Текст книги "Чужая страна-черника"

Автор книги: Эркки К. Суомела

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 7 страниц)

Ему стало легче только когда отец, устав от его приставаний, резко сказал:

– Пусть другие переименовываются в кого угодно, мы всегда останемся финнами.

7. ВЫСТАВКА ЗМЕЙ

– Хуггурм [10] , – тихо шептал Янне, – хуггурм…

Он лежал в кухне на тряпичном коврике и смотрел по словарю названия змей. Под грудь он для мягкости подложил желтую подушку, левая рука подпирала подбородок, правой он листал словарь. Время от времени он поднимал голень, правую или левую, и повторял вполголоса названия.

– Снук, – говорил он, – снук…

«Снук» означало «уж», и запомнить это слово было легко: когда произносишь «снук», это звучит как сморкание. Но вот шведского названия для боа в словаре не было, и для гремучей змеи, и питона тоже.

Отец сидел за письменным столом и делал подсчеты в синей тетради. «Приход и расход» значилось на обложке тетради, и она была полна цифр и граф. Иногда отец и мать спорили из-за цифр.

Янне оценивающе посмотрел на подошву отца, обтянутую серым носком, потом на его голень, бедро, живот – на всего отца. Интересно, знает ли он?

– Как будет «боа» по-шведски? – спросил он.

Отец сидел, обвив ножку стула левой ногой. Он высвободил ее и оглянулся. Янне перевернулся на спину и смотрел на отца снизу вверх, как смотрят на облака.

– Может, это не змея? – спросил отец.

– Змея. И мамба, и кобра тоже.

– На что они тебе?

Наш класс идет завтра на выставку змей.

– А-а…

Отец сходил в чулан за ножом. Заточив карандаш, он перевернул новую страницу и снова принялся подсчитывать.

– Эта выставка в городе.

– Сколько будет восемью семь?

Отец наморщил лоб, отчего его брови полезли вверх.

– Мне нужно немного денег…

– Это будет пятьдесят…

– …шесть, – подсказал Янне. – Мне нужно десять крон.

– Я оставлю утром на столе.

Зеленый карандаш отца снова зашуршал по бумаге. Янне принялся отыскивать в словаре сетчатую змею, но составитель словаря не знал и ее. И очковая змея, и мокасиновая также были ему неведомы. Янне начало разбирать зло, он захлопнул словарь и стал рассматривать электрический провод на потолке. Гадюка, наверное, чуть потолще этого провода. Хотя однажды в Финляндии он видел совсем маленькую гадюку: она была в куче щепок и шипела, как большая змея.

– Хуггурм, – твердил он, – хуггурм, хуггурм…

Завтра на выставке он произнесет это слово и укажет на гадюку. И ужа он тоже покажет и назовет по-шведски.

Тогда все они увидят…

И Томас увидит, и Берит, и Свен. А учительница закивает и заулыбается и поставит в записной книжке против его фамилии большой плюс. А еще она может написать: «Янне знает всех змей, водящихся в Швеции».

Но вот боа, кобра и сетчатая змея… Мимо них ему придется пройти молча, потому что он нигде не мог узнать, как они называются по-шведски. И отец тоже не знает. Вернее, он до сих пор ничего не ответил, говорил совсем о других вещах. А ведь он проходил на заводе курсы по изучению языка и сейчас еще иногда их посещает. Может, он все же…

– Пап.

– Что тебе?

– Ты знаешь, как называется боа?

– По-шведски?

– Да.

Отец молча пошевелил губами; было видно, что он повторяет про себя слово «боа».

– Да, наверное, так и будет: боа и боа.

– А вот гадюка будет не так. И уж не так.

– Ну, тогда не знаю.

– Уж будет снук. А гадюка – хуггурм.

Теперь губы отца складывали слово «снук», зубы и язык издали негромкий шипящий звук.

– Чудное имя для змеи, – сказал он.

И они вместе посмеялись тому, как смешно шведы называют ужа.

Утром Янне был у ларька уже в половине девятого, автобус отправлялся в девять, так сказал ему Томас. Никого из ребят еще не было видно, даже Свена, хотя тот обычно везде поспевал раньше других.

Но сегодня его, Янне, день.

Он присел у ларька под навес и стал ждать. Ларек больше не открывали, только летом похожая на мышь женщина продавала в нем мороженое, колу и сласти. Теперь стекла ларька были прикрыты ставнями со стальными засовами. Кто-то написал на ставне красным карандашом: «Оке любит Пию». Было тут и другое: череп со скрещенными костями и много изображений какого-то старика. Янне достал из кармана огрызок карандаша и пририсовал ко рту черепа трубку. Когда он рисовал завитки дыма, поднимающиеся из трубки, на дороге за ларьком послышались шаги. Он бросился обратно на скамейку.

Из– за угла выглядывал Пертти.

Янне приветственно поднял руку. Пертти скрылся за углом ларька. Янне пошел к нему в обход ларька. Когда он опять глянул на дорогу, Пертти уже шел мимо желтого здания по направлению к заводу

– Иди сюда! – крикнул Янне.

Но Пертти даже не оглянулся. Он перескочил через кювет, чуть ли не бегом миновал картофельное поле и скрылся в ольховнике у реки.

Янне отошел к краю асфальтового шоссе взглянуть на башенные часы. Было без четверти девять.

Вот как! А Свена все еще не видать.

Он возвратился на скамейку, ко тут же встал и подошел к розовым кустам на сквере. Отсюда было видно все дороги и всех, кто шел из магазина. Перед магазином человек в белой куртке выгружал из «пикапа» ящики с хлебом. Задрав хвост, через дорогу перебежала кошка. Янне быстро сплюнул три раза через левое плечо и тогда только заметил, что кошка не совсем черная, на груди у нее белые пятна.

По– прежнему еще никто не появлялся. Или, вернее, появился: кто-то ехал на желтом велосипеде по дороге, ведущей в город. Желтый велосипед был у Стефана. Янне побежал навстречу велосипедисту и продолжал бежать даже тогда, когда разглядел его развевающиеся по ветру светлые волосы. У Стефана волосы были русые. Когда велосипедист проехал мимо, Янне со злостью посмотрел на него -это оказался совершенно незнакомый ему мальчик. У Янне возникло чувство, словно тот обманул его.

А время уже настало…

Он поспешно подошел к аптеке взглянуть на часы поближе. Было без семи минут девять. Но часы на башне были старые, некоторые цифры на циферблате походили на буквы «X» и «У». А другие были голыми прямыми черточками. Янне вспомнил, как однажды летом часы показывали пять, а пробили два, хотя верное время было одиннадцать. На такие часы нельзя полагаться.

От моста шел пухлый человек с усиками над губой. Янне решил спросить у него верное время, он уже приготовил подходящие слова, но когда человек дошел до него, Янне только смотрел, как он шагает тяжелыми, волочащимися шагами. Янне взяло опасение, что человек начнет говорить о чем-нибудь другом, о погоде и об осени, как это обычно для взрослых. А таких разговоров Янне избегал.

Он вернулся к ларьку.

На другом берегу реки возникло какое-то движение. Вернее, движение уже больше не было заметно; кто-то спрятался за стволы лип. Янне обернулся и посмотрел в сторону Хасселбакена. Он глядел с минуту или две, потом круто повернулся.

В стороне от лип, заложив руки в карманы, стоял Пертти.

Янне бросился к деревянному мосту. Пертти забежал за красный домик кофейни. Когда Янне добежал до кофейни, зеленая куртка Пертти уже мелькала вдали на горке, где была разбита спортивная площадка.

Янне оперся о перила моста. Когда он оглянется на ларек, думалось ему, там уже будут все. И Свен, и Эскил, и Лена, и Юнгве. Но он все не оборачивался. Он думал о том, какое будет лицо у Берит на выставке, когда он выйдет вперед, покажет на змей и назовет их по-шведски. Ее лицо наверняка вытянется и станет немного похожим на лошадиную морду.

Но вот Янне оглянулся.

У ларька не было ни души.

Янне замер, прислушиваясь. Откуда-то издалека донесся рокот трактора. Но к этому звуку присоединился другой, мелодичный, парящий в воздухе.

Башенные часы!

Они отбили девять ударов, нечего было и считать.

Он бросился к ларьку и обошел его. На посадочной площадке был только большой обшарпанный деревянный ящик; единственный человек на виду выбивал коврики во дворе желтого здания.

Тут что– то было не так.

Быть может, он все же не расслышал, Томас говорил так торопливо. Что, если автобус отправляется позднее, ну, скажем, в полдесятого? Теперь, когда он вспоминал все хорошенько, он был почти в этом уверен. Наверняка автобус отправляется в полдесятого. К тому времени все еще успеют собраться.

Янне облегченно вздохнул, отошел к розовым кустам и стал думать о змеях.

– Хуггурм, снук, – твердил он, – снук, хуггурм…

Но вот мамба и боа… Они все еще мучили его. Если б их можно было на ком-нибудь испытать, сказать какому-нибудь шведу эти слова и посмотреть, понимает ли он.

По обочине шоссе маленький розовощекий мальчик тащил за собой на веревочке желтый грузовик. Мальчик фыркал, его маленькие щечки дрожали.

Янне сбегал к берегу и сломал ветку ольхи длиной с руку. Потом приблизился к мальчику и, когда тот взглянул на него, принялся бить веткой по косматой траве.

– Мамба, – рычал он, – здесь мамба.

Мальчик, разинув рот, глядел то на траву, то на ветку, то на Янне.

– Мамба, мамба! Берегись!

– Там… мама, – пролепетал мальчик, показывая на женщину в синем пальто.

Женщина сердито посмотрела на Янне. Он двинулся за кустами сирени к ларьку.

Теперь оттуда слышался людской говор.

На ступеньках под навесом сидел старый Блумберг, сосед. На ладони у него лежали часы.

– На моих двенадцать минут десятого, – сказал он.

Незнакомый мужчина поддернул рукав рубашки и посмотрел на часы сначала вблизи, а потом издали.

– На моих уже почти половина.

– Ну, сейчас должен прийти.

Янне забеспокоился.

Он побежал к заводу, остановился, повернул на дорогу к магазину, а оттуда к аптеке. Перед ним за здание почты шмыгнул Пертти. А он куда? Что он такое задумал? Сейчас не время прятаться. Ну и ну, чудеса творятся на свете…

Янне опять оказался у посадочной площадки автобуса. На бегу он ударился рукой об угол ящика. Пнул ящик ногой. Удар пришелся по пальцу. К ларьку шла худая, высокая женщина. Она широко улыбалась. Чего она улыбается, ведь у нее торчащий зуб. И почему где-то так злобно заливается собака?

Янне заметил автобус только тогда, когда тот уже обогнул сквер. Он отскочил в сторону и смотрел, как автобус, скрежеща тормозами, остановился у ларька.

Из автобуса задом наперед вылез человек в коричневом костюме. Он беспрерывно говорил о чем-то с шофером, говорил и размахивал руками. Следом за ним вышли две женщины, затем мужчина и еще две женщины. У женщины, сошедшей последней, была в ухе жемчужного цвета пуговка, от которой шел провод куда-то под пальто.

– Спасибо, – сказала женщина с пуговкой, – спасибо, что подвезли.

Когда старый Блумберг, еще один мужчина и улыбающаяся женщина вошли в автобус, Янне подошел к двери. Он поставил ногу на подножку и взглянул на шофера. Тот со звоном ссыпал монеты из нагрудной сумки с отделениями для монет в большую кожаную сумку. Янне пощупал свой нагрудный карман. Там шуршали его деньги, те, которые дал отец.

Что, если он поедет, отыщет выставку змей и…

– Ты входишь или нет?

Шофер взялся рукой за черный рычаг, мотор взревел.

– Входи же, – сказал Блумберг.

Янне соскочил на землю.

– Снук, – тихо прошептал он, – хуггурм…

Но он говорил это уже закрытой двери и желтому боку автобуса, которые тихо проскользнули мимо него. Потом показался зад автобуса и запыленное заднее стекло, а потом ничего не стало видно: автобус исчез за пригорком.

Янне опять остался один.

Он присел на ящик. Собака все еще лаяла, но он едва ли слышал ее. Он повторял в уме каждое слово, которое сказал ему Томас: «Лилли попросила меня сказать тебе, что завтра всем классом мы едем на выставку змей в городе. Автобус отходит от ларька в девять часов. Запомни: в девять». Затем Томас огляделся вокруг и убрался восвояси.

Ни от кого другого он ничего не слышал о выставке змей.

Ну, а Пертти?

Ведь он тоже приходил к ларьку. Возможно, он слышал, как Лилли говорила о выставке змей – ведь он понимает по-шведски. А возможно, ему велела прийти Улла; по крайней мере, он, Янне, говорил Улле вечером во дворе об ужах, гадюках и экскурсии в город.

А теперь…

Теперь он сидел на мусорном ящике, а Пертти шмыгал по дворам и в кустах. И о выставке змей ничего не было известно.

А что, если…

Некая мысль, еще робкая и смутная, пришла в голову Янне. Он водил рукой по крышке ящика, чертя на ней пересекающиеся линии.

Со стороны школы слышались крики.

Он поднялся медленно, стараясь растянуть время. Затем отряхнул пыль с выходных брюк и медленно пошел по направлению к школе. Прямо за мостом он мельком увидел Пертти. Тот скакал по косогору среди ив.

– Пойдем вместе! – крикнул Янне.

Но Пертти уже исчез. Лишь возле школы Янне вновь увидел его, на этот раз сзади. Вероятно, спрямил путь, пройдя через сад Гранквиста.

Янне медлил в коридоре перед дверью класса. Лилли говорила повышенным голосом, похоже, давала кому-то нагоняй – возможно, Пертти.

Он не постучал. Он лишь рванул дверь настежь и, опустив глаза, прошел сначала мимо учительского стола, потом пять или шесть шагов налево.

В классе царила мертвая тишина.

Но Янне ощущал на своем лице десятки взглядов. Они жгли щеки, заставляли горбиться спину.

– Где ты… и ты тоже?

Это был голос Лилли, резкий и напряженный.

Янне понурил голову.

Лилли сказала еще несколько слов серьезным тоном. Затем ее голос понизился до обычного. Янне слушал с минуту. Он не взволновался и тогда, когда стал отыскивать глазами истину. Он медленно пробегал взглядом по наклоненным над партами спинам, он смотрел на доску, на дверь, на рисунок собаки.

Медленнее, только медленнее…

Взгляд Янне упал на лицо Томаса. На какой-то миг он увидел его глаза и их выражение. Затем Томас отвернулся. Но Янне уже все было ясно.

Он все– таки поглядел на змею.

8. В ХОЛОДНОЙ ВОДЕ

Лемпинены заколачивали гвозди. Сначала слышалось осторожное постукивание, затем молоток начинал грохотать так, что тряслась стена. Наверное, они заколачивали гвозди для того ковра, который Янне видел в грузовике. В ковре было много длинных светлых прядей, совсем как у какого-нибудь животного. Гвозди заколачивала, наверное, Улла…

Грохот прекратился. По полу прошлепали быстрые шаги. Откуда-то издалека раздалось звяканье: так звякает крышка, когда ее опускают на кастрюлю. Затем туфли простучали вновь, на этот раз два или три раза.

– Послушай, ты не знаешь… – Улла спросила что-то по-шведски.

Янне подумалось, что он мог бы свободно переговариваться с Уллой через стену, настолько явственно слышался ее голос. И так же хорошо должна была слышать его голос Улла. Янне стало немножко стыдно, когда он вспомнил свой утренний спор с матерью. Лемпинены наверняка слышали его.

– Неси их сюда! – скомандовала Улла.

За стеной зашуршала бумага. Что-то грохнуло. Затем поволокли. Янне приложил ухо к стене. Но тут за стеной снова грохнуло. Янне отодвинулся от стены. Ему казалось, будто Улла поймала его на дурном поступке. Он решил выйти из дома: непорядочно шпионить за людьми.

Но когда Янне стал надевать в передней куртку, у Лемпиненов раздались крики. Он поспешно вернулся обратно в комнату.

– Ты опять валяешь дурака! – кричала Улла. – Или ты и вправду такой глупый? И гляди в глаза, когда с тобой разговаривают.

Теперь Улла говорила по-фински вперемешку со шведским и, говоря, шлепала по чему-то.

– Ней, ней, ней… [11] – кричал Пертти.

Пертти кричал всегда громко, голос у него был высокий и пронзительный, такой голос был хорошо слышен во дворе и на спортивной площадке. Янне ждал затаив дыхание, не крикнет ли Пертти еще что-нибудь, но опять пронзительно закричала Улла:

– Принеси гвоздики! Ты что, не понимаешь: гвоздики…

– Мен, мен… [12]

Что– то стукнуло в стену. Но это не был стук молотка, нет -у Лемпиненов бросались вещами. Потом опять шлепки. По комнате бегали взад и вперед, упал не то стул, не то табуретка.

– Я тебе покажу, как валять дурака…

– Ней, ней…

Голоса удалились. Послышалось хлопанье дверьми, в общей прихожей что-то стукнуло.

Янне бросился к окну. На соседнем дворе мелькнула коричневая шерстяная рубашка Пертти. Янне выскочил в прихожую. У наружной двери стояла Улла с молотком в руке.

– Пертти, Пертти-и-и! – кричала она.

Янне остановился за спиной Уллы и кашлянул. А Улла все кричала и молотила молотком по воздуху.

– Небо заволакивается тучами… – сказал Янне, глядя на небо.

– Что?

– Он побежал к танцевальной площадке. Я видел, я сидел у окна.

Улла пробежала несколько шагов, остановилась и оглядела себя. На ней были старые спортивные брюки и серая мужская шерстяная рубашка. На щеках были длинные черные полосы, какие бывают от накрашенных ресниц, если женщина плакала. И пальцы Уллы тоже были черные, но эта чернота была от гвоздей.

– Я такая никуда не могу пойти, – сказала Улла. – Ты не сходишь?

– Поискать Пертти?

– Да. Чтобы с ним ничего не случилось, с ним всегда что-нибудь случается.

– Он не разговаривает со мной.

– Скажи ему… – Улла слегка всхлипнула, – скажи ему, что я больше не сержусь.

Янне побежал прямо через все дворы к танцевальной площадке. Там он сел на перила эстрады и задумался. Если бы он сам бежал от кого-нибудь, он бы недолго думая направился вверх, к скалам; оттуда хорошо видно преследователей, и там можно укрыться за грудами камней. Но Пертти еще так недолго живет в Хасселбакене, что не может знать всех укромных мест. Он может забежать хоть в… Янне оценивающим взглядом посмотрел на темный ельник, пригорки и пожелтевший высохший тростник у берега и решил проверить узкую песчаную дорогу.

Дорога шла мимо танцевальной площадки и через невысокий перешеек тянулась до берега с купальней. Если Пертти побежал туда, он должен возвратиться обратно тем же путем. Тогда ему, Янне, ничего не остается как ждать.

Он сидел на месте пять или десять минут. Затем бездеятельность стала угнетать его. Он пошел по дороге обратно к дому. Время от времени он останавливался и кидал камни в заросли репейника и увядшей травы. Не то чтобы он надеялся найти Пертти, швыряя камни, нет, он делал это так просто, для своего удовольствия. Пертти он почти уже выбросил из головы.

И тут он вспомнил о купальной кабине.

Надо все– таки посмотреть там, так, для очистки совести.

Янне пробежал мимо хозяйственной постройки и стал спускаться по откосу, отыскивая отпечатавшиеся в грязи следы. Во всяком случае, тут проходил старый Блумберг в своих сапогах с квадратными подошвами. Янне попробовал ступать в его следы. Блумберг шел как-то странно, ставя левую ногу почти поперек в сторону, а правую слегка подволакивая. Янне ковылял некоторое время, как Блумберг. Затем след правой ноги спутался с другими следами, поменьше.

Янне наклонился, чтобы получше рассмотреть следы.

Человек в маленьких башмаках делал гораздо более длинные шаги, чем Блумберг, он бежал. И Блумберг вернулся обратно прямо по краю тропы; при этом он время от времени отдыхал, ставя стопы параллельно. Но тот, другой, бежавший, не вернулся вовсе. Во всяком случае, его обратных шагов нигде не было видно. Не Пертти ли это…

Янне прыгнул через канаву в кусты смородины и стал красться, но тут же выпрямился и вышел обратно на тропу: у него не было причины красться и таиться.

Внизу косогора в конце тропы была купальная кабина. Дверь ее со стороны берега была закрыта на засов. Но в кабину можно было попасть также со стороны озера, там была другая дверь.

Янне по узкой доске влез на сходни.

Кабина безмолвствовала.

Однако крючок двери со стороны озера был открыт. Обычно дверь держали закрытой, чтобы дующий с озера ветер не раскачивал ее. Дверь можно было запереть и изнутри, там был такой же крючок. Янне осторожно потянул на себя дверь. Она не поддалась. Он дернул сильнее. Безуспешно.

В кабине кто-то был.

И этот кто-то сидел в ловушке; другая дверь была закрыта с наружной стороны на засов. Янне попробовал заглянуть в кабину сквозь щели двери, но они были слишком узки. Тут ему вспомнилось, что совсем близко от двери была дыра от сучка. Бенгт и Ниссе летом заглядывали в нее и хихикали.

Янне присел и посмотрел в дыру. Откуда-то сверху в кабину вливался скудный свет, и он мог различить стену и скамейку у стены. Внезапно на стене мелькнуло что-то похожее на тень, затем перед дыркой стало совсем темно.

Янне отступил назад и тут увидел глаз. Глаз смотрел в ту же самую дырку, сквозь которую он только что заглядывал в кабину. И глаз этот был синевато-серый.

Янне подскочил к двери и приложил ухо. В кабине слышался шорох одежды и сопение.

– Привет! – крикнул Янне.

Собственный голос удивил его. Он не хотел издавать такое рычание, он хотел только поздороваться.

– Привет, Пертти, – снова сказал он, на этот раз тихим, почти ласковым голосом, и снова прислушался.

Но в ответ он услышал только плеск набегающих с озера волн.

– Я ведь знаю, что ты там.

Он повернулся спиною к двери. Ему почему-то казалось, что он совершил ошибку, неверно начал разговор. Но именно так он всегда разговаривал в Финляндии с Масой, Яской и Рипой Кяярю. И с ними это сходило.

Янне сделал новую попытку. Он почти вплотную приблизил рот к щели в двери и сказал мурлыкающим голосом:

– Давай поговорим, ну?

Пертти в кабине шумно потянул носом воздух. Он молчал и только сопел. Янне посмотрел на дверь и подумал, что с таким же успехом может разговаривать с дверью, как и с самим Пертти – положительно с таким же успехом. Но он все же продолжал:

– Мы могли бы делать все вместе…

Со стороны завода донесся металлический звон, в кабине было тихо.

– Я знаю одну барсучью нору. Мы могли бы вместе пойти посмотреть ее. Если в норе поковырять палкой, барсук ворчит и вырывает палку…

Молчание.

В Янне поднялась злость. Ему лишь с трудом удавалось сдерживать ее. Но долго ему не выдержать.

– А еще я знаю большую мусорную кучу. Там валяется старый мопед, моторы и…

Вдруг со стороны берега донесся стук. Янне побежал посмотреть. Дверь тряслась и стучала. Но запор выдержал, через эту дверь нельзя было убежать. Потом стук прекратился.

Янне вернулся на сходни.

Однако теперь чаша его терпения переполнилась. Пертти все же задается, он совсем такой, как шведы. Янне пнул ногой дверь и прокричал:

– Я с таким и разговаривать не хочу!…

Из кабины послышался стук.

Янне присел и заглянул в дырку. Оттуда опять смотрел глаз. Он закрыл дырку ладонью. Когда он мгновение спустя глянул вновь, глаза уже не было, зато он увидел, как около скамьи крадутся коричневые ботинки.

Вдруг что-то кольнуло Янне в глаз.

Он, вскрикнув, отпрянул от двери. Глаз щипало, навернулись слезы. За этой завесой слез померк даже четырехугольник двери. Но Янне все же с силой ударил по доскам кабины и крикнул:

– Ты задавака, ты шут, ты…

Он кричал и многое другое, он бросал в глаза Пертти все знакомые ему язвительные слова, но он не успел. Дверь раскрылась и толкнула его в грудь. Он пошатнулся, ловя руками воздух. Хотел ухватиться за что-нибудь, за что угодно, уцепиться и стиснуть руками. Он успел увидеть кружащийся купол неба и облака, от одного его края до другого. Потом он с всплеском упал спиной в воду, и леденящий холод поглотил его.

Свет удалялся от него все дальше и дальше. На короткое мгновение весь мир стал черным, как ночь. И что-то в этой черноте опутало склизкими нитками его руки и ноги, коснулось лица. И он все тонул, тонул… Когда рука коснулась наконец скользких камней на дне, он, оттолкнувшись, перевернулся и стал перебирать напряженными ногами. Мышцы ног уже схватило холодом, в них не было силы. Но он все же сделал усилие и скользнул вверх, туда, где были небо и облака.

И тут свет стал опять приближаться. Янне молотил в воде руками. Он заставил свои окоченевшие ноги быстро работать и, сжав губы замком, закрыл доступ в задыхающиеся без воздуха легкие.

В то же мгновение он вынырнул на поверхность.

Сходни были в двух или трех метрах прямо перед ним. Янне делал порывистые плавательные движения, барахтался в воде одновременно стилем баттерфляй, брасс и по-собачьи. Пена и брызги так и летели вокруг. Они ослепляли, лишь с трудом он различал берег и кабину. Туда, туда ему надо стремиться…

Внезапно перед ним оказался Пертти.

Он присел на краю сходней, и его рука протянулась к Янне. Тот оттолкнулся еще раз или два ногами и вцепился в руку. Но рука не выдерживала, она все приближалась, казалось, она все растягивается и растягивается…

И вот уже они оба барахтаются в озере.

Янне некоторое время – считанные секунды – отфыркивался. Когда он оглянулся, голова Пертти окунулась в воду совсем близко. Янне сделал еще усилие, выжал из мышц последние остатки сил и попытался поплыть к Пертти, протянуть ему руку, спасти… Но он не продвигался ни вперед, ни назад, его тащило только вниз; черная глотка озера вновь засасывала его. Свет опять застлала серая пелена, и пелена эта темнела, меркла, кружилась, начала совершенно исчезать…

И тут Янне почувствовал, как вокруг его шеи обвилась рука.

И рука эта была сильнее воды; она вновь вынесла его на поверхность, к свету. Она несла, тащила и подталкивала, она направляла его к ступенькам сходней. И даже там она поддерживала его, так что он смог вползти по этим трем или четырем ступенькам, после которых под ногами оказались прочные доски.

Янне сидел, сложив руки на коленях, разбрасывая вокруг брызги и тяжело дыша; казалось, его легкие никогда полностью не насытятся воздухом. Наконец он смог распрямить спину. Пертти, спаситель, стоял рядом. Они некоторое время смотрели друг на друга. Затем холод заслонил все, тело пронизывала дрожь, и стучали зубы. Надо было двигаться.

Они поднимались по склону друг за другом, Янне немного впереди; от стекающей с одежды воды за ними оставался извилистый след.

Они шли молча.

В общей прихожей они остановились каждый перед своей дверью и постояли. Пертти трогал трясущимися пальцами ручку двери. Когда Янне подал ему на прощанье руку, он раскрыл рот и посиневшими от холода губами сказал:

– Ну, пока!

Наконец– то Пертти заговорил с ним.

9. ЛУЧЕВАЯ ТРУБКА

Янне сидел на крыше хозяйственной постройки и размышлял.

Сперва он пробовал размышлять дома в комнате на стуле, потом в кухне за столом. После этого он пошел размышлять на скамью Рахикки, оттуда на пень во дворе, а оттуда в купальную кабину. Но мысли толкались и метались в голове, словно птица, которая залетела в комнату и бьется об окна.

Его мысли будто водили хороводы.

Одно было несомненно: после всего случившегося он должен помочь Пертти. Он обещал это и Рахикке.

Помочь, но каким образом?

Янне смутно догадывался, что Пертти плохо, что он надломлен. Эту трещину надо закрыть.

Да, но где, собственно, она проходит?

Об этом не говорил ни Рахикка, ни кто-либо другой.

Янне залез на конек крыши и посмотрел во двор. Рахикки там, конечно, не было; когда нужно, никогда никого не встретишь.

Оставалось думать самому.

Если бы Бенгт, или Ниссе, или кто-нибудь еще мучил Пертти, тогда другое дело. Это он бы понял. И он мог бы вызволить Пертти из такого затруднения. Возможно, ему бы наставили шишек и разбили нос, но это было бы естественно. Это относилось к делу.

Но вот душевный надлом…

Пертти, конечно, пугливый. Иногда он боится совсем пустяка – слова, взгляда. Но у каждого свои страхи. Сам он, Янне, боится ос и грома. На мгновение Янне задумался, чего он боится больше всего. Пожалуй, Бертела. Или все же нет: ночная гроза пугает его еще больше.

Вот и прошлым летом раз было.

Он тогда свернулся в комок под одеялом и слушал, как трещали и грохотали молнии: казалось, еще немного – и весь дом обрушится с треском. И ни один человек ничего не мог поделать с громом.

Но потом он надумал попросить помощи у уфо [13] . И воображаемые человечки в уфо пришли с края вселенной и сделали его неуязвимым. Он стал другом уфо, и страх совершенно улетучился.

А если Пертти постоянно переживает грозу и не может призвать на помощь ни уфо, ни кого-либо еще? Только всегда боится, днем и ночью?

Вот если бы и Пертти подружился с уфо…

Янне вдруг вспомнил, что было написано в одной газете о передаче мыслей: надо только очень сильно подумать об определенной вещи, и тогда мозг как по телеграфу сообщит эту мысль другому мозгу. Но это, должно быть, неправда; для этого, наверное, нужны какие-нибудь антенны.

Антенны…

Янне вскочил на ноги. Антенны!

Он в несколько шагов добрался до края крыши, повис на ветке березы и опустился на землю. Через минуту он был дома.

Ящик с хламом стоял под кроватью. Он высыпал все на пол, стал перерывать и расшвыривать. Но ничего подходящего в хламе не было. Он бросился из дома и через двор пробежал в свою клетушку-сарай. Там в углу, между мешками, валялся старый забытый радиоприемник. Янне смахнул с него пыль и сорвал заднюю стенку.

Потом, ступая тихо, но твердо, нашел отвертку и плоскогубцы.

Он уже знал, как помочь Пертти.

На следующий вечер Янне сторожил у окна. При этом он повторял про себя созревший у него вечером план: сперва он скажет так, а потом так… Все казалось ясным, ничто не могло его подвести, ну совершенно ничто. Время от времени он ощупывал снаружи карман и любовно поглаживал его продолговатую выпуклость.

Все было в порядке.

Теперь дело было только за Пертти. Но он не появлялся весь вечер. А может, он ушел в магазин? Или Улла отослала его с каким-нибудь поручением? Но когда-то он все же должен вернуться домой. А он, Янне, будет сторожить хоть до ночи.

В эту минуту он увидел Пертти.

Он бежал с чужого двора к хозяйственной постройке с кошкой Рахикки под мышкой. Выглянув из-за угла, Янне успел увидеть полосатый кошкин хвост.

Он натянул на себя куртку, втоптал ноги в ботинки и выбежал из дома.

Остановился он у хозяйственной постройки. Пертти сидел на ступеньках клетушки-сарая Блумберга. Кошка, выгнув спину, смотрела на него с ветви сосны.

– Здравствуй, – сказал Янне.

Пертти подвинулся на край лесенки. Янне сел с ним рядом. Сперва он хотел было спросить у Пертти о кошке Рахикки, но потом раздумал: у него другие, гораздо более важные, чем кошка, дела. Он оперся о дверь клетушки, скрестил руки на груди и стал смотреть в обесцвеченное осенью голубое небо. Откуда-то из-за залива поднялась, качаясь, темная точка, вероятно ворона.

– Там что-то летит, – сказал Янне.

Глаза Пертти встретились с точкой. По наклону его головы можно было следить за полетом вороны.

– Это может быть уфо…

Пертти потряс головой.

– Не-е… – сказал он.

– Но ведь совсем вдали уфо кажется точкой, – возразил Янне. – Я видел…

Говоря, Янне внимательно смотрел на лицо Пертти.

– Ты знаешь про уфо? – спросил Янне.

– Да, да… – кивнул Пертти и провел рукою в воздухе, изображая, как летает бумажный змей.

– Знаешь, однажды чудесным весенним днем я собирал грибы за танцевальной площадкой и…

Тут Янне заметил, что говорит так, как будто отвечает выученный наизусть урок. Он и ошибку сделал в самом начале: какие грибы весной?

Янне украдкой взглянул на Пертти. Тот нашел где-то шишку и теперь слущивал с нее чешуйки. Возможно, он ничего и не заметил. Но отныне он, Янне, будет подбирать слова осторожней.