самого…

Но Инокентий непреклонен: он уже принял решение, на которое не в силах повлиять никто и ничего, даже обнажённая красотка из мартовского номера «Сексофонисток». Алексей Владимирович бросается ему в ноги, умоляя остаться. А Инокентий громит своё рабочее место невесть откуда взявшимся пожарным топором (идею он подчерпнул из какого-то музыкального клипа) с чувством выполненного долга выбивает ногой дверь и уходит в закат. Работодатели со всего мира звонят ему. Признание, деньги, успех, дорогие автомобили и женщины…

Инокентий открывает глаза, и от его мечтаний остаётся лишь лёгкая горечь на языке.

Вечер сгущал над городом иссиня-черные кляксы, а город разбодяживал их матовыми пятнами фонарей и пестротами неона. Чумазые орды облаков заполонили небо, с минуты на минуту готовые обрушиться потоками грязного дождя. Инокентий встал и поплёлся за случайным прохожим, высоким мужчиной в сером плаще. Раз уж бездарно профукал собственный путь, хоть послежу за путём кого-то другого…

Тьма колышется и меняет оттенки, переулки чаще выводят в откровенные трущобы, и запах помоев окончательно вытесняет тяжкий дух автомагистрали. Мужчина ускоряет шаг, через каждые десять-пятнадцать шагов оборачивается, пробует сбить Инокентия со следа, а Инокентий ликует, в его крови звенит гимн мелочной власти над чужим комфортом, и игра продолжается.

В какой-то миг жизнь этого человека начинает вливаться в Инокентия. Короткие урывки, смутные воспоминания и фрагменты личности понемногу складываются в картину.

Его зовут Андрей. Владелец небольшой автозаправки за пределами города, которая приносит кое-какой доход. Женат, воспитывает двоих детей: очаровательную восьмилетнюю девочку и не по годам серьёзного мальчика четырнадцати лет. Слезы отцовского счастья наворачиваются на глаза Инокентия, когда он видит их образы. Он знает, что Андрей больше любит девочку, Машу, потому что она чем-то неуловимо напоминает жену.

Образ жены отзывается на сердце Инокентия рассудительным теплом взрослого человека, а в паху – непреодолимым желанием. Юлия… Андрей обожает произносить ее имя, когда они занимаются любовью.

Раз в год Андрей уезжает из родного города в Чернокаменск, «по командировкам». Снимает номер на третьем этаже третьего самого престижного отеля и договаривается, чтобы его не беспокоили на протяжении трёх суток. Когда ночь опускается на улицы, он выходит и добирается сюда, на окраину района под названием «Топи». В одной из подворотен затаилась ржавая металлическая дверь. Пароль и карточка клиента пропустят его в шикарный бордель, название которого известно лишь группе избранных. Андрей очень нравится Мадам Эйфории, поэтому сутки безудержной копрофильской оргии обходятся ему всего в тысячу долларов. В шесть вечера следующего дня, измученный и довольный, он возвращается к своей счастливой, нормальной жизни.

О, всю жизнь Андрей боролся с собою. Но психологи только укрепляли в нем осознание собственного морального уродства, а подавление гнусных желаний однажды чуть не кончилось самоубийством.

Инокентий с ужасом осмысливает жизнь этого человека, его метания и наслаждения, разбитую душу и семейное счастье, а также многочисленные успехи в бизнесе. Он видит, что никто никогда не догадается об этой тайне, и Андрей умрёт в девяносто лет со счастливой улыбкой на устах, окружённый любящим семейством, а там его будет ждать вечный покой…

«Грёбаный хэппи-энд для грёбаной мыльной оперы! Почему всё у этого изврата лучше, чем у меня? Почему мою карьеру, мою работу, мою жизнь ценят ниже новой кофеварки? Почему не его?!»

– Чего тебе надо?

Локомотив гнева Инокентия затормозил, не успев набрать обороты. Андрей стоял, глядя на него сверху вниз. Их разделяло каких-то пять метров.

– Чего тебе надо? – настойчиво повторил бизнесмен. – Денег? Нет у меня денег…

– Врёшь! – взвизгнул Инокентий, удивляясь самому себе. Андрей вздрогнул и потянулся к заднему карману джинсов…

Не понимая, что́ делает, Инокентий побежал на него. Андрей успел выхватить электрошокер, но Инокентий прыгнул и повалил его наземь. Удивительно, каким сильным и жилистым телом обладал этот Андрей.

– Мразь, – прошипел бизнесмен. Острая боль пронзила левую руку Инокентия, а через неё жгучим импульсом пробежалась по всему телу. Андрей сбросил обездвиженного Инокентия и побежал.

То, что предстало ослепшим глазами Инокентия, плохо поддавалось осмыслению. Кто-то… словно надрезал крышу облачного шатра, и внутрь повалил ливень, столпы искристого света, громы-молнии, дивная песнь жар-птицы… На крыльях сей божественной мешанины опускалось белоснежное существо, облачённое в хитон из чистого пламени.

Инокентий ощутил, как узкий клинок пронзает тело Андрея. С душой несчастного извращенца в небеса воспарили и крылья. А ангел остался. Повертев орудие убийства в руке, он воззрился на Инокентия. В глазах, что напоминали две утонувшие в колодцах сверхновые, можно было затеряться и провести остаток жизни.

– Ты этого хотел? – мягкий, земной голос пронзительно контрастирует с его обликом.

– Он не заслужил… такого…

– Он не виноват, – соглашается ангел. Дождь свободно проходит сквозь пламенные одежды и бесплотное тело, отчего небесное существо выглядит как подёрнутая рябью голограмма. – Но этого хотел ты. Да найди виновного, Судия!

Вспышка молнии ознаменовала конец разговора.

Судия. Бритва Оккама

А будильник зазвонил «Маленькой ночной серенадой» в полшестого утра. Никогда Инокентий не просыпался так легко, так радостно. «Это сон… господи, конечно сон! Господи…»

Весеннее солнце засветило чуточку ярче, и лёгкий холодок начал бодрить, и жизнь, чья цикличность наводила иногда на мысль об изощрённой пытке, стала вдруг прекрасной.

В общем, Инокентий хохотал, наливая себе кипяток из чайника.

«Когда успел вскипятить…»

Впервые за долгие месяцы он признал своё отражение в зеркале ванной умеренно привлекательным. Это наполнило душу полузабытым вкусом уверенности. С улыбкой выключив воду, Инокентий услышал бормотание телевизора из гостиной.

«Становлюсь рассеянным…»

В гостиную он зашёл вслепую, тщательно вытирая лицо полотенцем. Пульт Инокентий нащупал без труда, он лежал как всегда на месте…

– Э, мужик, не надо. Сейчас Джо Кэббот скажет, что мистер Оранжевый стукач…

– А-а-а!

«Гость» нетерпеливо сбросил накинутое на себя полотенце и вновь уставился в экран, держа под подбородком тарелку с лапшой быстрого приготовления. Когда парни в фильме стали беспорядочно тыкать друг в друга стволами, «гость» по-гусиному вытянул шею и принялся торопливо запихивать лапшу в рот. Глотал он шумно, и почти не жуя.

– Сядь, – промямлил он с набитым ртом.

Не в силах пошевелить и пальцем по своей воле, Инокентий подчинился. Так они и сидели, пока фильм не закончился.

– Обожаю этого парня, – непринуждённо заявил «гость», поставив пустую тарелку на пол. Он явно имел в виду режиссёра. – А у тебя уютно.

Инокентий открыл рот, но тут же закрыл, потому что «гость» перевёл на него взгляд. Лицо чужака было словно высечено из мрамора. Строгие, угловатые черты – германские, не эллинистические. На нём был помятый свитер и видавшие виды джинсы, а часы на запястье выглядели как солнечные. Эти глаза…

Инокентий вспомнил ангела из «сна» и поёжился.

– Догадался, значит, – констатировал «гость». – Зови меня Азарией.

– И-инокентий… с одной «н»… – пролепетал Инокентий.

– Да знаю. Ты как, готов?

– К чему?

Азария издал задумчивое «хм».

– Разве Йишмаэль не сказал?

– Это который… вчера… с мечом?..

– Да, Йишмаэль. Он ничего не сказал?

Инокентий напряг память.

– Что-то про Судию… я ничего понял…

– Сказал, значит. Я здесь, чтобы разобраться.

– Разобраться?.. Стойте, я ни в чем не хочу разбираться! – Инокентий подскочил с дивана и постарался выглядеть как можно более категоричным. – Убиваете извращенцев – флаг вам в руки, но меня не впутывайте. Наймите мусорщика, или кто там нужен…

– Нам нужен Судия.

– Ну, так найдите судью. Я-то здесь при чем?

Азария сложил руки в замок и устроился на диване поудобней.

– Нам нужен ты.

– Я? Почему я?!

Азария начал вдруг проявлять нездоровый интерес к узору дивандека. Повисло неловкое молчание. И тут Инокентия осенило:

– На меня у Бога какие-то планы?!

– Ты бы про судьбу ещё пролопотал, – усмехнулся Азария и оторвал взгляд от дивандека. – Мужик, после того, как Он вернул вам свободу, лафа закончилась. Сваливать ответственность больше не на кого. Дяденька с моржовыми усами был в иносказательном смысле прав. Для вас Бог умер.

Инокентий никогда не стал бы поддерживать тему, в которой не разбирается, но предатель-язык сам ляпнул:

– А как же ответственность перед своими творениями? Всепрощение, благодать…

– Тебе достаточно вот чего, – нахмурил брови Азария. – Однажды Он принял эстафету, но вовремя пришёл к выводу, что никто, кроме вас самих, не сделает вас лучше.

Инокентий сам не заметил, как уселся на пол.

– И кто же мы тогда, откуда взялись? От обезьян, что ли?

Азария вдруг рассмеялся. Так смеётся воскресный колокол, или весенняя капель.

– Знаешь, как мы называли вас до того, как узнали про Дарвина? Забавными существами. А после – забавными обезьянками.

Инокентий улыбнулся, хотя весело ему не было.

– Но то, что ты сейчас наговорил, не сходится с моим случаем!

– И в чем же? – с искренним любопытством вопросил Азария.

– Почему ты влезаешь в мою жизнь, если я свободен? – Инокентий попробовал выдержать космический взгляд собеседника, но сдался на первой секунде. Азария пожал плечами.

– В один прекрасный момент ты отказался от свободы. К тому же наш… пусть будет «отдел кадров»… разглядел в тебе потенциал. Поскольку работы ты лишился, мы настойчиво предлагаем свою.

– Вы всё подстроили! – ахнул Инокентий.

– Только без криков, ладно? Используй бритву Оккама. Батарейки окислились. Просто окислились. Тому есть масса причин, но ни в коем случае не происки небесных рептилоидов.

– Почему тогда будильник заработал сегодня?

– Я почистил батарейки, – не без гордости заявил Азария.

– Так я и поверил!

– Мне от этого менее фиолетово не стало. – Азария встал и расправил складки свитера. – Ну что, пошли?

– Куда это, «пошли»? – раздражённо переспросил Инокентий.

– На новую работу.

– А я дал согласие?

Азария вздохнул.

– Мужик, я же сказал: в один прекрасный момент ты отказался от свободы. Так что давай решим это по-хорошему.

– А если я откажусь?

Инокентий так и сидел, глядя на Азарию снизу вверх. В космических глазах ангела вспыхнуло нечто, отдалённо напоминающее озорство. Словно сверхновая разразилась искрящейся кометой.

– Тогда я начну донимать тебя, и рано или поздно тебя увезут в Гоголевку. Но не переживай, я и там не отстану, пока не получу согласия. Либо пока ты не откинешься. – Ангел рассмеялся, глядя, как Инокентий изменился в лице. – Да не бойся ты! Что-то мне подсказывает, до психушки дело не дойдёт.

– И какая мне выгода на вас работать? – обречённо спросил Инокентий.

– Началось… Ну смотри: свободный график, интересный коллега, – «это он про себя, что ли?» – плюс, фирма оплачивает квартиру и основные жизненные потребности. Работа по своей специфике является прямой дорожкой к спасению души. В отличие от обычных людей, которые понятия не имеют, как её достичь, тебе надо просто следовать указаниям и не рыпаться. Каково, а?

– В чем подвох?

– Ты окончательно лишишься простой человеческой свободы, – без обиняков сообщил Азария. – Ты как, в деле?

Судия. Две визитки

От сырости однотипные коробки домов казались ещё серей и безжизненней. Инокентий следовал за Азарией по знакомым переулкам и росчеркам нечёсаных аллей. Солнце серебрило антенны на крышах, оседало хлипким теплом на куртках, плащах, полушубках и хлюпающей под ногами воде. В тени ещё таились остатки зимы: снег и холод, мрак и немое упрямство.

Азария шлёпал сандалиями по коричневым лужам и болтал, что поэты способны выразить в паре строчек то, о чем одни пишут многотомные талмуды, а другие переводят километры киноплёнки. Люди свободно проходили сквозь него, а иногда, забывшись, ангел «срезал» дорогу через углы и целые здания.

– Вижу, хочешь спросить, – заявил он, прервав на полуслове свои разглагольствования о постмодерне, интернете и симулякрах.

– Читаешь мысли?

– Делать мне нечего. Читаю лица, на которых всё написано.

Инокентий помедлил и сказал не то, о чем думал:

– Ангелы испытывают голод?

– А, лапша, – хмыкнул Азария. – Нет. Мы даже не совсем материальны. Ощущения просто забавные. Ваш мир вообще полон забавных обманок. Как там у «Мотороголовых»? All you see is illusion, and all you feel is mute confusion.

– «Мотороголовые»? Рокеры какие-то?

– Я слышу пренебрежение? За грохотом у них прячутся дельные мысли. Иногда.

Азария прошёл сквозь какого-то подростка и погладил его по голове. Инокентий подумал, что малец воспарит духом, развеселится, но ничего не изменилось.

«Ну да, мы же свободны».

– Ты странный… – произнёс Инокентий вслух. – Для ангела.

– Работа такая, – ответил Азария. – Если говорить по-вашему, я специалист по связям с общественностью. Вот мы и на месте.

Они пришли в ту самую подворотню. Тело бизнесмена лежало на искорёженном асфальте, буравя небо остекленевшими глазами.

– Слушай теперь внимательно, – повернулся ангел к Инокентию. – Твоя задача – найти, кто убил бедолагу, и засудить по всем законам справедливости. Ну, сам понимаешь…

– Подожди! – запротестовал Инокентий, вскинув открытые ладони. – Ничего я не понимаю…

– Тогда не бери в голову. Поймаешь кого надо, а я на месте объясню принципы справедливости. Поверь, они хоть и расходятся с законами вашего правосудия, зато просты и гениальны, как… скажем, валенки.

– Нет, я не про это, – покачал головой Инокентий. – Я видел, как его убил Йишмаэль…

– Значит, найдёшь Йишмаэля и привлечёшь его к ответственности. Делов-то. Слушай дальше. В расследовании я тебе не помощник. Я только предоставляю ресурсы и моральную поддержку. Ну и старый добрый меч, если виновный окажется тебе не по зубам. Так что – вперёд!

– Это и есть моя работа? Эй? Ты где? Вот гад…

Азарии как не было. Инокентий со вздохом взъерошил себе волосы на голове. Лёгкая прохлада битым стеклом прошлась по ладони. Больше всего он хотел, чтобы время замерло, предоставив возможность спокойно осмыслить всё, что вывалило на него это утро.

Инокентий вздохнул ещё раз и осмотрелся. Метрах в десяти от тела какой-то строгий господин в зеленой ветровке разговаривал по мобильнику. Не веря своим глазам, Инокентий подошёл к нему и стал дожидаться, когда он закончит.

Разговор затягивался. Инокентий ждал. Разговор так бы и затягивался, если у господина хватило бы нервов дальше стоять под взглядом новоиспеченного Судии. Он выдохнул «одну минуту» и, прикрыв трубку правой рукой, справился:

– Вы по какому-то вопросу?

Инокентий заподозрил в нём государственного служащего, либо менеджера мелкой фирмы по сбыту ложек.

– Простите, я… вы… – слова высасывались из головы как воздух из дырявого скафандра. «Соберись!» – Вижу, вы разговариваете не с полицией…

– Вы что-то натворили?

– Бог мой, конечно, нет! – воскликнул Инокентий.

– Вот и хорошо, – мигом успокоился тот. Даже улыбнулся уголком рта. – Вы что-то увидели?

– Ну-у… – протянул Инокентий, красноречиво кивая себе через плечо. Мужчина проследил за его жестом, достал из кармана очки-половинки, которые величаво надел. По трупу он только скользнул, как и по асфальту, и упёрся взглядом в сладкой парочке, которая целовалась себе в укромном уголке.

– Как я вас понимаю, молодой человек, – горестно промолвил мужчина, складывая очки в карман. – Но законодательство не предусматривает наказания за опошление любви. Проклятый интернет… Я понимаю вас, молодой человек. Вот, возьмите.

Он достал невзрачную визитку из внутреннего кармана ветровки и вручил её Инокентию.

– Я-то выучил телефон наизусть. Замечательный человек, очень помог мне и помогает до сих пор. А теперь прошу извинить.