Текст книги "Избранная (ЛП)"

Автор книги: Эрика О'Рурк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 18 страниц)

Одну руку он положил мне на поясницу, другой взял мой локоть и повел меня в комнату в конце коридора, с настоящими стенами и раздвижными дверями вместо занавесок.

– Ты уверена? – спросил он.

Я кивнула и вошла в дверь.

Глава 3

В комнате было тихо и так светло, что болели глаза. Наши шаги гулко отзывались на кафельном полу. Посредине стоял стол, вокруг изголовья которого стояли темные мониторы; простыня покрывала человеческую фигуру, лежащую на нем.

Пара прядей белокурых волос свисали из-под простыни, и я, шатаясь, прошла вперед.

Люк сжал мою руку еще сильнее. – Теперь довольна? – спросил он. – Пойдем отсюда.

Я освободила руку и пошла дальше.

На простыне виднелось несколько красных пятен, и мои руки при взгляде на них сжались в кулаки.

Я сощурила глаза и вздохнула, потому что должна быть готова, но глупо было думать, что действительно что-то может меня к этому подготовить.

Я открыла глаза. Простыня на ощупь была холодной и шершавой, когда я стянула ее.

На короткое мгновение это была не Верити. Девушка на столе была слишком неподвижной. Верити всегда была в движении – смеющаяся, возбужденная, воодушевленная, сияющая.

Девушка на столе выглядела ужасно, ужасно спокойной и не излучала абсолютно ничего. Совсем на короткое мгновение, на один удар сердца, не больше, это была не Верити. Но все же это была она.

Она лежала там, бесцветная как воск, хотя она вернулась домой из Луизианы с золотистым загаром. Ее ресницы казались темной массой.

В уголке ее рта была размазана кровь, и три рваные раны обезобразили ее щеку. Я застонала; у меня подкосились колени.

Люк стоял за мной, его рука нежно лежала у меня на талии. – Теперь достаточно, – сказал он хриплым голосом.

Я наклонилась вперед и коснулась ее другой щеки. Она была гладкой, без повреждение, но кожа отдавала странным синеватым оттенком. Простыня соскользнула дальше, обнажив ужасную рану на ее горле и засохшую кровь, склеившую ее волосы.

Я отпрянула назад и стала вдруг очень благодарна Люку за его присутствие.

– О Боже, – прошептала я, нащупала под простыней ее руку и была ошеломлена, насколько она была тяжелой. Ее ногти были сломаны, кончики ее пальцев окровавлены. Я никогда прежде не трогала что-то более ледяное, чем ее кожа, и попыталась согреть ее руку в своей. – Мне жаль. Мне очень жаль.

Я пыталась пошевелить ее рукой под простыней, комната была холодной, и мне казалось, нужно сделать так, чтобы она не замерзла, но вместо этого я скользнула вниз, с глухим звуком ударившись о край носилок, качалась туда сюда. Я кричала, шум разрывал меня.

Люк развернул меня и крепко прижал к груди. Но было поздно. Вид ее руки с широко расставленными пальцами, как будто протянутые в поисках помощи, навсегда врезались в мою память.

– Они убили ее, – сказал он, уткнувшись в мои волосы, слова звенели резко. – И ты была бы следующей, только ради удовольствия. Ты ничего не смогла бы сделать, чтобы предотвратить это, Мышка. Вообще ничего.

Я отступила немного назад. Врачебный халат промок от моих слез, и я пристально смотрела на пятно, ногти впивались в ладонь здоровой руки, и я надеялась, что боль могла бы помочь мне концентрироваться.

– Почему кто-то должен был сделать что-то подобное?

– Ты когда-нибудь наблюдала за кошкой и мышью? Кошка охотно играет некоторое время с мышкой.

Шок прошел, но начало тошнить. Я пыталась, проглотить кисловатый привкус, который собрался в моем рту.

Лицо Люка было напряжено; он лишь стиснул зубы, когда посмотрел мимо меня.

Что-то в его глазах вышло за грани скорби и гнева, которые я видела там раньше, что-то вроде безнадежности, которая напоминала мне о феврале с его бесконечным холодом, никогда не меняющимся серым цветом и ощущением, что солнце никогда не вернется.

Я чувствовала себя точно также.

– Кто? – спросила я. Слово оставило привкус металла на языке.

– Никто из тех, кого ты знаешь. Как я уже сказал, будет лучше, если ты все забудешь.

– Ах да, правильно! – воскликнула я. – Я просто вернусь к своей жизни и забуду о лучшей подруге, которая лежит там на столе! Никаких проблем!

Он схватил меня за плечи и встряхнул, так что мои зубы застучали друг о друга. – Здесь происходят вещи, которых ты не понимаешь. Вещи, до которых ты не доросла. Так лучше для тебя.

Я уже слышала это не один раз, и никогда это не было правдой. – Мне все равно. Объясни.

Он рассмеялся, горький древний смех. – Я не могу.

– Верити сказала тоже самое.

– Конечно. Она любила тебя. Она знала, что происходило в переходе, знала, насколько все плохо. Она заставила тебя бежать, чтобы спасти твою жизнь. Если ты теперь последуешь за тенями, это будет значить, что она погибла зря. Это было бы очень обидно.

– Итак, мне лучше сделать вид, как будто все нормально? Вряд ли. Тот кто сделал это… – я снова повернулась к столу и опустила руку на ее лоб, накрытый простыней. – Я должна их найти, чтобы они заплатили за все.

Когда я произнесла эти слова, правда проникла под кожу сквозь холод, который окутывал меня, мою кровь и кости. Тот, кто атаковал нас в переходе, погрузил в меня вихрь абсолютного ужаса, который я никогда больше не хотела почувствовать.

Но это не играло никакой роли. «Я добьюсь справедливости» – пообещала я себе, не убирая руку с простыни, так как хотела, чтобы Верити услышала меня. Это было не то, что я должна была бы сделать – надо было остаться с ней и бороться – но сейчас я могла сделать для нее только это.

Люк оттащил меня от стола. – Они сделают это. Обещаю. Но ты не можешь участвовать в этом.

«Подожди» – хотела я сказать, но он перебил меня. – Оставаться здесь – плохая идея. Они заметят твое отсутствие.

Он был прав.

Обычно я была девочкой, которую никто не замечал, но это ночь не была нормальной. Я должна была вернуться в кровать, прежде чем моя мать проснулась бы или вернулся мой дядя. Люк вывел меня наружу, и я обернулась, чтобы в последний раз посмотреть на Верити.

Она спокойно и неподвижно лежала на столе, и мои колени снова подкосились, и это заставило Люка на мгновение потерять равновесие.

– Ох, дьявол, – он поднял меня, как будто я была ребенком, и вытащил меня за дверь. – Ты, однако, не хочешь облегчить мне задачу, или?

Я вспомнила о выражении лица Верити, объятое ужасом, когда говорила мне, что я должна убежать.

Я вспомнила, как она кричала, когда чернота охватила ее, и светло-красная кровь на ноже из белой кости, капает в свете уличного фонаря.

Я вспомнила, как я считала их в темном переходе, когда ее жизнь угасала. Все эти воспоминания превращались в холодный, жесткий ком внутри груди.

– Никаких шансов, – сказала я, когда Люк принес меня назад в мою комнату.

Глава 4

Мы похоронили Верити безветренным августовским утром. В районе десяти часов было уже тридцать градусов, душный, тяжелый день, который прямо-таки молил о грозе, которая ослабила бы жару и отмыла бы мир.

Солнце сурово жгло, и я могла чувствовать, как моя слишком бледная кожа становилась розовой и готовилась покрыться веснушками.

Несмотря на жару церковь была переполнена. В то время как отец Армандо пустословил о том, что нужно беспрекословно принимать Божью волю, я сняла солнечные очки и позволила взгляду скользить по собравшимся.

Казалось, как будто все знали Верити, так как здесь были девочки из школы Святой Бриджит и мальчики из нашей братской школы Святого Себастьяна.

Волейбольная команда стояла маленькой группкой, держась за руки и плача. Часть меня хотела пойти туда и встать с ними, чтобы хоть немного почувствовать себя менее одинокой, но я знала, что это чувство было иллюзией. Их не было там.

Они не видели того, что я. Они не держали Верити, не просили остаться. И они не жаждали справедливости так как я.

Были также друзья, которые жили по соседству и ходили в ту же церковь. Они стояли, одетые в черное, и обмахивались, чтобы получить больше воздуха. Маленькие, слоновой кости программки, казались на фоне их темной одежды, как моль.

Репортеры, которые уже неделю следовали за мной по пятам, шатались на наполовину-почтительном расстоянии.

Детектив Ковальски стоял с опущенной головой на краю группы и анализировал взгляды и печальный шепот, которые мелькали от него к моей семье.

И где-то в этой плачущей массе находилась личность, которая убила Верити.

Кладбище, одно из старейших и самое большое в городе, было сооружено так, что напоминало холмистый английский ландшафт.

Прикрытый кольцом старых дубов, с живой изгородью вокруг, он выглядел зеленым и невероятно свежим. Могила Верити находилась рядом с небольшим прудом. Вода казалась тихой и гладкой, и даже ветер не нарушал безмятежность поверхности.

Когда закончатся поминки и все вернутся к своей жизни, это место вновь станет прелестным и мирным.

Я хотела испепелить здесь все.

Отец Армандо закончил, но я продолжала изучать множество лиц, не уверенная в том, что же я высматриваю. Никто не выглядел подозрительно; это было большое скопление людей, находившихся в замешательстве от горя.

Один за другим они проходили мимо гроба, оставляли на нем белые розы и не решались приблизиться к семье Верити.

Все члены семьи Грей стояли плотной группой, но через пару минут мама Верити подозвала меня и взяла мою руку. – Мо, дорогая. Спасибо, что ты здесь.

– Ну, конечно же, – я старалась не потерять последние силы, когда она обняла меня.

– Ты помнишь мою тетю? Евангелина Мараис, а это Мо Фицджеральд.

Евангелина вежливо кивнула и взяла миссис Грей под руку. Мама Верити так постарела за последнюю неделю, что они выглядели как сестры, а не как тетя и племянница.

Евангелина была сдержанна и элегантна, но казалось, что ее руки дрожали, когда она поглаживала руку миссис Грей, а ее кожа была настолько бледной от горя, что была похожа на пергамент. – Рада тебя снова видеть, Мо.

– Я бы хотела, чтобы это произошло при более приятных обстоятельствах.

В ее голосе звучал легкий оттенок южного акцента, не такой сильный как в бархатистой, монотонной речи Люка, но он все же напомнил мне, что неделю назад они с Верити были в Новом Орлеане.

Определенно она немного знала о планах Верити. Я спрашивала себя, как я могла бы вежливо у нее разузнать, встречалась ли она с зеленоглазым темноволосым врачом, имеющим талант избегать всяческих вопросов, и у которого возможно что-то было с ее погибшей племянницей.

Но это был не подходящий момент.

Четырнадцатилетняя сестра Верити, Констанция, стояла поблизости, обхватив себя руками.

– Я все время думаю о том, что она опоздала на самолет, – сказала она своему отцу; горе явно читалось в ее глазах. Они были такого же глубокого темно-синего цвета, как и у ее старшей сестры, но сильно покрасневшие и опухшие, что у меня снова навернулись слезы. – На самолет из Нового Орлеана, ты знаешь об этом? Поэтому ее нет с нами. Я все время думаю, что она всего лишь опоздала на свой самолет, что ее высадит такси и она снова вернется домой. А все это здесь могло бы быть ошибкой.

Ее отец кивнул и погладил ее по голове. Он был слишком подавлен, чтобы отвечать.

– Как дела, Кон? – Это был глупый вопрос, тот самый, который я всегда слышала от взрослых, но она выглядела настолько потерянной, и такой юной, хотя она всего на пару лет была моложе меня, что эти слова просто сорвались у меня с языка. – Тебе нужно… что-нибудь?

Ее губы скривились, когда она посмотрела на меня. – Не от тебя.

Мистер Грей с извинением взглянул на меня поверх ее головы и положил свою ладонь ей на плечо, чтобы успокоить ее.

Я отошла назад, когда она снова повернулась к нему и он прижал к себе ее с заплаканным лицом.

Может быть, это была естественная реакция, что она была так зла на меня. Я выжила там, где ее сестра не выжила… кто мог упрекнуть ее в том, что она чувствовала себя обманутой?

Она всегда бегала за Верити и за мной, подражала нам, шпионила за нами… и сводила нас с ума. Было такое ощущение, что у меня самой есть младшая сестра. Теперь я тоже ее потеряла.

Я почувствовала себя незваным гостем и отошла назад, чтобы получше рассмотреть толпу. Моя мама и дядя Билли разговаривали с людьми из церкви.

Мама покачивала головой и вытирала глаза, пока стояла с женщинами, а мой дядя находился в окружении мужчин; он казался серьезным и решительным.

Я проскользнула на кладбище, мимо большого впечатляющего надгробия какого-то человека, который умер сто лет назад. Никто не казался неуместным, ни у кого не было таблички с признанием своей вины, и я начала понимать, насколько наивным был мой план.

Разочарованная и изнемогающая от жары я скрутила свои волосы – каштановые и слишком длинные для такой жары – в узел до самого затылка. Влажность превратила тонкие пряди, висевшие у моего лица, в локоны и я раздраженно откинула их в сторону.

Ковальски подошел небрежной походкой и остановился немного поодаль; он читал надпись на надгробии. – Как Вы? – спросил он.

Это был тот же вопрос, что я задала Кон, и попыталась быть вежливой. – Хорошо, спасибо. Разве Вы не должны заниматься расследованием?

– А кто говорит. что я этого не делаю? Насколько я считаю, здесь достаточно подозреваемых. – Он повернулся ко мне. – Кстати, Ваша речь в церкви была очень милой.

– Спасибо. – Моя надгробная речь в действительности была хорошей. Любезной и поверхностной как поздравительная открытка, полная разных клише, чтобы испить до дна жизнь и почтить память Верити.

Это было чудо, что меня не поразил на месте удар молнии, хотя мне казалось, что это более незначительное прегрешение, чем убийство Верити. По-видимому, Бог не наказывал ударами молний, как нас учили.

Ковальски снова заговорил. – Я слышал, Вы хорошая ученица. Вы, вероятно, привыкли выступать перед людьми, не так ли?

– Нет, – сказала я и не отвела взгляд от толпы. Он хотел дать мне понять, что он наводит обо мне справки, чтобы я сделала ошибку и что-нибудь ему рассказала. Мне нечего было рассказывать.

– Послушайте, Мо. У нас в полицейском участке есть пара фотографий, и мы были бы рады, если бы вы взглянули на них. Это фото разыскиваемых преступников, что-то в этом роде. Как насчет завтра?

– Я не думаю, что смогу вам помочь, – сказала я и постаралась, чтобы в голосе присутствовали нотки сожаления. – Было слишком темно, чтобы что-то рассмотреть.

– Никогда не знаешь, – возразил он, – Возможно, фотографии помогут вспомнить. И Вы могли бы узнать кого-то, кого уже однажды встречали, вероятно, у вашего дяди. Или того, кто околачивается в ресторане?

Я закатила глаза и надеялась на то, что солнечные очки скроют это. Со дня смерти Верити, Ковальски намекнул бесчисленное количество раз, что могла существовать связь между убийством и делами дяди Билли.

Я не удивилась. Если твой отец сел в тюрьму из-за махинаций и отмывания денег, тогда на каждого члена семьи будут смотреть через очки-Сопрано.

Я слышала это так часто, что не обращала на это внимание, но сейчас это отвлекало от поиска настоящего убийцы. И его назойливое присутствие выделяло меня из толпы в тот момент, когда я хотела быть невидимой.

Если бы Ковальски правда был бы на верном пути, я бы так не злилась. Но он растрачивал время, беспокоя мою семью, когда должен был искать убийцу Верити, и именно сегодня нужно же было предположить, что он сделает также и в этот раз.

Но я не упрекаю его, так как тогда бы я нарушила главное правило моей матери: не устраивай театр. Вместо этого я игнорировала его, пока он бормотал дальше, что меня ждут в полицейском участке, осматривая толпу, разыскивая кого-то, кто выделялся, кто совершенно не соответствовал.

Я съежилась, когда узнала Люка, который остановился, чтобы поговорить с семьей Грей. Я не видела его раньше, но теперь был подходящий момент, чтобы узнать больше о нем, о поездке Верити и всех других ответах, которые он пытался скрыть от меня.

– Мой дядя нанял адвоката, – сказала я Ковальски и отвернулась. – Он сказал, что вы должны разговаривать с ней, а не со мной.

Когда я продвинулась вперед к Люку, он как раз пожимал руку отцу Верити. Мистер Грей морщил лоб, и я смогла расслышать часть предложения:

– …итак известно.

Люк застыл на мгновение. – У меня была ночная смена, – сказал он, совершенно не поднимая глаз. – И я только хотел сказать вам, что она была настоящим борцом, сэр. Она держалась так долго как только смогла, пытаясь вернуться к вам. Она должно быть очень сильно вас любила.

Мои руки сжались в кулаки. Он врал им, через несколько минут, после того как Верити похоронили. Я мысленно проигрывала некоторые фрагменты из той ночи снова и снова, и я была полностью уверена, что она не была жива, когда ее привезли в больницу.

У нее вообще больше не оставалось боевого духа. Единственное, что удерживало меня от устраивания театра, было внезапное осознание, что я тоже лгала. У меня были хорошие основания, Ковальски не был заинтересован в правде, только в том, чтобы расквитаться с моим дядей, но тем не менее это тоже была ложь.

Миссис Грей заметила меня. – Мо… – она схватила руку мужа так крепко, что были видны сухожилия на тыльной стороне кисти. – Это врач… – она смущенно замолчала.

– Доктор Смит. Вы выглядите лучше, мисс Фицджеральд, – он взял меня за руку и осмотрел ее, слегка нахмурив лоб. Его акцента, медленной и ленивой речи, который напоминал мне медленную реку, больше не было. – Наверное, вы мало что помните.

– Только фрагменты, – ответила я. – Я не могу собрать все воедино. Пока нет.

Давление на мои пальцы усилилось. Позади нас другие печальные гости подходили и беспокойно переступали с ноги на ногу.

– Мы увидим вас во время обеда? – спросила миссис Грей Люка. Было заметно, что она старалась вспомнить, что должна сказать.

Люк – он же доктор Смит – обменялся взглядом с Евангелиной. Она почти незаметно покачала головой, и Люк грустно улыбнулся семье Грей. – Нет, собственно, мне уже нужно идти.

Теперь. Это был ответ на вопрос, встречались ли когда-нибудь Люк и Евангелина. Он говорил правду, когда утверждал, что знал Верити из Нового Орлеана. И теперь, черт побери, он снова исчезнет! И заберет мои ответы с собой. Я повернулась, как будто хотела уйти и позаботилась о том, чтобы столкнуться с ним.

Молниеносно он обхватил меня рукой. – Полегче, – сказал он, когда миссис Грей тихо вскрикнула.

– Я чувствую себя не очень хорошо, – пробормотала я, цепляясь за его руку, костюм на которой значительно отличается от полиэстрового Кавальски. – Наверное это из-за солнца.

– Тогда мы должны позаботиться о том, чтобы вы ушли, – сказал Люк тоном притворной откровенности. Он хотел отвязаться от меня, но я держалась и пыталась казаться достойной сочувствия.

Евангелина сделала шаг вперед. – Вероятно, доктор Смит сможет позаботиться о тебе? Я сообщу твоей семье, Мо.

– Было бы отлично, – сказала я и еще крепче вцепилась в Люка. Я практически могла слышать, как он скрежетал зубами. Я знала, наверное, не так много о парнях, но это было очевидно, что у него не было особенного желания делать это. И все же оказалось достаточным всего лишь взгляд Евангелины и пары настойчивых слов. Я сделала себе заметку, поразмышлять над этим, когда смогу думать ясно.

– Я позабочусь о том, чтобы она не пострадала, – сказал он с легким предостерегающим оттенком в голосе, в то время пока разворачивался вместе со мной к выходу с кладбища. Я была уверена, что он говорил со мной.

Глава 5

Люк уводил меня от скопления людей и вдоль извилистого заасфальтированного шоссе, которое стало липким из-за жары. Когда мы вышли за пределы слышимости, он наклонился ко мне; я чувствовала его теплое дыхание на своем ухе.

– Тебе нужно поработать над твоими обмороками, – акцент снова появился.

– И тебе над твоим псевдонимом, – возразила я. – Доктор Смит? Серьезно? Почему не Джон Доу? И почему все здесь считают, что ты врач? Ты выглядишь слишком юным, тебе алкоголь-то можно пить? Не говоря уже о медицине!

– Люди видят то, что хотят видеть. Ты должна это попробовать, – он откинул руку и насмешливо поклонился. Дорога перед нами разделялась: одна вела к железным кованным воротам на входе, другая на кладбище. Люк направился к воротам. – Сделай все правильно, Мышка.

– Подожди! Ты не можешь просто уйти.

– Уже ушел, – бросил он через плечо.

Я погналась за ним. – Я должна с тобой поговорить.

– Не о чем разговаривать.

– Это неправильно! – и тут мне пришла мысль. – Я буду кричать! Я расскажу им, что я помню, что ты был в переходе, и тогда они проверят твою историю. Ковальски же там.

Люк бросил взгляд в ту сторону и повернулся ко мне. Я была ужасно довольная собой, ну просто не могла по-другому.

– Это не игра, – произнес он, и его лицо покраснело от ярости.

– Ах, нет. Послушай, я придерживалась того, что ты сказал мне. Теперь я заслуживаю получить несколько ответов.

Он долго и пристально смотрел на меня. Складки, покрывающие его лоб, снова разгладились. – Хорошо. Идем, – он взял меня под локоть и повел через газон, подальше от обеих дорог.

Я должна была ликовать, но вместо этого каждый мой нерв дрожал от недоверия. И это чувство усилилось, когда он замедлил темп, и я смогла пойти рядом с ним, в этот момент мы уже были на великолепной территории старого кладбища.

Мы искали дорогу между мраморными крестами и печальными святыми. Люк тащил меня за собой.

Я наблюдала за ним и полностью осознавала, что мое лицо покраснело и покрылось каплями пота.

Белая рубашка прилипла к влажной коже на спине. Люк же выглядел так, как будто только что спрыгнул с обложки GQ. Я также заметила, что он знает, что может заставить его выглядеть немного хуже.

Но не делал этого.

Что не играло никакой роли, кричала я сама на себя в мыслях. Мой интерес к Люку ограничивался тем, чтобы узнать побольше о времени в Новом Орлеане. Времени, которое она провела с ним.

Он начал подниматься на один из холмов; он крепко держал меня, но я не чувствовала боли. На вершине находился белый мавзолей, возвышавшийся свободно, как греческий храм.

Горшки с розовыми цветами стояли по обе стороны от лестницы, бутоны распустились и свисали вниз. Я высвободилась и присела на мраморную скамью чуть поодаль, прикоснувшись к которой, почувствовала, прохладу камня.

Люк стоял, повернувшись ко мне спиной, и руками опирался на угол надгробного камня.

– Почему ты пришел сегодня? – спросила я и потерла локоть в том месте, где он держал меня.

Какое-то время он молчал. Даже не повернулся, а затем сказал:

– Потому же, почему и ты. Чтобы попрощаться.

Я не стала говорить ему, что простилась уже в больнице. Напряженные плечи и то, как он спокойно держался, явно показывали, что он за чем-то внимательно наблюдает.

Со своего места на скамейке я не могла увидеть, что это, но завидовала этому объекту.

Я пристально смотрела в его темный затылок.

– Ты соврал Греям, – голос стал громче, когда я вспомнила о трупе на носилках. – Она была мертва, когда ее привезли в больницу. Ты не знаешь, как она боролась.

– Но она боролась, – он говорил тихо, но отсутствие громкости компенсировала интенсивность. – Ты видела, что они с ней сделали. Ты видела, как она защищалась.

Воспоминания о Верити, как она лежала на столе с расцарапанными, окровавленными руками, заставило дрожать мои ладони.

Он продолжил смотреть вдаль с холма и говорить:

– Она проиграла, потому что они были сильнее, и их было слишком много, а не потому что она плохо старалась. Все, что я рассказал им, правда.

– Ты не врач, – подчеркнула я и попыталась не представлять, как Верити сражалась в темноте.

Он поднял подбородок, даже в профиль он выглядел надменным. – Я никогда и не говорил, что я врач. Они сами так решили.

– Ты заставил их поверить в это.

Он пожал плечами. – Почему ты держишься за этот разговор?

– Миссис Грей попросила меня.

Кривая улыбка появилась на его лице, когда он повернулся.

– Ты не любишь, если люди замечают тебя. «Нерешительная как мышь» – так говорила Ви. Она рассказала мне, что ты единственная, кого она знает, кто так старается уйти в тень, когда другие пытаются быть в центре внимания.

Я не знала как реагировать. Мысль, что она так много рассказала ему, предала меня, это было как минимум нечестно. Я не знала ничего о нем.

– И?

– И поэтому ты не хотела оставаться там наверху. Но сделала это, и поэтому сказала те вещи, от которых семья почувствует себя лучше, – он снова улыбнулся, горькой и понимающей улыбкой, направившись ко мне. – Собственно, ты не веришь, что ты можешь сохранить память Верити в твоем сердце или где-то еще. Но ты знала, что это помогло бы ее семье, если ты это скажешь.

Я бы охотно добавила, что он ошибается, но не могла. В этот момент, после того как он основательно проанализировал меня, что мог передать мне свои ключи с сатиновым бантом как подарок, я ненавидела его.

Не за то, что он так явно осматривал меня, хотя и это тоже, а за то, что он знал, насколько незначительными были мои слова.

– Это сработало, – объявил он тихо, прежде чем я смогла возразить. – То, что ты сказала. Это подарило им немного утешения, когда они думали, что такового нет. Я сделал то же самое. На этом все.

Он протянул руку, как если бы хотел прикоснуться ко мне, но снова опустил. Было труднее знать, что он тот самый для которого нет ни надежды, ни утешения. Он знал об этом, и это отличало нас от всех остальных в церкви.

Теперь был мой черед отвести взгляд. Я не хотела, чтобы возникло это чувство тесной связи, особенно, с ним. Было и так достаточно плохо, чтобы я вступила на лучший путь, где нужно лгать также как и он. Я резко встала, приблизилась к мавзолею и поняла, что он пристально смотрел на Верити.

С Холма открывался вид на ее могилу и небольшой пруд рядом. Толпа разошлась, и моя семья, вероятно, искала меня.

Но было так же резко больно видеть снова и снова неприкрытый прямоугольник, как и в тот момент, в который я увидела ее труп.

Я обхватила себя руками, чтобы отразить боль, глубоко вдыхала влажный пахнущий розами воздух, ожидая, что вот-вот закричу.

И тогда что-то шевельнулось.

Уголком глаза я увидела, как что-то двигалось. Медленно, направила взгляд туда, так как боялась, что слишком резкое движение спугнет это.

На краю леса, который граничил с кладбищем, показались четыре фигуры в плащах; самый первый носил бледно-васильковую одежду. Колыхание одежды пробудило мое внимание.

Так целенаправленно, как свадебная процессия, они двигались к пруду, во главе фигура в синем. Каждый, кто следовал за ним ровными рядами, были одеты в тоги.

Фигура в синем грациозно и торжественно преклонила колено на краю пруда, протянула руку к воде и оставила ее парить над поверхностью. Другие трое последовали ее примеру.

Когда подул свежий бриз, яркий свет осветил миллионы крохотных волн, как будто бы поверхность воды была охвачена огнем. Даже не заметив этого, я начала спускаться с холма, чтобы посмотреть поближе.

Люк грубо развернул меня и потащил за мавзолей.

– Эй! – вырвалась я. – Дай мне пройти!

– Что ты там сделаешь? – прошипел он.

– Мне нужно туда вниз! Кто эти люди? Ты знаешь их? – я пыталась, протиснуться мимо него, но он преградил мне путь. – Пусти меня!

– Успокойся, – рявкнул он. Я же ударила его. Пренебрежительно сопя, он схватил меня за запястья и бормотал что-то, что явно было не очень лестным.

– Я хочу их увидеть!

– Кого?

– Людей! У воды! Ты тоже видел их, я знаю! – я защищалась от него и пыталась освободиться. Он покачал головой, его хватка была железной. – Там никого, – я застыла.

– Что? Но они же там! Посмотри же!

Я вырвалась и завернула за угол мавзолея. Солнце ярко сверкало на белых мраморных стенах и слепило меня. Когда маленькие черные точки исчезли, Люк встал рядом со мной, его лицо было напряженным.

– Ты все еще видишь кого-то? – спросил он.

Он был прав, поверхность пруда была само спокойствие, и никого не было в поле зрения, никого в тогах или кого-то подозрительного. Лес был спокойным и темным, а воздух дрожал в полуденной жаре.

– Я их видела. Видела, – я смущенно потерла лоб.

Люк положил мне руку на талию и повел вниз с холма. – Если ты постоянно видишь вещи, которых нет, Мышка, тогда когда-нибудь они увидят тебя. И поверь мне, ты не хочешь этого.

– Ты должен был бы позволить мне уйти.

– Почему? Здесь нет ничего, что касается тебя, – он остался стоять. – Если ты видела что-то – а нам обоим ясно, что ты ничего не видела – но даже если и так, возможно, это были хорошие. Эти люди. И, быть может, они просто пришли попрощаться. Было бы мило, если бы ты могла уважать это. Каждый должен иметь возможность попрощаться.

– А у тебя была? – спросил я, не подумав. Он остановился.

– Не так, как я должен был.

– Почему?

Он приподнял одну бровь. – Что-то помешало этому.

Этим чем-то была я. Не удивительно, что он был так зол, когда я настояла на том, чтобы мы поговорили. Мы шли дальше по кладбищу, где деревья были огромными и суховатыми от возраста. – Ты сказал, это были хорошие. А есть еще и плохие?

– Плохое есть всегда. Разве ты это не знаешь?

– Кто ты из этих двух?

Он взглянул на меня обиженно. – Ты этого не видишь?

Я нервно вскинула руки в воздух. – Ты не хочешь мне помочь. Ты не хочешь рассказать мне ничего полезного.

– В каком смысле полезного? То, во что Верити впуталась… Но ты видела, как это опасно. Ты еще попрощаешься с жизнью.

– Мне все равно. – Эти слова сорвались у меня с языка, прежде чем я смогла их остановить.

– Но так не должно быть, – сказал он твердым голосом. – Не будем больше об этом, Мышка. Для тебя здесь ничего нет.

– Что все это снова значит?

– Это значит, что ты славная девочка. Закончи колледж. Выйди замуж за хорошего парня. Роди пару малышей и живи спокойной жизнью в пригороде. Если ты больше не будешь вмешиваться, ты сможешь все это иметь. У тебя может быть любая жизнь, какую ты захочешь, и это, черт возьми, благословение.

Я оттолкнула его от себя. – Благословение? Я видела, как умирает моя лучшая подруга. Какое же в этом благословение?

Взгляд, которым он меня одарил, был холодным и презрительным. – Ты выжила. Этого не достаточно?

– Нет. Без нее нет. – Я чувствовала, как у меня навернулись слезы, но осаждала его дальше: – Неужели ты не понимаешь? Я бы сделала все, чтобы вернуть ее. Все. Но это невозможно, я знаю. Но ее больше нет, и я должна… я должна искупить перед ней свою вину.

– Прекрати плакать, – сказал он, но в его интонации прозвучало сочувствие. – Это не твоя вина.

Я вытерла слезы тыльной стороной кисти. – Ты этого не знаешь.

– Конечно, я знаю это. – Он приподнял мое лицо к своему. Вблизи его глаза сверкали как золотоносная река нефрита. Было сложно воспринимать еще что-то другое, когда он так на меня смотрел. – Верити была предопределена, чтобы совершить что-то великое, а люди, которые это сделали, они хотели остановить ее. Они виноваты в этом, не ты.