Текст книги "Ленинградский меридиан (СИ)"

Автор книги: Евгений Белогорский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 16 страниц)

Глава. IX. Запасные варианты.

– В общем, наступление развивается успешно, товарищ Сталин. Войска фронта вышли к Синявино, Келколово, Михайловскому и в скором времени намерены осуществить наступление на Мгу. Штабом фронта ведутся консультации с соседями о нанесении встречного удара в районе Ивановского, по направлению на Мгу вдоль Кировской железной дороги – бодрым голосом докладывал Мерецков, но Верховный Главнокомандующий не торопился с ним соглашаться.

– Вы говорите радостные вести товарищ Мерецков, однако, у товарища Рокоссовского несколько иное мнение. Он считает, что фронт несколько запоздал с вводом в действие сил второго эшелона, а также настаивает на более широком использовании артиллерии при наступлении пехоты и в этом, Ставка с ним полностью согласна. Без поддержки со стороны артиллерии пехотинцы, если и смогут выполнить поставленную перед ними задачу, то ценой неоправданных потерь. Не стоит экономить на боеприпасах, когда речь идет об успехе всей операции. Скупой всегда платит дважды – подвел, резюме вождь и в его последних словах, генералу показалась скрытая угроза.

Те, кто имел знакомство с дознавателями из НКВД, при разговоре с вождем всегда предпочитали дуть на воду и Кирилл Афанасьевич не был исключением.

– У нас с генералом Рокоссовским действительно есть разногласия по тактике проведения операции, но на войне это нормальное явление – смело заявил Мерецков, успевший изучить и понять характер представителя Ставки. Рокоссовский, если считал это нужным для дела, мог напрямую обратиться к вождю, но при этом, он никогда не обвинял комфронта в некомпетентности и не требовал его снятия с должности. У Константина Константиновича были свои нравственно-моральные рамки, переступить через которые у него не было сил.

– Главное, чтобы эти тактические разногласия не помешали бы вам одержать стратегическую победу, – усмехнулся вождь. – Вы говорите о необходимости нанесения силами Ленфронта встречного удара в районе селения Ивановское, а товарищ Рокоссовский считает нужным нанести удар в районе Невской Дубровки. Что вы скажите по этому поводу?

– Генерал Рокоссовский хочет идти по пути наименьшего сопротивления, предлагая нанести удар по "Невскому пяточку". Мы же точно следует указаниям Ставки прорвать блокаду Ленинграда и восстановить сообщение города с Большой землей по Кировской железной дороге – ловко спрятался за приказ Ставки Мерецков.

– Однако пока вы будете наступать на Мгу, остается серьезная угроза удара в ваш правый фланг шлиссельбургской группировки немцев. Вы ведь не считаете, что Линдеман и Кюхлер будут сидеть, сложа руки от безделья. Они и так дали вам хорошую фору в четыре относительно спокойных дня.

– Все это так, товарищ Сталин, но мы твердо верим в силу наших бойцов и командиров, в их способность быстро и полно разгромить врага.

– Вы не на партийно-политическом докладе у товарища Мехлиса, а говорите с Верховным Главнокомандующим, – одернул собеседника Сталин. – Мы хотим знать ваше мнение – нужно наносить встречный удар в районе Невской Дубровки или нет?

– Два встречных удара, наверняка приведут к распылению сил фронта и срыву поставленных перед фронтом задач – осторожно высказался Мерецков. Он был уверен, что Сталин согласиться с ним, но в сознание вождя относительно военного искусства произошли определенные перемены.

Видя, что привычные шаблоны наступления не срабатывают, он стал более терпим к иным тактическим приемам, предложенным на его рассмотрение генералитетом. При этом просматривалась четкая тенденция. В случае неудачи, виновника направляли на второстепенные должности или места, но не расстреливали. Вождь считал, что репрессии относительно руководства Западного фронта и октябрьский расстрел группы высокопоставленных генералов – это тот максимум, который был полностью исчерпан властью в отношении своих военных.

– А вот товарищ Рокоссовский считает, что не приведут и генерал Говоров, как не странно согласен с ним – эта новость сильно озадачила комфронта, и он стал лихорадочно думать.

– В таком случае, я думаю, что удар по Невской Дубровке можно будет считать запасным вариантом основного плана наступления – предложил Мерецков, на ходу сориентировавшись на слова вождя.

– Мы тоже склоняемся к тому, чтобы разрешить представителю Ставки товарищу Рокоссовскому подготовить этот вариант действия. Не стоит ему в этом мешать, товарищ Мерецков.

Комфронта принял слова Верховного к исполнению и полностью сосредоточился на наступлении в южном направлении, оставив север на попечении Рокоссовского, с которым у Кирилла Афанасьевича были совершенно разные понимания обстановки.

В то время когда своей главной задачей Мерецков видел продвижение вперед, представитель Ставки сосредоточился в выбивании "поворотных столбов" противника, видя в них угрозу флангового удара советским наступательным соединениям.

Главной такой опасной точкой на севере, генерал Рокоссовский считал селение Гонтовую Липку и Круглую рощу, прозванную немцами "Орлиной". Именно отсюда, по мнению Константина Константиновича, враг мог нанести сокрушительный удар в основание наступательного клина фронта, и его следовало уничтожить как можно скорее.

По предположительным данным разведки в каждом из опорных пунктов немцев находилось до двух батальонов пехоты, намертво стоявшие на своих позициях, несмотря на то, что были обойдены советскими войсками с обоих флангов и дорога, соединяющая их с Синявино, насквозь простреливалась.

Желая сохранить численность своих наступательных дивизий, при штурме хорошо укрепленных позиций врага, генерал Рокоссовский пошел на необычный, а для многих откровенно рискованный шаг. Он приказал обрушить на противника все силу артполков и дивизионов 2-й ударной армии, включая гвардейские минометы.

Здесь он столкнулся с упорным сопротивлением со стороны командующего фронтом, искренно считавшего недопустимым столь расточительный расход остатков боеприпасов фронта. И вот здесь, генерал Рокоссовский использовал свое высокое служебное положение в полной мере. Он буквально продавил это решение, под свою личную ответственность.

Готовясь к штурму Круглой рощи, Рокоссовский отошел от привычного шаблона, перенеся начало наступления на десять часов утра. Привыкшие, что русские всегда начинают штурм с первыми лучами солнца, немцы были застигнуты врасплох этой атакой.

Ровно час, советская артиллерия буквально гвоздила по небольшой возвышенности посреди зеленых просторов из гаубиц и минометов, а также полевых орудий. Желая добиться нужного результата, Рокоссовский собрал всё, на время даже оголив оборону позиций у Рабочего поселка ╧8.

Ровно час в расположении немецкой обороны взрывались и громыхали мины и снаряды, а в самом конце ударила реактивная артиллерия. За несколько секунд, две батареи гвардейских минометов выпустили свой боевой запас снарядов, после чего быстро покинули свои позиции. Риск попасть под ответный огонь врага или стать жертвой его воздушного налета был очень велик.

Земля ещё гудела и стонала от разрывов реактивных снарядов, а штурмовые отряды уже шли на штурм "Орлиной рощи". Не имея возможности поддержать наступательные действия пехоты бронетехникой, Рокоссовский настоял на придаче штурмовым отрядам трех огнеметных танков, относящихся к спецсредствам.

Присутствие их сыграло свою роль в штурме вражеских позиций. Из-за особенности болотистой местности, немцы не могли создать полноценной обороны с окопами и траншеями, создавая свои защитные укрепления из торфа. Когда советские солдаты бросились на штурм позиций противника, огневые точки немецкой обороны не были полностью подавлены и в некоторых местах по ним ударили пулеметы.

Точно попасть в пулеметное гнездо струей огня трудное, почти невыполнимое дело. Здесь должно удачно сочетаться мастерство наводчика и удача, но на этот раз в дело вмешалась третья сила в лице природы. От выпущенных танками струй огня торф загорелся во многих местах и вскоре, немцам пришлось вести борьбу на два фронта, с огнем и атакующим противником.

В результате атаки, два из трех танков были повреждены, но свое дело они сделали. Советские штурмовые отряды прорвали оборону врага и ворвались в Круглую рощу. Видя бедственное положение отряда подполковника Дреслера, гарнизон Синявино попытался помочь ему, но высланное в "Орлиную рощу" подкрепление встретило на своем пути серьезные трудности. Весь Путиловский тракт, по которому двигалась колонна, простреливался с обоих флангов, что не позволило немцам быстро перебросить подкрепление.

Когда колонна все же смогла приблизиться к "Орлиной роще" спасать уже было некого. Весь гарнизон либо погиб от огня противника, либо попал в плен. Спаслось всего два десятка человек, сумевшие пробраться к своим окольными путями.

Не менее трагична была судьба гарнизона Гонтовая Липка. Он также как и отряд подполковника Дреслера подвергся атаке и потому не мог в трудный момент поддержать своих соседей. Оказавшись в полном окружении, немецкий гарнизон оказал отчаянное сопротивление. Бой шел за каждое строение превращенное немцами в опорный пункт, за каждый метр свободного пространства.

Проявляя смекалку и находчивость, пехотинцы включали в состав своих штурмовых групп пушки "сорокапятки", чьё присутствие в бою было просто незаменимо. Легкие, они быстро доставлялись расчетами к месту боя и метким огнем, подавляли огневые точки противника.

Также свою лепту в штурм Гонтовой Липки внесли и огнеметные танки. Не обращая внимания на огонь засевших за защитным забором немцев, они приблизились на расстояние выстрела и подожгли вражеское укрепление.

Действие танкистов было столь удачно, что руководивший штурмом комбат Рукосуев доложил наверх о том, что дни фашистского гарнизона сочтены, но как оказалось, он поторопился.

Командир гарнизона Венглер и не думал отступать. Оказавшись в тяжелом положении, он затребовал помощи и вскоре получил её. Первыми по атакующим советским подразделениям ударила авиация, чей бомбово-пулеметный огонь вывел из строя два огнеметных танка и лишил штурмовые группы Рукосуева важного козыря.

Вторыми, на помощь гарнизону из Синявино смогла пробиться подмога в лице двух самоходок. Державшие под огнем дорогу пулеметчики лейтенанта Трифонова смогли отсечь идущую вслед за ними пехоту, а вот против бронетехники были бессильны.

Появление самоходок и удар авиации укрепили боевой дух немецких солдат и они с утроенной силой и энергией стали драться с противником. Неизвестно, чем и как закончилось бы это сражение, если бы наступление на Гонтовую Липку не курировал генерал Казаков. Едва только в небе над поселком появилась вражеская авиация, Василий Иванович тут же связался с Рокоссовским, который в свою очередь позвонил в штаб 14 Воздушной Армии и устроил разнос.

Нет, он не крыл трехэтажным матом и не грозил трибуналом и расстрелом, но его звенящий от гнева голос, оказал на летчиков аналогичное воздействие. Все дело заключалось в том, что командование воздушной армии клятвенно обещало воздушное прикрытие наступающим на Липку частям, но как это часто бывало на войне, слова разошлись с делом.

К моменту звонка Рокоссовского все истребители были заняты прикрытием "илов" атакующих вражеские заслоны южнее озера Синявинское. Все, что это неполную эскадрилью "пешек" из смешенного полка.

Бросать пикирующие бомбардировщики без прикрытия истребителей – большой риск, но высоким генералам не приходилось привыкать рисковать жизнями своих подчиненных. "Пешки" ударили по Гонтовой Липке, и ударили весьма удачно. Своим пулеметно-пушечным огнем они повредили одну из вражеских самоходок, чем сорвали вражескую контратаку.

Вторую самоходку зажег расчет одной из "сорокапяток", вступивший в открытое противостояние с неприятельской бронемашиной. От разрыва выпущенного противником снаряда, весь расчет орудия вышел из строя, но перед этим метким выстрелом поразил немецкую самоходку.

Другим благоприятным фактом было то, что под удар "Пе-2" попал штаб 366-го полка, что оказалось фатальным для судьбы обороняющих Липку немцев. В результате налета советской авиации командир полка Венглер был тяжело ранен, а его заместитель убит, что внесло серьезную дезорганизацию в управление обороны гарнизона. Сопротивление гарнизона стало разрозненным, каждый взвод дрался сам за себя и к наступлению вечеру Гонтовая Липка пала.

Удары штурмовой авиации всегда были опасны и чувствительны для наземных соединений. Любой солдат, как бы опытен и силен он не был бы, какими бы ни были его моральные посылы и устои, не выдержит, когда по нему ведут плотный пулеметно-пушечный огонь и сдабривают это бомбами и реактивными снарядами. При этом вражеский самолет бьет по тебе не с угла атаки или при пикировании, а с бреющего полета. Когда тяжелая бронированная машина буквально ходит у тебя над головой и стреляет всем своим могучим арсеналом.

Все это было так необычно для немецких солдат, что они охотно верили геббельсовской пропаганде, что за штурвалом штурмовиков сидя смертники или сумасшедшие люди. И когда немецкие заслоны у озера Синявинское подверглись четырем налетам за день, они были вынуждены отступить. Советские штурмовики так хорошо поддали врагу, что преследовавшая врага 24 гвардейская дивизия не только оттеснила противника к реке Мойке, но даже смогла захватить плацдарм на западном берегу.

Когда генералу Мерецкову доложили об этом, он искренно и честно радовался этому и когда в ответ на его доклад Рокоссовский заявил, что не может разделить его радости, Кирилл Афанасьевич изумился.

– Я прошу вас объясниться, товарищ генерал-лейтенант. Мы, что здесь в бирюльки играем!? – гневно воскликнул комфронта, напрочь позабыв, что его собеседник представитель Ставки.

– Ваше наступление на Мгу, носит второстепенный характер. Вы приблизились к Мге, но так и не взяли под контроль поселок Михайловский, что значительно ухудшило положение немецких частей обороняющих Вороново и Поречье. 4-й гвардейский корпус, несмотря на все свои усилия, не смог перерезать дороги ведущие к Синявино из Келколово. А о сегодняшней атаке на Синявино, я не знаю, что и сказать. Как так, взять поселок, отбросить врага и потом отступить из-за отсутствия у солдат боеприпасов?

Разговор между двумя генералами шел по телефону и Мерецков не мог видеть лица собеседника, а только догадываться, каким оно было в этот момент.

– Я не знал об этом, товарищ Рокоссовский, – сразу сдал назад Мерецков. – Вам видимо сообщили о причине отступления наших солдат раньше меня. Этот факт конечно откровенно возмутителен и мы с ним обязательно разберемся, но война есть война, на ней всякое случается. Прошу понять меня правильно. А то, что мы ведем свое наступление на Мгу, то здесь в первую очередь мы выполняем приказ Ставки.

Комфронта даже пожал плечами, словно Рокоссовский мог это увидеть, но собеседник не принял во внимание его аргументов.

– Линдеман уже начал переброску подкреплений в Мгу и Синявино. Данные воздушной разведки в один голос говорят об этом. Немцы успешно наращивают свои силы на всех направлениях нашего наступления, и с каждым днем будет все труднее выбивать их с занимаемых позиций. И вместо того, чтобы как можно быстрее занять Келколово и отрезать от основных сил Шлиссельбург, Липку, Синявино и 1-й городок, вы упрямо поворачиваете 2-ю ударную на Мгу и распыляете силы фронта.

– Я выполняю приказ Ставки и лично товарища Сталина – начал генерал, но Рокоссовский оборвал его.

– Я тоже выполняю приказ Ставки и товарища Сталина и считаю, что стремясь сделать лучшее вместо хорошего, вы теряете время и возможности в ближайшие дни отрезать Шлиссельбургскую группировку врага и выйти к Неве.

– Ленинградский фронт завтра начнет наступление на Ивановское и это не позволит Линдеману свободно перебрасывать резервы с одного участка на другой. Оказавшись между двух огней, немцы не смогут эффективно защищать Мгу, а с её падением наступит крах всего этого участка обороны противника.

– Я бы не был бы столь уверен в этом. Немцы мастера вести оборонительные, а учитывая, какое значение, противник предает Ленинграду можно смело утверждать, что он будет сражаться за каждый метр этой территории. Вы согласны с этим?

– Согласен, товарищ Рокоссовский, но по-прежнему считаю, что взятие Мги основная задача нашего наступления – продолжал стоять на своем Мерецков.

– Я буду вынужден сообщить о наших разногласиях в Ставку.

– Сообщайте, это ваше право, – смелость прорезалась в голосе комфронта. – Если Ставка изменит свою директиву относительно Мги, я подчинюсь, а до этого, буду выполнять полученный приказ.

Оказавшись в столь непростой ситуации, Рокоссовский очень надеялся, что Сталин примет его сторону, но Верховный не торопился принимать окончательное решение. Слова Мерецкова о том, что наступление Говорова сможет переломить ход операции в нашу пользу и Кировская железная дорога будет освобождена, были просты и понятны, и грели душу вождю. Однако и в словах своего представителя, председатель Ставки видел много разумных доводов, и он решил подождать результата наступления ленинградцев.

Наступление, на которое Сталин и Мерецков возлагали серьезные надежды, началось на седьмой день операции "Искры" и началось, по привычным для немцев шаблонам. В шесть часов утра ударила артиллерия, а через полтора часа пошли в атаку танки и солдаты.

Быстро определив, что русские начали наступление, командующий немецким гарнизоном Ивановки майор Миллер, приказал отвести солдат из передовых траншей на запасные позиции, чем в разы свел губительное воздействие русской артиллерии.

Кроме этого, на результативность стрельбы серьезно влиял тот фактор, что артиллеристы били исключительно по площадям, в надежде на легендарное русское авось. Работа разведки и артнаблюдения с целью выявления важных целей в обороне противника была поставлена плохо и это, создавало дополнительные трудности для советских батарей, имевших скудный запас снарядов.

Вовремя занявшие свои места в обороне, немецкие солдаты оказывали упорное сопротивление, и успехи первого дня наступления были более чем скромные. Успех был достигнут в ряде мест за счет умелых совместных действий танков и пехоты, но это были единичные случаи. Поселок Ивановское не был полностью занят в первый день наступления, как это планировалось.

В последующие дни, успех наступления был достигнут не за счет правильного и умелого управления войсками командованием, а благодаря мужеству и смелости личного состава. Неизвестно как долго выбивали бы фашистов из их хорошо укрепленных опорных пунктов, и какой ценой, но на второй день, моряки и пехотинцы совершили подвиг. Под огнем врага, торпедные катера Балтфлота высадили десант в устье реки Тосна и создали угрозу соединениям противника, находившимся на западном берегу реки.

Как немцы не контратаковали и не пытались сбросить десант в реку, все их попытки оказались неудачными. Советские солдаты не только вгрызлись в землю, но и постоянно создавали угрозу расширения плацдарма. Оказавшись между двух огней, Миллер не стал рисковать своими солдатами и отступил на восточный берег с минимальными потерями.

Благодаря этому, село Ивановское перешло под полный контроль советских войск, но когда они попытались продолжить наступление на Пеллу и Отрадное, встретили яростное сопротивление солдат полицейской дивизии СС.

Имевшиеся у них на вооружении самоходные орудия прекрасно справлялись не только в качестве противотанковых пушек, но и простой артиллерии. Защищая Отрадное, они быстро выбили то небольшое количество советских танков, что наступало на немецкие позиции, а затем обратили в бегство атакующую пехоту.

Неудачи 268-й стрелковой дивизии стали причиной разговора между Сталиным и Рокоссовским, произошедшего вечером второго дня наступления. Разговор был непростым с самого начала, ибо обычно вождю звонил генералу, а в этот раз Рокоссовский сам позвонил в Ставку, пользуясь своими полномочиями.

– Пробуксовка войск Ленинградского фронта под поселком Отрадное, наглядно говорит о том, что они не смогут выполнить заявленные ими задачи в назначенные сроки, товарищ Сталин. Настала пора принимать решение по повороту главных сил 8-й армии на Синявино. Если мы не сделаем это сейчас, то упустим время и сорвем операцию – честно признался Рокоссовский.

– Вы не верите в то, что наши войска смогут взять Мгу и прорвать блокаду, товарищ Рокоссовский? – холодно спросил его вождь.

– Тут дело не в вере, а в объективной оценке обстановки, которая складывается не в нашу пользу при кажущихся успехах. Несмотря на два дня интенсивных боев, мы не смогли продвинуться ни к Мге, ни к Келколово. Я считаю, что нужно временно приостановить наступление на Мгу и повернуть главные силы фронта на север для взятия Синявино и изоляции немцев в Шлиссельбурге.

– Ваша позиция нам понятна, – с расстановкой произнес вождь, – но есть вероятность того, что увлекшись взятием Синявино, войска фронта получат контрудар противника и не смогут его отразить за счет слабости обороны южного фланга.

– Такая угроза действительно есть, но судя по сложившейся обстановке, в течение полутора недель Линдеман не успеет организовать сильный контрудар по нашей южной линии обороны – твердо заявил Рокоссовский.

– А если Линдеман нанесен контрудар средней силы и наша оборона не сможет ему противостоять, как это неоднократно было в прошлом и даже в нынешнем году. Вы можете дать твердые гарантии, что такого не случиться – вопрос был откровенно провокационный. Услышав нечто подобное, многие советские военачальники откровенно пасовали перед вождем, но Константин Константинович с честью выдержал этот экзамен. Нисколько не увиливая и прячась за цветастыми фразами, он сказал: Да, я готов дать такие гарантии, при условии, что вся противотанковая артиллерия южного фланга обороны будет подчинена генералу Казакову.

– Это хорошо, что вы так уверены в своем предложении, товарищ Рокоссовский. Будет с кого спрашивать, – в трубке было хорошо слышно, как Сталин усмехнулся. – А что касается кандидатуры генерала Казакова, то Ставка не имеет ничего против этого. Более того, после ознакомления с его докладной запиской по устройству противотанковой артиллерийской обороны, Ставка считает, что предложенную схему нужно вводить в войска как можно скорее. Так это и передайте Василию Ивановичу при встрече.

Верховный Главнокомандующий замолчал, что-то прикидывая в уме, а затем, приняв решение, неторопливо сказал.

– Хорошо, товарищ Рокоссовский. Будем считать, что мы поверили вашей аргументации. Передайте Мерецкову, чтобы он временно прекратил наступление на Мгу и начал поворачивать войска на Синявино немедленно. Не дожидаясь получения приказа Ставки. Я так понимаю – время не ждет?

– Спасибо, товарищ Сталин. Время действительно не ждет – обрадовался Рокоссовский. Он посчитал, что главное в разговоре с вождем уже позади, но собеседник был иного мнения.

– Пожалуйста, товарищ Рокоссовский – Сталин сделал маленькую паузу и задал вопрос, которого Рокоссовский давно ждал и в чем-то опасался.

– Скажите, а как вам работается с генералом Мерецковым? Есть жалобы, претензии к его работе?

От этих слов Рокоссовского как кипятком обдали, и он был очень рад, что вел разговор со Ставкой один на один.

– В данный момент у меня нет жалоб или претензий к работе командующего фронтом, генерала Мерецкова. У нас с ним нормальные рабочие отношения, а те споры и разногласия, что иногда возникающие между нами – это рабочие моменты, имеющие место в любой работе – Рокоссовский старался говорить спокойным голосом, но рот его предательски быстро высок уже после первого предложения.

– Рад это слышать. Очень надеюсь, что эти рабочие моменты как вы их называете, не повлияют в конечном итоге на результат вашей общей работы. Успехов вам всем – пожелал Сталин и повесил трубку.

В этот момент его сильно подмывало сообщить своему представителю, что он подписал приказ о производстве Рокоссовского в генерал-полковники, но не стал этого делать. Настойчивость и упорство, с которым генерал отстаивал и продвигал свои идеи вопреки мнению Ставки, раздражала Сталина.

– Раз он такой умный, пусть делом докажет собственную правоту – подумал вождь и аккуратно отложив в сторону карту южной части Приладожья, вернулся к карте Сталинградской области от которой Рокоссовский оторвал своим звонком.

– Я внимательно слушаю вас, товарищ Василевский – сказал Сталин, повернувшись лицом к новому начальнику Генерального Штаба.

Сложно и напряженно было в это время в Кремле, но не меньше тревоги и опасений было в ставке фельдмаршала Кюхлера. Ему также предстояло решить важную задачу, что делать дальше. Бросить все собранные силы на помощь Линдеману, либо начать штурм Ленинграда в ранее утвержденные сроки.

Будучи истинным представителем старой прусской школы, прежде чем принять то или иное решение, Кюхлер намеривался получить поддержку с самого верха ОКХ, который в этот момент был представлен генерал-полковником Гальдером. Находящийся в Виннице, фюрер с головой ушел в битву за Кавказ и Сталинград, отдав ведение иных направлений Восточного фронта начальнику генерального штаба сухопутных сил.

Кюхлер обстоятельно доложил Гальдеру положение дел, но ожидаемой помощи не получил. Как начальник генерального штаба, Гальдер мог самостоятельно принять нужное фельдмаршалу решение, но обстоятельства не позволяли ему сделать это.

Хитрый штабист чувствовал, что его карьера вышла на финишную прямую и хотел достойно покинуть свой пост. С сохранением мундира, пенсии, поместья и благодушного расположения со стороны власти и лишний конфликт с Гитлером ему был совершенно не нужен. Положение на южном фланге Восточного фронта все больше и больше раздражало фюрера, и лишний раз дергать за хвост тигра Гальдер не хотел. Слишком много перед его глазами было примеров, когда после долгих трудов, человек лишался всего при выходе в отставку.

– Решайте сами фельдмаршал. Из вашего штаба обстановка лучше видна, чем на моих картах, – хитро вильнул Гальдер. – Если наступление русских серьезно угрожает нашему блокадному кольцу, то наступление на Петроград придется отложить на неопределенный срок. А если это одно из наступлений советов ради наступления, то сроки начала "Сияния" уже почти наступили. Но хочу сразу вас предупредить, в связи с трудным положением дел на Кавказе и Сталинграде, ни о каких дополнительных силах не может идти речи. Все, что можно было дать, вам все дали, отказав другим армиям Восточного фронта.

– Я вас понял, господин генерал-полковник – недовольно пробурчал Кюхлер, не пытаясь скрыть своего раздражения.

– Если вы считаете, что я недостаточно внимательно рассмотрел ваш вопрос, то я готов доложить о нем фюреру, – моментально отреагировал на это Гальдер. – Недавно он интересовался, как продвигается подготовка к штурму Петербурга.

– Делайте, что сочтете нужным – ввернул шпильку Кюхлер, прекрасно зная, что теперь Гальдер обязательно доложит Гитлеру и не ошибся. Не прошло и часа, как фюрер позвонил фельдмаршалу и устроил ему разнос.

– Я запрещаю вам Кюхлер, слышите, запрещаю думать об отмене операции "Сияния"! Для её выполнения вам дали все необходимое! Все о чем только могли мечтать другие командующие и ваш долг немецкого офицера взять Петербург и стереть это большевистское гнездо с лица земли! – обрушил на голову фельдмаршала свой гнев фюрер.

– Ни о каком переносе начала операции не может быть и речи! Как вы не понимаете, что только активные действия против русских могут помочь вам в вашей ситуации. Вы обязаны не отражать удары врага, а наносить их!

– Но действия на два фронта приведет к распылению сил и серьезно осложнит и без того напряженное положение наших войск в "Бутылочном горле" – попытался возражать Кюхлер, но Гитлер не хотел его слышать.

– Не смейте заикаться ни о каком втором фронте, Кюхлер. Ударьте по противнику так, чтобы он, и думать забыл о наступлении. Чтобы он только и думал, как найти противоядие от ваших наступательных действий. И чем скорее и сильнее вы ударите, тем быстрее сможете остановить наступление Сталина.

– Чтобы ударить со всей силы, мне нужны немецкие солдаты, а не тот эрзац, что мне прислали в качестве вспомогательных сил – подал голос фельдмаршал и Гитлер был вынужден согласиться с ним.

– Хорошо, замещайте немецкие дивизии на венгров, испанцев, хорватов, голландцев, норвежцев. На кого хотите, но чтобы Петербург был взят!

– Нам бы очень помогло, если бы маршал Маннергейм поддержал наши наступательные действия – Кюхлер попытался максимально облегчить наступление своих войск, но на этом направлении его ждало разочарование.

– Начните наступать, добейтесь успехов, и Маннергейм обязательно поддержит вас, – оборвал фельдмаршала фюрер, для которого проблема наступления финнов на Петербург также был больным вопросом. – Действуйте, Кюхлер и у вас все получится.

Фельдмаршал попытался сказать ещё о чем-то, но Гитлер не хотел слышать его глухой ворчливый голос и, ссылаясь на более важные дела, закончил разговор.

От столь бесцеремонного общения, гнев прилил красноту на лицо Кюхлера. Как в этот момент он ненавидел австрийскую выскочку, ставшую главнокомандующим германской армии. Будь его воля, он бы не задумываясь, приказал бы гнать Гитлера взашей из армии, но об этом он только мог мечтать. А пока, следовало выполнять приказ о штурме Петербурга.