Текст книги "Журнал «Если», 2005 № 11"

Автор книги: ЕСЛИ Журнал

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 24 страниц)

– Они могут убить мальчика, – устало сказал Дерек. – Завтра. Или представить дело так, будто он убит завтра. И отвечать они не будут. Вы понимаете?

– Ответить им придется, – возразила миссис Джиббет. – Не перед полицейским законом – перед законом пролитой крови. Это не последняя Полынь. А для возмездия Полынь и не нужна.

– И еще одно, последнее. Каков он – Люций?

– Простите, что?

– Характер. Нрав. Понимаете?

– Какой у него может быть нрав? Ему всего четырнадцать… Но – да, с ним трудно. Ему не нравятся правила.

* * *

Обратно мы шли пешком, улицами предместья, под гору, и ночь казалась бездонной, холодной и очень тихой. Настоящая ночь никогда не бывает такой. А эта затаила дыхание или, может, затаили дыхание

мы сами. У нас есть немного времени: Полынь объявлена и действует, но основной ее контингент пока спит и узнает все только утром.

– Альбин, – сказал Рохля, – рассказывайте. Там у них сплошные секреты, но вы-то не Шиповник.

– Именно…

– Но вы эльф и знаете правила. К тому же если Шиповник давал вам кров, вы могли знать мальчишку. Что это за создание – четырнадцатилетний эльф?

– Вы заметили, – промолвил эльф, – что Полынь всегда приходится на полнолуние? Резонирует со смятением духа.

– Не морочьте мне голову, Альбин. Вы нам должны кое-что – ведь это вы нам дельце подсудобили. Так что рассказывайте. Вы эльф, а иного способа понять эльфа у нас нет. И времени на изучение тоже нет.

Улица вилась вниз по склону, наши подметки звонко щелкали по булыжнику. Луна круглым глазом смотрела навстречу, заглядывая почему-то снизу. Краткий час, когда все кажется простым.

– Чтобы понимать, надобно понятие. Достаточен ли ваш понятийный аппарат, Бедфорд?

– А вы попытайтесь снизойти. Я не работал с эльфами, но вы-то работали с людьми. Вы журналист. Если поразмыслить, странное занятие для существа, которое опасается запачкать руки. Вы ведь не светскую хронику пишете?

– Не светскую, – эхом отозвался Альбин. – Ну, возьмем, к примеру, понятие «ум». Много ли состояний описывает это слово?

– Два. Или он есть, или его нет.

Мы как раз миновали фонарь, и я увидел высокомерную улыбку, скользнувшую по лицу нашего спутника. Кожа его отливала голубым.

– Неумный, – сказал он. – Умный. Умный достаточно, чтобы ума не показывать. Слишком умный, чтобы быть умницей. Умный задним числом. Умный в определенной ситуации. И в неопределенной, когда логически не просчитывается, будешь ли ты умен завтра. Ум, расположенный к долгосрочному планированию. Ум, способный реагировать нестандартно… «Верность», «истина», «любовь» – все раскладывается так же. Понимаете, Бедфорд, у нас много времени.

– И все оно уходит на такие вот измышлизмы?

– В простоте – элегантность, а книга лучше всего читается, когда написана черным по белому. Не знаю, обратили ли вы внимание на дизайн Дома Шиповник, но хороший эльфийский вкус склоняется к монохромной гамме.

– То есть Шиповник, по-вашему, оформлен шикарно?

– Это неправильное слово. Воспитанный эльф никогда так не скажет. Шиповник прекрасен. Видите ли, милорд Кассиас очень стар, а с возрастом с эльфа словно опадает шелуха, обнажая суть и совершенствуя стиль. Стиль очень важен для эльфа. Впрочем, что я вам рассказываю? Ваша жена должна была дать вам об этом хотя бы поверхностное понятие, если вы, конечно, внимательны к таким вещам.

Он издевается над нами. Я понял это по мельчайшим оттенкам речи. Может, Рохля тоже понял, но ему было все равно.

– Насколько Люций важен для главы Дома?

– Люций – самая большая драгоценность Шиповника.

– Вот как?

– Он ребенок. – Мы снова прошли мимо фонаря, но на этот раз Альбин уже не улыбался. – У эльфов очень мало детей. Философы выводят закономерность между продолжительностью жизни и способностью к репродукции, но, может быть, тут есть еще какие-то причины: проклятия или вырождение генома… Есть некая мистическая связь между Младшим и Старшим Дома. Младший принадлежит Старшему гораздо больше, чем своим биологическим родителям. Старший, в первую очередь, заботится именно о Младшем, и Младший имеет преимущества перед остальными.

– И это портит характер прочих членов Дома, когда-то бывших Младшими, но потерявшими статус?

– Вы ничего не знаете о характере эльфа, выросшего в Доме, Бедфорд.

– Зато я надеюсь, вы расскажете, Альбин! Что значит «заботиться»

– в эльфийском понимании этого слова?

– Прежде всего образование. Среди Домов идет настоящая грызня за самых лучших преподавателей. Это не средняя школа, где учитель

– ведро, а ученик – графин с узким горлышком. Что ведро выплеснет на бегу, что попадет в графин – то и ладно, то и образование: всеобщее, бесплатное, гарантированное законом. Здесь другое: музыка, пластика движений, художественное мастерство, гуманитарные науки

– в развитии. История и генеалогия, происхождение видов и психология рас. Риторика.

– Мальчик из хорошей семьи.

– …и боевые искусства. Уверяю вас, Люций в свои четырнадцать отнюдь не беззащитная жертва.

– Ну а приятели-сверстники есть у него?

– Я же сказал, у нас мало детей.

– Настолько мало?

– У нас больше Великих Домов, чем подростков. К тому же это должен быть дружественный Дом.

– Понятно. Мне представляется самолюбивое существо с комплексом исключительности и неумением вписаться в мир, упрямое, капризное и избалованное. Такое если и может существовать, то лишь в эльфийском замке. По улицам ходить не рекомендуется.

– Никто не любит эльфов, – вздохнул Альбин.

– Троллей тоже никто не любит, – заметил я. – Но нам проще. Мы не считаем, будто должно быть по-другому.

– Так или иначе, положение Младшего меняется, когда он перестает быть Младшим. В этот момент происходит самая тяжелая психологическая драма. Теперь правила установлены и для тебя. Ты становишься одним из членов Великого Дома. Ты должен думать, прежде чем говорить. И даже думать, прежде чем подумать. Теперь ты не можешь быть на каких-то этажах в какое-то время суток. Вообще… где-то ты не можешь быть, где-то не должен открывать рта. На кого-то не смотреть. Эльф – очень одинокая личность.

– Боюсь вас разочаровать, Альбин. Вы демонстрируете полное незнание смежных рас – они не так уж отличаются от вас. Жизнь каждого существа – это череда попыток утолить жажду, насытить пустоту. Мы все смертельно одиноки. Это заставляет нас искать любви.

– Да, но эльфы проводят в этом состоянии намного больше времени. Мы знаем, что даже любовь не поможет.

Мы миновали помойку: кто-то шевелился среди контейнеров и при нашем приближении затих. Мы прикинулись глухими. Здесь пролегала своеобразная граница. Здесь кончались владения Шиповника, опоясанные благопристойным чистеньким даунтауном. Дальше шла полоса рабочих кварталов и трущоб, отделявшая Ботанический район от делового центра.

– Я вот что думаю, – сказал Дерек. – Поверим экономке – у Шиповника мальчишки нет. Вопрос первый: он жив? Есть кому-нибудь из Домов прок от его гибели? Может быть, его смерть деморализует Шиповник?

– Вот это вряд ли, – возразил Альбин, и я с ним согласился. – Скорее, она мобилизует его! Тот, кто убьет Младшего, вызовет войну: око за око, зуб за зуб.

– А может, кто-то именно этого и добивается?

– Нет. Эльфы прежде всего стремятся к сохранению статус-кво. Соперничество между Домами не выходит за рамки Правил. Мы же эльфы. Я имею в виду – известные плясуны на канате… Я бы скорее согласился с тем, что отпрыск похищен.

– Никто не может проникнуть в эльфийский Дом без согласия хозяев, – угрюмо заявил Дерек. – Кстати, Альбин, а какой прок иметь на руках мальчика, если не заявить о том, что он у тебя? На каких основаниях ты будешь претендовать на уступки? А заявишь – получишь злопамятных врагов лет на тыщу. Так?

– Совершенно верно.

– Парень сам сбежал, – убежденно сказал Рохля. – Я помню себя в четырнадцать. Это ж величайшее геройство – провести Полынь на улице. Камуфляж, армейские ботинки, нож на поясе и второй под штаниной на голени, пачка заклинаний, купленных в ларьке на деньги, сэкономленные на завтраках. Рюкзак с термосом и бутербродами. Впечатлений на всю жизнь… а у матери был инфаркт.

– Ты не рассказывал, – заметил я, чувствуя себя уязвленным. Напарники мы или нет?

Он сдвинул рыжие брови.

– Поверь мне, Реннарт, об этом не хочется рассказывать. Если, конечно, не врать.

– Замечательно, – сказал я. – Дерек, ты наш единственный шанс. Ты наш «поводок». Ты помнишь свои четырнадцать – значит, мы по крайней мере можем воспользоваться аналогией. Куда бы ты направился первым делом, как только вылез из окна?

– Туда, где что-то происходит.

Не сговариваясь, мы посмотрели в сторону заводских окраин. Днем над тамошними трубами висит тяжелый серый дым, а ночью стоит багровое зарево: многие производства имеют круглосуточный цикл, плавильные или литейные…

Джиббет наотрез отказала Дереку, когда он попросил нам в помощь прядь волос Люция или какой-нибудь предмет из принадлежавших ему. С соответствующим заклятием кто угодно, язвительно сказала она, рано или поздно отыщет мальчика. Нас же нанимали как специалистов, имеющих опыт. Едва ли это мелкое хамство было ее личной инициативой, вряд ли она намеренно хотела усложнить нам работу – скорее всего, экономка озвучивала позицию своего хозяина, и в чем-то их обоих можно понять. Полынь кончится, а часть, заговоренную на притяжение к целому, можно использовать в своих целях.

Милорд Кассиас поручил нам это дело и был выше того, чтобы чем-то помогать. Не говоря уже о том, чтобы превысить меру доверия. Они очень строги, эльфы, насчет меры.

* * *

Рассматривая из большого окна небо, начинающее сереть, Марджори размышляла, почему они так уж уверены, что она никуда не денется. Ей предоставили комнату, которая, правда, запиралась на ключ, но ведь они знают: замки ее не остановят.

Где-то там происходило что-то настолько страшное, что даже Дерек с Реннартом чувствовали себя неуютно. Мужчины оставили ее в безопасности. Хм… Похоже, они все в этом уверены. Никто не связывал ее, не отбирал одежду – такая мера пресечения побегов практиковалась в работном доме, где выросла Мардж. И чар никаких она на себе не чувствовала, что, впрочем, не значило, будто их нет.

Основой, а может, и причиной ее волшебной особенности исчезать, сделав несколько шагов, был страх, но сейчас Марджори не боялась. Ей не хотелось уходить, пока она не выяснит, как тут у них все устроено. Другой-то возможности не представится. В конце концов, если бы некий эльф сделал ребенка не ее человеческой прапрабабушке, а своей соплеменнице, возможно, она, Мардж, жила бы в таком же замке, знала бы все местные обычаи, пользовалась привилегиями расы и защитой Дома.

Марджори уселась в углу дивана, скинув туфли и подтянув колени к груди. Ох, стрелка на чулке побежала. С чистокровными такого не случается, это все знают.

От неопределенности, тревоги за ушедших и скуки ей захотелось есть. Нет, они, конечно, могут поститься, сколько хотят, но держать голодной гостью просто невежливо, а в невежливости эльфа не упрекнешь. Они оскорбляют элегантно. Утонченно. Она ведь не ровня им, правда? Мяукающему котенку не говорят: подожди до завтра.

– Я не знаю, какие у вас правила, – сказала Мардж, обратив голову к потолку, но подозревая, что Дом ее услышит, – но не сообразил бы кто-нибудь для меня чашечку кофе и пару тостов? Можно без масла.

В ответ хрустально тенькнуло. Дадут поесть или нет, но услышали – вот и ладно.

Минут через пять дверь отворилась. Мардж напряглась: если бежать – и если принять на веру, что ее способность исчезать тут почему-то не работает, – то лучшего случая не представится. Жаль, что дверь раздвижная, за ней не спрячешься и не толкнешь так, чтобы оглушить входящего. О, вы и не представляете, сколько штучек есть у полукровки, несколько лет водившей детскую банду!

Справедливости ради следует отметить, что поскольку эльфийской крови в Мардж было не больше одной шестнадцатой, то математически она едва ли могла претендовать даже на приставку «полу». Но эль-фийская кровь «концентрированная», чувствуется во многих поколениях, так что Марджори не слишком морочила себе голову, определяясь с родством.

Дверь приоткрылась – чуть-чуть, словно тот, кто стоял за ней, решался, зайти ли в клетку к опасному животному или поостеречься.

– Я не кусаюсь, – мрачно заявила Мардж.

К ее удивлению, перед ней предстала молоденькая эльфа, одетая, несмотря на рань, в длинную юбку из тартана Шиповника и мягкий свитерок, в треугольном вырезе которого лежала каплей какая-то прозрачная драгоценность… Видимо, у них не принято расхаживать по Дому в халате. Черные, коротко остриженные кудряшки, один локон надо лбом выкрашен в синий цвет, личико сердечком – сверху достаточно широкое, чтобы поместились громадные фиолетовые глазищи. Или это они от возбуждения такие громадные? Лицо ее показалось Марджори знакомым, будто она видела его с сотен рекламных плакатов. Косметическая серия «Фиалковый дождь». Вот только утренние чары еще не наложены: те, что поднимают к вискам уголки глаз, а подбородок делают острее… еще острее, и буквально надувают губки, даже такое вот дитя преображая в «агента» зла или, как минимум, порока. А еще на ней были туфли на каблуках. Это в собственном-то доме?!

– У Джиббет сегодня выходной, – сказала девушка. – Звонок у нее отключен, а остальные сидят по своим комнатам: медитируют, читают или спят. Так сутки и просидят. Постный день! Охрана вся на периметре… Давай обчистим буфет, а поедим у меня. До смерти охота поболтать с человеком оттуда, снаружи… Меня Чиной зовут.

– А проблем у тебя не будет, Чина?

– С Домом я договорюсь, если ты об этом.

– А пост?

Эльфа пренебрежительно отмахнулась.

– Тебе можно, ты гость. Мне тоже можно. Отмажемся, если поймают. И вообще, это только те сидят взаперти и голодают, кто боится, что их отравят, – она сморщила носик.

– Вот как? А ты, стало быть, не боишься?

Чина фыркнула.

– Я ничего не боюсь. Мне слова никто не скажет. Не посмеет.

«А лет-то тебе сколько?» – едва не съязвила Мардж, но удержалась. Вполне ведь могло оказаться и полтораста.

Чина привела ее в утреннее кафе с серыми стенами: вплотную к стеклянной стене тянулась стойка, обе молодые особы устроились возле нее на высоких никелированных табуретах, как сороки на ветке. Того, чем сидят, у обеих девиц эльфийской крови ровно столько, чтобы волновать воображение – ни граммом больше. Сад внизу тонул в тумане, чуть дальше за стеной предместье было подернуто серым дымом.

Где-то там Дерек ищет – и защищает! – мальчишку эльфа. Дурдом!

Какой-то местный эльф опередил их и теперь доил кофейный автомат в ведерный термос.

– Гракх! – окликнула его Чина. – Сделай и нам по чашечке.

– Минутку. А тебе разве можно?

– Очень хочется.

Если Мардж до сих пор думала, что эльфы все субтильны и тонкокостны, стереотипам ее был нанесен смертельный удар. Гракх, подойдя к их столику, буквально сразил ее и ростом, и разворотом плеч. Крутые скулы, горбатый нос, решительный рот – весь его облик дышал мощью. Красивый, черт. И взрослый. Как все виденные до сих пор Шиповники, он был светловолос. Как все секьюрити, облачен в отутюженный темный костюм в тонкую полоску, под пиджаком – бежевый свитер. Эльф всегда безупречен.

– Как там? – спросила Чина.

– До нас не дошли еще. Пока сражаемся только со сном и ознобом.

– Может, – с надеждой спросило дитя, – обойдется?

Гракх покачал головой.

– Дом Мяты тоже думал, что обойдется, и где же Мята? Предместье уже горит. Они обязательно попытаются взять Шиповник.

– У нас есть ты, а значит, у них ничего не выйдет.

Еще два эльфа в униформе Службы Безопасности прошли через кафе: на плечах шестифутовые снайперские луки и вязанки стрел. И, кажется, мечи. Гракх накинул на одно плечо плед из тартана Шиповника, на другое – ремень термоса и двинул следом.

– Кто это?

– Гракх – наша главная надежда. Он будет держать Дом.

Восемнадцать эльфийских замков – как острова в море ненависти.

Возможно, Дерек ошибся, полагая, будто здесь безопасно… А каково там?

Пока Мардж думала об этом, Чина, стуча каблучками, выскочила из кафе и скрылась за тем же углом, что и мужчины. Она ничего не сказала, и Мардж в недоумении сползла со своего табурета. Предполагается, что она, Мардж, тоже должна поторопиться?

Упс! Им никто не нужен.

За углом, отпустив вперед своих эльфов и отставив термос, Гракх держал за плечи Чину, прижимая ее к стене, и целовал так отчаянно, будто выпить хотел. И, судя по всему, она не возражала, чтобы ее выпили, цеплялась за его лацканы, тянулась на цыпочках и всей грудью подавалась вперед. Марджори в растерянности поспешила убраться восвояси.

– Я обожаю его, – слабым голосом призналась эльфа, когда вернулась и уже набивала бумажный пакет булочками с корицей. – Любовник он… ах-х! Будь я розой, все бы лепестки оборвала на себе, если бы он попросил!

Ага, у нас на улице говорят – наизнанку бы вывернулась. Такие, как Гракх – а и хорош, зараза! – очень даже не прочь попользоваться дурочками с ресницами в палец длиной. Интересно, а жена у него есть? И вот еще: что себе думает милорд Кассиас? С такими-то страстями – да без щепотки яда в кофе? В Полынь?!

– У нас не принято есть на людях, – объясняла Чина, закинув покрывалом измятую кровать, к слову сказать, слишком широкую, чтобы служить ложем невинной деве. Предполагалось, что обе они прямо тут устроятся с булочками. – Жевать – некрасиво. Завтрак подается в постель, обедают тоже уединенно, и если нет поблизости ресторана с закрытой кабинкой, эльф, скорее всего, просто пропустит обед… Только ужин проходит в кругу семьи: все собираются в Синей гостиной, и считается, что это объединяет Дом. Для посторонних быть приглашенными на ужин – большая честь. Мужчины, особенно молодые, делают себе послабления, сплошь и рядом нарушают ритуал, а старейшины глядят на это сквозь пальцы, но эльфе в присутственном месте дозволены только напитки. Домостр-рой, а?

Мардж вздохнула. Деве из Дома Шиповник никогда не приходилось, сверкая пятками, удирать вниз по улице, на ходу давясь ворованным пирожком или яблоком. И пуще того, елозя на длинных скамьях в работном доме, греметь по жестяной миске ложкой и злобно зыркать, чья миска полнее.

– Слушай… не обижайся. Давай, я дам тебе свою одежду: все, что захочешь. Белье у меня совершенно новое, даже упаковки не надорваны. То, что на тебе, нужно уничтожить, оно из города и все кишит сглазом и этими, как их, маленькими… микробами…

* * *

Мардж приняла душ, а затем выбрала из щедрого гардероба Чины распашную юбку из тартана Шиповника и свитерок, похожий на тот, что на хозяйке, только поскромнее: не жемчужно-серый, а коричневый. Туфли у них оказались разного размера, а потому Марджори оставила свои, со всеми их сглазами и микробами, но – за дверью.

– Я работала в рекламе, – рассказывала Чина, когда ее рот оказывался вдали от булочки. – Ну, знаешь, в этой, где ты должна быть сама секси!

– Помню-помню, «Фиалковый дождь». Давно хотела спросить: лосьон от целлюлита – он в самом деле помогает?

– Откуда я знаю? Разве ж у меня когда-то был целлюлит?

Посмеялись, как подружки. Исчезнуть отсюда методом нескольких

шагов становилось решительно невозможно. Для этого нужен страх.

– Слушай, всегда хотела узнать: как у эльфов… ну… это? – Мардж подмигнула с ужимкой. – Вы такие… другие. Манящие.

– О! Ну, когда снимаешься, ты просто обязана, это имидж такой: горячая и сладкая, Девочка-Перечное-Зернышко, и настолько это в конце концов завязывается на подиум-ракурс-монтаж, что и впрямь превращаешься в глянцевую картинку. Гладкую, блестящую и холодную. Чуть что, первая мысль: опять работа! – Чина скроила гримасу. – Как можно испытывать страсть к картинке? Наши все это понимают. Но приходит час, видишь – он! – и уже ни о чем не думаешь, и вот ты снова Девочка-Перечное-Зернышко, и все лучшее – для него. Ах!

– Ты, – осторожно спросила Марджори, – была Младшая до Люция?

– Была, только не здесь. Шиповники – разве не заметила? – все белые. Я – Акация.

Она потянулась всем кошачьим телом, забросив руки за голову и погрузив пальцы в кудряшки: сама чувственность, Девочка-Перечное-Зернышко.

– Я сюда замуж вышла.

Жена? Эта вот? Да ей только конфеты горстями есть.

В воображаемом ряду чашек с отравленным кофе прибавилась еще одна.

– Э-э-э? А за кого?

– Да за Гракха же!

Ой!

– Я у него вторая жена. Первая умерла… давно, когда рожала, и ребеночек тоже не выжил. Он тогда потерял все. Кассиас – традиция Дома, а Гракх – его сегодняшняя сила. При старике-то Шиповник всего лишь один из Великих Домов, а возглавь его Гракх, был бы среди них первым! И Люций этот никому не нужен. Скоро Шиповник получит нового Младшего!

* * *

В какой-то момент туман стал пахнуть дымом, и мы ушли с середины улицы. Я поймал себя на том, что вслушиваюсь: не кричат ли? Не сыплется ли стекло? Правила поведения в Полынь рекомендуют обходить такие места десятой дорогой, но дело в том, что сегодня нам именно туда и надо.

А не хочется.

Первую группу мы услышали издалека и пропустили мимо, заблаговременно укрывшись в подворотне: они тяжело топали, и возгласы, которыми они подбадривали себя, далеко разносились во влажном воздухе. Толпа – или, скорее, передовой жиденький отряд люмпенов-орков – прошла вверх. Голоса были еще трезвые, а потому звучали вразнобой и жалко. В лапах ничего, кроме прутьев арматуры и обрезков труб. Впрочем, на ближней дистанции нам и этого хватит. Сперва я подумал, что это туман играет с нами шутки, но потом рассмотрел получше: их одежда действительно была в муке. Раньше всех начинают день хлебопеки. Эти двинули к своему булочнику с утра, узнали по пути про Полынь… дальше возможны варианты, но если булочника никто не предупредил, ничем хорошим это для эксплуататора не кончилось. Если бы с этими ребятами можно было договориться, они не начали бы свой день с прутьями в лапах.

– К Шиповнику подтягиваются, – заметил я.

– С железками против стен, которые разве что дракон перелетит? Несерьезно как-то…

– Это пока только первые с прутьями, случайные. Орки в массе своей у нас при производстве. Уж они себя не забудут, от Полыни до Полыни делают оружие и хоронят в ожидании, пока отмашку им дадут. Там и арбалеты будут, и лестницы, и машины.

– Удержат замок-то? – Рохля тревожно оглянулся.

– Должны удержать. И знают, что должны. Мята вон не удержала – и нет больше Мяты.

– Удержат, – сухо сказал Альбин, стоя в глубине подворотни и не испытывая ни малейшего желания высунуть нос наружу. – Гракх удержит, но что потом удержит Гракха?

– Кто такой Гракх и чем он плох?

– Да он не плох… если смотреть глобально. Гракх – это то молодое и новое, что готово прийти на смену отжившему. Причем и Гракх знает, что оно готово. И милорд Кассиас знает, что оно отжившее… Да не берите в голову, Бедфорд. У меня тут личный интерес. Просто с милордом Кассиасом я уже договорился, а с Гракхом, если он сменит милорда, все танцы придется затевать по новой, и я сомневаюсь, что он так уж легко пойдет мне навстречу. Не потому, что он в принципе против, а потому, что ему не надо.

– То есть внутри вашего королевства не все ладится, да, Альбин? Там злые осы, и вы притащили туда мою женщину?

– Вашу женщину Гракх будет защищать до последнего вздоха. Он знает, что должен делать. Вот с тем, чего он не должен – могут быть проблемы.

– Я истолкую это в любом из смыслов, в зависимости от того, какой больше понравится? Или вы, Альбин, играете со мной в эльфийские игры?

– Сегодня и без меня игр будет достаточно. Гракх амбициозен. Я ведь говорил уже, что у нас рождается мало детей. Его жена умерла, рожая, а в таком случае у нас не принято брать себе новую. Считается, что на семье лежит сглаз, и запускать дело на второй круг… преступно. Но нет, Чина беременна и, главное, растрепала новость по всему Дому. Беду кличет. С одной стороны, при нашей ситуации с рождаемостью этим традициям давно бы уже пора на свалку. С другой – все понимают, что стоит за этим браком. Семья без ребенка останется одной из семей Дома. Возвысится только династия. Ради этого он рискует. Быть только самым крутым парнем Дома для Гракха недостаточно.

– А может, у них просто любовь?

– Просто любовью прикрывается многое…

– А наоборот бывает? Может, у вас не принято любить без вторых, третьих, десятых смыслов, а?

– Даже под любовь надо копать котлован и закладывать фундамент. Любовь пройдет, и как ты будешь жить с этой женщиной тысячу лет?

– Вы, конечно, симпатичные ребята, и мне забавно слушать, как вы здесь трете о любви. Альбин, обращаю ваше внимание: нас сорвали внезапно и даже без ужина, но вы-то это приключение планировали заранее? Человек может поголодать сутки, эльф – неделю, но мне, бедному троллю, хоть капустный лист надо сжевать по расписанию. Мои мозги лучше работают, когда я сыт. Есть идеи на этот счет? Вы что, даже ранца в дорогу не собрали?

Рохля хрюкнул, а эльф улыбнулся – скорбно – и отступил в тень.

– Вряд ли сегодня удастся купить в лавчонке пирожков.

– Купить – нет. Но сегодня Полынь. Право сильного. Вот увидите, скоро будут сыты все, а к вечеру – и пьяны. Дерек, нам все равно туда идти.

– Да, – сказал мой добрый друг. – Конечно, Рен. Куда ближе?

Я свернул уши в трубочки и повел ими, ловя дальний фоновый

звук. Три основные ноты, которые будут сопровождать нас на всем пути: звон бьющейся витрины, гулкие удары в деревянную дверь и пронзительный женский крик.

Я уже упоминал, что смотрелись мы странной компанией. Рохля по своему обыкновению был двухдневно небрит, и глаза у него покраснели от бессонной ночи, а его старая зеленая куртка из сукна, с залатанными локтями, выглядела так, что никто бы не удивился, возьмись он добыть себе что-то помоднее в витрине готового платья. Полынь. Альбин в джинсах и бесформенном свитере без признаков клана тоже казался бродягой. Эльф в нем узнавался, но какой-то неправильный, циничный и злой, из тех, что бросают спичку и смотрят, как горит дом. Не знаю, почему я так подумал. Что же касается меня, тролли вообще не вызывают ни нежной любви (даже между собой!), ни озлобленной иррациональной ненависти: флегматичные толстячки, на которых всегда плохо сидит костюм.

В общем, косые взгляды в нашу сторону я ловил, но лезть к нам никто пока не желал. Нашлись более привлекательные цели.

Мы недалеко прошли, прежде чем наткнулись на бакалею-стекляшку. Немудреные чары не защитили ее, стеклянное крошево под ногами смешалось с горохом и чечевицей из порванных мешков. Остро и привлекательно пахло пряностями, а еще пожаром – неизменным спутником грабежа. В витрине деловито орудовали четверо, передавая друг другу круги сыра, и почему-то грабители не показались мне так уж бедно одетыми. Какая-то кумушка маячила у фонарного столба, делая вид, что совсем не смотрит в их сторону.

Дальше по улице грабили булочную. Активисты движения, как обычно, разнесли витрину и кидали хлеб наружу, не глядя, хватают его чьи-то руки или же он падает на мостовую.

– Не понимаю, – сказал Альбин, – система настолько неэффективна и порочна, что эти люди не могут заработать на хлеб? Они что, действительно голодны – или это вид народного гулянья?

Вместо ответа я вынул из кармана полиэтиленовый пакет (это чтобы сохранить «пальчики» – всегда имею с собой парочку на всякий случай) и наполнил его рогаликами, выбирая почище. Вчерашние, чуть подсохшие. Сегодняшние так и не испечены. Зуб даю, орки сюда не дошли, это свои «по магазинам» ринулись, жители верхних этажей. Да и сами владельцы: молочник грабит булочную, булочник – молочника. Полынь – для всех Полынь.

Молочную витрину тоже не миновала печальная судьба соседок, но тут ажиотаж был поменьше. Еще бы, ведь где-то же есть винные погреба и пивные! Я наклонился поднять пластиковую бутылочку с кефиром, и моя рука над ней встретилась с чужой. Отдернулись обе. Скромно одетая молодая тролльчиха смущенно смотрела на меня. А чего ж, мол, не взять – халява! Все ж берут, покрикивают, ободряя друг друга, словно так и надо, но все-таки оно как-то спокойнее, если никто не заметит.

– Э-э… мэм, прошу вас.

– Нет-нет, – пролопотала она. Пришлось взять эту проклятую бутылку и насильно вложить ей в передник. Ну, Полынь, и что? Почему в этот день мы должны быть чем-то другим, худшим? Эх, а вот цветы я так и не научился дарить.

– Нет, мистер… то есть спасибо, кефир я тоже возьму, но… вы не поможете? Пожалуйста…

О, я понял, наклонил пятигаллонную флягу и держал ее так, покуда дама наполняла бидончик. Ей много не надо. Она бы и купила это несчастное молоко, да тут Полынь, будь она неладна. А куда деваться, если ребенок?

Пока я куртуазничал, Альбин, переступая через четвертные бидоны, подобрал еще пару пинтовых бутылочек. Он был похож на человека, который делает что-то впервые и не вполне уверен, что это правильно – а вдруг засмеют. Вроде как причастился.

Держа в руках добычу, мы нашли подходящий двор-колодец, расстелили газетку и преломили хлеб.

– О чем вы думаете, Альбин?

– Вероятно, Полынь стоило объявить, чтобы существа разных рас смогли задать этот вопрос друг другу.

Ах, ну да. Если они разделяют с кем-то еду, это для них что-то значит. Какой-то символ из глубины веков. Вы когда-нибудь видели жующего эльфа? Я вот в первый раз.

– О чем вы договаривались с главой Шиповника, Альбин? – спросил Рохля. – Если не секрет, конечно. Какой у него к вам интерес?

– Престиж, – просто ответил эльф, запивая рогалик молоком. – Рейтинг Великого Дома издавна измерялся великими деяниями его сынов. Еще не было случая, чтобы историю Полыни писал очевидец – «собственный корреспондент с места событий». Договаривались мы о том, что под текстом, который пойдет в газеты, будет стоять подпись: «Из Дома Шиповник».

– Понятно. А вам это зачем нужно? Жизнью рисковать опять же, которая подороже, чем у нас.

– У меня есть некие проекты, и Шиповник согласен рассмотреть их и поддержать, если общественная ситуация будет благоприятной.

– Наверное, глобальные идеи по переустройству общества?

– Я хочу возродить Дом Мяты.

– Что? О черт, простите. Так вы – Мята?…

– Да. Я был в командировке и уцелел, хотя позже жалел об этом. Возродить Дом не так-то просто, и без поддержки Великого Дома не обойтись. Мята сначала могла бы иметь статус дочернего Дома, а потом выделиться в самостоятельный.

– Дочь Шиповника в обмен на подвиг?

– У всякого Дома есть своя легенда. Без нее не обойтись. Легенды – как соки земли, коими питаются корни генеалогического древа.

– Ну, – вздохнул Дерек, – про любовь Реннарт запрещает «тереть». Согласие девы уже получено?

– Идея основать новый Дом достаточно привлекательна для любой эльфы. Проблема в другом… В нашей демографической ситуации Дом тем крепче, чем развесистей его генеалогическое древо. Чем больше младших семей. Все упирается в плодовитость женщин, совсем как в Темные Века. Если ты не Великий Дом, то стань хотя бы «бурно развивающимся». Иначе во всей затее нет никакого смысла.