Текст книги "Избранная (ЛП)"

Автор книги: Эрика О'Рурк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 18 страниц)

Глава 9

На следующий день я держала снежный шар в руках, и мне казалось странным, что он все же был бесполезен как и настоящий снег. Я потрясла его как магический шар, но ничего не произошло. Верити купила испорченный снежный шар. К такому заключению я пришла около трех часов ночи.

Когда ей стало ясно, что даже она предъявляла определенные требования к своему хламу, она отодвинула этот шар на полку подальше, чтобы ей не приходилось больше его видеть. Кто мог ее в этом упрекнуть? Пустые глаза арлекина напомнили мне одну серию Скуби Ду, они следили за мной по всей комнате.

Сломан или нет, мне пришлось оставить его дома, пока была на работе. Люк больше не появлялся, и я задавалась вопросом, собирался ли вообще. Вероятно, он как-то узнал, что я взяла с собой снежный шар, и планировал вернуть его обратно. У него никогда не было намерений помогать мне. Безобразный маленький предмет для интерьера был моей единственной зацепкой, и я постараюсь ее сохранить.

Работа в ресторане не была особенно приятной. Жир от гриля попадал на мои волосы и одежду, хотя большинство времени я проводила в зале и работала официанткой. Бело-зеленый хлопковый фартук с рюшами и подходящей шапочкой на был пиком моды на осень. Но чаевые, особенно от постоянных посетителей, не были так ужасны, и каждый цент приближал меня к Нью-Йорку.

Тут был мистер Нельсон, который каждый день заказывал яйцо-пашот, тост из не просеянной муки и сок грейпфрута, оставаясь до тех пор, пока полностью не разгадает ежедневный кроссворд. Отец Армандо заказывал то, что пошлет ему святой дух. Миссис Ахерн всегда заказывала большую сосиску и прятала ее в сумке, чтобы ее йокширский терьер мог ее съесть, когда она придет домой.

Это было не удивительно, что я могла бы получить чаевые от моих одноклассников, но мы были достаточно далеко от школы Святой Бриджит так, что они приходили не слишком часто. К несчастью, наша братская школа Святого Себастьяна, находилась всего в нескольких кварталах на запад. Это значило, что мне приходилось обслуживать много шестнадцатилетних мальчиков, которые соразмеряют чаевые с тем, сколько находится в футболке. От такой команды я получала небольшое количество чаевых.

Со дня смерти Верити Ковальски стал постоянным посетителем, нарезанная солонина и глазунья, чей голый взгляд перекрывал уже мои артерии, и он всегда оставлял пятнадцать процентов чаевых. Он вытаскивал деньги из его растрескавшегося кожаного портмоне и тщательно отсчитывал каждый пенни, оставляя каждый раз неловко точную стопку в краю стола. Для него порядок имел очень большое значение, что я находила не очень доверительным.

Я как раз убирала четвертый стол, когда Тим, повар, крикнул из кухни: – Мо! Твой телефон звонит!

Через стук тарелок и столовых приборов, и через разговор за восьмым столиком я смогла расслышать мелодию. Я бросилась на кухню и оставила поднос с грязной посудой скользить по барной стойке.

– Мо? Это я, Лена.

– Привет! Что случилось? – Лена Сантос была главным редактором школьной газеты и средней нападающей в школьной команде по волейболу вместе со мной. Она была непосредственна, несколько сварлива и однозначно гиперактивна, но мне она нравилась. Она была на похоронах и плакала, старалась, однако, взять себя в руки. Никакой истерики. Я ценила это.

– Сегодня вечером будет вечеринка у Джилл Макаллистер. Ты идешь?

Вечеринки Макаллистеров в конце летних каникул были легендарны, традиция святой Бриджит. Пять дочерей, родители которых были психиатрами и регулярно проводили время в Европе, так что в доме было отличное место для вечеринок первого класса, о которой ученицы говорили еще с декабря. Только немногие из младших имели доступ, но в этом году были приглашены все ученицы.

Верити и я планировали пойти туда с девятого класса. Джилл была самой младшей сестрой и в двенадцатом классе как мы, а значит, что это последняя вечеринка Макаллистеров вообще. Но мысль, пойти туда одной, приводила меня в панику, первый шаг в последний класс, пойти туда без Верити.

– Я не думаю, – я не была готова пойти на вечеринку. Я держала мобильный плечом, пока убирала поднос в посудомоечную машину.

– Идем уже, Мо!

– У меня нет настроения для вечеринки.

– Ты не можешь просто не пойти туда. Все будут там.

– Точно, – я начала убирать тарелки.

– И ты не можешь прятаться весь год, – сказала она. Лена писала хорошие истории и лучшие передовые статьи, умные, беспощадные столбцы, которые выражали именно то, что все думали, но не хотели сказать. За прошлые годы именно это понравилось мне в ней.

– Я не прячусь, я просто устала, – сказала я. – Кроме того, все будут задавать вопросы.

– Они и так будут их задавать. Гуляет целая куча слухов. Люди рассказывают все возможные глупости.

– Что, например?

– Например, что Верити была связана с наркотиками, и потому кто-то преследовал ее. Что она летом была не в Новом Орлеане, а на лечении.

– Это безумие, – выкрикнула я и бросила взгляд через качающуюся дверь. – Я каждый день говорила с ней. Подумай, позволили бы такое в изоляции?

– Тебе не нужно убеждать в этом меня.

– Если я не пойду туда…

– Тогда будет выглядеть так, как будто бы ты скрываешь что-то, – Лена ненадолго замолчала. – Тебе было бы полезно выйти.

– Я же выхожу на улицу. Я появляюсь на работе.

– Это не считается. Давай же, Мо. Мы скучаем по тебе.

Я сконцентрировалась на том, чтобы тщательно вытереть свой поднос и снова положить его в стопку. – Мо! – крикнул Тим. – Заказ готов!

– Верити сказала бы тебе, что ты должна пойти, – объясняла Лена. – Ты знаешь, что она хотела бы, чтобы ты наслаждалась этим годом на полную катушку. Она ждала бы этого от тебя.

– Мо! – еще раз крикнул Тим.

– Я подумаю над этим, – я не дождалась ответа от Лены, и просто захлопнула крышку мобильного, бросила его обратно в сумку, причем я не смотрела на замотанную штуковину в углу.

Я схватила «Вестернский Омлет» и «Бедного рыцаря», прошла обратно между качающимися дверьми и пыталась игнорировать раздражение, которое переполняло меня. Я не была так уверена в этом. Когда я поставила тарелки перед пожилой парой за третьим столиком, я заметила нового гостя за стойкой. Я повернулась, чтобы отнести кофейник назад к плите, только для того, чтобы оказаться непосредственно около моей матери на другой стороне кулинарного окошка.

– Кто звонил?

– Подруга из школы.

– Звучит, как будто ты строишь планы пойти куда-нибудь, – лицо моей матери приняло напряженно-кисловатое выражение лица, она поджала губы. Это была ее типичная реакция, непосредственно перед тем, как она скажет нет.

– Сегодня вечером некоторые собираются вместе. Я думала, что могла бы пойти туда.

Мама сложила руки на груди. – Я не думаю, что это хорошая идея.

Мой живот сжался в ожидании надвигающегося спора. – Это всего несколько девочек из школы, – и куча парней из университета, но об этом я не упоминала. Если бы моя мать была супергероиней, она могла бы быть Паниквумен, и могла бы сравнять город с землей, но она вся так резко напряглась, что поднялась с места.

– Ты еще не полностью выздоровела.

– Я достаточно здорова, чтобы работать, – подчеркнула я. – Если я могу выдержать здесь восемь часов, несколько часов на вечеринке не повредят мне, – я все еще не решила непременно оказаться там, но внезапно я подумала о последнем учебном году, о колледже и остатке своей жизни: моя мать оберегала меня, Колин наблюдал через окно, Верити больше нет, и я застряла здесь на званном обеде, невредимая конечно, и безумно скучающая. В сравнении с этим, вечер с моими одноклассницами должен был быть абсолютно чудесным.

– Это не безопасно. Ты не должна ходить одна, – она подняла руку вверх, чтобы поправить бланки заказов, которые были закреплены над ее головой.

– Я не буду одна. Я буду с людьми из школы, – грузовик Колина припарковался на другой стороне улицы, и я указала кофейником на окно. – Колин может отвезти меня и привезти обратно.

Очевидно, я тронулась умом.

Моя мама подумала над этим. Колин был милым католическим парнем, которому доверял мой дядя и умел ценить ее кулинарные способности, а единственный смысл жизни которого состоял в том, чтобы охранять меня. – Он все время будет с тобой?

– Нет! Боже, мам! Я не пойду на вечеринку старшей школы с охранником, – я слишком хорошо могла представить, какое произвело бы это впечатление во время нормального вечера, не говоря уже о его воздействии на других девочек. Колин, может, и играл на нервах, но я не была слепой. Он будет как ягненок на бойне. Широкоплечий, опасно привлекательный, обвешанный пистолетами ягненок. Я покачал головой, чтобы освободиться от мысли о том, как Колин будет защищаться без пистолета от некоторых моих наболее возбужденных одноклассниц.

Некоторое время казалось, что моя мама действительно обдумывала мою просьбу, она закрыла глаза и сделала глубокий вздох. Что бы она там не видела за своими веками, но она наморщила лоб.

– Нет. Мне очень жаль, Мо.

– Но…

– Ты еще не выздоровела, и ты не должна без очевидных оснований разгуливать после наступления темноты. Пригласи подругу, – предложила она. – Вы могли бы взять напрокат фильм и сделать попкорн. Это было бы весело.

– Ты не можешь запереть меня дома до конца жизни, – я схватилась за рюши на кромке фартука, чтобы не дрожать. Она мстила мне за то, что я отказалась навестить моего отца, я была в этом уверена.

– Я бы хотела, чтобы могла, – с силой ответила она. – Ты все, что у меня есть.

Я слышала этот аргумент уже миллионный раз – девушки Фицджеральд против остального мира, у нас были только мы и должны держаться вместе. Это была вечная песнь моей матери, с тех пор как мой отец был заперт в государственной тюрьме. Но тем временем старая песня мне надоела, и я хотела собственной жизни.

– Я пойду туда.

– Ты не сделаешь этого, – ее лицо было бледным, рот сжат. – Не зли меня, Мо. Я не воспитывала тебя, чтобы ты так со мной разговаривала, – за стойкой послышался звонок.

– Ты меня воспитала так, чтобы я вообще ничего не говорила, – прошипела я и, потрясённая своей вспышкой гнева, схватила оранжевый кофейник за ручку. За барной стойкой сидел какой-то парень в узко облегающей футболке и бейсболке, сильно опущенной на лоб, меню закрывало остальную часть его лица. Вероятно, он всё слышал.

– Что закажете? – спросила я, стараясь, чтобы голос звучал как можно более весёлым. – Вишнёвый пирог сегодня особенно хорош.

Меню скользнуло вниз, Люк ухмыльнулся, глядя на меня снизу вверх.

– Только посмотрите, – протянул он. – Ты прямо в самом центре общественной жизни! Дом Верити, полицейский участок, ужин с гостем, вечеринки…

– Серьёзно? Ты следишь за мной? – я понизила голос до шёпота и бросила украдкой взгляд на опустевший красный грузовик на улице. – Тебе не стоит сюда приходить. Ты приносишь мне одни неприятности!

– Ты и сама прекрасно с этим справляешься. Такая занятая девочка. Да, Мышка? И как ты только со всем управляешься? – он протянул мне пустой кофейник, мне пришлось приложить усилия, чтобы фактически не вылить этот самый кофе на его колени. – Я думал, мы договорились, что ты держишься в стороне от всего. Ты, дорогая, совершенно не умеешь следовать указаниям.

– Поцелуй меня в зад.

Его улыбка стала шире, и в этот раз она была настоящей. – Будь осторожнее в своих желаниях. А кусочек пирога звучит довольно неплохо.

Я повернулась спиной к барной стойке и отрезала пирога, при этом надеясь, что Люк не сможет увидеть, как трясутся мои руки. Кусок был гораздо меньше, чем обычно, потому что Люк был слишком назойливым, чтобы ему досталась полная порция.

– Я думала, ты вернулся в Новый Орлеан.

– Я пришёл к выводу, что тебя необходимо держать в поле зрения, так как ты, как я уже говорил, паршиво прислушиваешься к другим.

Я слегка треснула его маленьким керамическим дозатором для крема.

– У меня уже есть сторожевой пёс, спасибо. А почему ты вчера вечером вдруг объявился?

– Ты нашла то, что искала у Ви?

Я чуть не выронила кофейник, при этом выражение моего лица осталось невиновным. – Мне нужно было забрать мои вещи.

– Мгм. – Его ярко-зеленые глаза смотрели на меня поверх кружки с кофе, в них читалось недоверие.

– И вообще, что именно я должна была искать?

– Ты мне и скажи это. Так как нет, конечно, никакой гарантии, но если ты что-то нашла, то ты так же знаешь, что с этим нужно сделать.

Я прищурилась. – Я лишь хочу выяснить, кто убил Верити. Поверь мне – в ее комнате не оказалось никакого подписанного признания.

Люк отломил небольшой кусочек пирога и указал вилкой на меня. – Зло. Если ты и дальше будешь искать, то точно найдешь его. Это будет такое большое Зло, что девочка как ты просто не справится с ним.

Девочка как я? Я сильно противилась желанию спросить его, что он имеет в виду. – Мне нужно позаботиться и о других столах.

Кипя от гнева, я вытирала столы, приносила счета, наливала кофе и забирала чаевые. И всё это время я чувствовала Люка, как он сидит за стойкой и делает вид, что меня тут нет. Это ужасно раздражало. Из-за этих мыслей о нём моя кожа покрывалась неприятными тёплыми мурашками.

– Проваливай, пока Колин тебя не увидел, – сказала я, когда вновь встала за стойку.

– Понятия не имею, что делает для тебя этот Куджо, но он не причинит вреда. Ты слушаешься его?

– Почему все считают, что он может мне указывать, что я должна делать? – я тёрла засохшее пятно от кетчупа с большей силой, чем было нужно.

– Потому что ты позволяешь ему это. Ты пойдешь на вечеринку?

– Она сказала… – я поджала губы.

– И ты прежде делала то, что она сказала? Ты не сделала ничего из того, что я просил тебя, с того самого момента как мы повстречались.

– Она моя мама. – На кухне вновь зазвенел колокольчик Тима.

– Не разбив яйца, яичницу не приготовить, – произнес Люк и откусил еще кусочек пирога.

– Да, класс. Я всегда именно та, кому приходится убирать весь свинарник за другими.

Он пожал плечами. – Я считаю, ты должна принять решение. И дальше всё держать в порядке – или получить то, чего ты хочешь. Ты не можешь получить и то, и другое.

Я принесла заказ из кухни. Когда я оглянулась, Люк уже исчез, а под пустой кружкой лежала двадцатка.

После работы я свернулась в постели и вновь посмотрела на снежный шар. Знал ли Люк, что именно это было тем, что я стащила? Знала ли это Евангелина? Возможно, она приказала ему следить за мной. Это просто немыслимо, чтобы кто-то интересовался таким пёстрым хламом. Арлекин сидел как пьяный, прислонившись к фонарному столбу. Он сидел на полуоткрытом сундуке, который был битком набит золотыми монетами и ярко разукрашенными драгоценными камнями. Один единственный рубин прижался к латунному шарниру сундучка.

И всё же там должен быть снег или нет? Верити спрятала его подальше шутки ради, или же она хотела на что-то намекнуть. Я попыталась открутить стеклянный шарик от подставки, но он не двигался. Я безуспешно пыталась их разъединить. Вращала снежный шар и рассматривала каждый сантиметр нижней части в поисках какой-нибудь затычки, но шар был полностью запечатан. Должен был быть какой-то выход, как докопаться до внутренностей шара, но при всём моём желании я ничего не смогла придумать.

Мой мобильный зазвонил в то время, пока я всё ещё вертела снежный шар.

– Ну? – тут же спросила Лена. – Ты придешь или как?

– Я не могу. Мама на грани истерики.

– Но мы ведь уже в двенадцатом классе! Ты должна прийти!

Я расстроено опустилась на кровать.

– Не парься ты о ней, – произнесла Лена.

– Она практически посадила меня под домашний арест. – Я бросила взгляд на грузовик Колина за окном. – Мне еще повезло, что я не должна носить электронные кандалы.

– Так же тяжело может будет и в футбольный сезон, – согласилась Лена, – Тогда сделай как и все голливудские звёзды, сбеги из дома.

Я дальше трясла снежный шар, и мне показалось, что сундук с сокровищами сдвинулся, как если бы один из драгоценных камней оторвался от цепочки. – Что? Я не могу так сделать!

– Пойдём! – настаивала она, – Ты заслужила право немного повеселиться.

Я была совершенно уверена, что вечеринка у Макаллистеров это не совсем то веселье, которое мне по вкусу. Еще полгода назад, возможно, так оно и было, – но не теперь.

– Время оторваться, Мо, – ругалась Лена. Эта фраза заставила вспыхнуть что-то в глубине моего сознания. Люк. Разбить пару яиц, так он сказал. Или?

– Я должна сейчас повесить трубку.

– Но ты же придешь, так ведь?

Это единственный раз, когда я повела себя импульсивно.

– Да. Ты сможешь меня забрать? Только поздно, когда моя мама уже будет спать? – И когда мой телохранитель поедет домой ночевать?

– Конечно!

Ее голос звучал восторженно и одновременно озадачено.

– Тогда, увидимся. – Волнение в моем голосе было настоящим, но оно не имело никакого отношения к вечеринке.

Я спрыгнула с кровати и засеменила вниз по лестнице. У меня было мало времени, до того, как моя мама вернется из закусочной. И я совершенно не желала объяснять, что я задумала сделать.

На кухне я обеими руками подняла снежный шар вверх и со всей силы ударила им о край раковины.

Ничего не произошло.

Я попробовала еще раз, два резких удара. В награду за мои старания я оставила маленькую вмятину на гладком стекле и одну огромную на эмалированной поверхности раковины. Класс. Мне нужно нечто более твердое – что-то, на что мама не обратит внимание, когда ей понадобится что-то приготовить.

Порожки. Я выбежала через веранду на улицу и подбежала к бордюру. Крепко схватилась за шар и с размаху швырнула его на землю.

Сила удара отголоском чувствовалась в руках. Это было странно приятное ощущение, но стекло по-прежнему было целым.

– Ну, давай же! – пыхтела я, замахиваясь снова и снова. – Ну… давай…

Я никогда не была тем, кто что-то ломает. Я и пискнуть боялась лишний раз, старалась не делать много шума. Я была такая порядочная девочка, точно как и говорил Люк, и куда это меня привело? Совершенно очевидно было лишь то, что я оставалась дочерью Джека Фицджеральда. То, что я было порядочной, еще не делало его таковым. Это не помогло Верити выжить. Это не помогло бы мне отправиться в Нью-Йорк, где я могла бы всё начать с чистого листа. Быть порядочной девочкой еще, черт возьми, ни разу не пошло мне на пользу.

Посыпалась битумная крошка. Некоторые камушки отскакивали в меня, но на стекле стали появляться трещины и царапины, пока я наконец не замахнулась шаром над головой и не бросила его настолько сильно, насколько могла. Шар разбился, вода полилась наружу. Мои колени и перед футболки были забрызганы, осколки стекла разлились сверкающей волной по порожкам и причудливо преломляли вечерний свет. Арлекин и его сундучок с сокровищами крепко держались на подставке, которую я, задыхаясь, вертела в руке, чтобы лучше разглядеть.

– Какого чёрта ты тут делаешь?

Я попыталась вскочить, но ноги запутались и я упала навзничь прямо посреди прохода и приземлилась на зад. Это и было главной причиной того, что я каждый футбольный сезон грею скамейку.

Колин стоял в конце подъездной дорожки, скрестив руки, а я всё пыталась подняться на ноги. Его мрачный вид мог бы быть успокаивающим, если бы он принадлежал какому-нибудь злодею.

– Я не пыталась ускользнуть. Я только хотела подышать свежим воздухом.

– Ты не отключила сигнализацию. Ты настолько спешила выйти на свежий воздух?

– Я забыла про нее. Извини.

– А есть ли какая-то причина тому, что ты тут разбила… что вообще это было? – он наклонил голову набок и окинул взглядом лужу из воды и осколков стекла. – Тебе чем-то не угодил этот снежный шар?

– Он был сломан, – пробормотала я.

– Ну, теперь-то он точно сломан. Тебе стоит прибрать здесь, – добавил он.

– Ты очень услужлив.

– Твой дядя сказал, что я должен присматривать за тобой, а не то, что я должен убирать за тобой всякий бардак.

Я выдохнула с сопением; я даже не заметила, что задержала дыхание. – Об этом я тебя также не просила. – Я должна была избавиться от Колина. Опять. – Я сейчас же здесь приберу, окей? Можешь отстать от меня? Ты прямо как моя мама.

Я, тяжело ступая, направилась в дом, взяла метлу и, вернувшись, подняла подставку от снежного шара и поставила ее на стол на веранде.

Колин прислонился к гаражу, когда я вернулась. – Ты рассказала мне не всё. – Это прозвучало так, будто он отчитывал детсадовского ребенка, которого он уличил во лжи.

– А должна была? – я смела осколки на совок, – я никуда не думала уходить, только собиралась вернуться.

– Прекрасная идея. – Он подождал, пока я уже почти оказалась на веранде, и после крикнул мне вслед – Какие планы на сегодняшний вечер?

Только не останавливаться. Никаких виноватых взглядов. – Я должна еще дочитать литературу, что задали на лето, там еще много Шекспира. Просто море удовольствия. Доброй ночи.

– Тебе так же. И будь повнимательнее со стеклом.

Я в какой-то момент спросила себя, сколько у него было таких заданий, как это. Должно быть целый миллион, если исходить из того, какого совершенства он уже достиг. Он блокировал каждый вопрос моей матери так, что она даже не заметила этого, и провернул то же самое и со мной. Вздохнув, я закрыла за собой дверь и вновь включила сигнализацию. Кое-что я всё-таки выяснила: Колин следит за сигнализацией.

Я смела кухонным полотенцем оставшиеся осколки с подставки и выкинула их в мусорное ведро. Затем сверху бросила немного капусты, которая пролежала уже некоторое время. До прихода мамы у меня было еще немного времени.

Я рассмотрела подставку в мягком свете моей прикроватной лампы. Арлекин в своем пестром маскарадном костюме пусто улыбнулся мне. Даже разукрашен он был как-то дешево: цвета налезали один на другой, совершенно не так, как если бы это была работа самой Верити. Хотя она и предпочитала всегда сцену, но она также была и одаренная художница. Она никогда не была настолько неаккуратной.

А вот сундук с сокровищами был абсолютно другим. Драгоценные камни были так тщательно прокрашены, и каждое крошечное звено украшений было отдельно нанизано, что они качались туда и сюда, когда я дула на них. Золотые монетки, которые выглядывали по краям, блестели и выглядели как настоящие. Я вскрыла шарниры канцелярской скрепкой и открыла крышку. Внутри находилась целая груда драгоценностей и монет.

Я вытряхивала их наружу, скребла кончиком ногтя. Что бы здесь не прятала Верити – если это конечно не было сделано ею для того, чтобы с того света посмеяться над моей глупостью – это должно было быть чем-то важным, раз она приложила к этому столько усилий.

Со слышимым щелчком открылось потайное дно сундучка. Небольшое отверстие проходило глубоко внутрь подставки, и было покрыто…какой-то тканью. Это был черный, абсолютно сухой бархат, который на ощупь казался мягким и слегка мятым. Я ощупывала его, пока не дотянулась ногтем до тоненького шёлкового шнурка. Я дёрнула его и вытащила маленький чёрный мешочек. Дрожа, я потянула за шнуровку и вытряхнула содержимое на ладонь.

Кольцо. Нежный кружок из золота, такой тонкий и изящный, что я побоялась до него коснуться. В самый центр был инкрустирован мерцающий, кобальтово-голубой камень, не ограненный как сапфир, а гладко отшлифованный и блестящий как опал. Камень, словно маленький компас с направлениями света, был укреплен с четырех сторон бриллиантами, каждый из которых с легкостью мог украшать отдельное обручальное колечко.

– Бог мой! – я не слишком разбираюсь в украшениях, но это искусное сверкающее кольцо должно было быть очень дорогим – очень-очень дорогим, чтобы оплатить Верити всё, что она заработала этим летом, пока была у ее тети. Неужели она украла его? Это из-за него ее убили?

Я снова и снова вертела в руке кольцо и пыталась с закрытыми глазами нащупать и разобрать выгравированную надпись на его внутренней стороне. Мягкий голубой цвет камня напоминал цвет глаз Верити.

Кольцо принадлежало ей. Я с полной уверенностью ощущала это в сердце. Только это, к сожалению, совсем не объясняло, как оно у нее появилось.

Но мешочек из-под кольца оказался не пустым. Я вновь потрясла его и обнаружила карту памяти, как в моей камере. Когда я, наморщив лоб, рассматривала ее, я услышала, как мама открыла заднюю дверь.

– Мо, почему Колин сидит снаружи? Тебе следовало пригласить его в дом, предложить стакан… Мора Кейтлин Фицджеральд! Почему на раковине вмятина размером с блюдце?

Проклятье. Я так и знала, что что-то забыла. Пока мама поднималась по лестнице, я смела кольцо и карту памяти в чехол от моей камеры.

– Величиной с блюдце! Что ж ты сделала?

– Я уронила сковороду. Я пожарила себе сыр, а когда хотела помыть сковороду, она выскользнула у меня из рук. – Как говорится: если хочешь, чтобы что-то получалось лучше, нужно только практиковаться в этом, то же самое и с ложью. – И вмятина не такая уж и большая.

– Раковина начнет ржаветь. Нам придется ее заменить. Я тебя не понимаю, – добавила мама и тут она впала в ярость. – Ты носишься со своей камерой, как с младенцем, а к моим вещам у тебя нет никакого уважения. И почему в мусорном ведре лежит целая груда стекла?

От моей мамы ничего не может ускользнуть. Она вообще не высокого мнения о людях, которые имеют какие-то секреты и считают нормальным, хранить их.

– Мо? Это стекло?

Я пожала плечами. – Я выронила бутылку с холодным чаем. Сегодня просто не мой день.

– И что я по-твоему должна сделать с раковиной? Ремонт, между прочим, стоит денег.

Я хотела лишь того, чтобы она ушла. Кольцо лежало в чехле от моей камеры – и это первое настоящее, осязаемое доказательство, которое у меня было и которое умоляло меня, рассмотреть его поближе. Мне нужно было спланировать, как сегодня ночью ускользнуть. Но прежде всего мне нужно было избежать назревающей ссоры, так как дальше речь пойдет не о раковине, а о вечеринке или о чем-то подобном.

Это могло бы стать такой ссорой, которую мы бы вели годами, не обмолвившись и словом. Я не знаю, когда мне стало понятно, что моя мама ожидает от меня, что я буду идеальной дочерью, словно всё мое хорошее поведение было бы чем-то сродни покаянию за грехи моего отца. Я знала лишь, что я устала от этого.

– Хорошо, – рявкнула я, – я оплачу ремонт. Мне ведь совсем не нужны деньги, ведь я следующие сто лет всё равно никуда не выйду.

– Не смей говорить со мной в таком тоне. Я только лишь забочусь о тебе. Все мы заботимся о тебе.

Я бросила взгляд из окна. Колин сидел в своем грузовике, ел сандвич и читал какую-то маленькую книжку.

Да. Все присматривают за мной – или по меньшей мере следят за тем, что я делаю. Как и всегда. Я ненавидела это. И я ненавидела, что именно мне нужно было за всё извиняться.

– Всё равно. Мы закончили? Я должна еще дочитать Короля Лира.

Мама сузила глаза и поджала губы. – Через полчаса будет ужин, – произнесла она, резко развернувшись на каблуках.

– Я не голодна, – крикнула я и хлопнула дверью. Я была, наверно, единственным подростком в Америке без замка на двери в комнату. И это раздражало, особенно сейчас. Я выудила кольцо и карту памяти из чехла, одним ухом прислушиваясь, не возвращается ли мама.

Я люблю свою камеру, цифровую зеркалку с кучей объективов, которую мне на шестнадцатилетие подарил дядя Билли. Она обыгрывает по оптической длине маленькие компактные камеры, которые люди чаще всего используют. Это здорово, когда ты видишь через видоискатель именно то, что в последствии получаешь на фото.

Нет никаких искажений, никаких ошибок, и она настолько быстрая, что ничто не ускользает от нее. Одновременно – это единственный способ, который я знаю, чтобы стать невидимой. Когда люди видят большой черный объектив, они мысленно начинают представлять, что они делают, или, например, как выглядят их волосы. Никто не видит человека, который держит этот фотоаппарат.

Я подождала, пока загрузятся фотографии, и стала перелистывать их, когда они возникли на маленьком экране камеры. Фотографии района Гарден, шикарные изделия из кованого железа и старинные здания.

И фотографии Люка. Каждая фотография содержала в себе что-то от энергии Верити, ее обаяния. Тут же было и ее фото с Люком, где они вместе сидели перед каким-то кафе: угол был совершенно кривым, как если бы они держали камеру на вытянутой руке и снимали самих себя. Люк целовал ее в щеку, а лицо Верити сморщилось от смеха; вместе они выгляди совершенно расслабленно.

Я сглотнула и посмотрела на следующее фото: Люк с наигранно мрачным выражением лица смотрел поверх стакана чая со льдом. Лавка Евангелины, скромная деревянная вывеска которой весела на блестящей латунной цепи. Еще одно фото с Люком, как он стоит на балконе с коваными перилами и смотрит через весь город на заходящее солнце. Можно было заметить, что Верити незаметно сфотографировала его, так как он производил впечатление совершенно не подозревающего, полностью отвлеченного, отрекшегося от тех манер, которые он всё время выказывал при мне.

Я хотела верить, что Верити пыталась рассказать мне что-то, что она хотела, чтобы я нашла эти фотографии и кольцо, и чтобы я сложила их как в каком-то трудном уравнении. Но я просто не понимала, чем был здесь Икс.

В гневе я носилась по комнате туда и обратно. Почему Верити так много скрывала? Чего она ожидала от меня теперь? Я пролистала вновь фотографии, немного медля, когда натыкалась на фото Люка. Он выглядел нежным. Счастливчик. Конечно, он был счастлив – ведь Верити тогда была еще жива. Не было того сурового мерцания в его глазах и стиснутых зубов, так как они встречались. Их явная симпатия четко объясняла одно – она доверяла ему. Люк был на моей стороне, или, по крайней мере, на стороне Верити.

Пока я размышляла о фотографиях и игнорировала очередные оклики мамы спуститься поужинать, уже наступила ночь – опустились предосенние тёмно-синие сумерки. Я взглянула на часы. Час назад, когда мама отправилась спать, я лишь пробормотала ей неискренне «Спокойной ночи», а сейчас уже было почти половина одиннадцатого. Я выключила свет и ждала, когда раздастся тихое громыхание отъезжающего грузовика Колина.

Когда шум умолк, я решила переодеться. Я хотела надеть что-то такое…что не характерно для меня. Нечто, что докажет людям, что у меня всё в порядке, даже если это вовсе не так. Как бы то ни было, они всё равно будут говорить обо мне – этого не избежать – но так я хотя бы смогу избежать открытой жалости. В конце концов, я решила надеть короткую черную юбку и шелковый зеленый верх; ко всему прочему я надела еще и сиреневый шарфик. Верити любила так одеваться. Возможно, это придаст мне хоть часть ее силы.

Мне казалось неправильным оставлять кольцо, поэтому я продела в него золотую цепочку, которую я получила в подарок по случаю конфирмации. Я надела цепочку на шею и тщательно спрятала ее под шарфиком. Цепочка была достаточно длинной, чтобы укрыть кольцо под моей кофтой. Его прохлада ощущалась на моей коже, как от талисмана, и было такое чувство, будто Верити была рядом со мной.