Текст книги "Без покаяния. Книга первая"
Автор книги: Эстер Росмэн
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 11 страниц)
Бритт сурово погрозила ему пальцем.
– Помнится, мистер Брюстер, это каш маленький секрет.
– Я никогда ни одной живой душе даже не намекнул, – сказал он. – Хотя уверен, что любая из наших двух партий охотно заплатила бы малость фортуне, чтобы прибрать вас к рукам. Имея вас, они бы привлекли к себе наиболее привередливую часть интеллигенции.
Элиот подмигнул ей, и Бритт через стол бросила в него салфеткой, от чего Дженифер пришла в неописуемый восторг.
– Сделай вид, детка, что ты не видела этого, – сказал он дочери. – Леди позволяют себе поступать подобным образом лишь в одном случае – если они крайне смущены и хотят выразить джентльмену свое суровое неодобрение.
– Элиот, да вы прекрасный воспитатель, – рассмеявшись, заявила Бритт. Дженифер и Элиот засмеялись тоже, девчушка даже захлопала в ладошки. – Ну, пора нам доедать и отправляться в зоопарк, – добавила она. – Я слышала, что они получили какого-то нового дымчатого медведя.
– А? Как тебе это нравится, Дженифер? – спросил Элиот. – Новый дымчатый медведь! – Дженифер ответила важным наклоном головы и снисходительной улыбкой, хотя вряд ли понимала, о чем и о ком говорит ее отец. – Но как звучит! Новый дымчатый медведь. Наверняка его зовут Смокки! Нет, Бритт, вам не понять всего смака этих словечек, витающих вокруг детства, пока вы сами не обзаведетесь дитенком. При них начинаешь заново осваивать мир.
– Дженифер здорово повезло, что у нее такой заботливый и вникающий во все папочка. Я бы душу отдала за это, когда была маленькой.
– Говорю же вам, из соображений карьеры вы лишаете себя стольких удовольствий! Да и Энтони тоже.
Бритт покраснела, как подросток, и, чтобы скрыть смущение, взяла чашку остывшего чая. Дженифер доела наконец четвертушку сандвича, и Элиот дал ей вторую.
– Ангел мой, нас ждет Смокки, нас ждет новый дымчатый медведь, – сказал он, приглаживая кудряшки дочери. – Это нечто такое, что ты будешь просто счастлива увидеть.
– Папа, а он похож на моего мишку?
– Он больше, детка. И как все большие политики, имеет своих избирателей. Впрочем, политика не моя сфера. Так что, крошка, если у тебя возникнут вопросы политического толка, обращайся к Бритт.
Та взглянула на него с порицанием.
– Да, мистер Брюстер, политик из вас и впрямь никудышный, но зато вы определенно скользкий дипломат.
– Ох, ну как вы, политики, любите льстить. – И Элиот склонился над своей тарелкой, доедая суп.
– Мисс Брюстер, – вежливо обратилась Бритт к девочке, – могу я позаимствовать у вас салфетку? А то мне нечем выразить джентльмену свое суровое неодобрение.
* * *
Лучшего дня для посещения зоопарка и не придумаешь. И погода хорошая, и народу совсем немного, поскольку каникулы кончились и школьникам стало не до зоопарка. Сначала они решили обойти все по порядку, но Дженифер хотела увидеть дымчатого медведя. В поисках загадочного Смокки она заглядывала в каждую клетку, к которой они подходили, и то, что его там опять не оказывалось, только разогревало в ней стремление скорее его найти. Так что им пришлось нарушить первоначальные планы и отправиться туда, где обитал Смокки. Они нашли его спящим. Но, как ни странно, это не обескуражило Дженифер. Она деловито пояснила, что ее плюшевый мишка тоже очень много спит.
Смокки, как выяснилось, был не медведем, а китайской пандой, и взрослые проявили к этому существу гораздо больше интереса, чем Дженифер, поскольку прежде они никогда панды не видели. Дженифер, для которой вообще все звери были в новинку, не отнеслась к Смокки, как к чему-то необыкновенному. Ну панда и панда, чему тут удивляться? Хотя, конечно, этот Смокки ей понравился. Но теперь, когда встреча наконец состоялась, радостное возбуждение девочки заметно пошло на спад.
– Как быстро они устают от впечатлений, – заметил Элиот.
– Кто? Дети или женщины? – улыбаясь, спросила Бритт.
Он хмыкнул.
– Ну, Бритт, я гляжу, вы законченный юрист. Думаю, мне следует быть осторожнее, пускаясь при вас в разговор.
Еще они посмотрели больших кошек и массу всякой другой живности ростом поменьше, после чего Элиот предложил отдохнуть, и они устроились в тени за столиком у павильона с соками. Пока они пили сок, Бритт, поглядывая на Элиота, размышляла о нем.
Пасынок Энтони весьма интересный человек – умный, живой, общительный и остроумный. Характер отношений, складывающихся между ними, трудно поддается определению. Это не было обычными отношениями типа мужчина – женщина, но все же не было и просто родственной дружественностью. Их происхождение, биографии и жизненный опыт были так различны, и все же нечто их связывало, нечто, похожее на общность судеб.
Элиот видел, что она поглядывает на него, поскольку и сам не выпускал ее из поля зрения. Он чуть было не спросил, о чем она думает, но промолчал, поскольку и так знал это. Он не сомневался, что она думает о нем, и это ему очень нравилось. Как нравилось и то, что она на него поглядывает. Эта элегантная, по всему видно, умная женщина казалась особой весьма рациональной. Но он чувствовал, что под этим холодноватым фасадом скрывается беззащитность и ранимость.
В Дели ему показалось, что она и Энтони не подходят друг другу. Он понимал, почему она вышла за него замуж, он даже готов был поверить, что она действительно любит Энтони. Но когда он узнал ее чуть поближе, он понял, что ее чувства к Энтони основаны скорее на доводах сознания, а вернее будет сказать – подсознания. Она болезненно переживала в детстве отсутствие отцовского внимания, много думала об отце, его ей очень недоставало. И вот все, о чем она тосковала в детстве, она нашла в Энтони.
Бритт принялась играть с Дженифер в ладушки и делала это с таким увлечением, какого Моник никогда не проявляла в забавах с дочкой. Наблюдая эту картину, он допустил мысль, что Бритт не расположена к продолжению рода потому, что подсознательно знала: Энтони не тот человек, с которым она проведет всю свою жизнь. Это женщина незаурядных страстей и глубины. Энтони, конечно, глубокий человек, но более в интеллектуальном плане, и Элиот готов голову дать на отсечение, что его отчим не подозревал о той страстности, которая, никем еще не пробужденная, до поры таится в натуре его жены.
– О чем вы думаете, Элиот? – спросила Бритт. – У вас такое странное выражение…
Он усмехнулся.
– Вы, наверное, и сами догадываетесь, что я думаю о вас… Вернее, о нас с вами… О том, что за отношения складываются между нами.
– Ну не думаю, что здесь есть что-то непонятное, – сказала она. – Дружеские отношения, вот и все, разве не так?
– Не уверен, что они только дружеские, Бритт.
Она откинулась на спинку стула и как-то отчужденно-вопросительно посмотрела на него. Внутренне его слова взбудоражили ее. Элиот решил высказать все, что он чувствует, полагая, что правда она и есть правда и лучше правды ничего на свете не бывает.
– Когда мы встретились, вы меня поразили, я даже взревновал вас к Энтони, если быть искренним до конца.
– Ну что вы, Элиот, просто вы в тот момент были расстроены семейными неприятностями, – сказала она, пытаясь свести эту тему на нет. – И не удивительно, что ваше внимание привлек кто-то, кто был счастливее вас в супружестве.
– То, что я увидел в вас, не имело никакого отношения к моим семейным проблемам… Впрочем, и к вашим тоже.
Бритт внимательно посмотрела ему в глаза. Лицо ее приняло жесткое выражение.
– Что вы хотите этим сказать, Элиот?
– Только то, что я восхищаюсь вами и как личностью, и как женщиной. – Он улыбнулся ей, ничуть не смутившись ее строгостью. – Познакомившись с вами, немного пообщавшись с вами и полюбовавшись на вас, я вдруг понял, как мне не повезло в жизни с любовью.
Бритт, сидевшая положив ногу на ногу, сцепила руки на своем колене.
– Благодарю вас, весьма изысканный комплимент. Но я не уверена, что нам стоит продолжать этот разговор.
– Почему? Неужели вас пугает мое восхищение вами?
– Возможно, так оно и есть, поскольку я не знаю, куда нас могут завести подобные разговоры.
– А вы не хотите, чтобы это нас куда-нибудь завело?
– Я хочу одного, Элиот, чтобы вы относились ко мне более уважительно как к мачехе, а не как к… Не как к кому-то, кого вы во мне увидели.
– Я увидел в вас друга, это первое и главное.
– Но это не совсем то, что я услышала только что от вас.
– Возможно, я малость пережал с искренностью, говоря о своих чувствах. Могу ли я взять назад свои высказывания по этому поводу?
– Это самое лучшее, что вы можете сделать.
– О'кей, я беру свои слова обратно.
– Ну, я рада, что мы это уладили. – Она вежливо улыбнулась. – Мне не хотелось бы иметь с этим каких-либо проблем.
– Бритт, пожалуйста, не волнуйтесь, ничего подобного я себе больше не позволю.
Несмотря на внешнее спокойствие, она чувствовала, что щеки ее порозовели. Интимность и вызывающий смысл его слов нарушили ее душевное равновесие. Хуже того, она не была уверена в чистоте его помыслов. Можно подумать, что он испытывал, насколько она восприимчива. Прощупывал ее. Несмотря ни на что, Бритт не считала, что по природе своей он бабник. Нет, все это не имело банального сексуального подтекста. Так почему же он позволяет делать столь нескромные намеки?
Бритт содрогнулась при мысли, что сама своим поведением подтолкнула его к этому. Господи Боже, только не это! Она надеялась, что ошибается. Она посмотрела на Элиота и увидела, что он совсем не выглядит огорченным. В самом деле, он улыбался.
– У вас лицо исполнено такого трагизма, – сказал он. – Вы что, Бритт, действительно расстроились?
– Боюсь, что да.
Дженифер начала беспокойно ерзать, и Элиот посадил ее к себе на колени.
– У вас нет никаких причин для расстройства, поверьте мне, Бритт, – сказал он. – Ну я наболтал невесть что… Вы не должны придавать этому никакого значения. В работе мне приходится быть дипломатичным, напускать туману там, где все ясно, но это на работе, а вот в личной жизни я привык говорить то, что думаю. Очевидно, это не всегда уместно.
– Понимаю.
– Ну если понимаете, так будем считать, что никакой проблемы нет.
Бритт промолчала, отчасти потому, что не была в том уверена. Они прикончили свои соки и воды, и Дженифер была готова к дальнейшему осмотру животных. Следующим пунктом их путешествия была Великая Страна Птиц, состоящая из нагромождения больших и малых клеток, в каждой из которых было столько восхитительных пернатых существ – летающих, сидящих, важно прохаживающихся, что у Дженифер разбежались глаза. Бритт с удовольствием смотрела, как Элиот начал вдруг подкидывать дочку в воздух, желая, очевидно, дать ей почувствовать то же, что чувствуют птицы в полете. Дженифер, как и все дети во время подобных процедур, заходилась от счастливого смеха.
Пожилая женщина, остановившись возле Бритт, сказала, что малышка у нее просто прелесть.
– Такое удовольствие, – добавила она, – видеть счастливую молодую семейку на совместной прогулке. Это встречается не так уж часто.
Бритт не стала рассеивать иллюзии пожилой дамы.
Когда они завидели впереди слонов, Дженифер невозможно было удержать, она рванулась туда с такой скоростью, что Элиот едва поспевал за ней. Бритт шла немного поотстав и опять задумывалась о намеках, которые он позволил себе сделать в разговоре с ней.
Лучше всего выбросить все это из головы, решила она, отнести к числу недоразумений, постоянно случающихся между людьми просто из-за разности мнений, из-за недостаточного знания друг друга, из-за недопонимания, в конце концов, того, как собеседник отнесется к твоим словам. Выразив ей свои чувства, Элиот вовсе не собирался задеть ее или обидеть. Нет никаких причин для паники. Что такое, собственно, он сказал? Да ничего особенного. Просто доверяет ей и потому не особенно выискивает какие-то осторожные слова и выражения. Ничего дурного он не предполагал. Вот Харрисон, тот да! Тот после нескольких скотчей становится просто невыносим. Чуть ли ни во второй раз как они виделись, а он весьма недвусмысленно поглядывал на нее, совсем не беря в расчет то, что она любит его брата.
Нет, лучше и разумнее всего не придавать значения сегодняшнему инциденту. Просто Элиот воспользовался той степенью доверия, которую она сама ему предоставила. Конечно, она должна в дальнейшем быть немного сдержаннее, но в общем повода для особого беспокойства нет.
Немного не доходя до вольера со слонами, Элиот и Дженифер задержались, поджидая ее возле питьевого фонтанчика. Она присоединилась к ним, и Элиот, дружески положив руку ей на плечо, сказал:
– Я чувствую себя неловко из-за того, что расстроил вас.
– Нет, не беспокойтесь об этом, не так уж я и расстроилась, – легко, с улыбкой ответила она. – Просто я придаю очень большое значение сохранению хороших отношений с членами семьи Энтони.
– Я рад этому. Рад тому, что наши отношения не разладятся.
– Нет, Элиот, они не разладятся, но мы оба должны следить за своими выражениями. – Она искоса взглянула на него. – Энтони…
– Разве мы говорили об Энтони?
– Нет, но, так или иначе, я не могу не думать о нем.
– И что же вы о нем думали?
– Я просто подумала, что скоро он вернется домой, а потому не лучше ли и нам поторопиться с возвращением?
– Вы так хотите?
– Я хочу, чтобы все были спокойны и счастливы. Ведь только это всем и нужно.
Он согласно кивнул и переменил тему:
– Энтони предложил нам пока пожить в «Роузмаунт», но я не уверен, что Дженифер там будет лучше, чем в городе.
– А мне кажется, для ребенка Восточное побережье гораздо здоровее города, там ведь просто восхитительно. Так что на вашем месте я бы подловила Энтони на слове.
Он посмотрел на нее и спросил:
– Может, вы тоже захотите выбраться на Восточное побережье?
– Мы с Энтони собирались провести там уик-энд. Думаю, он не пропустит ни малейшей возможности лишний раз повидаться с Дженифер.
– Так чего он нас гонит туда? Здесь он может видеть ее каждый день, разве не так? – Дженифер захныкала, и он взял ее на руки. – Ну вот, мое солнышко устало, сейчас еще немножко посмотрим на слонов и пойдем домой.
– Нет, папа, Джи хочет посмотреть на Смокки.
Энтони улыбнулся.
– Разве не лучше будет посмотреть на дедушку, детка? Тем более, что этот толстый китайский Смокки наверняка все еще спит.
* * *
Мэджин Тьернан вот уже несколько часов лежала в постели. Артур Кэднесс звонил каждые полчаса, но она отказывалась с ним говорить и вешала трубку. Ее голос с каждой новой порцией скотча становился все глуше, а слова – все неразборчивее.
К семи часам она едва ли способна была самостоятельно добраться до ванной. Там у нее хранилось немного аспирина и еще множество всякой дряни. Но здесь, в ящике ночного столика, если покопаться, можно найти снотворное. Со второй попытки рука нащупала нужную коробочку. Она попыталась пересчитать таблетки, но никак не могла сосредоточиться. Впрочем, их было вполне достаточно, чтобы усыпить в день выборов пару-тройку этих собачьих избирателей.
Мэджин откинулась на подушки. Прежде чем со всем покончить, она решила попробовать в последний раз дозвониться до Харрисона. Набрала его номер, номер его домашнего телефона, который знала, как молитву. Но набирая его, она несколько раз ошиблась. Комната начинала потихоньку раскручиваться у нее перед глазами, и ей пришлось полежать зажмурившись. Потом она старательно, по одной цифре, не торопясь набрала его номер и замерла в ожидании.
– Господи, Боже мой, помоги мне, – всхлипывая, шептала она. – Пожалуйста, прошу тебя, помоги…
* * *
Эвелин обжаривала на кухне телятину, когда зазвонил телефон. Сняв сковороду с огня, она вытерла руки и вышла в переднюю, где стоял телефон. Наверное, кто-то из помощников Харрисона. Первый раз за две недели выдался день, когда он пришел домой пораньше, но разве они хоть на час оставят его в покое?
Она взяла трубку и сказала «хэлло», но никто не ответил.
– Хэлло? – снова сказала она.
В трубке раздался слабый, неверный голос:
– Пожалуйста, попросите Харрисона.
Голос был незнаком Эвелин. Сумасшедшие и просители не могли звонить, поскольку этого номера не знали. Сюда, домой, могли звонить только знакомые люди, и Эвелин это насторожило.
– Могу я узнать, кто его спрашивает?
– Мэджин.
– Мэджин… – повторила Эвелин, безуспешно пытаясь вспомнить имя. – А Харрисон знает, кто это?
– Да. Пожалуйста, попросите его взять трубку. В этом есть крайняя необходимость. Пожалуйста.
В голосе женщины звучало такое отчаяние, что Эвелин не на шутку встревожилась. И что самое неприятное, женщина, судя по голосу, пьяна.
– Подождите минуту, – сказала Эвелин и пошла наверх посмотреть, не принимает ли Харрисон душ. Но он уже принял его и теперь, стоя перед зеркалом, приводил в порядок влажные полуседые волосы. – Дорогой, – сказала она, – тебе звонит какая-то Мэджин. Она говорит, что у нее крайняя нужда.
По его реакции Эвелин почти ничего не заметила. Почти. Но этого достаточно. Итак, его очередную пассию зовут Мэджин.
– Ах, эта… – равнодушно сказал сенатор. – Наша сотрудница. Из Комиссии вспомогательных армейских служб. Я здесь возьму трубку, дорогая. Спасибо.
Эвелин вышла из комнаты и, спускаясь по лестнице, слышала вежливый голос Харрисона.
– Да, Мэджин, здравствуйте. У вас что-то случилось? Да, да говорите, я слушаю.
Пока Эвелин дошла до аппарата, стоящего в прихожей, и сняла трубку, вся чрезвычайная информация, видимо, была уже передана, и в трубке слышался только женский плач. Харрисон говорил обычные в таких случаях слова, пытаясь успокоить собеседницу, но эта Мэджин продолжала плакать.
– Хорошо, я приеду, – услышала она голос мужа. – Но это очень некстати. Я планировал провести хоть один спокойный вечер дома с женой…
Вскоре он повесил трубку, Эвелин поспешила сделать то же, ибо весьма неделикатным считала сам факт подслушивания и не хотела, чтобы муж узнал об этом. Она вернулась на кухню, поставила на огонь сковороду с телятиной и стала ждать. Вот сейчас появится Харрисон и начнет рассказывать ей некую объяснительную историйку. Минут через пять он действительно спустился вниз, возник на пороге кухни и с явной досадой в голосе проговорил:
– Боюсь, глупая девчонка из-за личных проблем может наломать дров, надо ехать спасать.
– Тебе надо ехать? – мягко спросила она. – Почему именно тебе?
– Она доверяет мне, как и отцу-исповеднику не всегда доверяют. Хуже всего, что она в крайней степени расстройства. Да к тому же еще и выпила изрядно.
– Но что за неприятности? Ты сам имеешь к ним какое-то отношение?
– Ну, какое отношение… Разве только то, что моя сотрудница в плохой форме. Я скоро вернусь, дорогая, пробуду там ровно столько, чтобы убедиться, что кризис миновал. Могу я попросить тебя об одолжении?
– О каком одолжении?
– Позвони, пожалуйста, Артуру Кэднессу и попроси его тоже подъехать сейчас к Мэджин. Он сотрудничал с ней и может оказать реальную помощь. Я только хочу убедиться, что они взяли ее под контроль.
– Конечно, Харрисон, поезжай.
– Ты прелесть, – сказал он, целуя жену в щеку.
– А что за проблемы у этой Мэджин? – спросила Эвелин, когда он уже собирался уходить.
– Она немного того… Новенькая на Капитолийском холме. Ну, ты понимаешь…
– Ты хочешь сказать, что она влюбилась в тебя?
– Да, похоже на то. Я сам виноват, ввел ее в заблуждение, поддразнивал, вот она и взяла себе в голову. Ты же знаешь, я со всеми открыт и сердечен. Очевидно, она это неправильно расценила.
– Это и есть вся ее проблема, да? – спросила Эвелин, не сумев скрыть сарказма. – Должна признаться, что я восхищаюсь твоей искренностью.
– Ты моя жена. – Он еще раз поцеловал ее в щеку. – Разве я могу тебя обманывать, дорогая? Даже если бы и захотел, то не сумел.
– Да, – сказала она. – Я думаю, не сумел бы…
На лице Харрисона появилось неопределенное выражение, будто он хотел сказать что-то важное, но затем передумал.
– Через час я вернусь. Может, даже раньше. Мне кажется, что главная ее проблема – спиртное. Больше так продолжаться не может. Артур советовал принять строгие меры, и я, наверное, решусь на это, другого выхода, как видно, не существует, не в таком мы месте работаем, чтобы… – Он прервал себя и, уже выходя, сказал ей: – Если ты проголодалась, дорогая, не жди меня.
Он вышел в переднюю, прихватил пиджак и скрылся за дверью. Весь разговор он провел спокойно и миролюбиво. И отметил про себя, что Эвелин держалась еще спокойнее и миролюбивее. К ее чести, она не обрушила на него град упреков. Пока. Его дражайшая половина достаточно умна и проницательна во всем, что касалось сердечных дел, но не всегда удерживалась от язвительных замечаний, так что по возвращении ему наверняка еще предстоит нечто выслушать, в этом сомневаться не приходится.
Мэджин – иное дело. Даже пьяная, она понимала, что делает роковой шаг. Это был, в сущности, ультиматум, она знала, что ее поступок, ее звонок может привести к катастрофе. Если теперь вся история выйдет наружу, он никогда не сумеет простить ее.
Харрисон вывел свой «крайслер-империал» из гаража и поехал в восточном направлении. Этот ее звонок сущий бабский идиотизм… Неужели она не может немного подождать? Подъехав к дому, где жила Мэджин, и не обнаружив там Артура Кэднесса, он решил подождать его в холле. В подобного рода мероприятиях просто необходимо, чтобы кто-то был под рукой.
Его помощник приехал минут через десять, и Харрисон встретил его у подъезда. Кэднесс исключительно надежный человек, профессионал, заслуживающий абсолютного доверия. Правда, выглядел он странновато со своими этими очками в роговой оправе, в старомодных белых штанах и свободно болтающемся пиджаке. Но Харрисон не придавал особого значения тому, как одеваются его сотрудники, во всяком случае, сотрудники-мужчины…
– Я войду первым, – сказал Харрисон, – и посмотрю, что там к чему. Она намекала на самоубийство. Думаю, вы должны быть здесь на тот случай, если понадобятся экстренные меры.
– Хорошо, – сказал Кэднесс. – Но, может, она еще не успела наделать глупостей.
– Черт! Если я не управлюсь с этим, можно считать меня покойником.
– Будем надеяться, что все обойдется, сенатор.
Харрисон расправил плечи и двинулся к лифту. Когда он поднимался, ему казалось, что лифт будет ползти вечно и, возможно, это будут как раз те минуты, на которые он трагически опоздает. Выйдя на площадку, Харрисон сначала позвонил в квартиру Мэджин, потом достал ключ. В квартире было темно и пахло виски. Он не услышал ни звука. Позвал ее, но ответа не последовало. Страх по-настоящему начал забирать его, страх наваливался со всех сторон, леденящий страх ее смерти.
Он бросился в спальню, откуда пробивался слабый свет ночника. Сердце билось как сумасшедшее, возвращая воспоминания о сердечном приступе. Вот ирония обстоятельств! Если сейчас, не дай Бог, приступ повторится, то это опять случится рядом с Мэджин. Всевышний, кажется, уделяет им гораздо больше внимания, чем они стоят.
Он обнаружил ее в постели, каштановые пряди волос разбросаны по подушке, рука все еще лежит на телефоне. Вот она, здесь, в его рубашке, с лицом мертвого человека. Да, он слишком долго добирался сюда. Опоздал! Он пристально всмотрелся в ее грудь и, увидев, что она слегка вздымается, чуть не заплакал от облегчения.
Сев рядом с ней, Харрисон подождал, пока уймется сердцебиение. Немного успокоившись, протянул руку и коснулся ее лица. Гнев от пережитого смертного ужаса угас. Внезапная радость за них обоих вошла в него легким и горячим потоком. Он прошептал:
– Мэджин.
Глаза ее чуть приоткрылись. Бесконечно долгую минуту она смотрела на него, не узнавая. Наконец произнесла его имя и заплакала. Он приподнял ее и, сжимая в руках, как младенца, начал покачивать.
– Мэджи… Мэджи, – повторял он опять и опять.
– Я боялась, что ты меня совсем забыл, – всхлипывая, проговорила она.
– Нет, дорогая моя, нет. Как я могу тебя забыть?
– Я знаю, Харрисон, они не пускали тебя ко мне. Ты рвался ко мне, а они не пускали тебя, ведь так?
– Да, да, моя хорошая. Я ничего не мог с ними поделать.
Она взглянула на него заплаканными и какими-то затуманенными глазами, на коже ее проступили пятна.
– Я погубила нашего бэби, – сказала она. – Я никогда в жизни не пила столько…
– Зачем ты сделала это?
– Не могла я больше терпеть! – выкрикнула она. – Ох, Харрисон, ты не представляешь, как мне было плохо. Я всегда должна знать, что ты любишь меня. А я не знала… Скажи мне…
– Да, да, Мэджин, я действительно люблю тебя.
– И ты не бросишь меня? Обещай, что ты меня не оставишь.
– Нет, конечно нет. – Она прижалась лицом к его груди, прильнула к нему, тело ее дрожало. – Мэджин, ты не должна так поступать с собой. Да и со мной тоже. Ох, и этот звонок… Зачем ты позвонила мне домой? Ты не представляешь, что ты наделала. Или представляешь?
– Прости меня, прости. Я не хотела причинить тебе зла, но не было сил больше жить. Я должна была увидеть тебя. Должна! Хотя бы напоследок, Харрисон. Я хотела убить себя…
– Не говори так! И даже не думай об этом.
– Я могу жить, только если ты будешь рядом, – сказала она, сжимая холодными пальцами его руку. – А когда бросишь меня, я покончу с собой…
– О, Мэджи…
– Ты ненавидишь меня?
– Нет, что ты! С чего ты взяла?
– А что будет с нашим бэби?
Какую-то долю секунды Харрисон колебался, потом сказал:
– Я его тоже люблю.
– Но тебе было бы лучше, если бы я не забеременела, верно? Скажи?
– Это, конечно, не самый подходящий момент… Мне бы самому стоило быть осторожнее. Ну а я винил во всем тебя, это несправедливо. Но я должен, должен одержать победу на выборах! Осталась пара недель, вот и все.
– И если бы я не забеременела, мы, как и прежде, были бы счастливы? Да? Ты приходил бы ко мне сюда, и мы любили бы друг друга? И ты не позволял бы этим своим чертовым помощникам встревать между нами? И после выборов женился бы на мне…
Мэджин откинулась на подушку. Харрисон, протянув руку, нежно сдвигал пряди волос с ее лба.
– Мэджи, я знаю только, что мне надо еще какое-то время продержаться. Я сейчас ни о чем другом, кроме выборов, не мог думать. Но я люблю тебя. Ты и сама это знаешь. Что бы там ни было, ты должна верить мне.
Она смотрела на него ищущим взглядом, от которого душа его разрывалась на части. Она ждала от него того, чего он не мог ей дать. Харрисон понимал, что совершает сейчас чудовищную ошибку, переплетая ее жизнь и ее счастье с обстоятельствами своей карьеры. Вообще во всей этой истории он гораздо больше достоин осуждения. Во всяком случае, в том, что она позвонила ему домой, виноват он сам. Он сам довел ее до этого. Она это сделала не из желания досадить ему, а с горя.
– Все, что мне надо, это знать, что я не потеряла тебя.
– Радость моя, обещаю тебе, после выборов все будет как прежде.
Харрисон наклонился к ней и нежно поцеловал. Она приняла его ласку, забыв обо всем на свете от одного-единственного ощущения – знакомого вкуса его поцелуя. Он сжимал ладонями ее лицо, затем рука его скользнула вниз, к ее великолепной груди. Она тоже, почувствовав возбуждение, провела по нему рукой и, нащупав признаки его сильного возбуждения, застонала.
Но он отнял ее руку от предмета своей муки, поцеловал нежное запястье и прошептал:
– Я не могу теперь. Чем скорее я вернусь домой, тем лучше. Эвелин слишком подозрительна. – Он опять поцеловал ее в губы, но не так проникновенно, как до этого. – Обещай мне, детка, что с тобой все будет хорошо.
– Да, милый, да, ничего не бойся.
Он улыбнулся, как улыбался ей тысячу раз прежде, чмокнул ее на прощание в щечку и пошел к двери. Мэджин лежала абсолютно неподвижно до тех пор, пока его шаги не смолкли за дверью. И вот, когда раздался звук запираемой двери, она до крови прикусила губу.
Харрисон так и не сказал ей, что делать с ребенком. Даже не обсуждал этого вопроса. Но ясно дал ей понять, чего хочет. И Мэджин его поняла. Она теперь знала, что делать, пусть для этого даже придется загубить свою бессмертную душу.
КОНЕЦ ПЕРВОЙ КНИГИ
Внимание!
Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения.
После ознакомления с содержанием данной книги Вам следует незамедлительно ее удалить. Сохраняя данный текст Вы несете ответственность в соответствии с законодательством. Любое коммерческое и иное использование кроме предварительного ознакомления запрещено. Публикация данных материалов не преследует за собой никакой коммерческой выгоды. Эта книга способствует профессиональному росту читателей и является рекламой бумажных изданий.
Все права на исходные материалы принадлежат соответствующим организациям и частным лицам.
