Текст книги "Чужая страна-черника"

Автор книги: Эркки К. Суомела

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 7 страниц)

– Тогда был туман, когда я был за танцевальной площадкой, – продолжал Янне, – белый туман.

– Туман… – повторил Пертти. – Туман…

Янне вздохнул; слова совсем не слушались его сегодня: только что он говорил о чудесном весеннем дне, а теперь туман. И Пертти это наверняка заметил, потому-то он и повторял за ним слово «туман».

– Туман мне кажется красивым, – поправился Янне.

– Туман, туман… – продолжал твердить Пертти.

– Ну, тумана там не было. Светило солнце и…

– Туман… Туман по-шведски «димма»?

– Да, да, да.

Пертти кивнул и продолжал вылущивать чешуйки из шишки. Янне сердито глядел на него; теперь не время для занятий языком, разговор идет об уфо. И Пертти лучше всего слушать молча, не умничая. Янне принялся рассказывать быстро-быстро:

– Как вдруг там, в тумане, раздался вроде бы звук свирели. Когда я поглядел, кто это пришел играть в лес на свирели, я увидел уфо. Оно опустилось недалеко от меня.

– Свирель… – повторил Пертти.

Но Янне не обратил на это внимания. Он продолжал:

– Потом люк уфо открылся, и из люка спустилось шесть или семь людей. Когда они немного огляделись, они все пошли ко мне.

Пертти пошлепывал ботинком по ступеньке. Нахмурив брови, он смотрел на кошку. Она глядела на желтогрудую птицу, только что вспорхнувшую на ветку яблони.

– Я дал им бутербродов из своего пакета. Им очень понравилась ветчина. Мы подружились.

– А, ветчина… – сказал Пертти.

Янне подождал, не скажет ли Пертти еще что-нибудь. Но он не говорил, а только шевелил своей выдающейся вперед губой и сделал странный жест рукой, как будто отгонял слепня от глаз. Может быть, он в чем-то сомневается? Янне быстро повторил сказанное. Не ошибся ли он, рассказывая о том, как люди с уфо ели? На картинках они никогда ничего не едят. Возможно, он должен бы как-нибудь объяснить это Пертти. С минуту он лихорадочно размышлял. Затем придумал. Он положил руку на колено Пертти и прошептал ему на ухо:

– Видишь ли, люди на том уфо много недель кружили в космосе. У них совсем нечего было есть, потому что на их собственной планете нет ни работы, ни еды. Вот они и прилетели голодные искать в Швеции работу…

Янне пристально посмотрел на Пертти. Наверное, Пертти и сейчас еще не верит. Но прежде чем он успеет по-настоящему усомниться, ему, Янне, надо показать самое главное – лучевую трубку.

– Когда они поели, они, чтобы поблагодарить меня, дали мне одну штуку, – продолжал Янне. – Хочешь, покажу?

Но Пертти нацелился шишкой в кошку и бросил шишку. Она ударилась о ствол сосны. Кошка сердито вильнула хвостом.

– Ты слушаешь меня? – Янне потрепал Пертти за рукав.

– А? Что? – спросил Пертти.

– Вот что они мне дали…

На ладони у Янне лежала лучевая трубка. Ободки на концах трубки так и сверкали, внутри стеклянного баллона виднелся тонкий провод, с одного конца торчала антенной стальная игла. И все помещалось на пространстве в два-три сантиметра.

– Сейчас луча из трубки нет, – сказал Янне. – Но если я нажму вот сюда, – Янне приложил большой палец к ободку, на котором не было иглы, – тогда трубка испускает луч и человека окружает купол, лучевой купол.

– Лучевой кукол…

– Да нет же, купол.

Губы Пертти пошевелились, да так и остались полуоткрытыми, не от удивления ли? И казалось, в его глазах промелькнуло новое выражение. У Янне стало веселее на душе. Пертти начал проявлять интерес, он входил вместе с ним, Янне, в мир уфо, и именно на этом основывался его план; человек воодушевленный не обращает внимания на мелочи и верит почти всему. Янне снизил голос до шепота и сказал:

– В этом лучевом куполе человек в безопасности ото всего. Понимаешь? Ото всего.

Пертти кивнул.

Янне ожидал, что Пертти начнет расспрашивать об уфо, трубке или луче – он, конечно, был готов рассказать обо всем, – но Пертти ни о чем не расспрашивал. Может, это и к лучшему, в долгие разговоры может вкрасться ошибка. Но о некоторых вещах все же следовало рассказать.

– В тебя когда-нибудь бросались камнями? – спросил Янне.

Пертти долго не знал, что ответить, но в конце концов утвердительно кивнул.

– Ну так вот. Когда ты включишь луч, в тебя никто больше не сможет попасть камнем, купол не пропускает камней. И из ружья тебя не смогут застрелить, пули отскакивают от купола. Даже пушечные снаряды и те отскакивают. Никто не сможет хотя бы дотронуться до тебя.

Теперь Пертти был в сильнейшем волнении. Это было видно по его пальцам: он барабанил ими по деревянной ступеньке.

– Да, до тебя, – повторил Янне. – Я думаю отдать тебе эту трубку. У меня две.

Янне вложил лучевую трубку в руку Пертти.

– Но помни, – сказал Янне, подняв палец, – лучи нельзя тратить зря. Их хватает только на один раз, понял? Ты должен приберегать купол.

– Хватает… – повторил Пертти, – хватает на один раз…

Он зажал трубку в кулаке и принялся глядеть куда-то далеко-далеко.

Янне смотрел на Пертти, как любящий отец на ребенка. Теперь Пертти не надо ничего бояться…

10. МУЧИТЕЛЬНОЕ УТРО

Ночью выпало немного снега.

Но уже перед рассветом ветер повернул на юг, снегопад перешел в дождь, и весь снег растаял.

Когда Янне отправлялся утром в школу, земля была такая же серая и мертвая, как вечером. Но снег все-таки оставил в воздухе новый запах, предвещавший перемену; зима была не за горами. А по перемене – чтобы можно было ходить по разным местам – Янне тосковал.

Ждал он ее и от этого дня.

Янне остановился во дворе под окном Лемпиненов, засунул в рот большие пальцы, широко растянул губы и засвистел так, как учил его Рипа Кяярю.

Его свист был услышан.

Квадрат окна на другой стороне дома вспыхнул желтым светом. И в соседнем доме тоже зажегся огонек. В окне качнулась белая фигура. Это был старый Блумберг.

Но окно Лемпиненов оставалось темным, и полосатые занавеси были плотно задернуты.

Быть может, Пертти уже ушел?

Янне засвистел во второй раз, еще сильнее и дольше. И только когда старый Блумберг начал со стуком открывать окно, Янне взял из клетушки-сарая велосипед и отправился в школу.

Во дворе школы Пертти тоже не было видно.

Янне хотел обойти вдоль забора весь двор: Пертти непременно укрывается в каком-нибудь уголке. Но Бертел со своей ватагой стоял возле подставки для велосипедов, и Янне пришлось вернуться к воротам.

Когда мимо проходил Томас, Янне решил спросить у него, не видел ли он Пертти, и действительно спросил, но Томас отвернулся и сделал вид, будто не замечает Янне. Так он держал себя всегда, когда поблизости были другие. Он не смел показать, что знается с финнами.

А Пертти не было и на первом уроке.

Янне много раз пробегал взглядом по стенам и окнам класса, по лампам и классной доске, а затем обращал взгляд в сторону, надеясь увидеть Пертти. И всякий раз разочаровывался: место Пертти зияло пустотой.

Тогда Янне принялся рисовать. Однако мысль не успевала за движениями карандаша, и он лишь безотчетно выводил спирали, треугольники и кружки. А когда мысль наконец обнаружила, что начеркал карандаш, она велела зачеркнуть все, так что получалось сплошное пятно. Но минуту спустя все начиналось сызнова: взгляд Янне устремлялся к двери, карандаш рисовал кружок, за ним другой и так далее.

Один раз, когда в коридоре послышался дробный топот, на бумаге появилось уфо и множество маленьких человечков. На изображение уфо мысль Янне форменным образом рассердилась и приказала ему слушать объяснения Лилли.

Янне решил записать на бумагу слова, которые он понимал, и сложить из них фразу.

– Дети, – говорила Лилли, – три тысячи…

Когда Янне набрал пять или шесть слов, он принялся расстанавливать их друг за дружкой. Но ничего путного не выходило: дети съели три тысячи тракторов…

Нет, фразы у него не складывались.

Янне снова взглянул на место Пертти. Оно пустовало. Но, может, Пертти уже идет, может, как раз в эту минуту он пробегает в ворота? А теперь он уже может быть у входной двери, теперь в вестибюле? Янне начал пристально смотреть на дверную ручку. Вот сейчас она повернется и Пертти войдет в класс…

Но ручка оставалась неподвижной.

А что, если Пертти стоит за дверью в коридоре и не решается войти? Он такой боязливый…

Или нет, теперь он вовсе не боязливый: у него есть лучевая трубка. Янне изменил позу. Парта вдруг стала тесней. И вообще ему стало как-то не по себе.

Что, если…

Самые разнообразные мысли пронеслись в голове у Янне.

Ему подумалось о том, что Пертти с лучевой трубкой мог отправиться в Финляндию, зайцем проскочив на пароход или на самолет.

Или вот что еще…

Второе предположение Янне не посмел додумать до конца, таким ужасным оно было. А парта сжалась еще больше, он не умещался на ней. Янне сел совершенно прямо, потом повернулся на сиденье боком, нащупал опору для локтей.

– Финский дьяволенок!

Янне повернулся полностью и с минуту смотрел в сузившиеся глаза Свена. Потом прошипел:

– Заткнись, морда!

Глаза у Свена разом стали большими. Так как Янне все глядел на него, Свен повернулся и посмотрел не то на Лену, не то на Юлле. Янне еще скорчил для верности гримасу и повернулся лицом к доске. На минуту ему стало легче: он дал отпор Свену. Он оценивающе глядел на Юлле, Ганса и Томаса. Они были страшнее всех. Но, вероятно, и их можно заставить замолчать, если огрызнуться. Уж огрызаться-то по-шведски он умел – они сами же его научили.

Когда– нибудь надо бы попробовать.

Тут взгляд Янне упал на бумагу. Карандаш опять начертил свое – лист был полон лучевых трубок.

С губ Янне сорвался приглушенный стон.

Он вдруг почувствовал, что лучевой купол необходим ему самому. Но ему было бы недостаточно такого купола, который защищал бы только от ударов и от камней. Нет, он хотел бы, чтоб его окружали такие плотные лучи, которые защищали бы его от собственных ощущений. А причиной этих ощущений часто были злобные слова и суровые взгляды. Вот от чего он искал защиты. Ему хотелось чувствовать себя так, как он когда-то чувствовал себя во дворе их дома в Финляндии. Там он всегда знал, что он свой, что он на своем месте и вроде бы даже кому-то нужен.

В Швеции было иначе.

Во дворе дома в Швеции он чувствовал себя, как в школе, или на дороге, или в любом другом месте. В Швеции у него не было своего двора. И у Пертти тоже не было. А если бы и был, то даже за оградой в десять метров высотой двор не стал бы для них навсегда своим, даже в таком случае им казалось бы, что их все время сторожит кто-то невидимый; от этого сторожа не спасала никакая ограда.

Он был всегда и повсюду.

– Янне, ты что, заснул?

Это сказала Лилли. Янне скрестил руки на парте и, склонив голову, поглядел на Лилли. Когда Лилли заговорила вновь, он подался в сторону поглядеть на часы Юнгве. Еще только половина… Он вновь погрузился в размышления о Пертти и о себе.

– Что с тобой сегодня, Янне? – спросила Лилли.

Но она не ожидала от него ответа, она спросила это просто так, как спрашивают кошку или собаку.

Пертти прошел через ворота во двор в середине первой перемены. Янне такой его приход показался каким-то неестественным. Если бы Пертти доставили в школу на полицейском автомобиле, он и тогда удивился бы меньше. Он, наверное, облегченно вздохнул бы, хлопнул Пертти по плечу и сказал: «Привет!»

Но теперь…

Он лишь стоял на месте и смотрел, как Пертти крадучись идет вдоль стены. И только когда тот дошел до стайки маленьких девочек, Янне рванулся к нему.

– Что… ты… – запинаясь, произнес он. – Что с тобой случилось?

Между ними прошла девочка в желтой куртке. Потом другая, в зеленой. Пертти словно в забытьи следил, как они проходят.

– Говори же!

– Я проспал…

Мысли Янне смешались вновь. Весь предшествующий час он тревожился за Пертти, воображал бог знает что, и теперь, когда Пертти стоял перед ним целый и невредимый, он должен был бы испытывать радость. А вместо этого он был раздражен. Ему казалось, будто Пертти обманул его. Но он все же заставил себя изобразить улыбку и спросил:

– Ты помнишь, о чем я тебе говорил вчера вечером?

Пертти несколько раз кивнул.

– Да… Свирель, туман, лучевой купол…

Тут Янне все стало ясно. Но для верности он полюбопытствовал:

– Ну, а лучевая трубка… Что ты с ней сделал?

Пертти пощупал рукой нагрудный карман, потом задний.

Порывшись еще в боковых карманах брюк, он пожал плечами, развел руки и сказал:

– Потерял…

…Вечером Янне подстерегал Рахикку. Когда он наконец увидел, как тот, ковыляя, вышел во двор выкурить свою вечернюю трубку, Янне тоже бросился к скамье. Рахикка принялся прочищать трубку железной проволокой с клочком ваты. Янне почему-то казалось, что во время прочистки нельзя разговаривать. Момент для разговора наступит лишь тогда, когда Рахикка выпустит изо рта первые клубы дыма и откинется веем своим тяжелым телом на спинку скамьи.

Но Рахикка сам начал разговор. Проталкивая вату в трубку, он сказал:

– Ну, рассказывай…

И Янне выложил ему все, все объяснил и сказал также о том, до чего додумался только во дворе школы: напрасно было говорить Пертти про уфо и лучевую трубку. Пертти ровно ничего не понял из его объяснений.

– Может быть, он болен? – спросил Янне под конец.

– Нет.

– Но должен же он, такой большой, понимать.

Рахикка продул пустую трубку. Когда он заговорил вновь, в его голосе прозвучал вздох:

– Пертти потерял финские слова.

Янне в удивлении взглянул на Рахикку. Тот говорил о словах, как о вещах – как о складном ноже, который, остругав ветку, можно забыть на пне, или как об отвертке отца, которую они нигде не могли найти. Но слова… слова были в голове, в черепной коробке; оттуда ничего не могло выпасть.

– Потерял?

– Это уже случилось со многими, с десятками, сотнями людей…

– У тебя-то все слова целы.

– Ну, я приехал в Швецию взрослым – тогда они уже не теряются. А вот Пертти приехал в возрасте шести лет, он тогда еще не знал толком финский. А язык как живое растение, каждый день нуждается в пище, чтобы крепнуть и развиваться, иначе оно чахнет. Так обстоит дело и с финским языком у Пертти: он оказался без питания и зачах от голода.

– Но у него есть, наверное, другие слова, шведские.

Рахикка повернулся и взглянул на него.

– Да есть ли они у него?

– Получается…

– Да.

– …что Пертти не умеет говорить и по-шведски?

– Ну, пожалуй, умеет самую малость, как маленький ребенок. Он может сложить фразу из двух-трех слов, но это не значит по-настоящему владеть языком, так нельзя объяснить, чего ты хочешь.

Янне откинулся на спинку скамьи и попытался перевести слова Рахикки в мысли и ощущения, найти им верное место среди множества других мыслей. Как же так? Оказывается, у Пертти нет слов, вообще никаких. Он тряхнул головой, попробовал выбросить из нее все слова и быть как Пертти, размышлять без слов, и тут он испуганно вздрогнул: для того, чтобы думать, нужны были слова – названия вещей. Именно с их помощью рождались мысли. Значит, Пертти не может по-настоящему думать о явлениях и вещах… И разве человек без слов не остается совсем один на свете? Он не может понять другого, чувствовать и говорить, как другой.

Внезапно что-то взбунтовалось в душе Янне. Ему захотелось возражать, спорить и убедиться, что Рахикка говорит попусту о том, чего нет.

Но в глазах Рахикки, во всем его существе была какая-то тяжкая безутешность: с ним невозможно было спорить. Его взгляд был устремлен на озеро, на темную поверхность воды с расходящимися у берега кругами. Вероятно, кто-то скрытый береговым бугром пускал там камешки по воде.

– Но он еще научится, – тихо сказал Янне. – Научится.

– Ну да.

– Мне хотелось бы помочь ему.

– Мне тоже.

– Что я должен делать?

Рахикка словно бы очнулся и стал набивать трубку табаком

– Ничего.

Янне взглянул на крышу хозяйственной постройки. Если Рахикка не объяснит подробнее, он, Янне, скоро опять будет сидеть там и думать. И все станет еще запутаннее прежнего.

Но Рахикка зажег трубку и продолжал:

– Ты только должен быть рядом с Пертти, разговаривать с ним, быть таким, какой ты есть. Пертти нужен товарищ.

С берега на тропу, ведущую к купальной кабине, вышел Бенгт. За ним тенью следовал Ниссе. Когда они дошли до половины берегового откоса, Рахикка встрепенулся.

– У меня есть к ним дельце…

Прежде чем Рахикка успел встать, Янне взял его за рукав и спросил:

– Это оттого, что Пертти нужен товарищ, он всегда таскается с вашей кошкой?

– С Мису? Нет, не оттого. Пертти просто упражняется.

– Упражняется? В чем?

– Смотреть в глаза. Наша Мису сильна по этой части.

11. ГОСТЬ ИЗ ФИНЛЯНДИИ

– Сюлви приезжает в следующую субботу.

Мать положила письмо на стол перед отцом. Нахмурив брови, отец почитал некоторое время, затем отбросил письмо в сторону и сказал:

– Твоя сестра осталась такой же пустомелей, какой была.

– Она рассказывает только новости.

– Ну ладно… Только нам-то какое дело до гриппа у чужих детей.

– Сюлви ухаживает за этими детьми. Для нее болезнь ребенка все равно что для тебя поломка какой-нибудь машины. Ты можешь сколько угодно распространяться на эту тему.

Отец пощипал недавно отпущенные бакенбарды возле ушей. Бакенбарды шли здесь узкой полоской, а ниже расширялись лохматыми треугольниками, верхушки которых протягивались ко рту и были чуточку рыжими.

– И долго она рассчитывает здесь пробыть?

– В рождественский сочельник уедет обратно.

Мать сняла шумовкой пену с кипящего горохового супа. Затем попробовала ложкой бульон, подула и почмокала губами.

– Надо добавить немного соли, – сказала она.

Всыпав в суп две чайных ложки соли, она повернулась к отцу.

– Теперь нам понадобится и холодильник.

– Из-за Сюлви?

– Она привезет из Турку мяса и колбасы, я просила. Тогда и ты сможешь отведать настоящей колбасы с луком.

– Но ведь надо еще платить за автомобиль.

– Мы вместе заработаем.

– И за мебель тоже надо платить.

– Завтра принесут шкаф.

– Как так?

– Я сходила заказала.

У отца был такой вид, будто у него опять заболела спина.

– А в субботу ты можешь пойти на пристань встретить Сюлви, – продолжала мать.

– Пожалуй, придется пойти, – вздохнул отец.

– Я пойду вместе с тобой, – сказал Янне.

– Конечно, Янне может пойти помочь, – сказала мать. – У Сюлви, наверное, много вещей.

Отец только кивал. На его долю досталось лишь соглашаться и кивать.

…Пароход опаздывал из-за тумана.

Они прошли через большую стеклянную дверь на пристань – конечный пункт пароходного маршрута. Зал ожидания был полон людей, их сумок и узлов. Люди дожидались парохода, на котором должна была прибыть Сюлви; пароход сразу же отправлялся обратно в Финляндию.

Повсюду слышалась финская речь.

Когда отец и Янне проталкивались сквозь толпу, им казалось, будто они на остановке в Оулу. Янне в давке нечаянно толкнул в бок какую-то взрослую девочку.

– Гляди перед собой, босяк, – прошипела она

Но такое шипение воспринималось добродушно, потому что тут было все понятно. Янне, навострив уши, слушал людские разговоры.

– Утром будем в Хювинкя.

– Не думал платить по увольнительному листу. Я сказал ему…

– Начальника хуже его и быть не может…

– Сухой кашель, это было немножко, но в общем здоров…

– Я бросил тут курить…

Они пробрались к краю толпы, путь им преградил толстый канат. За канатом были две двери, над дверями циферблаты, сделанные не то из картона, не то из пластмассы. Стрелки на них показывали девять и половину одиннадцатого. Это были часы прибытия и отправления парохода.

– Не найдет ли господин крону на подаяние…

Возле отца стоял небритый человек с протянутой рукой. Отец повернулся к нему спиной и притянул Янне к себе. Они прошли мимо больших окон и длинных рядов стульев к своего рода прилавку, над которым была надпись: «Справки».

– Только по очереди, – сказал отцу какой-то человек в клетчатом пиджаке.

– Нам нужно другое, – пробормотал отец.

Они протолкались сквозь толпу хохочущих шоферов к автоматам и выиграли две бутылки апельсинового напитка. Как только они отошли от автоматов, к автоматам подошел мальчишка в джинсах и стал шарить в отверстиях, куда проваливаются негодные монеты.

– «Айто Лейона» [14] купи…

За круглой колонной продавали часы, черноусый человек протянул их отцу.

– Не надо, – отрезал отец.

Они пробрались к столам.

Прямо у прохода какой-то человек в полупальто ел бутерброд с ветчиной и объяснял другому:

– Мы приехали прошлым летом.

Собеседник что-то бормотал в ответ и разглядывал двух полицейских в белых поясах, которые прохаживались в толпе. У того, что помоложе, были длинные темные волосы и по-летнему загорелое лицо. Его рука лежала на рукоятке дубинки.

– Пойдем вон туда.

Отец нашел свободный стол возле окна. Янне собрал на поднос пустые картонные стаканчики и тарелки и поставил поднос на подоконник. Женщина в зеленой куртке схватила поднос и фыркнула, проходя мимо них. У нее были равномерно толстые, короткие, слоновьи ноги.

Янне потягивал красный напиток маленькими глотками и рассматривал карту города на стене. Под картой были кнопки и цифры. Нажмешь на кнопку – на карте вспыхнут маленькие желтые огоньки.

– Мы не могли остаться из-за детей…

Янне оглянулся. За крайним столом, тихо похрапывая, спал худой старик. Рядом стояли еще два стола. За одним сидел рябой мужчина, за другим женщина, мужчина, девочка и мальчик. На взгляд Янне, мальчику было лет восемь-девять.

– Куда вы едете? – спросил рябой.

– В Рахе, – ответила женщина.

– Да, – сказал мужчина, – там вас ждет работа.

– Микко сварщик, – сказала женщина с несколько надменным видом.

– Вот с жильем в Финляндии слабовато, – сказал рябой. – Есть у вас что-нибудь на примете?

– Найдем какую-нибудь лачугу…

Рябой взглянул на мальчика и спросил:

– Что, не хорошо тебе было в Швеции?

– Нет, – ответил мальчик и уставился на Янне, а Янне уставился на него. Глаза мальчика, серые и серьезные, чем-то напоминали глаза Пертти. «Этими глазами он скоро увидит Финляндию, – подумал Янне. – Сможет говорить на родном языке, и никто не будет кричать и показывать на него пальцем. И учиться он пойдет в финскую школу»

Янне не смог выдержать взгляд мальчика. Ему казалось, что глаза того говорят: «Эх ты, бедняга».

Он допил напиток. Отец, вытягиваясь, смотрел куда-то мимо него.

– На что ты смотришь? – спросил Янне.

– На рябого, – понизив голос, сказал отец. – У нас на заводе, летом, работал смазчиком один очень похожий на него человек.

Янне подумал о Рахе и Оулу: они расположены совсем близко друг к другу. Вот если б и отец смог чудом уехать в Рахе…

– Отец.

– Да?

Но нет, отцу не стоит ничего говорить, он лишь рассердится, как раньше. Или начнет ходить вокруг да около и станет говорить совсем о другом. Но когда-нибудь, когда он, Янне, будет взрослый, он еще скажет отцу суровые слова.

– Ты что-то хотел сказать?

Люди пришли в движение. Перед дверьми образовались очереди, рябой тоже стоял там.

– Пароход, наверное, уже пришел.

Они вышли в боковую дверь. У пристани высился красный пароход, высокий, как горы. С него махали и кричали, по палубе бегали матросы.

Несколько минут спустя в двери протолкались первые прибывшие. Впереди был молодой человек в меховой куртке. У него был только коричневый сверток под мышкой. За ним бок о бок шли два высоких мужчины. Один из них очень походил на спортсмена. Он нес синюю сумку, на которой белыми буквами было написано: «Адидас». Вслед за мужчинами шла женщина в меховой шапке, но она не входила в их компанию: мужчины сели в такси, а женщина продолжала идти пешком.

Затем люди хлынули сплошным потоком.

Янне принял за Сюлви какую-то женщину в красном пальто и даже немного помахал ей, но женщина не ответила и, задрав нос, прошла мимо. Наверное, он ошибся из-за походки: женщина семенила такими же мелкими шажками, как Сюлви, и была такой же полной.

Две крепко сложенные старые женщины стали обниматься впереди Янне. Та, которая ждала на пристани, ворковала:

– Подумать только, Айли, прошло уже шесть лет.

– А ты ни капельки не постарела, – сказала та, что сошла с парохода.

Полный, краснолицый человек качался так, что невысокой костлявой женщине приходилось поддерживать его.

– Ах ты забулдыга! – ругалась женщина.

Мужчина в сером пальто, согнув руки в локтях, уносился в общем потоке. Он пытался противиться течению и махал кому-то идущему позади, но его толкали вперед и вперед. Наконец мужчина вырвался из потока и стал у стены.

– Илми, Илми! – кричал он оттуда.

К нему подбежала хрупкая, похожая на птицу женщина. За нею рука об руку топали две девочки, маленькая и побольше. Все четверо стали в ряд и смотрели на людей. Со стороны города слышался непрерывный гул. В порту визжало и пищало, за красным пароходом завывали буксиры. Автокары громыхали и извергали в воздух синие клубы дыма.

Маленькая девочка прижалась головой к подолу женщины.

– Пойдем домой, – всхлипывала она.

Отец с улыбкой посмотрел на стоящих у стены и сказал:

– Совсем как мы тогда…

Какой– то шофер вбежал с пачкой бумаг на пристань. Когда они только еще пришли сюда, Янне увидел этого шофера, сидящего в сине-белой кабине грузовика с полуприцепом. На двери кабины было написано: «Аско Леписто, Инкеройнен»

Полицейские вели между собой длинноволосого мальчишку

– Клянусь, – говорил он, – я этого не брал

Полицейские только усмехались в ответ

Людской поток схлынул, теперь шли лишь отдельные люди Наверное, она не приехала, – сказал отец.

В его голосе не было разочарования, напротив, он звучал почти радостно.

Они постояли еще, высматривая.

Вот прохромал, опираясь на палку, старик. За ним прошли три хихикающих девочки. Следом за седовласой женщиной прошагал морской офицер в обшитом галунами мундире. И больше никого не было видно.

– Пойдем, – сказал отец. – Нечего нам больше ждать…

И тут Янне увидел Сюлви. Она тащила огромную дорожную сумку и две авоськи. Время от времени она опускала сумку, брала в освободившуюся руку авоськи, вновь, уже другой рукой, подхватывала сумку и проходила некоторое расстояние, а затем повторяла все сначала.

Отец тихонько вздохнул и побрел ей навстречу. Янне подбежал к ней, намного опередив отца.

– Ох, да, никак, это Янне! – отдуваясь, сказала Сюлви. – Не может быть… Янне гораздо меньше.

– Добрый день, – сказал отец, держа шляпу в руке.

– Неужели это ты, Энсиоко? – сказала Сюлви. – И такой молодцеватый. Но что это за волосы у тебя на щеках?

Отец что– то пробурчал и надвинул шляпу на лоб. Янне глядел на авоськи. Из одной торчал длинный сверток. На обертке было написано: «Виклунд».

– А что же Айно, – спросила Сюлви, – она не пришла?

– Осталась дома чистить картошку, – сказал Янне.

– Я жду не дождусь…

Затем Сюлви сунула авоську поменьше Янне, отец взял дорожную сумку, и они пошли к автомобилю.

Когда они подошли ко входу в зал ожидания, человек с руками словно крючья все еще стоял там с Илми.

Маленькая девочка плакала, прикрыв лицо руками.

12. НИСКОЛЬКО НЕ СОСКУЧИЛСЯ…

– И там все казалось таким маленьким. А эта наша избушка… Я помню ее большим домом.

Сюлви откусила кусок лимонного торта и запила его кофе. Потом сглотнула, так что рот ее опустел и путь для речи был открыт, и снова забулькала словами.

– А вообще там все по-прежнему. Людей совсем не видать. В церкви тихо, разве что какая-нибудь старушка с клюкой проковыляет.

– Ну, а как бабушка?

Мать называла свою мать бабушкой, хотя бабушкой она была только Янне.

– Отгадай, что она делала, когда я пришла? – сказала Сюлви.

– Куда уж нам… – ответила мать за всех.

– Она возилась с мотыгой на картофельном поле. Подумать только, человеку уже семьдесят лет!

– Наверное, ей все же кто-нибудь помогает, – сказал отец. – Есть же там и эти ребята Нииранены. Сейчас оба они, поди, уже мужчины.

– Одна она там мотыжит. И нет там больше ребят Ниираненов ни на поле, ни на пожоге. Ниило в Уусикаупунки учится на жестянщика, Йоуко где-то под Сало.

– Но кто же колет ей дрова и носит воду? – спросила мать.

– Все сама делает. Сильного мужчины, наверное, во всей деревне не сыщешь.

Отец сидел за столом напротив Янне. Он принес стул из маленькой комнаты. Мать и Сюлви пили кофе, сидя рядом за столом. При взгляде на них сразу было видно, что они сестры: носы у обеих кнопкой, глаза бледно-голубые, костлявые подбородки выпячены вперед и вся форма головы удивительно и одинаково угловатая.

– А разве там нет нового завода? – спросил отец. – Юхола писал летом, что его начали строить?

– Ничего у них, кроме споров, не выходит, – сказала, отдуваясь, Сюлви. – Члены общины спорили из-за денег слишком долго, и фирма объявила, что будет строить в другом месте.

С минуту было слышно только звяканье кофейных чашек. Затем мать сказала:

– Бабушка могла бы приехать сюда к нам. Уж конечно, мы здесь уместимся.

– Что ж, если и вправду пригласить? – сказал отец под пристальным взглядом матери.

Сюлви положила в кофе две маленьких таблетки из синей коробочки, это был какой-то заменитель сахара.

– Думаешь, ее оттуда сдвинешь? На мой взгляд, ее тройкой лошадей с места не стронуть.

Слушая Сюлви, Янне подумал, что один трактор «валмет» легко утащил бы бабушку в Швецию. Ему стало немножко смешно, когда он представил себе, как бабушка на конце веревки противится трактору: она широко расставила ноги, серая юбка взметает с земли пыль, и бабушка кричит и шумит, как тогда, когда лисица съела у нее белую курицу, оставив от нее всего несколько перьев.

– Надо бы когда-нибудь съездить туда, – сказала мать. – Поговорить с ней по-разумному. Не то ее заберут в богадельню.

– Поедем на рождество? – обрадовался Янне.

Отец держал трубку так близко к щеке, что дым заползал в бакенбарды.

– Там посмотрим… – сказал он.

Посмотрим… Когда взрослые произносят это слово, они подразумевают «нет». Это Янне узнал уже давно. Он уставился на бакенбарды отца и стал со злостью думать о них. Потом посмотрел на мать, она тоже может сказать сейчас свое слово. Но мать отошла к столу для мойки посуды и поставила под миксер красную чашку.

– Поди-ка, Энсио, посмотри, в чем тут дело, – сказала она.

Отец подошел и повозился с миксером, что-то не то подтянул, не то расслабил.

– Попробуй теперь.

Миксер зашумел. Мать долго глядела на Сюлви, потом, кашлянув, сказала:

– Ух, как я перепугалась… Я решила, что он уже сломался, совсем новый миксер. Он так дорого стоил…

Сюлви огляделась вокруг. Когда ее взгляд упал на холодильник, мать похлопала по его дверце.

– Мы отдали за него больше двух тысяч…

– Да, конечно, это куча денег, – сказала Сюлви. – Мне самой иногда приходится так туго, что…

– А нам нет, – сказала мать, задирая нос. – Я сама давно зарабатываю три тысячи в месяц.

– Ах, – сказала Сюлви, – этого хватило бы и на то, чтобы посылать немного бабушке.

Рука матери застыла на краю чашки. Мать долго ни слова не говоря стояла в этой позе.

Сюлви больше ничего не сказала.

Отец вспомнил, что у него назначено какое-то свидание, и ушел. Мать мыла посуду в кухне, оттуда доносилось звяканье и шум бегущей воды.