Текст книги "Внедрение (СИ)"

Автор книги: Евгений Аверин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 18 страниц)

Глава 5

Последствия не замедлили сказаться. Утром я не смогла войти в привычное состояние для тренировки. Это напугало. На учебу решено не ездить. Визит в центр реабилитации тоже отменила. А смысл? Сил кому-либо помочь нет совершенно. Сходила к маме на работу в ЖКО. Позвонила и у всех отпросилась, как могла. Дождавшись обеда я поехала к Вере Абрамовне. Всю дорогу были опасения не застать ее на месте. Но повезло – она уже освободилась.

Одного взгляда на меня было достаточно:

– Так, милая, рассказывай, – приказала она.

И я рассказала. Со всеми-превсеми подробностями. Несколько минут она сидела задумавшись.

– Если бы тебе не было четырнадцати, последствия были бы необратимы. Энергетика у девочек до этого возраста по-другому работает. Но давай по порядку. Есть разные виды энергии. И то, во что ты лезешь, сравнительно безопасно для взрослых. Пока интуитивно ты сделала правильно. Могло быть хуже. Прием выбрала удачно. По сути, выглядит все, как уступка другу. Хотел посмотреть, показала. Мечтал потрогать – потрогал. Подавления с его стороны не возникло. Но было близко к тому. Решать рано или поздно придется.

– Оставаться девственницей? Я уже думаю над этим.

– Думай. Это один из вариантов. Причем, хороших. Но тяжко. Мы сверхчувствительны не только в чем-то одном. Гиперсексуальность – наш бич. Можно сорваться и уйти в такое пике, что караул. Но если научиться управлять, то тогда эта энергия дает новые силы. Так тяжело и рисково, что лучше и не начинать. Легко превратиться, как ведьмы, в сосальщика. Они мужиков вытряхивают безжалостно, чтоб самим выглядеть молодо. Но расплата не минует никого, сама знаешь.

– И что мне делать?

– На выбор влиять я не могу. Это твое плавание, тебе и рулить. А сейчас давай гудеть, надо восстанавливаться. Но сначала немного упражнений.

Мы делаем специальную гимнастику для восполнения энергии. Потом прогуживание чакр. К концу занятия полегчало. Пробую – еле-еле удалось погрузиться в себя.

– Тебе повезло, что ты больше жертвовала, чем брала. Если бы сама активно хотела получить эмоции, силы, семя, то долго бы еще рану зализывала.

– Так без эмоций передачи силы не будет. Зачем пустой спектакль? Ни ему, ни мне.

– Вот и надо собой управлять. У мужиков голову сносит, это понятно. А вот у девочек от этого самомнение поднимается, гордыня то есть. Так не должно быть.

– Все время жертвовать?

– А ты как хочешь? Где ты, а где и тебе. Чтобы себя сохранить, отстраняйся от меняющихся вещей. Внутри ты остаешься прежней. Другими словами, научись себя держать в любой ситуации. И в такой экстремальной тоже.

– Олег почувствует?

– Ему надо, чтобы ты принадлежала. Он это будет показывать всякими способами.

– Я его чувствую. На самом деле, он жесткий. Даже страшно.

– Если ты – его, то не страшно. Своё такие холят, лелеют и в обиду не дают. Но тогда готовься к разным неформальным проявлениям чувства собственности.

– Это еще к каким?

– Дело личное, интимное. Обсуждать не будем.

Вера Абрамовна заварила особые травы и достала мед.

– Я еще спросить хотела. Про героев. Не всех же убивают?

– Плохо объясняла в прошлый раз, – вздохнула она, – убирают, правильное слово. И не всех, а тех, кто победил и остался жив. Бандиты на улице напали с ножами. А человек не испугался, и отбился. Да еще и победил. Сам порезал кого-то. Вот такого посадят. И не важно, что его могли убить. Или такой пример, ученый изобрел нечто из ряда вон выходящее без всякого контроля и руководства. Сам придумал, в гараже собрал действующую модель, опробовал. Герой науки? Несомненно. Победитель? Да. И такого нужно убрать. Любым способом. Лучше, чтобы тихо помер от болезни.

– А художник? Там за что?

– Подумай. Ты же художник.

– Да уже думала. Много чего можно натворить. Да хоть в картине проход создать в другой мир. Или воронку, чтоб силу забирала. Но только сразу понятно, кто причастен.

– Вот к этому и все наши разговоры. Проявишься, церемониться не будут.

На следующий день я отпросилась пораньше на учебе и поехала в пациенту. Олег меня не дождется. Пускай. Надо сделать перерыв для осмысления.

Иван Иванович ходит по коридору с палочкой. Мне обрадовался.

– А меня, Маша, обещали на машине возить с работы и обратно. Что скажете?

– Только повторюсь: дела передаете и за мемуары. В ближайший год никаких напрягов.

– Ну, хоть преемника подготовить смогу?

– Максимум, за недолго натаскать. Но если сами в бой ринетесь, то на работе навсегда и останетесь.

– А, может, так и лучше? Весь смысл жизни в работе был.

– Как же семья?

– Это да. Семья без меня. Внуки уж подрастают.

– Настало время для внуков. Их кто подготовит без вас?

– Точно! – загорелся он идеей.

Потом я пью чай в ординаторской с Дмитрием Семеновичем. Он поглядывает на настенные часы мельком. Но никуда не идет.

– Моя помощь с секретным пациентом больше не нужна. Ваши помощники хорошо справляются. А девушка-массажистка просто талантливая. Только надо помнить, что курс нельзя прерывать. Все успехи могут откатиться назад. А то он все на работу рвется.

– Маша, ты молодец. Все, что нужно, сделано. Он на ногах, как и просили.

Стрелки часов дошли до какой-то неизвестной точки. Дмитрий Семенович демонстративно посмотрел на наручные часы и на меня.

– Если хочешь, посиди еще. Мне просто надо дойти до одного человека.

– Нет. Я тоже пойду.

У подъезда стоит черная «Волга». Когда я проходила мимо, задняя дверь открылась.

– Маша! – выглянул Ренат Равильевич, – не убегай.

– Здравствуйте.

– Залезай в машину. Есть разговор. А я тебя подвезу.

Олега нет. Теперь и захочет, не перехватит. Или ему уже не интересно? Получил, что хотел, и в сторону? Так даже лучше. Мы медленно едем по рыжему снежному месиву. Впереди пыхтит неуклюжий желтый автобус.

– Маша, ты сделала очень большое дело. Я тебе и лично должен за исцеление супруги. Но здесь другое. Дело государственной важности.

– Как бы самой не заважничать от таких дел, – вставляю я.

– Не грех и поважничать, – он смеется, – а я выражаю тебе благодарность от лица Комитета государственной безопасности.

– Ренат Равильевич, я очень польщена, но помогала исключительно по просьбе Дмитрия Семеновича и конкретно для Ивана Ивановича, который попал в беду.

– Это правильно. Я хочу отметить, что ты этим самым сделала полезное для Родины дело.

– Очень рада, если и Родине поможет. Поймите меня правильно. Не люблю я официоз. Считаю, что общаться надо не с должностями и функциями, а с живыми людьми.

– Что ж, тоже верно.

– У вас какая-то просьба? Не зря же вы меня на машине дожидались.

– Ух, как ты сразу быка за рога берешь. Тем лучше, что понимаешь. Твои способности можно опробовать по другой линии. Хочешь себя проверить?

– Я себя и так проверяю регулярно. Ренат Равильевич. Я вас чувствую.

– Интересно, и что же ты учуяла?

– Вы раздражаетесь, потому что разговор идет не по плану.

– Да? А какой должен быть план?

– Вы похвалите меня. Убедитесь в моем понимании, что выполняла поручение именно КГБ. Подчеркнете важность результата для государства. Добьетесь согласия на выполнение дальнейшей работы по вашим заданиям. А поскольку задания секретные, надо мне подписать нужные бумаги. По пути наобещаете пряников в виде поддержки на работе и учебе.

– Хм. В целом, если примитивно, то так тоже можно, – он на секунду задумался, – но с тобой примитивно не получится?

– Я уже объяснила. Меня не интересуют должности и функции, меня интересуют живые люди. У вас беда, и я делала, что могла.

– Хорошо. Но дела действительно секретные. Про них нельзя говорить с непосвященным человеком.

Я пожала плечами.

– Сейчас беда у меня лично. Я в тупике, и к кому обратиться, не знаю. То, что так разговор начал, прости. Профессиональная деформация.

– Проехали, – я понимаю, что он хотел переложить долг за помощь пациенту на контору, – рассказывайте.

Машина остановилась около старого двухэтажного дома.

– Пойдем, погуляем, – предложил он.

Мы бредем по утоптанному тротуару. Квартал расположен в тихом месте. Редкие прохожие попадаются на встречу. Но скоро народ пойдет с работы. Воздух сумеречно синеет.

– Есть на работе проблема. Я уже сказал, где работаю.

– Шпионов ловите?

– И шпионов тоже. Возник загадочный случай. Ловили мы одного, – он остановился, – пообещай, что все останется между нами.

– Обещаю. Пообещайте и вы, что все, что мы будем делать, это лично для нас.

– Хорошо, обещаю, – вздохнул он, – ловили, вообщем, шпиона. Или не знаю, кто он там. С секретного завода украл секретные микросхемы. И поймали. А он шагнул в стену и исчез. И никто не помнит, что он работал, по документам его нет, за стеной его нет. Но и микросхемы нет. А есть несколько свидетелей. Сотрудники, которые в спецоперации участвовали. И есть сдохший кот у одного из сотрудников перед тем. Хотя животина не причем. Мы в такой растерянности, что валим все в одну кучу. И есть огромные проблемы от начальства из Москвы. Оно в мистику не верит. А поскольку никуда шпион деться не мог, вешают на меня чуть ли не сговор и предательство. Вот такие дела.

– Интересная у вас работа.

– Очень. Зато и риск соответственный.

– Проигравшего убивают?

– Вроде того. Раньше сразу бы к стенке, а сейчас разбираться будут.

– Как у вас разбираются, я догадываюсь, – смотрю, как он непроизвольно съежился.

– Ты мне в двух делах безнадежных помогла. Прошу, если можешь, помоги и здесь.

– Хорошо. Я попробую. Мне надо видеть место исчезновения. И сколько времени есть?

– Неделя.

Олег приехал вечером. Мама пригласила его на чай, но он звал меня гулять. Настойчиво. Понятно, поговорить хочет. И маме наши разговоры не к чему. Быстро одеваюсь и выхожу. Легкий снежок мелькает в свете фонарей. Он предлагает руку. Я держусь за него. Скрип при каждом шаге в тишине звучит особенно уютно.

– Маша, место себе не нахожу.

– С чего именно?

– Папа предупредил, что у тебя будет разговор с Равильичем. Мне можешь рассказать? Да и не только это.

– Разговор с кэгэбэшником состоялся. Это единственное, что могу сказать. А «не только это» – что?

– Да как то странно себя ощущаю после последней встречи. Будто друг одолжение сделал.

– А я не друг?

– Друг, конечно. И больше, чем друг.

– Это мой способ показать, что не надо искать таинственное там, где его нет.

– Я чувствую себя каким-то самцом, который чуть ли не силой добился желанного.

– А как хочешь?

– Но кроме тела есть еще и другое. Много чего.

– Очень хорошо, что ты видишь во мне кроме попы и сисек еще что-то. Потому что когда-нибудь только это и останется.

– Не говори так. У тебя все прекрасно. Просто это похоже на жертву другу. И сразу думается, что друзей может быть несколько.

– Намекаешь, что могу раздеться при ком-то еще? Могу. Хоть на сцене театра. А вот для кого, это уже другое. Не ревнуй. Кроме тебя никто ничего не увидит и не потрогает, – успокаиваю я его.

Он сжал меня в охапку. Нашел мои губы.

– Ну, Олежка! – попыталась увернуться я. Но особо не старалась. Вот уж, действительно, самец.

– Мне нужно тебя ощутить, – волнуется он. – И все же, пожалуйста, скажи. О чем договорились. Это важно.

– Если коротко, отношения не выйдут за рамки личных. Все будет в порядке взаимопомощи.

– Будь осторожна. Если с тобой что-то случиться, я его убью.

– Не надо никого убивать, – вскинулась я, – нельзя этого.

Но в глазах его нет понимания. И убьет, если решит.

Мы гуляем по пустым улочкам. Рука Олега лежит на плече. Он рассказывает о своей работе. А я думаю о завтрашнем дне. Неделя, это очень мало.

Утром меня перехватывает Ренат Равильевич. Я сажусь в черную «Волгу» на заднее сиденье. На водительском месте сидит молодой человек с узким лицом. Я поздоровалась, он кивнул, не оборачиваясь.

– Это Юрий, будет с нами, – коротко представили его.

– Маша, это твоя справка для учебы. Ты болеешь ОРВИ. Дату впишешь сама. – я убираю протянутую бумагу в карман.

Мы едем на Липовую, к Радиозаводу. Они оба ушли разбираться с пропусками. Я сижу и думаю, не слишком ли высоки ставки на шестнадцатилетнюю пигалицу. Понятно, чего этот Юрий такой заносчивый. Сам, наверное, старший лейтенант уже.

За мной возвращается Ренат Равильевич.

– Маша, слушай внимательно. Пропуск выписали. Эксперты уже там. Если чего спросят, просто молчи. Я отвечу. Хорошо?

Но никто ничего не спрашивал. Проходную прошли просто. Напрасно он переживает. Меня, наверное, принимают за свидетеля, потому что кэгэбешников сразу видно, на них – взгляд уважительный, а в мою сторону читается прямо пролетарская ненависть. И сожаление у женщин: «Такая молодая, а теперь пропадет».

Мы идем через обширную внутреннюю территорию к отдельному корпусу. Там еще одна проходная, но нас ждут. Бетонные ступени в подвал. И еще один пропускной пункт. Далее – толстенная железная дверь со штурвалами мягко открывает проход в секретный цех. Путь наш в раздевалку. Там уже двое мужчин в костюмах, похожие на ученых, и еще какие-то люди. Меня просветили по дороге, что шпион неизвестно как здесь оказался. Толком никто ничего не помнит. Только ощущения – все думали, что он здесь давно работает. Охрана утверждает, что пропуска видела. Одна из гипотез – гипноз. Но факт хищения есть. А нарушения режима найдутся. Шкуру спустят со всех. Руководство Радиозавода не меньше нашего переживает.

«Ученые» оказались экспертами. На стуле перед ними лежит большой блестящий чемодан. Ренат Равильевич в полголоса мне рассказывает:

– Вот сюда в раздевалку он зашел. За ним двое наших следом бросились. Когда тот изделие взял и с ним пошел, поняли, что что-то не так. А он мимо шкафов прошел и к стене. Те думали, что сейчас развернется. Драться начнет или объясняться. А он замер на секунду, потом зажигалкой щелкнул и рукой поводил. Ждали, что прикурит, тогда все ясно – сошел с ума. А он раз и в стену шагнул. И все. Ладно, свидетелей еще двое. А то совсем сумасшедший дом.

– А что ваши тут делали?

– Мой отдел курирует операцию по Изделию. Что думаешь?

Я подошла к стене. Толстый железный лист.

– За ним решетка, сетка и бетон два метра. – Пояснили мне со стороны. – Следов нет. У нас стерильность. Все в спецкостюмах.

– Есть непонятные разводы, – вмешался один из экспертов, – когда в ультрафиолете светили, то будто чем-то намазали.

И они с готовностью достали прибор. Действительно, сиреневая лампа выхватывает части узора или знака. Я уселась на пол. Настроилась. Знаки не фиолетовые, а оранжевые. Вписаны в круг. Сзади переговариваются шепотом, потом вполголоса. Ухнул смешок.

Я подошла к узорам и принюхалась.

– У вас кошки есть?

– Что вы. Нельзя тут кошкам. Особые условия.

– Это кошачья моча.

Эксперт подошел и недоверчиво потянул носом.

– Действительно. Еще одной загадкой больше.

– Смыв на анализ, – приказал Ренат Равильевич.

– Подождите. Они еще светятся, – я выхватываю в сознание картинки: древний Египет, кошки, жрецы, знаки, и бормочу под нос, – это просто туннель, до ближайшего выхода, он далеко не ныряет. Выходит здесь же, в этой местности. Боковушка.

– Что, Маша? – Ренат Равильевич напряжен. Обнадеживать не хочется. Если пустить энергию, может получиться. Схема здесь весьма примитивная, используются вибрации пламени. Но знаки уже несвежие. Обновить? Ага, несите мочевой пузырь кота. Может, сработает? И если да, то что потом делать?

– Можем попробовать так же, как шпион. Только не известно, где окажемся.

– Да хоть куда, – с усмешкой говорит он. Не верит.

– Совсем как он не получится. Нужны свечи или лампы масляные. Открытый огонь.

– Две спиртовки есть. Подойдет? – эксперт рядом со мной и ему очень интересно.

– Давайте.

Блестящий чемодан раскрыт. Среди множество линз, щеток, и непонятных железок эксперт выудил, что нужно. Я ставлю спиртовки на пол по бокам. Спирт горит почти бесцветно. Но все же это огонь. Знаний мне пришло только для конкретного случая. Я поняла, что дорога только в одном направлении. Но все равно, это проход. Я помню, как отлеживалась у деда Егора. Он меня отпаивал и кормил, только чтобы до дома добралась. И дома два дня отходила. А здесь кто будет заботиться? Правда, и проход не в другой мир, но все же.

– Только есть сложности. Для меня это очень затратно энергетически. После, на каком-то этапе потребуется восстановиться.

– И что для этого нужно?

– Нужно будет потом. Шоколад и горячее питье. Возможно, после прохода я в любой момент могу отключиться. Придется меня тащить.

– Юрий займется шоколадками и чаем. Тебя дотащу, куда скажешь. А вот если не пройдем, нас так отключат, что никакое восстановление не поможет.

– Ренат Равильевич, я сейчас попробую повторить то, что шпион сделал. Но все это не точно. Вы просто смотрите. Когда воздух начнет колебаться, как от жары, берите меня за руку. Шагаем вместе.

Я сосредотачиваюсь. Знаки светятся слабо. Огня мало. Направляю свою энергию в центр. В раздевалке сумрачно, но видно, как воздух задрожал сначала по краям, потом перед нами. Тонкая прослойка у поверхности стены чуть изменила прозрачность. Кэгебешник взял меня за руку, значит, тоже видит.

– Пошли, – сказала я.

Мы шагнули, как в серую паутину. Движения тягучие, как в воде.

И выпали в снег. За паутиной оказался лес.

– Где мы? – Ренат Равильевич напуган.

– А куда и хотели. Хоть где.

– Сейчас не до шуток. Это наша Земля?

– Конечно, Земля. Не волнуйтесь, мы где-то рядом, – вижу, как он затравленно озирается, как зверь, готовый к бою. Поэтому стараюсь говорить спокойно, хотя саму всю трясет. – Если по-простому, пространство пронизывают невидимые норы, туннели, проходы. Но ими пользоваться надо уметь. В такой проход можно зайти. Он вынесет в определенную точку. Хорошо, если знаешь, где она. Мы и нырнули. Как бы сбоку в основную трубу. Попали, и она нас вынесла.

– А обратно?

– Обратно тем же путем не выйдет. А делать свой собственный туннель – весьма серьезное мероприятие. Да и я пока не умею.

Он умывается снегом. Под расстегнутой дубленкой оказался пистолет в кобуре.

– Спокойно, все нормально, – шепчет кэгэбешник. Лязг затвора в тишине слышится громом. – Ты точно уверена, что мы в Советском Союзе?

– Ренат Равильевич, если вы будете так волноваться, то я грохнусь в обморок, как обещала. Понесете меня на руках.

Как ему объяснять, в чем я уверена, а в чем – нет? Для воздействия надо войти в такое состояние, когда нет ни уверенности, ни сомнений. Не существует ничего, кроме действия. Только подумай про уверенность – и все кончилось. Поэтому и думать нельзя. А где мы сейчас, одни предположения.

Мы огляделись. Огромные черные валуны среди чахлых переломанных березок. Ближайший более трех метров в высоту. Прямо местный Стоунхендж. Снегу по пояс. На снегу еле угадываются занесенные следы. Яму после ног так просто не засыплет. Вдали слышится шум мотора.

– Где-то дорога, – сказал Ренат Равильевич. – собаки след, интересно, возьмут?

– Сколько времени прошло?

– Четыре дня. – Ответил он, пряча пистолет.

– Предлагаю обстоятельства нашего появления здесь сейчас не обсуждать. Что бы вы делали, если привезти вас сюда на машине?

– Прошел по следам. Собаку все же надо. Но сначала определиться с местонахождением. Ты что видишь?

– Пока ничего не вижу. Надо найти место выхода шпиона на дорогу.

Мы бредем по сугробу. Ренат Равильевич впереди, пробивает тропу. Сам настоял, чтобы не затаптывать следы, теперь еле пыхтит. Через километр вылезли на чищенную бульдозером дорогу. На обочине валяется клок сена. Солнце выглянуло меж туч, пятнами освещая поля. Доносился далекий собачий лай.

Мы отдышались после марша по сугробам. Послышался мотор. Через пять минут показался трактор с возом сена.

– «Беларусь»! – воскликнул Ренат Равильевич, – мы дома.

Тракторист остановился. Не знаю, что ему сказал компаньон, но на стоге с сеном мы проехали не на ферму, а сразу к конторе. Красные корочки оказывали волшебное действие, покруче всякой магии. Через пять минут Ренат Равильевич уже дозванивался до своей работы, а через нее и до Радиозавода.

Я сижу на стуле. В тепле разморило. Меня за плечо тихонько трясет мужичок с острыми и умными глазками. Притворно улыбаясь, манит рукой. Но из вида не выпускает кэгебэшника. Опасности я не чую. Оглянувшись на орущего всеми матами Рената Равильевича, выхожу в другую комнату. Там женщина в платке, крупная. Широкое доброе лицо. Светлые волосы выбились на плечи.

– Девонька, давай тихонько за дверь, пока бухгалтера нет. Кузьмич проводит. Скоро автобус.

– Зачем?

– Так этот сейчас подмогу вызовет, тогда уж не уйдешь.

– Да зачем мне уходить?

– Разве не тебя схомутал начальник-то?

Понятно, мне решили помочь сбежать от КГБ. Пожалели.

– Спасибо, люди добрые, – кладу руку на плечо женщине, – не хомутали меня. Помочь попросили. Да оказались мы в непонятной ситуации.

– Не можешь ты ему помогать, – женщина смотрит с недоверием, – беги. Обманут, как и всех.

– Я не КГБ помогаю, а ему лично. Он друг семьи моего парня.

– Да им все одно. Хоть мать родная, хоть отец, – она не договаривает.

Я порывисто обнимаю ее и целую в щеку. Кузьмич мнется в сторонке.

– Тебя как звать? – спрашивает она.

– Маша я, Макарова.

– И я Маша. Мария. На ферме работаю, а живу в Доре – Она смахивает слезинку, то ли от ветра, то ли от мороза. – Ты вот что, Маша. Если что, приезжай к нам. Место глуховатое. Мало ли что. Найдешь меня иди Кузьмича. Жизнь то большая и сложная. А от этих беги.

– Стараюсь. Но если в беде помочь просят, как отказать? И где мы находимся?

Мне рассказывают про колхоз «Светлый Путь». Километров двадцать отсюда до переправы на Мышкин. И до Рыбинска около сорока. Мария смотрит на меня, подперев щеку кулаком.

– Да хоть чаю попей, – спохватилась она.

В этот момент вышел Ренат Равильевич.

– Все, машина за нами выехала. Вовремя мы вышли. Там уже целую операцию разворачивать начали. Посиди, я еще пообщаюсь с руководством.

Я сижу, пью сладкий чай с сушками. Кузьмич ломает их в ладони на четыре части и ложкой хлебает, как размокнут. А мы с Марией мочим и с краешку откусываем.

– На кого учишься? – спрашивает она.

– На художника.

– А что за беда у твоего? Орал, как оглашенный.

– Так нелады по работе, вот и орет. Чего еще мужики бесятся?

– Это точно. А мы-то думали, что тебя ищут, да споймали. Заходил тут один недавно. Тоже корочки показал. Да молчать всем велел. Из этих, что ли?

– А когда заходил? Дня четыре назад?

– Так и есть. Значит, из этих.

– И куда направился?

Мария переглянулась с Кузьмичем:

– Не из этих, стало быть? Машину попросил. Увезли к Мышкину. Там и вышел.

– А как выглядел?

– Очень уставший. Еле языком ворочал. Дурной какой-то, как с похмела. Седой, короткие волосы. А больше ничем и не запомнился. Неприметный очень.

– Тетя Маша, а мы на дорогу выходили из леса. Тракторист сказал, там Акулино недалеко. По лесу шли, да на камни здоровые вышли. Черные такие. Что это за место?

– Эко вас занесло. Теперь понятно, чего вас мотает. Акулинские валуны. Мы там не ходим. Проклятое место. И лес там плохой. Ни грибов, ни ягод. Там поляна есть. В прошлый год наша с Дору решила путь срезать, с грибами шла. Так по поляне метров тридцать прошла минуту, а вышла у Рыбинска. В тридцати километрах. Такое вот место. Вас-то чего понесло?

– Не могу сказать, тетя Маша, сами еще не разобрались.

Через полтора часа приехала черная «Волга». Увидев нас, Юрий насторожился, а на меня смотрел испуганно. Я теперь для него «та, которая может увести в стену». Попытался вручить несколько шоколадок и термос. Но держаться я больше не могу, о чем и сообщила. Сквозь пелену доносились обрывки фраз про работу, больницу, следы. Смогла выдавить только: «Завтра». Домой Ренат Равильевич все же нес меня на руках.