Текст книги "Внедрение (СИ)"

Автор книги: Евгений Аверин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 18 страниц)

Глава 4

Зима выдалась ранняя. Уже в конце октября выпал снег и больше не сходил. Оно и лучше. Не люблю слякоть. После училища иду к Дмитрию Семеновичу. Его центр – несколько выделенных палат при больнице.

Внизу встретил лично. В ординаторской центра мне выделили халат, шлепки и предложили чаю. Халат женский, с выточками. Чуть велик. А чай решили пить после. Пришел ассистент кафедры с историей болезни. Доклад для меня мало что значит. Отнялись рука и нога, лечился. Через двадцать один день улучшений не последовало. Конечно, написали, что стабилизировалось давление и прочее.

– А кто он? – повернулась я к папе Олега.

– Больной нашего центра, – Дмитрий Семенович косится на ассистента, – идите в палату, сейчас мы подойдем.

Дверь закрылась за молодым человеком.

– Понимаешь, Маша, это от Рената Равильевича. Очень важный человек. Многое на нем завязано. Ему надо выйти на работу любой ценой, а он не ходит. Да и не особо хочет.

– Вы хотите, а он – нет?

– Инсульт в правом полушарии. Конечности левые поражены, а правые целы. И речь не пострадала. Зато центр мотивации вылетел. Такие ничего не хотят.

– Как все механически. У того дядьки-врача из Москвы, которого мне сватали, тоже мотивация пропала?

– Там здравый смысл пропал. Он отказался от немедицинского лечения. Я уговаривал хоть для эксперимента. Не желает и все тут.

– Понятно.

– Маш, если можешь чем помочь, помоги. Очень надо. Этот на все согласен. Мы тебе и иголок приготовили, и сигары полынные из Болгарии есть. Скажешь, что надо – все найдем.

В отдельной палате светло. На тумбочке груши и яблоки. На кровати лежит пожилой мужчина в спортивном костюме. За квадратными очками усталый, но острый взгляд. Чисто выбрит. По фигуре видно, что держал себя в форме.

– Здравствуйте, я Маша.

– Здравствуйте, Маша. Не могу похвастаться, что я Дубровский. Зовите просто Иван Иванович.

– Меня попросили вас посмотреть.

– Да. Я уже жду, – он чуть улыбается, а я с удивлением чувствую, что меня воспринимают, как человека конторы. Олег так КГБ называет. Иван Иванович видит во мне свою. Что, интересно, наговорили? Но так даже лучше. Есть доверие.

Я смотрю его. У всех инсультных энергетическая дыра. Они изо всех сил стараются взять энергию, где могут. Сосут из домашних. Не по своей воле, а потому что совсем опустошены.

– Ждете? А говорят, настроение упадническое.

– Это тоже есть. Никак не ожидал такой беды. Вот, совсем не вовремя.

– Любое происшествие с нами – вовремя.

Задаю вопрос о лечении. Вижу точки стимуляции и накачки энергией. И разные варианты событий. Но все они в одном русле.

– Что для вас сейчас важно?

– Вернуться к работе, – он сосредоточен.

– На работу придти еще можно. А к работе вернуться в том смысле, который был, вряд ли. Это не будем обсуждать. Давайте попробуем запустить ногу, потом руку. Но лечение будет долгим. Я покажу ассистенту, который вас курирует, что делать. Сама тоже заходить буду. А сейчас ложитесь на спину. Покажите, что можете делать рукой и ногой.

За моей спиной несколько человек. Иван Иванович ногой никак не двигает, а вот кончики пальцев левой руки чуть заметно дергаются. Мне принесли иголки, ватку и спирт. Но сначала подготовка. Я сажусь у головного конца кровати и беру в руки его голову. Вижу область поражения. Запускаю энергию в темное место. Оно немного светлеет. Иван Иванович смотрит с удивлением. Что-то почувствовал.

– Сейчас я воткну иголочку, а вы по моей команде тянете ногу на себя.

Я нахожу точку. Третья точка канала печени. В книге по рефлексотерапии, которую я видела, она нарисована не совсем там, где надо. А если учесть, что большинство точек расположено на некоторой глубине, то по рисунку точки на коже найти ее невозможно. Я чувствую ее, как воронку, забитую мусором. Игла входит легко на два сантиметра. Пациент дергает ногой.

– Тянем на себя! – я кручу иглу.

Он подтягивает ногу.

– Теперь толкаем.

Получается и это. Движения сильные.

– Сейчас я выну иглу. Пробуем без нее.

Есть! Двигает. Теперь только не ленится разрабатывать. Смотрю, Иван Иванович удивлен и обрадован. Может, и руку попробовать? Втыкаю иглы в две точки, третью нажимаю пальцем. Такого успеха, как с ногой нет, но пальцы начинают сжиматься в кулак. И руку к себе подтягивает. Теперь есть, над чем работать. Поворачиваюсь. Удивленные лица. Здесь и массажисты, и инструкторы лечебной физкультуры. Дмитрий Семенович победно оглядывает всех. Даю инструкции. Открываем форточку. Показываю, как прижигать. Сигара быстро сгорает, но качество хорошее. Тепло ровное. Рассказываю, как должна реагировать кожа, какое расстояние выбрать, сколько времени тратить, в какой последовательности и где прогревать. Про создание образов и воронки молчу. Не поймут. Записывают все до мелочей, точки зарисовывают, причем, профессионально. Тридцать дней без выходных в определенное время целая бригада будет массировать, двигать, прижигать.

– Завтра мне тоже надо с вами позаниматься. Если в это же время? – смотрю на Дмитрия Семеновича.

– Конечно. Машина вас заберет и отвезет куда надо.

Мы идем пить чай.

– Ну, Маша, такого быстрого результата я не ожидал. А ведь применяли на нем акупунктуру. Но не получилось. И точку, вроде, ту же где-то там кололи. А здесь прямо магия.

– Ага, магия, – я жмурюсь, жуя конфету. Ассорти с разными начинками. – Нужный настрой в нужное время, нужный человек в нужном месте. Магия – наука об условиях.

– Но выглядит, как чудо.

Завтра за мной заезжает Олег. Вижу, что-то он не договаривает. Хотя при встрече чмокнулись в губы, как обычно.

– Говори, – смотрю на него.

Олег вздохнул. Остановил машину у тротуара.

– Давай, выйдем.

Мы прогуливаемся. За руки не держимся.

– Я не должен тебе это говорить. Но и врать не буду. Слышал почти случайно, – он мнется, – вообщем, в конторе на тебя планы.

– А они не боятся, что у меня возникнут планы на них? – улыбаюсь я.

– Шутки шутками, но там вход рубль, а выход даже не два, а все сто.

– Но силой же не заставят?

– Маша, – Олег серьезен, – это контора. Там все средства хороши. Сила, угрозы, шантаж, обман. Конечно, я может и преувеличиваю. Но я за тебя переживаю. И мне это не нравится. Очень.

– Понимаю, засветилась. Но по-другому нельзя поступить. Тогда я себя потеряю. Ты со мной?

– Глупая, я всегда с тобой, – он сгреб меня в охапку и закружил.

На следующий день меня ждут человек десять. Что-то вроде семинара решили устроить. У пациента явные улучшения. Он даже вставал у кровати. Я еще раз объясняю, что и как делать. Вновь вливаю энергию.

– А что вы делаете, держа голову в руках? – спрашивает кто-то с легким кавказским акцентом.

– Что бы я не ответила, будет недостаточно. Давайте примем рабочую версию, что я теплом рук прогреваю определенные зоны, и тем самым улучшаю кровообращение.

И прогревание сигарами приходится делать самой. Пусть еще раз посмотрят. Накачиваю энергию через точки на спине.

Пациент улыбается и показывает, как пальцы хватают резиновую игрушку.

– Мы не видим ничего волшебного. Все объяснимо и понятно, – раздается с вызовом тот же голос.

– А знаете, это очень хорошо, что вы не видите ничего волшебного, – я смотрю на Ивана Ивановича. Тот понимает меня по-своему. «Хорошая специальная операция та, про которую никто не догадывается – мелькает мысль то ли моя, то ли его.

– И уж совсем замечательно, что вы все для себя объяснили и поняли, – продолжаю улыбаясь. Тянет подначить, что теперь и сами все сможете сделать, но сдерживаюсь.

– Но есть такой феномен «метод в руках автора». – Продолжает дотошный зритель. – Когда все работает правильно, но только у автора методики. А другие, хоть и повторяют, результата того не получают.

Спорить и читать лекции желания нет. Поэтому еще раз разговариваю с основными специалистами и собираюсь по своим делам.

Вера Абрамовна меня ждет. Мы занимаемся гудением. Каждой чакре соответствует свой звук, своя поза и своя мудра. Я учусь подбирать тональность звука для каждой чакры.

Есть маленький секрет – в ощущениях. Надо добиться нужной вибрации или другого признаки в определенном месте тела. Есть и большой секрет – что при этом надо представлять, какой образ создавать. Пять минут на гудение каждого звука, еще пять на удержание образа. Все занятие часа на полтора.

– Мы с вами про политику не договорили, – вспоминаю за чаем.

– Да не люблю я про нее говорить. Что там договаривать? Вроде все сказала, чтоб самой понять.

– Я поняла, что власть людей не любит. Но выглядит так, что забота проявляется.

– Правильно сказать, у нас в стране не любит. Но тоже неверно. Использует – нужное слово. Причем, без эмоций к телу. Про ненависть к развитию ты помнишь. А тело? Ты свинок видела на своем Варегове?

– Видела. Они веселые, имена им дают. Борька или Федька. Мы их кормить ходили. Они уголь любят. И морковь.

– Ага. А потом все кушают котлеты и студень. И никто не задумывается об «свинской» судьбе.

– Но они же скот.

– Это я для понимания психологии. Любят милых овечек и козочек. В некоторых странах любят и собачек с кошками. Но едят. И обезьян едят. И даже людей. Они все очень трогательные, так ласково тыкаются мордочкой в ладошку, когда просят подачки или ласки. Но их участь быть кормом, охраной, шерстью. Понимаешь?

– Но тогда те, кто во власти, должны быть на порядок выше других. Как люди относительно животных.

– Представь, что заходит мужик петуха резать в сарай. А тот ему человеческим голосом: «Дед, ты охренел, что-ли? Я тут учиться на физику поступил, на первый курс, а ты меня просто так сожрешь, и все?». Согласись, уже не у каждого духу хватит думающее существо убить. Поэтому для удобства считается, что скот неразумен.

– Если все люди, то какое особенное право они имеют?

– Вот! Подошли к одному из главных положений, позволяющих понять нашу политику. Да и не нашу тоже. Это – привилегии.

– Это награда за заслуги?

– Нет. Это то, чем себя хотят отличить от других. И не важно, в чем привилегии выражаются. Деньги, меха, поклонение. Был случай в пионерском лагере, на юге. Жара невозможная. Мальчишки ходят в одних трусиках. И заехала смена трудных ребят. А у них иерархия формируется быстро. Посмотрели – отличаться нечем. Так самые бойкие стали трусы приспускать. Это знак отличия, принадлежность к элите. А другим нельзя такого. И в любом обществе также.

– Так у нас же борьба со всеми сословными различиями!

– Особенно в нашем обществе. И очень четко. Ты с голоду помираешь? Нет. И работник обкома – нет. Но он имеет привилегии на спецраспределение продуктов, дач, машин и прочих благ. У нас наиболее четко видно, что одним можно, а другим нельзя.

– Но ведь привилегией может быть не только блага. Сами говорили про животных.

– Умничка! Есть два способа делать различия. Первый – подниматься самим. Второй – опускать других. Подниматься можно по любой линии. Самые богатые, самые сильные, самые – самые. Но нас ждет второй вариант.

– Куда дальше? И так у нас забитые все.

– А дальше – к скоту. Я была в Европе. Там началась борьба за права животных. Зеленые всякие. Но это просто слуги. Вроде хорошие дела делают, забота о кисках и собачках. Но это ширма. Основная идея – приравнять нас к животным. Только их подтянуть до нашего уровня. Докажут, что они разумные, могут общаться и творить. Увидишь еще, как введут и уголовные статьи за собачек.

– Ну и правильно. Живодеров надо наказывать. А то у нас в Дядькове ребята то лягушек жарят живьем в роще, то собаку повесили.

– Жестокость наказать, это одно. А вот приравнять жизнь человека к жизни собаки – другое. Подожди, будут кобелей и сук называть мальчиками и девочками, а то и вовсе, своим ребенком.

– Ну, уж не такие люди дураки. – Усомнилась я, но ощущение возникло, что так оно и будет.

– Есть такое средство управления, как мода. В Европе модно сейчас джинсы тертые и рваные.

– Так буржуи с жиру бесятся.

– Нет. Им дали моду. Они и ходят. И у нас будут. Одежда, особенно у женщины, формирует восприятие себя в мире. Когда чувство собственного достоинства у тебя будет больше? Когда оденешься, как древнерусская княжна или когда пойдешь в рванине?

– Одежда тоже привилегия?

– Конечно. И всегда была. У рабов своя одежда, у господ – своя. Рабы будут и цепи символические носить, и кольца в разные части вставлять. Сами добровольно. И посчитают это передовым.

– Хорошо. Но развить способности, это тоже привилегия?

– О, да еще какая. Особенно, как у тебя. В движения встраиваться не пробовала?

– Как Олеся у Куприна? – я сразу поняла, про что она говорит.

– Да. Как Олеся.

– Врать не буду. Было. Но никто не пострадал.

Я прочитала, как героиня рассказа о колдунье заставила упасть на колени своего кавалера, правда, по его просьбе. Решила сама восстановить метод. Копировала движения, создавала образ, но такого результата получить не удалось. Никто не падал. Пока. Зато воздействие есть, хоть и слабое. Для его проявления нужен не стоящий, а двигающийся человек. Лучше всего подошли фигуристы. Движения сложные, немного нужно, чтоб упасть. Как раз прямая трансляция с соревнований была. Уронила троих подряд. Стыдно потом стало. И решила без крайней нужды так не делать.

– А представь, что так можно сделать с самым главным. Или его водителем. Открою факт – при должных условиях человек своими способностями может сломать любой механизм на расстоянии. А уж такие сложные, как сейчас, и вовсе легко. Понимаешь, какая это угроза?

– То есть меня сразу надо расстрелять?

– Именно. Сразу. Это очень серьезно для власть имущих. Лечение – ладно. А что другое, никому не показывай.

– Они этого боятся?

– Не только. Здесь прямая угроза, не более. Есть вещи серьезнее. Но о них поговорим позже.

– А если все же человек сильнее других, что с ним будет?

– В точку! Героев нужно убивать – их лозунг. Герои в смысле не крайнего выражения рабства и преданности, а независимые в выборе люди. Поэтому или герой принимает их условия или умрет. Это универсальный принцип для всего. И для воинов, и для актрис, и для ученых. Независимых героев быть не должно. Должны быть рабы, готовые к самопожертвованию за интересы лидеров.

– С воинами понятно. А актрисы причем?

– Символ надо растоптать. Вот причем. Полюбит народ образ чистой девушки, а потом ее фото в голом виде на плакат печатают и в журнале.

– Такого же нет!

– Пока нет. Мы говорим о направлении развития нашего общества. А оно именно такое.

– Тогда выходит, что не все так плохо сейчас у нас в стране?

– Да. Люди научились выживать. Несмотря на репрессии, искусственный голод и нищету. Замкнулись в своем мирке и плохо доступны для воздействия. Этот мирок и разрушат, чтобы выковырять их, как из раковины. А когда станут беззащитны, попадут в намного худшее рабство.

– И не сбегут?

– Далеко не все. А одно из средств удержания – манипуляция. Сейчас послушай, это важно. Вообщем, это когда тебе не оставляют выбора, и приходится делать, хотя для тебя все варианты неправильные.

– Так можно в этом разобраться и послать всех подальше.

– А вот здесь самая сложность и есть. Используют струны души корневые, такие, что против не пойдешь. Мистическое чувство, например.

– Про которое Кант говорил?

– Не совсем, – смеется она, – начитанная ты моя. Оставь философию в покое. Это наука о человеческих заблуждениях. Схема проста. Человеку свойственно стремиться вверх. Он и стремиться. По разным направлениям. Например, любит Родину. А ему – вот твоя Родина, пьянь кругом, рвань и быдло. Или вот – мы, которые изо всех сил бьемся с мировым капитализмом и не щадим для этого ни стариков, ни женщин, ни детей, ни академиков, ни художников. Причем, своих. Если любишь Родину, клянись нам в верности и служи. А нет – ты предатель Родины и враг. И человек переносит священное чувство любви к своему народу, от которого уже одни ошметки, и к Родине на партию и комсомол. И получает священное красное знамя, священную мумию в священном мавзолее.

Или любовь к Богу. Идет человек служить своему самому чистому Идеалу. А там – да, по сути, они же. И говорят, Церковь, это мы. Постриг принял, рукоположился, так служи нам и по нашим правилам. Или еретик, изгой и анафема тебе. И служит человек, пожертвования начальству засылает, стучит на прихожан куратору из КГБ, постепенно соглашается с содомитством. Хотя Господь Иисус Христос учил ровно наоборот. Или возьми такой атавизм, как старых божеств. Клятва Гиппократа у врачей, например. Назвался врачом, значит, должен работать не щадя себя и день и ночь. А на любые возражения – ты же клятву давал. Хотя никто эту клятву не читал. И нет там ничего про подвиги по приказу.

– Но можно служить в церкви без лицемерия?

– Очень недолго. Есть такое понятие, как система. Она не ломает сразу, а гнет постепенно. И противостоять ей – либо прогнешься, либо уйдешь. Это я к твоему вопросу о КГБ

– Это для меня сейчас самое важное. Меня Олег напугал.

– Система там очень продуманная, и уйти оттуда сложно. Поэтому однозначно, лезть в нее не надо. Но на системе можно покататься. Как Маугли на быке.

– Показать, что ты не против и использовать блага, которые она дает?

– Да. Но вовремя соскочить. Это тонкий момент. За явный обман отомстят. Советую показать, что ты помогаешь конкретному человеку, а не организации. И держаться от конторы подальше.

Вопросов у меня много. Но всегда беру время подумать. Да и Олег уж ждет.

Точно, знакомая машина. Молодую кровь никуда не денешь. Я соскучилась. Но показывать это остерегаюсь.

– Давай к нам, на ужин? Потом отвезу.

– Ну, давай.

Дома мама учится. Скоро сессия. Так что лучше придти сытой. И она знает, что я задержусь, переживать не будет.

Родителей его в квартире нет.

– Они в театр ушли. Спектакль только начался. Часа три будет.

– Ах, ты хитрюга! – я делаю неумелый девчачий кулачок и тихонько тычу ему в щеку.

Олег уклонился. Я ощутила его руки на талии. Властные губы нашли мой рот и заставили его раскрыться. Внизу живота сжалось все в жаркий ком. И что теперь делать? Упругий язык вторгся. Я робко ответила своим язычком. Он долго не отрывался. Руки с талии скользнули ниже. Сквозь юбку он щупал попу. Я чувствовала его дрожь и твердую плоть. Отпустив, сказал:

– Прости. Я схожу с ума, когда ты рядом. Не контролирую себя.

Мы отдышались. Он повесил упавшую на пол куртку. На улице не холодно, и под курткой у меня только клетчатая рубашка с длинным рукавом. Есть еще черный большой шелковый платок, повязанный вокруг шеи. Волосы сплетены в одну косу и перехвачены синей резинкой.

– Ты меня так съешь когда-нибудь, – стараюсь скрыть смущение.

– Не съем. Но хочу тебя всю без остатка. Не думай, что только ради физической близости. Я уже говорил. Я люблю тебя. И все, что в тебе.

Я вижу, что он старается не обидеть меня. Энергия от него пышет. Мне даже жарко. Его взгляд скользит по расстегнутой верхней пуговке рубашки.

– Олег, там нет ничего загадочного. Все как у всех. Бренная оболочка.

– Не смейся. Это твое. И поэтому прекрасно, какое бы ни было. Я тебя понимаю, в двадцать четыре года для твоих шестнадцати уже взрослый дядька.

– Неправильно ты меня понимаешь. Разве возраст что-то определяет? Ты боишься быть отверженным. Я же сказала, я тебя не оттолкну.

Мы около стола в большой комнате.

– Я хочу тебя увидеть. – Тихо произносит он.

– Смотри, – выдыхаю я, глядя в пол.

Он подходит. Мое лицо в его ладонях. Мы смотрим глаза в глаза. Он целует в щеки, в губы и шею. Расстегивает пуговицу на рубашке, вторую, третью. Одним пальцем обнажает плечо и целует его. Затем второе. Лифчика у меня нет. Рубашка падает на пол. Трещит молния. И юбка у ног. Он встает на колени и стягивает черные колготки вместе с трусиками. Я переступаю в сторону. Отхожу и несколько раз верчусь вокруг себя.

– Ну как, посмотрел? – взгляд его скользнул с грудей на треугольник внизу. Я расставляю ноги и поднимаю руки в стороны.

– Там тоже ничего нового, – я обхватываю руками себя и свожу ноги. Накидываю рубашку.

– Олег, я не хочу тебя привязывать этим. Плоть не всегда будет молодой и на все готовой.

– Ты чокнутая! Я согласен на любую тебя, хоть на старую и толстую. И все равно сейчас мы молоды. Тебя хочется и погладить и потрогать.

Меня хочет мой друг. А я? И я хочу. Но мне легче себя сдерживать. Меня так не трясет, как его. У него яростное, жесткое до жестокости, властное и сильное начало. У меня нежное, мягкое и подчиненное до мазохизма. Это если все отпустить и дать развиться. Но именно мое слабое управляет его сильным. Я могу сейчас с собой управиться, отстраниться, но нельзя его ранить. Он держится. На обнаженную не бросился. Но это с трудом ему дается. Я молча поворачиваюсь к окну. Рубашка скользит на пол. Сзади две пятерни ложатся на мой живот и поднимаются вверх. Грудь в его ладони. Сосок между пальцев. Пятерня опускается на треугольник и слегка сжимает. Но достаточно, чтобы я вздрогнула и тихо вскрикнула на вздохе. Он целует между лопаток. Опускается ниже. Разворачивает меня к себе. Мы падаем на диван. Его язык на моих сосках. Сейчас точно с ума сойду. А почему я одна? Мои губы скользят к его уху. Сначала по самой внешней части, едва касаясь. Потом по раковине язычком, по спирали. Теперь язык ныряет вглубь. Горьковатый привкус. Но я ничем не брезгую. Достала до нужной точки. Чувствую поток энергии снизу. Теперь впиваюсь в губы. И не мешаю идти в него своей силе. Его тело сотрясается. Прижимаю голову к себе изо всех сил. Он понял и не стал со мной бороться. Минут десять мы так сидели. Я встала.

– Ну вот, потрогал, – улыбаюсь и одеваюсь. Смотрю, как он оправляется от эмоций.

– Ну, ты даешь! Что это? Особые точки?

– Не своди все к банальностям. Ученый-натуралист, – смеюсь.

Он вскакивает. В комнате поймать меня не трудно. Поцелуй очень нежный, счастливый. И недолгий.

– Ужинать сейчас будем, – Олег деловито загремел посудой.

На ужин котлеты и пюре из картошки. Чай с вафельным тортом. Родителей решили не дожидаться. Дороги замело. Едем медленно.

– Маша, я в запале тебе больно не сделал?

Я мотаю головой, подбородок прячу в куртке.

– Я хотел с тобой поговорить насчет конторы. Но сейчас не могу. Все дела вынесло из головы.

– Потом поговорим.

Мы прощаемся у подъезда. Мне еще эскизы сегодня рисовать. Перед сном я думаю: «Что-то не так. Чувство непонятной опасности от отношений. Надо посоветоваться с наставницей».