Текст книги "Без покаяния. Книга вторая"

Автор книги: Эстер Росмэн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 13 страниц)

Часть V

ВАШИНГТОН, ОКРУГ КОЛУМБИЯ
8 апреля 1989 года

По иронии судьбы, Эвелин Мэтленд похоронила мужа 14 января – именно в тот день, который он назначил для сообщения в прессе об их предстоящем разводе. Но, думая о Харрисоне, она чаще вспоминала другой день. Тогда Харрисон впервые сообщил ей, что ее оставляет. Он упаковывал вещи, а она сидела в холле, на стуле возле лестницы. Потом, когда он ушел к Мэджин, Эвелин долго плакала там, так и не встав с этого проклятого стула, затем поднялась наверх и увидела все те обломки, что остались ей от рухнувшего брака.

А осталось вот что: немного старой одежды, которую Харрисон и носить не носил, и выбросить никак не решался, да еще содержимое одного из ящиков письменного стола. О нем, полагала Эвелин, Харрисон в спешке просто забыл, поскольку лежавшие в ящике предметы не принадлежали к числу используемых каждодневно: альбом с фотографиями – Харрисон в кругу друзей по джорджтаунской школе, сценки и пейзажи, снятые на корейской войне; золотая монета и перочинный ножик, подаренные ему отцом, когда он был еще мальчиком; конверт с локоном волос его матери; вырезка из газеты, где была напечатана его первая речь в сенате.

Хотя Эвелин избавилась от остальных его личных вещей, к ящику она не притронулась. Это было единственное место в доме, где ее муж все еще присутствовал. Она могла бы вычистить ящик, но не сделала этого, сохранив все в неприкосновенности, как сохраняла еще несколько его вещей, с которыми ее связывали воспоминания. Мэджин Тьернан отняла у нее мужа, но прошлого отнять не могла.

Эвелин вдела в уши серьги – две крупные жемчужины в обрамлении бриллиантов – и подошла к зеркалу. Осмотрев себя, она решила, что черное кружевное платье с довольно длинной юбкой на черной же подкладке из тафты слишком уж красноречиво вопиет о ее вдовстве. Пожалуй, это не совсем уместно на званом обеде в Белом доме, но переодеваться уже поздно. Минут через двадцать за ней заедут Энтони и Бритт.

Пригладив и подправив выбившиеся на висках прядки зачесанных назад полуседых волос, Эвелин, прежде чем спуститься в холл, выдвинула «ящик Харрисона», будто на минуту зашла посоветоваться с мужем. Она взяла газетную вырезку с его речью и прочитала первые фразы, вспомнив то волнение, с которым слушала эти слова с галереи. Как давно это было! Теперь ей впервые предстоит произнести свою собственную речь.

Харрисон мог бы позавидовать предстоящему ей вечеру. Она приглашена в Белый дом на званый обед. И не просто приглашена, этот прием устраивался в ее честь – привилегия, которой ни разу не удостоился при жизни ее супруг, сенатор Харрисон Мэтленд, хотя и был далеко не последним человеком в Вашингтоне…

Раздался звонок, и Эвелин взглянула на часы. Для Энтони и Бритт рановато. Она спустилась вниз, открыла дверь. На пороге стояла Мэджин Тьернан. Эвелин так удивилась, что на какую-то минуту утратила дар речи.

– О… Вы собираетесь уходить… – пролепетала Мэджин.

– Да, на обед, – смогла наконец выговорить Эвелин, не в силах сдержать дрожь в голосе. – Что вы хотели?

– Я… Я Мэджин Тьернан, миссис Мэтленд, – сказала она, сжимая ворот своего шерстяного бежевого костюма.

Эвелин постаралась ответить как можно более спокойно.

– Мне известно, кто вы.

– Извините, но я хотела бы с вами поговорить.

– Боюсь, что сейчас для этого не самое подходящее время.

– Сегодня ночью я покидаю Вашингтон. Я не займу у вас много времени.

Эвелин выглянула на улицу, зная, что Энтони и Бритт вот-вот появятся.

– Думаю, что несколько минут у меня найдутся. Проходите, – сказала она, отступая назад.

Они прошли в гостиную, где Эвелин указала незваной гостье на стул. Мэджин присела на край сиденья.

– Я понимаю, мое появление шокирует вас, – сказала она, – но я долго думала, прежде чем прийти к вам, и вот все же решилась. – Эвелин промолчала. – Несомненно, вы ненавидите меня, – нервно продолжала Мэджин. – И простите, если мой приход причинит вам лишнюю боль, но я обязательно должна была вам сказать, что страшно сожалею о случившемся.

Эвелин перевела дыхание.

– Вы относите это к факту супружеской неверности Харрисона или к его кончине?

– Ко всему.

Эвелин пристально смотрела на Мэджин, увидев в ней не только соперницу, но и сестру по несчастью. Острая боль, вызванная поначалу ее неожиданным появлением, оказалась не такой уж страшной.

– Если вы пришли извиняться, мисс Тьернан, то ваши извинения приняты. Я не держу на вас зла.

– Я пришла потому, что хотела быть понятой вами. Я не виновата, миссис Мэтленд, ни в том, что произошло, ни в том, как поступил Харрисон. Мы просто полюбили друг друга и ничего не могли с этим поделать.

– Я верю вам.

– Но и вас он любил… На мой взгляд, даже слишком. Мне не могло это нравиться, но это правда. Любил до самого конца. – Эвелин не знала, что ответить. – Чувства Харрисона были гораздо более сложными, чем вы могли бы подумать, – сказала Мэджин.

Эвелин рассмотрела Мэджин поближе. Это была женщина зрелой красоты и явно обладавшая повышенной чувственностью, что скорее всего и привлекло к ней Харрисона. Она, вероятно, способна подарить мужчине немало плотских радостей, однако Эвелин чувствовала, что сексуальность далеко не единственное ее достоинство. В сексуальных развлечениях ее муж и прежде себе не отказывал, но раньше он никогда не уходил от нее.

– Он любил вас, – повторила Мэджин.

– Я достаточно хорошо осведомлена о чувствах своего мужа, мисс Тьернан. Лучше скажите мне, как он себя чувствовал.

– Он любил вас гораздо больше, чем даже сам думал раньше, – продолжала настаивать на своем Мэджин. – Я была рядом с ним, когда у него случился первый приступ. Он хотел, чтобы вы были с ним, а не я. Меня это страшно терзало, по временам терзает и до сих пор, но я подумала, что вы должны знать, что он чувствовал.

– Если вы решили утешить и поддержать меня в горе, то это не стоило хлопот. Теперь все в прошлом.

Мэджин опустила глаза.

– Что бы вы ни думали обо мне, миссис Мэтленд, наши отношения с Харрисоном не были легкой интрижкой. Не существовало такой вещи, которой бы я не сделала для него. И я… я сделала такое… Я душу свою продала за него. За то, чтобы просто быть с ним. Но единственное, о чем я жалею, так это о том, что причинила вам боль.

– А что вы имеете в виду, говоря, что продали душу?

Мэджин некоторое время колебалась, потом, не отводя своих блестящих от подступающих слез глаз от Эвелин, она все же сказала:

– Прошлым летом я была беременна.

– Боже! – только и могла выдохнуть Эвелин.

– Я была счастлива, пока не обнаружилось, что не могу иметь их обоих: и Харрисона и бэби. Чем-то приходилось поступиться. И я поступилась ребенком.

– Вы сделали аборт?

Мэджин кивнула, затем отвела взгляд.

– Вот так я и погубила свою душу для вечной жизни, так я и приготовила ей путь в ад, лишь бы побыть с ним еще хоть немного.

Эвелин закрыла глаза. Страдания Мэджин, оказывается, были ничуть не меньше ее собственных мук. Она никогда бы не подумала, что способна сочувствовать женщине, отнявшей у нее мужа, но она сочувствовала ей.

– Харрисон не просил меня об этом, – продолжала Мэджин. – Но я сама догадалась, что он не хочет моего… нашего ребенка.

Эвелин почувствовала, как по спине пробежала дрожь.

– Я любила его, миссис Мэтленд. Любила всем сердцем. – Она перевела дыхание. – И я не жду, что вы пожалеете меня или даже простите, я просто пришла сказать то, что поможет вам простить Харрисона.

Эвелин ощутила слабость и с трудом проговорила.

– Я понимаю, вы хотите мне только добра, но я должна творить свой собственный мир, так же как вы творите свой. – Мэджин лишь опустила голову. – Вы сказали, что уезжаете из Вашингтона. А куда?

– Домой. В Элленсберг, штат Вашингтон. Это лучшее, что я смогу сейчас сделать. Попробую начать жить без Харрисона.

Она подняла глаза и улыбнулась сквозь слезы. Затем встала. Эвелин тоже поднялась. Она долгим взглядом посмотрела на женщину, разрушившую ее брак, и тихо сказала:

– Не терзайтесь. Вы не должны ни винить себя, ни наказывать.

– Я уже достаточно наказала себя, миссис Мэтленд, – хрипло проговорила Мэджин.

Эвелин посмотрела на нее с искренним состраданием.

– Черт побери этот мир! – Сказав это, она сделала шаг, обняла Мэджин, и та вновь не смогла сдержать слез. Так, обнявшись, они простояли с минуту, после чего Мэджин повернулась и ушла.

Стоя на пороге своего дома, Эвелин проводила ее взглядом. В чистом апрельском небе плавали легкие розоватые облака, принесенные восточным ветром. В свежем воздухе витали ароматы свежей листвы и распускающихся весенних цветов.

Когда Мэджин выходила из калитки, подъехало такси, откуда вышел Энтони и, чуть задержавшись при виде идущей по тротуару Мэджин Тьернан, повернулся к дому и встретился взглядом с Эвелин.

– Энтони, подождите пару минут, – сказала та. – Сейчас я буду готова.

Поднявшись наверх за сумочкой, Эвелин снова выдвинула ящик Харрисона и, окинув взглядом его содержимое, решила отдать семейные реликвии Энтони, кроме, пожалуй, газетной вырезки с речью. Этот клочок пожелтевшей бумаги – единственное, что еще связывало ее с покойным.

Спустившись в холл, она последний раз осмотрела себя в зеркале, потрогала норку, сезон которой прошел, и сняла с вешалки строгое шерстяное пальто. Затем присоединилась к Энтони и Бритт, и они поехали в Белый дом.

* * *

– Ну? Как наша ожидающая мамочка? – спросила Эвелин, когда такси отъехало.

– Как всегда. Ожидает, – ответила Бритт. – И несколько увеличилась с тех пор, как мы виделись в последний раз.

– Вы прекрасно выглядите, Бритт, – улыбнулась Эвелин. – Образ самого здоровья.

Бритт благодарно кивнула, положив руку на выпуклость, укрывшуюся под бежевым шелком платья и старинной шалью, наброшенной на плечи.

– Кто эта молодая женщина, что вышла от вас, Эвелин? – спросил Энтони.

– Мэджин Тьернан. Приятельница… знакомая Харрисона.

– Она пришла повидаться с вами?

– Ну, нам было о чем перемолвиться словом, вы должны понимать.

– Нет. Не могу представить, о чем вам разговаривать с ней.

– Ох, Энтони, для того чтобы понимать такие вещи, надо быть женщиной. Кстати, я хотела сказать вам, у Харрисона хранились семейные реликвии. Например, вещицы, подаренные ему в детстве отцом, и прядь волос вашей матушки; вам их приятно будет получить.

– Да, хорошо бы иметь что-то на память о брате, но вы и себе хотите, очевидно, что-то оставить.

– Не беспокойтесь, я оставила то, что мне дорого. – Считая вопрос исчерпанным, она повернулась к Бритт: – Итак, что говорит доктор?

– Говорит, что самочувствие вряд ли улучшится, беременность выдалась не из легких, – ответила Бритт чересчур уж бодро.

– Но вы хотя бы выяснили, кто будет? Мальчик или девочка?

– Нет, я сказала доктору, что не хочу знать заранее, а Энтони вообще не интересуется мнением медиков по этому поводу, он не сомневается, что будет мальчик.

– В роду Мэтлендов на протяжении вот уже шести поколений не рождалось никаких девочек, – с важностью проговорил Энтони.

– Вы только посмотрите на него! – с улыбкой сказала Бритт. – Говорит об этом, как о чем-то, чем должно гордиться.

Все трое рассмеялись.

– Ну, хвала Господу, здесь достаточно семейств, где рождаются одни девчонки, – сказала Эвелин. – Надо же кому-то поставлять в Вашингтон и мальчиков, чтобы будущие девушки не оставались без женихов.

– Вот и я так говорю, Эви, – отозвался судья и, протянув руку, погладил жену по плечу. – Бритт, девочка, ты радость всей моей жизни.

– Да, родной. Но только ты так поздно приходишь с работы, что можно подумать, будто не я твоя радость, а все эти ваши судейские клерки, – сказала Бритт и, повернувшись к Эвелин, добавила: – Последние две недели я его почти не вижу, иногда чуть не до ночи копошится там в своих бумагах.

Эвелин поняла, что Бритт имеет в виду подготовку Энтони к созданию заключения по делу «Руссо против Клосона», касающемуся абортов. Но она не удивилась этому: составление заключения по любому делу отнимало у судей достаточно много времени. Эвелин знала, что Энтони относится к своей работе чрезвычайно серьезно и добросовестно, да и распространяться о ней до официального оглашения судебного решения не станет, так что вопросов по этому поводу задавать не стоило.

– Это ваш первый званый обед в Белом доме, Бритт? – спросила она, переменив тему.

– Да. Я, правда, была там на президентском балу, но это и все.

– Энтони, а вы были на историческом обеде в честь королевы Елизаветы [5]5
  Имеется в виду торжество по случаю четырехсотлетия королевы Елизаветы Английской(род. 1533; годы правл. 1558–1603), имевшее место в 1933 году.


[Закрыть]? – спросила Эвелин.

– Конечно, Гарри, насколько могу припомнить, дал мне должность при Верховном суде, а вот Бэтти закатила в мою честь обед [6]6
  Соль шутки в том, что герой, обыгрывая свой возраст и давность событий, под именем Гарри имеет в виду отца Елизаветы, короля Генриха VIII (род. 1491, годы правл. 1509–1547); Бэтти, соответственно, – Елизавета Английская.


[Закрыть].

Все они дружно рассмеялись.

– Ну а мне, – сказала Эвелин, – чтобы впервые попасть в Белый дом, пришлось смошенничать. Это был прием, устроенный Белым домом по случаю визита Никиты Хрущева. Мы с Харрисоном тогда только поженились, и он был просто сокрушен, что не приглашен. Но мой отец, работавший в России во время войны и владеющий русским, получил приглашение. Оно, правда, адресовалось «Уважаемому Элиоту Дейтону и миссис Дейтон…», хотя мать к тому времени уже несколько лет как умерла. Люди, отвечающие за протокол приема, были в крайнем смущении и, чтобы как-то сгладить неловкость, позволили мне занять ее место. Можете себе представить, если бы не этот горящий билет, я бы сегодня шла в Белый дом впервые.

– Ну и как? Вы познакомились с Хрущевым? – спросила Бритт.

– О да, он пожал мою руку в ряду других рук. Вообще, скажу вам, это персонаж, конечно. Объявился в обычном деловом костюме с наградными знаками, приколотыми на цивильный пиджак. А следом – Айк [7]7
  Айк– Дуайт Эйзенхауэр (1890–1969), 34-й президент США в 1953–1961 гг.


[Закрыть]в смокинге и при белом галстуке. Ничего себе, парочка, вы не находите? Тогда об этом много пересудов было. Правда, миссис Хрущев выглядела не так уж плохо. Она была в средней длины платье с бриллиантовой брошью.

Эвелин годами не вспоминала о том приеме, но сейчас вдруг воспоминания нахлынули на нее. Как молоды и счастливы были тогда они с Харрисоном. То, что она держала первенство в важном деле посещения Белого дома, не давало ему покоя до тех пор, пока он сам не был приглашен туда откушать на одном из званых обедов.

Но память вновь возвратила ее в тот сентябрьский вечер – кажется, это был 1959 год, – когда она появилась в Белом доме с отцом.

Когда собрались все приглашенные, оркестр морской пехоты заиграл «Встречный марш». Гости выстроились для приема высокого гостя, ее отец показал ей Председателя Совета министров СССР, с которым встречался в Москве. Интересным мужчиной Хрущева назвать было трудно, но в нем было нечто весьма симпатичное, и в гораздо большей степени, чем могло показаться с первого взгляда. Эвелин улыбнулась при воспоминании о том, с каким живым интересом он заглянул в глубокий вырез ее платья…

Такси остановилось у юго-западных ворот Белого дома. Хотя это был личный прием, гости получили предварительную инструкцию входить через парадные помещения, а не со стороны западного крыла.

Эвелин взглянула на Бритт, чьи глаза светились от предвкушаемого удовольствия. Несмотря на беременность, она выглядела восхитительно. Ее светлые волосы, подстриженные довольно коротко, были зачесаны назад, оставляя открытым красивый лоб, а кружевная шаль на плечах придавала ей таинственный и весьма обворожительный вид.

Они вошли в здание и были препровождены на второй этаж, в желтую гостиную, где гостей встречали президент и первая леди. Увидев Эвелин, Джордж Буш сделал шаг ей навстречу и пожал руку, сопровождая слова приветствия знакомой улыбкой.

Барбара в синем вечернем платье от Скаази – кружева на тафте – и с тройным ожерельем из крупных жемчужин на шее тотчас присоединилась к нему, добавив свои приветствия и улыбки. Принимая знаки ее расположения, Эвелин слышала, что президент спрашивал Энтони, как дела у них в суде. Но ответа судьи не расслышала, поскольку отвлеклась на разговор между первой леди и Бритт, касающийся младенца, который вскоре должен появиться на свет. Это были весьма приятные минуты, и Эвелин порадовалась за свою молодую свояченицу.

Бритт заметила на лице Эвелин легкую улыбку, когда Боб Доуль поднялся ей навстречу, чтобы поздороваться. Два сенатора, увлеченные беседой, прошли мимо нее, и Бритт, также порадовавшись за свояченицу, взяла Энтони под руку, и они направились в зал.

– Здесь все гораздо волнительнее, чем я думала, – прошептала Бритт на ухо мужу. – Я кажусь себе Золушкой, попавшей на бал к королю.

– Еще бы, не успела наша птичка залететь к нам с холмов северной Джорджии, а уже ее можно заметить на президентском приеме, – ответил он. – Но, знаешь, политика – дама ветреная. Так что, когда решение суда по последнему делу будет предано гласности, нас с тобой может и не оказаться в числе приглашенных в республиканский Белый дом.

Она уловила в его голосе нотку тревоги.

– Я убеждена, что люди не станут открыто выступать против твоего решения, Энтони, особенно люди из высших правительственных сфер.

– Дорогая, скоро я стану для многих одним из самых ненавистных людей в Америке. Конечно, те, кого решение суда устроит, постараются сделать из меня святого, но пламя ненависти противной стороны разгорится на долгие месяцы. Вот увидишь.

Бритт и раньше понимала, что не все будут довольны решением Верховного суда по делу «Руссо против Клосона», но не думала, что это так серьезно. Однако она, возможно, слишком наивна, и враждебность мира, способная причинить судье крупные неприятности, действительно не исключена.

Официант спросил, что они хотели бы выпить. Энтони заказал виски с содовой, а Бритт – апельсиновый сок.

– Ты только посмотри на Эви, – сказал Энтони, взглядом указывая в сторону Эвелин. – Она в этой обстановке чувствует себя как дома, да и вообще, кажется, в ударе сегодня, не правда ли?

– Мое восхищение ею постоянно возрастает, – ответила Бритт. Глядя на свояченицу, оживленную и величественную одновременно, она вспомнила о визите Мэджин Тьернан в дом Эвелин. Далеко не всякая женщина примет у себя в доме разлучницу. Она сама вряд ли способна на такую доброту и широту взглядов. Да и вообще находила в себе гораздо больше общего со злодейкой Мэджин, чем с великодушной Эвелин…

Официант вернулся с напитками. Они взяли свои бокалы и стояли, разглядывая толпу гостей. Бритт постаралась заставить себя наслаждаться текущим моментом.

В это время к ним подошла Барбара Буш.

– Судья Мэтленд, – сказала она, – вы, конечно, обладатель самой прелестной юной леди на этом приеме, но это еще не дает вам права неотлучно держать ее при себе. Могу я просить вас разрешить мне представить ее другим гостям, что и ей, несомненно, доставит радость?

Энтони отвесил первой леди галантный полупоклон:

– Мне трудно отпустить ее от себя, но еще труднее отказать вам в этом невинном удовольствии.

– Не беспокойтесь, господин судья. – Барбара похлопала его по руке. – Я непременно верну вам ваше бесценное сокровище.

Энтони буквально сиял, когда первая леди взяла Бритт под руку и начала представлять ее гостям. Но он сам недолго пребывал в одиночестве, в этот момент к нему подошла Эвелин. Она спросила, где его жена, он объяснил, и они оглядели зал, отыскивая Бритт. Та как раз пересекала зал, сопровождаемая с одной стороны кем-то из штатных сотрудников Белого дома, а с другой – сенатором, и была увлечена беседой с этими господами.

– У меня такое впечатление, что Бритт прирожденный политик, – сказала Эвелин.

– У меня тоже, потому что это так и есть. Если мне удастся прожить на свете подольше, то как знать, не стану ли я первым джентльменом нации.

Эвелин улыбнулась.

– Вас это огорчает?

– Силы небесные! С какой стати? Я желаю ей всяческого успеха.

– Думаю, такое ваше отношение придаст ей сил. Бритт нуждается в ком-то, кто всегда готов поддержать ее. И я не могу представить в роли такого человека никого, кроме вас.

– Эви, вы слишком великодушны ко мне.

Они продолжали наблюдать за передвижениями Бритт по залу.

– Я так рада, что у вас будет ребенок, – сказала Эвелин. – Понимаю, конечно, что для карьеры Бритт это немного не ко времени, но у вашей фамилии действительно не осталось других шансов. Один Бог знает, как омрачило мою жизнь, да и жизнь Харрисона тоже, что у нас не было детей.

Видный сенатор-республиканец из Комиссии по судебным делам подошел к Энтони и, взяв его под руку, спросил:

– Когда же мы дождемся наконец решения суда по вопросу абортов, господин судья?

– Потерпите еще несколько недель, – ответил Энтони и с сожалением посмотрел вслед Эвелин, которая, воспользовавшись минутой, понимающе кивнула ему и ушла.

На Вашингтон опустилась ночь. Эвелин стояла у окна, вглядываясь в ночной город и думая о словах Мэджин Тьернан. Та сказала, что Харрисон ее, Эвелин, любил до конца, до последнего своего дня. Странно слышать о подобном от любовницы мужа. И все же, как это похоже на него – подобным образом объясниться жене в любви…

– Отсюда прекрасный вид, не правда ли?

Эвелин обернулась и увидела подошедшую к ней Бритт, раскрасневшуюся и возбужденную.

– Да, действительно. Ну как вы, дорогая? Немножко развлеклись? – Бритт кивнула. – Знаете, мы с Энтони сплетничали тут о вас и решили, что в один прекрасный день вы сами станете устраивать здесь приемы.

– Что вы, Эвелин! Думаю, мой муж ни на что не променяет свой Верховный суд.

Эвелин хитровато взглянула на нее и сказала:

– Ну-ну, детка! Вы ведь прекрасно понимаете, что я хотела сказать.

Щеки Бритт зарумянились.

– Должна признаться, Эвелин, что все эти разговоры о политике действительно волнуют меня.

– Так же как материнство?

– Да, похоже, что не меньше. Но как более далекая перспектива. – Она положила руку на живот, и несколько минут они постояли молча. Потом Эвелин спросила:

– Вы знаете, что Элиот уехал во Францию? – Бритт удивленно взглянула на нее. – Как-то вдруг, весьма неожиданно, взял и уехал. Неделю назад. Он звонил мне в день отъезда.

Бритт краем уха слышала, что он передал Моник опеку над Дженифер – известие об этом страшно удивило ее, – но его отъезд из страны был для нее полной неожиданностью.

– Как он мог решиться на подобное, Эвелин? Ведь Дженифер значила для него так много.

– Моник, очевидно, сумела его убедить, что образ ее жизни сильно переменился. Он сам говорил мне, что будет чувствовать себя спокойнее, если Дженифер останется жить с ней.

– Но почему Париж?

– Жених Моник получил должность в лондонском посольстве, вот Элиот и решил перебраться в Европу, чтобы быть поближе к дочери. Ох, как я сочувствую Элиоту! Такой добрый, любящий отец. Нет, он не заслужил столь горькой участи.

Бритт смотрела в окно, всеми силами стараясь не показать, какая скорбь охватила ее. Ее так поглотила собственная вина, что о личной ситуации Элиота она особенно и не думала. Но сейчас, услышав о его потере, почувствовала боль в сердце. Она впервые осознала, что Элиот не только разрушитель ее жизни, а тоже, как и она, жертва. Бедный Элиот!..

– Вот уже шесть месяцев мрачные тучи нависают над кланом Мэтлендов, – грустно проговорила Эвелин. – Но сейчас, кажется, появился просвет. – Она взглянула на живот свояченицы. – Возможно, этот бэби утешит нас и исцелит наши раны.

Слезы набежали на глаза Бритт, но Эвелин их не заметила, поскольку в этот момент прозвучал зычный голос президента, перекрывший общий гул в зале:

– Они там говорят, что суп уже перекипел. Прошу дорогих гостей присоединиться к нам с Барбарой и отобедать.