Текст книги "Ленинградский меридиан (СИ)"

Автор книги: Евгений Белогорский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 16 страниц)

– Изначально предполагалось, что нам будут переданы основные силы 11-й армии после падения Севастополя, но теперь как вы понимаете, подобный вариант невозможен. Мне удалось убедить Гальдера отправить к нам часть сил корпуса генерала Фреттера-Пико, остальное придется изыскивать на месте.

– Вы хотите забрать часть войск из "бутылочного горлышка"? Но это серьезный риск и вы знаете это не лучше меня. К тому же нельзя исключить, что русские готовят новый штурм наших позиций. Настырность и упрямство – неотъемлемая черта этих фанатиков и дикарей.

– Да, знаю, но боюсь, что обстоятельства не оставляют нам выбора дорогой Линдеман – вздохнул фельдмаршал и взял кофейник. – Вам ещё чашечку?

– Нет, благодарю, нет желания – генерал решительно отставил чашку в сторону, готовясь биться до конца за целостность 26-го армейского корпуса защищавший восточный периметр блокадного кольца.

– Зря. Натуральный бразильский кофе, подарок генерал Цейтлера – похвастался Кюхлер и, взяв чашечку, с удовольствием отпил из неё глоток.

– А что касается 26-го корпуса, то никто не собирается полностью оголять его боевые порядки. Просто на время проведения операции предполагается провести ротацию войск. Естественно частичную, – упреждая собеседника, уточнил фельдмаршал. – По решению фюрера нам передаются иностранные части ваффен-СС. Испанцы, голландцы, бельгийцы и норвежцев. Они временно заменят часть наших соединений на восточном фасе укреплений "бутылочного горла".

– О какой замене может идти речь, господин фельдмаршал! Ведь перечисленные вами подразделения – это просто вооруженная банда. Они способны хорошо воевать с мирными жителями, иногда неплохо с партизанами и откровенно плохо с регулярными войсками русских!

– Вы излишне строги к нашим союзникам. Да, они и пальца не стоят немецкого солдата, но держать оборону они могут. Их всех объединяет ненависть к русским, особенно испанцев.

– По-моему излишне превозносите боевые способности этого сброда, за плечами которого нет ни одной важной победы. Замена ими немецких частей создаст слабые стороны нашей обороны, ударив по которым русские смогут прорвать её.

– К сожалению иного нам не дано и придется исходить из того, что есть, – расставил все точки Кюхлер. – Кроме соединений ваффен-СС, ОКХ дает нам дивизию венгров, дивизию словаков и бригаду хорватов. Это конечно не германские части, но смею заверить, что дерутся они ничуть не хуже немцев. Я прекрасно понимаю, какой тяжелый выбор вам предстоит сделать и потому, оставляю вам полную свободу рук в выборе соединений попадавших под ротацию.

– Я категорически против того, чтобы трогали полицейскую дивизию СС держащий участок обороны на отрезке Арбузова – Шлиссельбург. У меня есть подозрения, что русские предпринят новую попытку высадки десанта в этом районе.

– Хорошо. Я согласен с этим решением, хотя сказать честно у меня есть свои виды на использование этой дивизии – согласился с собеседником фельдмаршал с таким видом, как будто давал согласие на отсечение пальца на руке.

– Благодарю вас, – зло откликнулся Линдеман, быстро просчитавший маневр Кюхлера, уступая в одном, он обязательно настоит на своем в чем-то другом. – Я также против ротации сил обороняющих южное побережье озера. Здесь самое тонкое место блокады и мне кажется, что у русских может возникнуть соблазн ударить в этом месте, забросав наши окопы трупами своих солдат.

– Хорошо, мы не будем трогать группу "Восток" фон Скотти, равно как и соединения 223 дивизии на участке Тортолово и Вороново – Кюхлер с трудом выговаривал варварские названия русских поселений. – Тогда остаются тыловые соединения Мги и Синявина. Они на данный момент не задействованы в борьбе с русскими и в случае необходимости мы сможем легко перебросить подкрепление по железной дороге.

Фельдмаршал ловко подвел Линдемана к нужному для себя варианту, не оставляя тому возможности отказаться или предложить другой вариант. Как говориться – у него все ходы были просчитаны.

Командующий 18-й армией некоторое время ради приличия постоял над картой, а потом был вынужден согласиться. В Синявина было решено отправить испанцев, а в Мгу венгров и хорватов.

Глава IV. Дела московские, дела ростовские.

Генерал Вальтер Модель летом 1942 года находился в фаворе у Гитлера. Назначенный на пост командира 9-й армией во время зимнего наступления русских под Москву, он показал себя с блестящим организатором и способным военачальником. Когда многим казалось, что все пропала и наступление противника уже не остановить, генерал сделал невозможное. Он не только смог создать заслон на пути вкусивших плоды побед русских армий, но и отразить их многочисленные попытки взять Ржев и Гжатск.

В своих обращениях к немецким солдатам 9-й армии, доктор Геббельс назвал Ржев крепостью закрывавшей дорогу большевицким ордам на Берлин и призывал их не отдавать её врагу.

Получив звание генерал-полковника и Дубовые листья к Рыцарскому Кресту, Модель был готов стоять насмерть и не позволить врагу продвинуться по направлению к немецкой столице ни на метр. Все немецкие военачальники признавали за ним звание мастера обороны, но честолюбивому Вальтеру этого было мало. Находясь ближе всех к русской столице, он не мог просто так сидеть и ждать. Удачно проявив себя в обороне, генерал хотел проявить себя и в наступлении и Гитлер не мог ему в этом отказать.

Несмотря на то, что главным направлением германского наступления был юг, фюрер посчитал возможным поощрить наступательные амбиции Моделя. Это не нашло отражения в общей директиве наступлений немецкой армии на Восточном фронте, но это по большому счету не имело значение. Фюрер произнес на совещании ОКХ нужные слова, обращаясь к генерал-полковнику Гальдеру.

– Я не имею ничего против того, если 9-я армия проведет ряд наступательных действий под Ржевом. Помогите Моделю за счет сил с неактивных участков фронта группы армий "Центра".

Начальник штаба пытался протестовать, но Гитлер ничего не хотел слышать.

– Мне не хуже вашего ясно, что Модель не сможет взять Москву, Гальдер, – наставительно произнес фюрер генералу, чья полезность подходила к своему логическому концу. – Однако я также хорошо понимаю, что своими активными действиями он напугает Сталина и заставит его перебросить под Москву дополнительные силы, а это поможет нашим армиям на юге выполнить главную задачу летней кампании.

После этих слов вопрос с Моделем был решен. Командующий 9-й армии получал полную свободу рук, к большому неудовольствию фельдмаршала Клюге. Командующий группы армий "Центр" считал, что главной задачей его войск это оборона, а не активные действия, пусть даже местного значения.

– Это мы должны изматывать врага позиционными боями, а не пытаться продвинуться к Москве на десять километров! – негодовал Клюге, узнав о решении Гитлера, но ничего поделать, не мог. Модель прочно оседлал конька удачи, и старый вояка мог только пожелать ему, поскорее упасть в неё лицом в грязь, справедливо говоря, что умение хорошо обороняясь, не означает наличие умения хорошо наступать.

"Добрые люди" заботливо пересказали Моделю слова старого вояки, но они только позабавили его.

– Нельзя приготовить яичницу не разбив яиц – уверенно заявил командир 9-й армии, составляя в штаб группы армий наступательную заявку.

Вальтер Модель хорошо умел складывать два плюс два и потому, в его наступательных планах не было ни единого слова о нанесении удара в направлении Москвы. Нормальный прагматик, он предложил иное действие, которое полностью соответствовало понятию "локальная операция" и должно было привести к общему улучшению положения германских войск под Москвой.

Модель намеривался совместно с войсками правого фланга группы армий "Север" нанести два встречных удара, в основание клина советских соединений нависших над северными порядками 9-й армии обороняющих Ржевский выступ.

Главными направлениями планируемого наступления генерал определил район Оленина, что располагался чуть севернее Ржева и район Демянского выступа. После прорыва советской обороны и выхода на оперативный простор, немецкие войска должны были встретиться в районе Торопца и Велижа и отсечь часть войск Калининского фронта. Операция получила кодовое обозначение "Смерч" и фельдмаршал Клюге не нашел серьезных причин позволяющих ему не поставить свою подпись, отправляя план операции в Берлин на рассмотрение в ОКХ.

Однако не только немцы собирались провести свое наступление в районе Ржева. Сосредоточив серьезные силы на Западном фронте на случай летнего наступления противника на Москву но, так и не дождавшись его, Верховное Главнокомандование решило само перейти к активным действиям в районе Ржева.

– Гитлер наступает на юге, а мы ударим в центре. Нельзя позволить немцам чувствовать себя вольготно в своих наступательных действиях. Надо, если не остановить наступление врага полностью, то серьезно затруднить его и не позволить противнику спокойно перебрасывать резервы с неактивных участков фронта – предложил Сталин и исполняющий обязанности начальника Генерального штаба генерал Василевский согласился с ним.

– У командующего Западным фронтом товарища Жукова есть достаточно сил, чтобы осуществить наступательную операцию местного значения. Танковый парк переданные ему соединения в своем составе имеют средние и тяжелые танки Т-34 и КВ, против которых немцы по-прежнему ничего не могут противопоставить – специально подчеркнул Василевский, но вождь немедленно его поправил.

– Пока нет, товарищ Василевский, но к концу года обязательно будут.

– Я не думаю, товарищ Сталин, что генерал Жуков будет штурмовать Ржев так долго времени. Достаточно будет перерезать сообщение Ржева с Вязьмой, и враг будет вынужден отступить из города.

– Будем надеяться, что командование Западным фронтом правильно распорядится своими танковыми козырями – усмехнулся Верховный, – а что у Жукова с артиллерией?

– Плотность артиллерийского огня в районе наступления составляет 120 орудийных стволов на километр – немедленно откликнулся Василевский. – Этого вполне достаточно, чтобы прорвать оборону противника и открыть дорогу танковым корпусам на Сычевку и Зубцово.

– Значит, для проведения этой операции предполагается нанесение одного удара силами двух армий. Вы считаете, что этого хватит, чтобы освободить Ржев? – уточнил у Василевского Сталин. – Вот представитель Ставки на Волховском фронте товарищ Рокоссовский считает, что для проведения подобной операции следует наносить два удара и твердо стоит на своем.

– У нас также предполагается нанесения по Ржеву второго удара силами Калининского фронта, также силами двух армий.

– Значит вы тоже за нанесение двух главных ударов, а не одного? – вождь требовательно ткнул зажатой в руке трубкой в генерала.

– В этом случае да, товарищ Сталин. Два одномоментных удара не позволят противнику в полную силу использовать имеющиеся у него резервы для отражения нашего наступления, тогда как прорыв фронта на одном участке фронта не гарантирует полного успеха. Немцы мастера наносить контрудары в основание прорыва и Любаньская операция наглядный тому пример.

Вождь принял пояснение Василевского, но не был с ним до конца согласен. С начала войны он был третьим человеком занявшим кресло начальника Генерального Штаба и Сталин не спешил принимать его слова на полную веру и делал он это отнюдь не из-за подозрительности или недоверия к молодому генералу.

Вера генсека в постулат, что в Красной Армии все спокойно и нормально, была разрушена самими же военными, начиная с конфликта на Хасане, затем боевыми действиями на Халхин-Голе и заканчивая финской войной. Тогда вопреки бодрым заявлениям военных все начиналось крайне плохо, и только постоянный контроль и проверки их действий со стороны вождя приводили к нужному результату.

Окончательно эта вера в военных у Сталина рухнула в июне сорок первого года, когда после падения Минска его не устроили действия наркома и начальника Генштаба, и он был вынужден занять место Верховного Главнокомандующего, с радостью отданное ему маршалом Тимошенко.

– Не получиться ли так, что вместо того, чтобы нанести врагу сокрушительный удар мы с вами размажем кашу по тарелке. Не будет правильным передать командование всей операцией в одни руки командования Западным фронтом – напрямую спросил вождь собеседника, но тот с ним не согласился.

– Генерал Конев опытный командир, хорошо показавший себя в боях под Москвой, и я уверен, что он сумеет справиться с поставленной перед фронтом задачей. Что же касается передачи всей операции командованию Западного фронта, то это, на мой взгляд, только усложнит управление войсками и затруднит выполнение директивы Ставки.

Смелость и убежденность в словах генерала импонировали Сталину, но за время постижения военных премудростей, он успел убедиться, что данные качества не всегда гарантировали успех дела. В июле сорок первого года генералы Качалов и Еременко также были уверены в своих словах и заверяли вождя, что разгромят рвущегося на восток Гудериана, но не смогли выполнить обещание. Танковые соединения Гудериана заняли Смоленск и Киев, а из обещавших Сталину генералов один пропал без вести или попал в плен, а второй получил тяжелое ранение и был вывезен из окружения на самолете.

Тяжелые испытания сорок первого года научили вождя не торопиться с оценкой окружавших его военных, и он ограничился тем, что скептически хмыкнул, и многозначительно посмотрев на Василевского, произнес.

– Будем надеяться, что этим летом товарищу Коневу и Жукову удастся сделать то, что они не смогли сделать в марте и апреле этого года.

Среди тех военных соединений Западного фронта, что должны были осуществить наступление на Ржев и окончательно очистить северный берег Волги был полк, в котором воевал майор Любавин. Вернувшись в строй после ранения осенью сорок первого, Василий Алексеевич, в марте влился в качестве пополнения в ряды 20-й армии, получив должность начальника штаба полка.

От прежнего лейтенанта, каким он вступил в ряды Рабоче-Крестьянской Красной Армии в далеком 39 году мало что осталось. Пройдя горький путь отступления от западной границы до Москвы, дважды попав в окружение и с честью выйдя из них с оружием в руках, в военной форме и партбилетом в кармане, он стал смотреть на людей совсем по-другому своими прищуренными глазами.

Известие о том, что полку предстоит наступать, Любавин встретил откровенно скептически.

– Как наступать, если у нас в батальонах нет никакого опыта совместного взаимодействия пехоты с танками? Опять каждый будет наступать сам по себе, как наступали весной? – спрашивал Любавин у комполка полковника Музыченко.

– А это не ваше дело, товарищ майор. Прикажет командование идти в атаку, пойдете как миленький, с танками или без танков! – гневно восклицал полковой комиссар Правдюк. Он чувствовал себя неуютно рядом с комполка и его заместителем. У Музыченко на гимнастерке красовалось Красное Знамя и орден Ленина, у Любавина над сердцем висели Звезда и Знамя, а у комиссара сиротливо висела медаль "20 лет РККА". Поэтому, он стремился всячески подчеркивать значимость своей политической работы.

– Что вы конкретно предлагаете? У нас нет возможности отрабатывать взаимодействие пехоты с танками побатальонно, да и время наверняка осталось мало – спросил Музыченко, у которого об упоминаниях потерь полка в мартовских боях вызывало внутреннюю дрожь. Тогда, после "разборки полетов" полковник чуть было не лишился своего поста и только благодаря заступничеству друзей по Гражданской войне, ему удалось удержаться.

– Можно ограничиться проведением такой обкатки повзводно. Для полка это вполне возможно, ну а лучше всего создавать отдельные штурмовые группы, которые будут выполнять конкретно поставленные цели.

– Штурмовые группы, что за ерунда!? – вновь встрял в разговор Правдюк.

– Это не ерунда, а боевой опыт. Танк огнем своих орудий подавит огневые точки противника, а движущиеся за ним солдаты, прикроют его от гранатометчиков и прочего огня вражеской пехоты и противотанковых орудий.

– Штаб армии не присылал никаких приказов и рекомендаций по созданию штурмовых групп и значит все сказанное вами самодеятельность! – важно изрек комиссар, потрясая желтым от табака ногтем, – и хочу заметить вредная.

– И чем же она вредна, позвольте спросить? – задал вопрос Любавин, чем вызвал откровенное раздражение у Правдюка своей вежливой манерой, которую комиссар откровенно называл "буржуазной".

– Тем, что оторвет солдат от политзанятий и приведет к неоправданному расходу горючего, с которым в дивизии напряженка.

– Следуя вашей логике и учения проводить, не стоит, сплошные расходы.

– Учения проводить надо, товарищ Любавин, но только по приказу вышестоящего штаба. А если его нет, то и не надо заниматься самодеятельностью – отчеканил комиссар и выжидающе посмотрел на комполка, ожидая поддержки с его стороны.

В целом Музыченко был согласен со словами Правдюка, но было одно "но". Полку предстояло наступать, и полковник очень боялся, что на этот раз, чтобы "удержаться в седле" старых связей может не хватить. Цену Правдюку он хорошо знал, а у Любавина был боевой опыт и хватка. Именно благодаря этим качествам летом сорок первого года он получил в петлицу вторую шпалу от маршала Тимошенко и орден Красной Звезды.

– Я доложу комдиву о вашей инициативе. Посмотрим, что скажет начальство – подвел итог разговора Музыченко, примерно догадываясь, что скажет комдив и в принципе оказался прав.

Генерал-майор Кузьмичев с определенной опаской воспринял инициативу идущую снизу. Будь это до войны, он бы непременно вызвал к себе излишне энергичного начштаба и разделал бы его, что называется "под орех", за излишнее рвение. Однако когда то о чем говорил майор, полностью совпадало с директивами, идущими с самого верха, зажимать инициативу "низов" было опасно. Поэтому, комдив принял соломоново решение.

– Комдив внимательно изучил присланный вами рапорт, товарищ Любавин – важно сообщил майору комполка на другой день. – Поднятый вами вопрос правилен, важен и очень своевременен. Генерал Кузьмин согласен с вами и приказал немедленно приступить к подготовке взаимодействия танков и пехоты в соединениях полка, под вашу личную ответственность.

Последнее, Музыченко произнес с видом начальника Тайной канцелярии, девизом которого было "Доносчику, первый кнут".

Доведя до начальника штаба волю "верхов", комполка надеялся увидеть на лице майора испуг или разочарование, но тот не доставил ему подобной радости. Для человека прошедшего страшное горнило сорок первого года слова Музыченко ассоциировались исключительно с тяжелой работой, которую великий классик сравнил с вытаскиванием из болота огромного бегемота.

Однако не только готовности к работе приучил Василия Любавина прошедший год, но и одарил его знакомством с бюрократическим крючкотворством. На практике подтвердивший правильность житейского изречения, что без бумажки ты букашка, а с бумажкой – человек. Не отходя от кузни, он потребовал письменного подтверждения своих новых обязанностей, и только получив нужную бумагу, стал действовать.

Пользуясь затишьем на передовой, Любавин снимал с каждого батальона по взводу и, невзирая, на яростные крики помпотехов танковых взводов о нехватке горючего, приступил к учениям.

Больше всего трудностей и нервов в них было не умение добиться слаженности в действиях танка и бегущих за ним пехотинцев, а также преодоления страха вчерашнего крестьянина перед грозной ревущей машиной. После двадцать пятого раза все становилось на свои места. Пехотинцы дружно бежали вслед за танком, водитель которого выдерживал нужную скорость и не летел вперед на врага как прежде.

Также худо-бедно, у солдат ушла боязнь перед бронированным монстром. Они не только научились пережидать проход над своей головой грохочущее чудовище, сидя в окопе, но и стойко подавляли свой страх, распластавшись на земле, зажав в руке гранату.

Когда танк проползал над ними, оглохшие и наполовину ослепшие от поднятой пыли, они находили в себе силы подняться на колено и швырнуть деревянный муляж гранаты в бензобак или в решетку мотора.

Самое трудное для Любавина заключалось в том, как вели огонь танкисты. Для уничтожения врага, они останавливали свою грозную машину, наводили пушку, стреляли и вновь двигались дальше. Все это в корне не устраивало майора.

– Поймите, – доказывал он командиру танкового взвода капитану Мартынову, – во время атаки танк не должен останавливаться. Танк встанет, пехота ляжет и потом поднять её крайне трудно.

– Так что же нам не стрелять из пушки!? – резонно возмущался Мартынов, – так и катить на немецкие окопы, ведя огонь из одного пулемета!?

– Почему не стрелять? Стреляйте, но на ходу, не останавливаясь.

– И много я попаду таким образом? Одним снарядом из десяти? Это не серьезно! – стоял на своем танкист, не желая ни на дюйм отходить от принятых канонов.

– Очень даже серьезно. Не обязательно попадать точно в пушку врага, капитан. Часто даже один разрыв снаряда рядом с орудием противника может нанести его расчету серьезный урон.

– А если не нанесет!? Что тогда?

– Даже если не нанесет урон расчету, то нагонит на него страху, они же живые люди. Снаряд не так быстро подаст, на землю упадут, наводчик собьет деление при наводке – Любавин пытался втолковать танкисту взгляд с противоположной стороны брони, но все было бесполезно. Мартынов упрямо не хотел слышать его доводы и тогда майор пошел иным путем. После очередного учения, он собрал экипажи танков и задал им вопрос напрямую.

В начале, как и ожидалось все твердо стояли на позиции танкистских канонов, но затем в ходе разговора взгляды поменялись. Любавин ловко поддел наводчиков в умении вести огонь с колес и на другой день, все они дружно принялись палить по макету пушки.

Естественно, что никто из них не добился попадания с первого выстрела, но третий или четвертый разрыв снарядов ложился, если не точно в цель, то в опасной для неё близости.

Наблюдая, за действиями танкистов, Василий Алексеевич очень радовался. Сейчас для него были важны не так результаты стрельбы, а тот факт, что люди услышали его и пытались осуществить его предложение на деле.

Наступление было назначено на 31 июля и, имея дефицит времени, Любавин старался из всех сил. Западный фронт генерала Жукова только собирался начать свое наступление, а вот его южный сосед, Юго-Западный фронт маршала Тимошенко вел тяжелые оборонительные бои.

Сделав правильные выводы на основании трофейных документов, командующий фронтом начал своевременный отвод, когда немцы прорвали фронт в районе Волчанска. Пока одна части немецких танковых соединений рвалась к Воронежу, а вторая двигалась к Старому Осколу в надежде, что советские войска будут держать оборону прорванного фронта, Тимошенко сумел вывести основные силы фронта, включая тяжелое вооружение. Когда стальные клещи капкана захлопнулись, внутри них не оказалось той добычи, на которую рассчитывал фюрер.

– Русские научились сражаться – с огорчением констатировал Гальдер, когда докладывал Гитлеру о том, что захлопнувшемся котле нет советских войск.

– Скорее, научились правильно читать захваченные секретные документы. Я убежден, что именно этим обусловлены столь удачные действия Тимошенко – не согласился с ним фюрер. – Пока танки Гота штурмуют кварталы Воронежа, бросьте танкистов 40-го корпуса на Россошь. Пусть, если не окружат хоть кого-нибудь на Среднем Дону, то создадут угрозу оперативным тылам противника.

Согласно сообщениям берлинского радио из штаб-квартиры фюрера, бросок немецких танкистов на Россошь был очень успешен. Танковый батальон майора Вельтмана, не только занял Россошь, но и сумел захватить переправу через реку Калитва. Кроме этого немцами был пленен штаб советских войск в составе двадцати офицеров, преимущественно в звании полковников. Танкисты Вельтмана клялись и божились, что разгромленный ими штаб, был штабом самого Тимошенко, которому по счастливой случайности удалось бежать у них из-под носа на штабной машине.

– Если бы не нехватка горючего, мы бы обязательно догнали и поймали сталинского маршала, но досадное стечение обстоятельств помешало нам это сделать – доверительно говорил Вельтман генералу Брайту, прибывшему в Россошь на следующий день.

Именно его танки помогли окончательно сломить сопротивление советских войск в этом районе и двинуться вдоль Дона согласно приказу Гитлера. В результате удара по Россоши, войска Юго-Западного фронта были расколоты надвое и южная часть войск, потеряла связь со штабом фронта, что находился в это время в Калаче.

Сам фюрер находился в приподнятом настроении. Успешное начало операции "Блау", захват Воронежа и тот факт, что противник стремительно отступает, сыграл с фюрером злую шутку. Потом, он многое бы отдал, чтобы переиграть принятое им решение, но тогда, в начале июля Гитлер изменил развитие плана "Блау". Вместо того чтобы всеми силами продолжить наступление на Сталинград и заняв его повернуть на юг к кавказской нефти, он решил раздробить войска группы армий "Юг", на группу "А" и группу "Б".

Первой под командованием фельдмаршала Листа предстояло, не дожидаясь взятия Сталинграда повернуть на юг, к Грозному, Баку и Новороссийску. Вторая генерал-полковника Вейхса должна была продолжить наступление к Волге, к городу, носящего имя советского лидера.

Подобные действия вызвали несогласие со стороны фельдмаршала Бока, требовавшего неукоснительного соблюдения первоначального плана, но фюрер никого не хотел слушать. Покинув сумрачные болота Восточной Пруссии, он переехал на украинские просторы в районе Винницы, с чудным названием "Вервольф".

Оттуда, по мнению Гитлера, было легче руководить походом на восток и юг, и именно там, он отправил несговорчивого Федора фон Бока на длительное лечение.

События на южной части Восточного фронта позволяли фюреру считать, что дело сделано. Не имея опыта по созданию промежуточных рубежей обороны при отступлении, войска 9-й и 32-й армий Юго-Западного фронта попали под удар 40-го немецкого танкового корпуса в районе Миллерово. Не сумев организовать прочную оборону, советские дивизии были смяты и окружены соединениями 1-й танковой армии в лице 3-го танкового корпуса генерала Маккензена идущими на соединение с танками генерала Гейра.

В результате этих действий левый фланг Юго-Западного фронта окончательно рухнул, что вызвало сильное раздражение со стороны Ставки. В телефонном разговоре с Тимошенко вождь был очень резок.

– Ставка считает недопустимым и нетерпимым, что Военный совет фронта вот уже несколько дней не дает сведений о судьбе 9-й, 24-й, 38-й армий и 22-го танкового корпуса. Ставке из других источников известно, что они окружены и пытаются отойти за Дон, но при этом, ни штаб, ни Военный совет фронта не сообщают какова судьба окруженных войск. Взяты они в плен или сумели вырваться из окружения. В этих армиях находилось, кажется, 14 дивизий. Ставка хочет знать их судьбу, а также, каковы планы фронта по стабилизации положения на стыке с войсками Южного фронта – изрыгала вопросы трубка в руке помертвевшего от напряжения маршала.

– Штаб фронта делает все возможное, чтобы как можно скорее установить полную картину положения в районе Миллерова – с трудом выдавил из себя маршал, смотря поверх лысины замеревшего от страха Хрущева.

– Ставка не может ждать, когда вы установите полную картину. Доложите, что вам известно по окруженным частям на данный момент – потребовал вождь.

– По непроверенным до конца данным в окружение под Миллеровом попали соединения 9-й армии. Соединения 38-й и 24-й армии ведут ожесточенные бои в районе Никольского и Калитвы соответственно. Мы стараемся как можно быстрее восстановить связь с окруженными армиями товарищ Сталин, но пока это не удается.

– В сложившейся обстановке будет правильным изъять 9-ю и 24-ю армию из состава вашего фронта и передать их Малиновскому. Что касается 38-й армии, то вы должны полностью сосредоточить на ней все свои усилия по восстановлению управления и вывести её дивизии к Дону на соединение с войсками 57-й армии, – приказал Сталин маршалу. – В сложившейся обстановке – это максимум, чем Ставка можем помочь фронту. Все остальное – это ваша забота и ответственность, товарищ Тимошенко.

Обрадованный маршал схватился за решение Ставки, как утопающий хватается за соломинку, но все его надежды были напрасными. По злой иронии судьбы, войска, переданные под управление генералу Малиновскому, сумели вырваться из немецкого окружения и сохранили свои дивизии, чего нельзя было сказать об 38-й армии. Под удар немецких войск попало шесть дивизий, из которых пять прекратили свое существование.

Трагедия 38-й армии в купе с неудачей Харьковского наступления стала последней каплей переполнившей чашу терпения Сталина. Он снял маршала Тимошенко с поста командующего, вновь созданного Сталинградского фронта и заменил его генералом Гордовым.

Тем временем командующий Южным фронтом генерал Малиновский, выполняя приказ Ставки, отводил свои армии за Дон, который по замыслу Ставки должен был стать оборонительным рубежом на пути немецких войск. Москва не строила больших иллюзий, что потрепанные войска смогут остановить на восточном берегу Дона немецкую "паровую машину", но считала его серьезным рубежом способным помочь выиграть время для подтягивания и переброски резервов.

Главным центром обороны на нижнем Дону, Ставка не без основания считала Ростов. После декабрьских боев город был основательно укреплен. Подступы к нему прикрывали минные поля, противотанковые рвы и надолбы, а также бетонные укрепления. Все это предполагало, что борьба за город будет долгой и сложной, но этого не случилось.

Не сумев разгромить соединения 9-й и 24-й армии, танковые соединения генерала Маккензена взяли реванш при штурме Ростова. Совершив стремительный рывок с плацдарма у Перебойного 19 июля, немецкие соединения уже утром 22 июля ворвались в пригороды Ростова.

Причина подобного успеха заключалась в том, что наступавшие немецкие дивизии были полностью моторизированы, тогда как обороняющие Ростов части 56-й армии имели в своем составе всего двадцать пять танков, из которых восемнадцать были Т-60 и Т-26. При этом отошедшие к Ростову соединения понесли серьезные потери в предыдущих боях и заняли оборону, не имея возможности, как следует изучить свои участки.

Увязнув в уличных боях, танкисты должны были дожидаться подхода пехотных соединений. С их помощью они смогли взять город штурмом, за два дня сломить ожесточенное сопротивление защитников Ростова.