Текст книги "Без покаяния. Книга вторая"
Автор книги: Эстер Росмэн
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 13 страниц)
ЧЕВИ-ЧЕЙЗ, ШТАТ МЭРИЛЕНД
24 декабря 1988 года
Расчесывая волосы, Бритт повернулась к зеркалу боком, чтобы взглянуть на себя в профиль. Нет, красное вязаное платье, которое она надевала и на прошлогоднее Рождество, не стало ей тесно. Живот оставался таким же плоским, как и раньше, фигура нисколько не изменилась.
Порой она даже подумывала, а не ошибся ли доктор. Но тошнота по утрам и неуловимые, но осязаемые изменения в организме были реальностью. Груди чуть набухли, в них появилась легкая болезненность, кожа иначе реагировала даже на прикосновение одежды, вкус некоторых продуктов изменился, обретя странный, неприятный привкус. Нет, всем этим невозможно пренебречь, с ее телом происходило нечто неизведанное.
Бритт отложила расческу и, взяв со стеклянной полки флакончик любимых духов, чуть коснулась его пробкой за ушами и у запястий, после чего вернулась в спальню. Дверь была открыта, и она слышала доносящуюся снизу рождественскую музыку. Энтони собрал превосходную коллекцию записей, в ней можно найти музыку на все случаи жизни. Тетя Леони пребывала в восторге от возможности в любое время выбрать себе музыку и послушать ее.
Тетушка приехала два дня назад. Пригласить ее на Рождество предложил Энтони, сказав, что вдове это первое Рождество в одиночестве может показаться слишком грустным. Первым делом Бритт сообщила ей о своей беременности – очень уж хотелось поделиться со своей единственной родственницей этой новостью. И тетя Леони обрадовалась известию не меньше, пожалуй, чем Энтони.
– Деточка, это же просто прекрасно! – воскликнула она. – Судья сейчас, должно быть, самый счастливый человек на свете!
Энтони последний месяц, действительно, находился в непреходящей радостной эйфории, хотя, учитывая настроение Бритт, внешне не особенно бурно ликовал. Он преисполнился желанием что-нибудь для нее сделать, постоянно спрашивал, не хочется ли ей чего-нибудь особенного. А Бритт, со своей стороны, старалась не хандрить и не предаваться унынию. Ей не хотелось отравлять радость, хоть самой приходилось несладко.
Энтони Мэтленд решил объявить сегодня гостям о новом существе, справедливо считая, что рождественский вечер – прекрасное время для подобного рода сообщений. А ей, когда он сказал об этом, захотелось заболеть и умереть, но она взяла себя в руки и только попросила мужа не сообщать пока во всеуслышание об их семейной радости. Элиот, думала она, вместе с дочкой – в числе приглашенных, что он подумает, как прореагирует, когда Энтони торжественно сообщит гостям о ее беременности?
Появление Элиота в их доме пугало ее, слишком мало времени прошло, и она чувствовала, что встретиться с ним лицом к лицу еще не готова. Уж лучше бы это произошло потом, позже, когда она достаточно успокоится. Но сказать Энтони, чтобы он не приглашал Элиота, она, понятно, не могла. Ей оставалось только молиться, чтобы Элиот отклонил приглашение. Но он принял, сказав, правда, Энтони по телефону, что вряд ли погостит долго. Моник поздно вечером улетает в Нью-Йорк и хочет забрать с собой Дженифер.
Бритт не видела Элиота со дня выборов. Однажды Энтони пригласил его с Дженифер пообедать у них в одно из воскресений. Но Бритт сослалась на давно якобы назначенную встречу с друзьями по колледжу, и ей удалось избежать столкновения с Элиотом. Тот, в свою очередь, не делал попыток встретиться с ней. Однако ее память хранила его слова о том, что они должны быть вместе, она не могла забыть его уверенности в том, что настанет день, когда она придет к нему. Ах, если бы он мог знать, как навредил ей этой свой уверенностью, сколько смятения внес в ее мысли и чувства!..
Наконец Бритт, к радости своей тетушки, спустилась вниз, в гостиную. Тетя Леони поднялась ей навстречу в новом шелковом зеленом платье, которое Бритт купила ей накануне. И, хотя ее волосы подернулись сединой, выглядела она гораздо лучше, чем в день погребения дяди Эрла.
Бритт уселась рядом с ней, и тетя вновь принялась за домашнее рождественское печенье.
– Не пойму даже, в чем дело, климат или что, но только здесь еда имеет совсем не такой вкус, как дома.
Накануне вечером они вдвоем пекли это печенье – как когда-то, когда Бритт была еще совсем девочкой. Вчера для нее это занятие было преисполнено ностальгической грусти. Но потом она подумала: придет день, когда она будет печь печенье со своим собственным ребенком, если, конечно, родится девочка. Но тут же эту мысль вытеснила другая: как она посмотрит в глаза своему ребенку, зная, кто в действительности его отец?
– А дом, деточка, я вижу, у тебя присмотрен, чистенький, все здесь так хорошо устроено, – сказала тетя Леони, в который уже раз с удовольствием оглядывая нынешнее жилище своей племянницы.
Бритт тоже осмотрелась, пытаясь настроить себя на приход гостей. В последние месяцы она уделяла устройству дома достаточно времени, поскольку нигде еще не работала, и это было ее единственным занятием. Она все еще не решила, как быть со службой, поскольку начинать карьеру одновременно с рождением ребенка казалось ей бессмысленным. Можно было, конечно, попрактиковать пока в качестве адвоката. И она решила, что так и сделает. Для нее это будет своего рода епитимьей, а ребенку пойдет только на пользу, поскольку двигаться она будет больше, чем сидя дома.
– Прекрасно, прекрасно! – сказал Энтони, появляясь из столовой. Он был в синих брюках от костюма и белой рубашке с ярко-красным галстуком. – Наша мамочка наконец-то спустилась вниз…
– Энтони, прошу тебя, не называй меня больше так. Сейчас гости появятся. А у тебя это словцо вот-вот войдет в привычку, и мне будет не особенно приятно, если оно проскользнет у тебя при гостях.
– Прости, родная, я попридержу свой язык. Принести тебе яичный коктейль [3]3
Традиционный напиток, подаваемый в США на рождественских вечерах.
[Закрыть]?
– Пожалуй… Только без спиртного.
Энтони вышел. Бритт сложила руки на коленях и устремила свой взгляд на рождественскую елку. Бинг Кросби в сопровождении хора старательно выводил: «О гряди, чаемый всеми!» Тетя Леони вдруг спросила:
– Бритт, детка моя, ты, я вижу, что-то тоскуешь? Не хочешь ребеночка? Скажи мне?
– Нет, тетя, – ответила та, глядя на свои руки. – Просто немного взгрустнулось, как и всегда на Рождество. Ты ведь помнишь, со мной и раньше так бывало. – Это правда, подумала она, но не вся правда. С минуты на минуту должен появиться Элиот Брюстер, вот что заставляло ее нервничать.
Энтони принес яичный коктейль жене и себе, но себе – с водкой. Они уютно сидели втроем, хотя тетя Леони в присутствии судьи испытывала некоторую неловкость. Минут двадцать спустя послышался звонок в дверь. Бритт вздрогнула. Энтони пошел открывать, и она обреченно последовала за ним. Но это была Эвелин.
Харрисона они тоже приглашали, но он отказался от приглашения, сославшись на то, что обещал Мэджин Тьернан встретить Рождество с ней. Когда Бритт неделю назад разговаривала с Эвелин, та фактически уже потеряла надежду и начала смиряться с тем фактом, что муж не вернется. Бритт подошла к ней, они обнялись. Эвелин внимательно осмотрела свояченицу и нежно потрепала ее по щеке.
– Детка, ты не кажешься излучающей счастье, – сказала она.
Бритт посмотрела ей в глаза, подозревая, что Эвелин, может быть, догадывается об истинной подоплеке событий. Надо будет с ней обязательно поговорить, но не теперь, конечно. Нет, еще не теперь.
Эвелин поставила сумку с подарками на ближайший стул, и Энтони помог ей раздеться, сняв с нее большую норковую шубу, которую, по ее признанию, она надевала по особо торжественным случаям. Сама бы она прекрасно обходилась обычным пальто и модной шляпкой, выбранной по своему вкусу, но слишком давно привыкла для выхода одеваться в то, что Вашингтон признавал за хороший тон. Энтони чмокнул Эвелин в щеку и, как бы извиняясь, сказал:
– Прости, но Харрисон скорее всего не сможет прийти.
– Я понимаю, у него и без этого есть куда направить свои стопы.
– Да, впервые за многие годы мы будем отмечать Рождество без него, – задумчиво проговорил Энтони. – Но жизнь продолжается. И ты, Эви, должна знать: двери этого дома всегда для тебя открыты.
Глаза Эвелин подернулись грустью, но она справилась с собой и улыбнулась. Бритт прикоснулась к ее руке, а Энтони, прихватив сумку Эвелин, сделал приглашающий жест.
– Проходи, Эви, я представлю тебя тетушке Бритт.
Все вошли в гостиную. Хозяин дома положил подарки гостьи под елку и удалился за новыми порциями яичного коктейля. Эвелин и тетя Леони очень понравились друг другу, хотя принадлежали к разным поколениям и слоям общества.
– Это просто удивительно, – сказала Эвелин, – как праздники сближают людей.
Бритт восхищалась выдержкой и бодростью духа старшей подруги, которая любому могла бы послужить примером. Но их ситуации кардинально различались: Эвелин была жертвой чужих страстей, а она сама – злодейкой и грешницей.
Примерно через полчаса Бритт начала поглядывать на часы. Скоро Одри начнет подавать на стол, а Элиота все не было. Энтони тоже начинал беспокоиться.
– Куда это запропастился наш Элиот со своей малюткой? – спросил он. – Пора бы им уже быть.
– Надеюсь, что они все-таки объявятся, – сказала Эвелин. – Я ведь еще не видела малышку. И вообще, давно уже мы не справляли Рождество вместе с ребенком.
Бритт вышла на кухню приглядеть за ходом кулинарных приготовлений. Она как раз разговаривала с Одри, когда раздался звонок в дверь. Сердце ее обмерло.
– Миссис Мэтленд, не беспокойтесь ни о чем, – сказала Одри. – Отправляйтесь-ка лучше принимать гостей. А здесь у меня все идет своим чередом, мэм, не сомневайтесь. Идите себе и веселитесь в свое удовольствие.
Бритт понимала, что она не может бесконечно торчать на кухне, но все же задержалась еще минуты на две. Однако больше тянуть было нельзя, и она вышла в гостиную. Элиот сидел на диване рядом с Эвелин, держа Дженифер на коленях. Девчушка, узнав Бритт, сползла с папиных коленей и бросилась к ней, та обняла ее и тут только осмелилась взглянуть на Элиота.
– С Рождеством вас, Элиот, – сказала она. – Я рада, что вы наконец посетили нас.
– Простите за опоздание. – Он подошел и по-родственному чмокнул ее в щеку. – С Рождеством, Бритт!
Бритт старалась держаться с ним просто и естественно, но это была весьма трудная, если не сказать непосильная, задача. Ни разу не взглянув на него больше после взаимных поздравлений, она все внимание сосредоточила на Дженифер.
– Солнышко наше ясное, да ты никак подросла, – сказала она. – А мы ведь не виделись всего несколько недель! Наверное, папа тебя хорошо кормит? Ну-ка, скажи.
Дженифер испытывала явное удовольствие от всеобщего внимания. Она рассказала Бритт о своем новом и очень большом плюшевом мишке, которого папа подарил ей на Рождество, а она назвала его Смокки. Бритт слушала ее, стараясь не замечать Элиота, но, нечаянно перехватив его взгляд, почувствовала, как жар прихлынул к ее щекам.
Минут через пятнадцать все потянулись в сторону столовой, и Бритт села так, чтобы оказаться подальше от Элиота. Но все равно не могла не замечать, что он наблюдает за ней. Когда бы она ни взглянула в его сторону, он изучающе смотрел на нее. Конечно, все это он делал незаметно для окружающих, и Бритт, утешившись хотя бы этим, почувствовала даже некое облегчение. Но вдруг она испугалась: вдруг все заметят, что она сторонится его. И решила заговорить с ним сама:
– Как с вашей новой работой, Элиот? – спросила она, когда общий разговор немного затих. – Я не знаю, нашли ли вы ее.
– Да, устроился в отдел планирования при госдепартаменте, – ответил он. – Штатные расписания и прочее в этом духе. Работы хватает. Но это дает мне шанс завязывать нужные знакомства.
– Вы по-прежнему думаете о работе за границей?
– Ну, это возможно, но не в самом ближайшем будущем. Однако я уверен, что так и сделаю, когда придет время. А как вы? Все еще выбираете работу по вкусу?
Бритт позволила себе взглянуть на него.
– Да, в общем… Но пока не могу окончательно остановиться на чем-то конкретном.
Одри вкатила сервировочный столик с ужином, и Бритт, как утопающий за соломинку, схватилась за это событие, давшее ей возможность прервать разговор для исполнения обязанностей хозяйки дома. Тут очень кстати к Элиоту обратилась Эвелин, спросив, надолго ли Дженифер отправляется в Нью-Йорк.
– Нельзя сказать, чтобы очень надолго. Однако все же на более длительный срок, чем мне бы хотелось. Но на этом настояла Моник.
– Моник живет теперь в Нью-Йорке или еще здесь?
– Последние несколько недель, насколько я знаю, провела где-то в Виргинии. Какая-то антиалкогольная программа… Говорит, что жизнь ее полностью переменилась. Она и Фэрренс, оба.
– Ну, это добрые вести, – сказала Эвелин, – не правда ли?
– Добрая для Моник. А для меня не очень. Наши адвокаты вели переговоры. Теперь она заявляет, что сама хочет воспитывать дочь, и дело повисло в воздухе.
– О, дорогой мой, – сочувственно сказала Эвелин.
Бритт слушала их разговор, время от времени бросая взгляд на Элиота. Неожиданно явившись в их дом в день выборов, он сказал ей, что все это под контролем, причем сказал это вполне уверенно, как человек, знающий ситуацию и владеющий ею. Но Моник, похоже, из тех женщин, что способны на любой поступок, если на то будет веская причина. А причина, судя по всему, у Моник была: вопрос о том, с кем останется Дженифер…
– Фэрренс это тот малый из Индии, не так ли? – спросил Энтони. – Тот, с кем она там имела дело? – Элиот кивнул. – У них серьезно? Они что, хотят пожениться?
– Не знаю, – ответил Элиот. – Но меня не удивил бы подобный исход дела. Уж одно то, что они вместе проходили эту программу… Очевидно, решили как-то стабилизировать свою жизнь. Если он поможет ей – да и себе – выбраться, я первый порадуюсь за них. Не знаю только, как мы будем решать наши разногласия.
Бритт обменялась с ним взглядом и подумала: они оба страдают за свой совместный грех. А если бы он еще и знал о том, что она беременна от него?..
– Я всегда считал эти антиалкогольные программы пустой и бесполезной болтовней, – сказал Энтони. – Впрочем, надеюсь, что Моник действительно бросит пить. Но насколько это переменит ее характер, вот вопрос. Люди при любых обстоятельствах остаются тем, что они есть.
Слова мужа потрясли Бритт до глубины души. Она ведь не лучше Моник. Вся и разница между ними в том, что та действовала открыто, а она – исподтишка, как змея, пригревшаяся на груди у собственного мужа. Ложь и притворство. Моник хоть не притворялась, оставалась сама собой, Бритт ощутила новый приступ душевной боли. Неужели она обречена на эту пытку до окончания дней? Как ей жить с таким грузом на душе?
Когда Одри убрала со стола, Энтони повел всех к рождественской елке посмотреть, нет ли там подарков для Дженифер. Десерт может и подождать.
Бритт старалась держаться от Элиота как можно дальше. Она была сейчас так же напряжена, как и в те минуты, когда он появился в их доме в день выборов. И все же его присутствие оказывало на нее весьма сложное воздействие. Неделями она старалась отдалиться от него эмоционально. Но стоило ей увидеть его, как она начала вспоминать того мужчину, которому отдавалась с такой страстью, мужчину, который говорил о своей непреходящей любви. Она попыталась не думать о нем, переключить все свое внимание на Энтони, на гостей. Но Элиот был здесь, в нескольких шагах, и напряжение ее усиливалось от сознания, что они могут никогда больше не увидеться…
Заметив, что из коридора заглянула Одри, она ухватилась за это как за спасение, покинула гостиную и ушла с экономкой на кухню.
– Когда подавать десерт, миссис Мэтленд, прямо сейчас?
– Нет, Одри, думаю, чуть позже. Но вы можете не ждать. Я и сама прекрасно со всем справлюсь. Идите домой.
– Вы уверены, мэм, что управитесь? Если хотите, я задержусь. Дома меня все равно никто не ждет, племянник объявится только завтра.
– У вас был тяжелый день. Пора отдохнуть, Одри.
Когда экономка надела пальто и взяла свою сумку, Бритт поздравила ее с Рождеством и вручила от себя и Энтони конверт.
– Спасибо, мэм, вы ужасно какая добрая. И Бог даст вам за это счастье.
Они обнялись, и Одри, попрощавшись со всеми, ушла, сказав, что еще поспеет на автобус. Бритт осталась на кухне. Когда вода для кофе уже закипела, дверь в кухню кто-то открыл. Она обернулась. Это был Элиот. Его внезапное появление заставило ее замереть. Она перевела дыхание, чтобы сказать хоть что-нибудь, но слова не шли с ее уст.
– Пока все развлекают Дженифер и забавляются с ней, я решил с вами поговорить.
– Элиот, нам нечего сказать друг другу.
– Сказать есть что, и немало, Бритт. Но я понимаю, сейчас не время и не место. Мы можем встретиться на этой неделе за ланчем?
Этого вопроса она боялась больше всего. Уж одних взглядов, которые он бросал на нее весь вечер, хватило ей сполна. Теперь он появился здесь, на кухне. Но встретиться с ним где-то вновь!..
– Нет, – ответила она, качая головой. – Нет!
– Мне необходимо поговорить с вами.
– Если о нас с вами, – сказала она, понизив голос, – то тут не о чем говорить! Я поклялась Всевышнему, что не стану говорить с вами. Я даже видеть вас не хотела, только ради Энтони вытерпела сегодняшний вечер. Пожалуйста, не просите меня ни о чем! – Он пристально смотрел на нее. – Прошу вас, – добавила она еле слышно, – оставьте меня…
Несколько минут, показавшихся ей вечностью, он стоял недвижно и молчал. Наконец повернулся и направился к двери. Но там, у дверей, остановился и, опершись рукой о дверную раму, сказал:
– Я не хотел причинить вам боль, Бритт. Но я все еще не верю, что это то, чего вы хотите. – С тем и покинул кухню.
Бритт присела за стол, ослабев от пережитой тревоги. Сердце неистово билось, руки дрожали. Она не знала, что делать со своей жизнью. Из глаз ее хлынули слезы.
ЧЕВИ-ЧЕЙЗ, ШТАТ МЭРИЛЕНД
10 января 1989 года
Холодный ветер задувал с севера, сквозняками проникая через окна в спальню. Ближе в полуночи Бритт проснулась и вот уже час лежала без сна, терзаемая все теми же страхами и угрызениями совести. Особенно ее мучило, что всякий раз, стоило ей подумать о ребенке, которого она вынашивает, как в сознании ее неминуемо появляется Элиот.
С того рождественского вечера он не делал больше попыток встретиться с ней. Осознав, что подсознательно она все время ждет этого, Бритт смертельно испугалась. Элиот становился ее бредом, навязчивой идеей, она – страшась и желая этого – представляла себе тот момент, когда он вновь появится на пороге их дома.
Энтони оставался в неведении. Да у него хватало и своих проблем. Он разговаривал с Харрисоном, пытаясь убедить его вернуться к Эвелин, встречался с его адвокатом. Но узнал только, что официальный развод намечен на конец недели, а до этого предстоит публичное извещение. Эвелин смирилась, окончательно потеряв надежду.
К тому же Энтони Мэтленд переживал сейчас тяжелейший за все время своей карьеры кризис. В понедельник Верховный суд заслушивал устные заявления по делу «Руссо против Клосона», доводы за и против запрещения абортов. Бритт присутствовала, она сидела на галерее. Энтони, ведущий судья [4]4
Член Верховного суда США, выносящий по текущему процессу письменное заключение. Кроме него, свое решение оглашают еще восемь членов суда, но его решение – заключительное, а в некоторых случаях, когда остальные голоса разделились поровну, и решающее.
[Закрыть], слушал ораторов внимательно, говорил мало, и по виду его невозможно было определить, что у него на уме. Даже Бритт, достаточно хорошо, казалось бы, изучившая мужа, не могла предугадать, какое он примет решение.
По возвращении домой Энтони за весь вечер едва ли вымолвил пару слов. Бритт надеялась, что он выразит желание поделиться хоть чем-то из своих раздумий и переживаний, но он молчал. Она услышала его вздох и поняла, что муж не спит. Даже теперь, ночью, когда другие члены суда наверняка спокойно спят, он продолжал мучительно искать единственно верное решение. Повернувшись к нему, она увидела, что взор его устремлен в потолок, а глаза поблескивают в лунном свете, падающем из окна.
– Не спишь? Думаешь о завтрашнем дне? – прошептала она.
– Да. Знаешь, я никогда еще не был в таком раздрае… – Она погладила мужа по плечу, пытаясь хоть как-то утешить его беспокойство. – Смешно, в конце концов, – продолжил он. – У меня вполне определенное отношение к абортам, но я просто не знаю, что решить по этому делу. Будь я законодателем, то поддержал бы билль, запрещающий аборты в том случае, если нет медицинских противопоказаний. – Бритт ничего не ответила. – Я знаю, тебе неприятно слышать такое, но это правда.
Бритт действительно испытывала огорчение. Отношение Энтони к абортам никогда не было для нее секретом, и она всегда немного расстраивалась, когда он говорил об этом.
– Я сочувствую аргументам относительно свободы женщины распоряжаться своим телом, – сказал он. – Но в душе убежден: это не единственная точка зрения, достойная сочувствия. И должен принять решение, которое может в чем-то ограничить права людей.
Несколько минут они молчали. Потом Энтони снова заговорил:
– Я не законодатель, я арбитр и защитник права. Не все из нашей судейской братии понимают, в чем заключается их роль, но я пришел именно к такому осмыслению наших истинных функций. В решении же данной проблемы суду фактически предстоит выступить в роли законодателя. И как распределятся голоса членов суда? Пять голосов – это было бы прекрасно, мне оставалось бы лишь беспристрастно зафиксировать мнение остальных троих. Но если завтра в суде четыре голоса будет подано за право на аборты, а другие четыре – за их запрещение, именно мой голос будет решающим.
Бритт уловила в его голосе нотку неподдельной муки. Ее муж – человек принципов, но способен на сострадание и вопреки своим принципам. Иными словами, для него любое решение по этому делу – мучительно…
– Весь день я находился в смятении. И был в конце концов потрясен простотой решения. Суд тут бессилен. Только передача вопроса в руки законодателей и представляется мне этим верным решением, причем выдержанным в самом демократическом духе.
Услышав эти его слова, Бритт испытала облегчение, у нее даже возникло подобие надежды, и она сказала:
– Ты пришел к такому выводу, прослушав устные заявления?
– Знаешь, мне помог в этом Уильям.
– Уильям Браун?
– Да, занятный парнишка… Он единственный из моих служащих, способный выступить крестовым походом против любого решения суда по любому вопросу, если в нем хромает логика. Его рассуждения и привели меня к мысли, что вопрос этот не в компетенции суда. Его аргументы зиждятся на том, что наше общество ставит личное выше общественного. Во всяком случае, провозглашает это.
– Вот как! А я никогда не рассматривала вопрос с этой точки зрения.
– Да и я, собственно говоря, тоже. Хотя что-то в этом роде и приходило мне в голову. Есть люди, включая кое-кого и в Верховном суде, которые не согласятся с моим заключением по делу. Но их выпады могут оказаться тем самым крючком, на который я, образно говоря, в конечном итоге и повешу свою шляпу.
– Звучит так, будто ты уже принял решение.
– Нет, я все еще колеблюсь, родная. Поверь, не очень-то легко выступать против общепринятых ценностей и верований. Сам я противник абортов, но не могу утвердить свое частное убеждение путем судебного решения. Наш младенец, заключенный в твоем прекрасном лоне, говорит мне совершенно определенные вещи, и я на его стороне. Но, боюсь, это касается только моего собственного, мною зачатого младенца, а не вообще всех младенцев, зачатых в нашей огромной стране при самых разнообразных обстоятельствах. Любовь к своему бэби я не могу и не должен переносить на всех нерожденных детей. Возможно, те, кто решил прервать беременность, не правы, но у меня-то какое право запрещать им это, лишив их свободы выбора? Чем больше я думаю об этом, тем глубже осознаю, что могу стать инструментом исполнения чего-то, чего я лично не приемлю и к чему испытываю глубокое отвращение.
Бритт понимала, что он имеет в виду. Вероятно, в этом процессе он примет сторону женщин, будет настаивать на том, что они должны иметь право на свободный выбор. Но странно, триумфа она не испытывала. Напротив, чувствовала пустоту, потерянность, тонула в чудовищном море собственной вины. И все же восхищение благородством мужа превосходило сейчас все остальные чувства. Она нашла под одеялом его руку.
– Энтони, дорогой, я хочу, чтобы ты знал: я очень люблю тебя.
Он приподнялся на локте и коснулся ее лица.
– Дорогая моя, это для меня важнее всего на свете.
Она заплакала. Безмолвно. И не столько о себе, сколько об Энтони.
* * *
Накануне вечером Энтони вернулся из суда подавленный, недовольный собой и своими действиями, и Бритт решила, что лучше всего ободрит его обсуждение их планов на будущее. Да и пора было определить дату официального объявления о приближающемся прибавлении семейства. Ведь это скоро станет заметно по ее фигуре, ждать осталось недолго, каких-нибудь несколько недель.
Хотя среди судей не особенно принято приглашать друг друга на семейные торжества, Энтони хотел как-то отпраздновать событие со своими коллегами. Лучше всего для этого подходил, конечно, семейный обед, на который можно пригласить и нескольких его сослуживцев… Но кто, кроме Эвелин, остался у них из всего семейства? Видно, придется ограничиться ланчем.
В то утро Бритт волновалась больше обычного, зная, что как раз сейчас Энтони и другие судьи выносят решение, которое многие годы потом будет воздействовать на миллионы судеб. Нервничая, она бродила, ломая руки, по дому. Не лучший способ проводить время, но, увы, прообраз той жизни, что ожидает ее в ближайшие несколько лет. Вновь и вновь она переживала свою вину и понимала, что расплачивается за грехи. Что еще она может сделать для Энтони?
В воскресенье, когда он вернулся от мессы, они предприняли прогулку. Погода стояла холодная, но солнечная. Энтони говорил о бэби, спросил, купила ли она что-нибудь из вещиц для новорожденного младенца. Бритт пообещала обязательно сделать это, но времени еще достаточно, причин для спешки нет.
Она сказала это не вполне искренне. На самом деле она боялась, что такие покупки сделают еще мучительнее ее переживание своего греха. Бритт понимала, как это эгоистично – Энтони наверняка понравилось бы, если в один из вечеров она бы показала ему милые и трогательные детские вещи, которыми помаленьку начала запасаться. Воспоминание об этом разговоре вернуло ее к действительности. Может, сегодня и начать?
Бритт решила отправиться в Джорджтаун. Еще раньше она приметила маленький магазинчик детских товаров на Висконсин-авеню. Она поедет туда, купит несколько вещиц, перекусит где-нибудь и, возможно, позвонит Эвелин. Ее свояченица вот уже пару месяцев в полном расстройстве. И поскольку она, Бритт, сейчас не работает, почему бы ей не потратить наконец немного времени и сил на то, чтобы приободрить Эвелин? В конце концов, если кто и нуждается в дружеской поддержке, так это она…
Магазинчик доверху был набит прелестными детскими вещицами, один вид которых не мог не пробудить материнских чувств. Но к этим чувствам, увы, примешивались и совсем другие. Все, что касалось младенца, напоминало ей о том, кто его отец. Она боялась будущего, боялась рождения своего ребенка. А что если окажется, что он как две капли воды похож на отца?
Бритт присмотрела несколько прелестных, мягких и пушистых, крохотных распашонок и стопку пеленок и вдруг увидела, что в магазин вошел темноволосый мужчина с маленькой девочкой. Она вздрогнула, но тотчас поняла, что это не Элиот с Дженифер. Где бы и когда она ни увидела малышку возраста Дженифер, она тотчас вспоминала госпиталь в Истоне, который они навещали вдвоем, а вслед за тем их любовь «под розой», как Элиот называл это. Нахлынув, воспоминания возвратили ей собственный образ в каком-то искаженном виде, будто то была не она, а совсем другая женщина, незнакомая ей…
Джорджтаун находился недалеко от Фогги Боттом, там при большом гастрономе был кафетерия, где они с Эвелин несколько раз встречались за ланчем. Здесь Бритт и решила перекусить. Войдя в холл кафетерия, она увидела у телевизора кучку людей, внимательно смотрящих программу новостей.
– Что случилось? – спросила она у кого-то.
– Мэтленд умер, – прозвучало ей в ответ.
Сердце Бритт остановилось.
– Который из них? – спросил кто-то из вновь подошедших.
– Сенатор от штата Мэриленд. Инфаркт.
