Текст книги "Черный клинок"

Автор книги: Эрик ван Ластбадер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 41 страниц)

– Не верится, что боссы клюнут на твою приманку, – заметил Хэм, жуя чизбургер с ветчиной.

– Ну еще бы, этого им только не хватало, – согласилась Марион. – А поэтому я им ничего и не открою.

– Чего не откроешь?

– А то, что мы собираемся перехватить у них партию грузов.

При этих словах Хэм чуть было не подавился куском ветчины.

– А кто это «мы»?

– Ну то есть ты и я, – пояснила Марион. – Я все продумала: мне нужен сообщник в этом деле, а с твоими связями в военном ведомстве, я уверена, мы смогли бы...

– Забудь об этом и не думай.

– Что ты имеешь в виду?

– То, что сказал. Ты намерена спереть товары у своей компании да еще хочешь втянуть в это дело и меня. Ты что, чокнулась?

– Ладно, прощаю тебе эти слова. – Она минуту-другую смотрела ему в глаза. – Знаешь ли, когда ты ешь, то похож на малого ребенка. Глядя на тебя, мне тоже есть захотелось.

– Угощайся, пожалуйста.

Марион подцепила накрашенными красным лаком ногтями золотисто-коричневый кружок поджаренного лука.

– Так ты даже не хочешь знать, что это за товар для фирмы «Экстент экспортс»?

– Почему же нет? Хочу.

– Груз не безопасный. Каждый раз случаются пропажи. При продаже их учитывают и включают в цену. Так что от этих потерь голова у хозяев не болит.

– Уверен, что ты ошибаешься, – не согласился Хэм. – Страховщики компании наверняка все перепроверяют.

– Грузы моей фирмы не страхуются, – поправила его Марион, а когда Хэм положил назад свой чизбургер, рассмеялась. – Какое у тебя выражение лица, Хэм! Боже мой, ты выглядишь как самый заядлый жадюга.

– О чем это мы беседуем?

– Вытри рот, дорогой, – смеясь, сказала Марион. – От этого кетчупа у тебя вид, будто ты истекаешь кровью.

Он вытер рот, и она добавила:

– А ты готов еще раз посмотреть, что там под маской? «Едва ли я готов заглядывать под твою маску», – подумал про себя Хэм. Он понял, что именно ее авантюризм привлекает его. Она совсем не похожа на других знакомых ему женщин, вообще сильно отличается от людей, с кем ему приходилось когда-либо встречаться.

Он согласно кивнул головой. Тогда Марион стала рассказывать:

– Моя компания занимается поставками и переправкой самолетов и ракет «Эксост», «Мираж», «Маверик», MX, а также суперпушек «Боном». Вы называете эти грузы суперсовременным оружием. С точки зрения их цен они заслуживают этого названия. Военные перевороты, революции, партизанские войны в разных странах – вот на что идут эти грузы. А кому не хотелось бы сдернуть чехлы с таких грузов? Хотя бы ради интереса.

Хэм лихорадочно соображал, как бы ему побольше разузнать об этом неожиданном, словно с неба свалившемся подарке, но, взглянув на часы, вспомнил, что с минуты на минуту должен прийти Джейсон Яшида. Когда он говорил с ним по телефону, тот сказал, что встреча не терпит отлагательства.

– Все это так, – сказал Хэм, – но давай продолжим наш разговор в более безопасном месте. После работы я заеду за тобой и ты мне расскажешь все поподробнее.

– Прекрасно, – согласилась Марион и встала из-за стола. Наклонившись, она крепко поцеловала его в губы и набросила на себя пальто.

Хэм заметил пробирающегося между столиками Яшиду. По пути он слегка задел Марион, которая уже направлялась к выходу. Сев за столик, Яшида заказал ванильную кока-колу.

– Вот это ножки! – пробормотал он, быстро глянув вслед Марион. Он казался возбужденным, и его возбуждение, похоже, передалось Хэму. По правде говоря, он рассердился на Яшиду – из-за него прервалось свидание.

Хэм лишь неопределенно хмыкнул на реплику Яшиды и, нагнувшись, сказал, понизив голос:

– Уж поскольку ты здесь, я хотел бы, чтобы ты направил инструкции нашему общему другу Шото Вакарэ. – Он прервался на минутку, пока официант разливал кока-колу, а затем продолжил: – Он уже доказал, что стал полезен нам. Должен сказать тебе, Яш, что твой агент в Токио для меня просто бесценен.

– Вы очень добры, сэр.

Хэм лишь улыбнулся и продолжал далее:

– Ты можешь обходиться и без иронии, Яш. Полагаю, тебе больше к лицу невозмутимость. Ты мог бы стать настоящим комиком.

– Спасибо за совет, но я уже нашел себе ремесло.

– Нашел все-таки? – С этими словами Хэм принялся за кофе, с интересом провожая взглядом двух стройных блондинок в распахнутых меховых пальто.

– У меня есть – и, вероятно, плохие – новости, – заметил Яшида.

– Вот плохих новостей нам как раз сейчас и не надо, – попытался пошутить Хэм. – У нас времени просто в обрез, чтобы остановить общество Черного клинка. На этой неделе вступает в силу законопроект сенатского комитета по внешней торговле, согласно которому мы эффективно отгораживаемся от Японии в экономическом плане. По последним сведениям, когда закон предложат утвердить, в его поддержку будет организована чертовски мощная кампания – достаточно сильная, чтобы перечеркнуть президентское вето. Тем временем оппозиция этому законопроекту ослабеет по причине смерти целого ряда сенаторов, занимавших ключевые посты в конгрессе. Предполагают, что все эти смертельные инциденты носят случайный характер.

– В то же время, говоря о Мэтисоне... – Яшида передал Хэму сообщение, полученное по факсу.

– Мой отец, – продолжал Хэм, не обращая внимания на телефакс, – сам по себе целый Вашингтон, и мы оба знаем, кто заправляет столицей. Тут целая сеть знакомств и связей, подчиненность, иллюзия власти. А все это вместе – дерьмо собачье. Обширная сеть связей и знакомств означает, что нужно родиться в соответствующей семье, ходить в соответствующую школу. Подчиненность подразумевает умение выжить и не быть обгаженным кем-то из вышестоящих. А что касается власти, так это способность шепнуть нужные слова в нужное ухо, чтобы их назавтра цитировали в нужных газетах, да к тому же на видном месте. И поверь мне, Яш, мой отец – великий мастер на все эти штучки.

– Все, что вы говорите, из области доброго старого прошлого, – с грустью сказал Яшида. – Ваш отец насадил всех нас на крючок этому Мэтисону, – он показал зашифрованный телефакс, – и Мэтисон стал теперь главной помехой в деле.

– Что случилось?

– К нему приходила одна японка, и он уехал вместе с ней. И знаете ли, кем она оказалась? Той самой художницей, про которую он рассказывал. Вакарэ опознал ее и сообщает, что она член общества Черного клинка, возглавляемого Нишицу. – Яшида покачал головой, а потом добавил: – Возможно, это означает проникновение посторонних в наши ряды, а может быть, и нет. Мэтисона хотели допросить в связи с убийством одного из его сотрудников. На прошлой неделе видели, как он укрывался с этим парнем, а потом того нашли с двумя пулями в затылке из кольта Мэтисона.

– Боже ты мой!

– Я ведь предупреждал вас.

– Помню, Яш, но не могу поверить, чтобы Мэтисон прикончил своего подчиненного. Он же не дурак.

– И тем не менее, сомнений не остается. Мэтисон стал нам опасен. Ситуация вышла из-под контроля. Забудьте о том, виновен Мэтисон или нет. Представьте лучше, что будет, если все это привлечет внимание журналистов? А если он переметнулся к врагам, то уж наверняка лучше придумать что-нибудь такое, что убедило бы вашего старика.

– Да, вы правы. Вы во всем правы, – сказал Хэм и понял по лицу собеседника, что тому стало легче.

– Ну а что насчет вашего отца? – поинтересовался Яшида.

– Не беспокойтесь, я все с ним улажу, – ответил Хэм с уверенностью, хотя в душе такой уверенности не было. Честно говоря, он даже не представлял, как начать об этом разговор с отцом, и решил, что лучше пока об этом помалкивать.

Хэм задумался о Мэтисоне и о японке. Что у них общего? Он сжал кулаки.

– Черт бы его побрал! Теперь ясно, что нам не надо было оказывать Мэтисону помощь после того, как его сбросили с крыши. Он знает слишком много. Если только он разболтает обо всем этим газетчикам...

– Тут нам бояться нечего, – заверил Яшида. – Он знает лишь одного Шипли, а тому очень легко исчезнуть.

Хэм отрицательно покачал головой:

– Это роли не играет. Мэтисон многое знает о наших планах. Если японское правительство что-то пронюхает о них, нам труба, нас затопчут и смоют в канализацию. Президента разберут на части, кусочек за кусочком, и позволят всему миру изрыгать на наши головы хулу и проклятия. Это будет последней сваей в фундаменте, так необходимом обществу Черного клинка у себя дома, в Японии. Если Торнбергу верить не станут, он не сможет противостоять президенту. И тогда на пути общества Черного клинка не останется ни единой преграды. – Хэм отодвинул в сторону чашку с кофе: в желудке слегка заныло – то ли от повышения кислотности, то ли от плохих новостей. – Мне наплевать, с кем он связан, этот Мэтисон, хоть с самим дьяволом! Рано или поздно он все равно всплывет на поверхность. А когда объявится, его нужно будет убрать ради выполнения нашей миссии. Расходы меня не волнуют: сколько надо, столько и выложим. Займись этим делом, Яш! Считай, что это приказ.

Токио – Нью-Йорк – Вашингтон

Минако переходила от сна к бодрствованию так же легко и естественно, как легко и естественно ходят люди, механически переставляя ноги. Ей были неведомы расслабленность и отсутствие мысли – переходное состояние перед полным пробуждением. Она просыпалась сразу.

Едва открыв глаза, Минако поняла, что что-то не так. Она встала, надела халат и вышла из спальни. Внимательно прислушавшись, она услышала жуткие вздохи, словно вдали пыхтит машина. Это было проявлением «макура на хирума».

Она попыталась успокоиться, хотя и понимала, что пришло время глубоко пожалеть о том, что потревожила свой дух. Она знала, чем это кончается, и сердце ее сжалось от надвигающейся беды.

Минако страдала так же, как страдала ее бабушка всю свою жизнь. В жизни Минако бывали времена, подобные нынешнему, когда знание будущего становилось своеобразным адом, который она и представить себе не могла в тот далекий день, когда встретилась с Кабуто-лисой и неосторожно сказала: «Хочу видеть настолько далеко, насколько это возможно». Бывали времена, подобные нынешнему, когда неумолимый ход грядущих событий никак нельзя было изменить. Она всегда управляла людьми и событиями, и все шло нормально, потому что будущее, которое она видела, определяло ее действия. Но в ее жизни случались и страшные события, которые она предвидела еще в раннем возрасте, но мысль о них не тревожила ее до последнего момента и тихо дремала, подобно горному озеру. А когда в положенный срок эти события начинали разворачиваться, они поневоле заставляли думать, что такого быть просто не может, и она не раз мысленно непроизвольно изменяла их ход. Так было с гибелью людей ради общества Черного клинка, совпавшей с ее предсказаниями. Так было и со страшной болезнью её дочери Казуки, вызванной тем, что ей открыли доступ к познанию «макура на хирума», – магическая сила этого явления буквально пожирала ее жизнь. Так случилось и с ее супружеством с отцом Ханы, и с созданием ее сыном Юджи Оракула, который она считает символом краха старых порядков и давней вражды. Так произошло и с ее любимой Ханой, с ее полетами из реальности, которую она теперь выносить не может, и, наконец, с приходом... Чего. Здесь даже она, при всей уникальности ее дара, не смогла увидеть, что должно появиться.

Все эти события, словно нитка несчастливого жемчуга, которую она обречена носить на шее всю жизнь, никогда не снимая, жгли и терзали ее душу, все время напоминая о неминуемом проклятии. Ибо еще при самом первом взгляде в будущее она узнала, что ей уготована роль творца собственной гибели.

Минако заметила промелькнувшую тень, или, что более точно, признала ее и поняла, что она означает и чем должна оказаться. Как и другие подобные призраки, этот тоже возник из ее мыслей...

«До чего же трудно, – подумала она, – любить своих детей, когда все, что бы они ни сделали или что бы с ними ни случилось, в один прекрасный день будет брошено тебе же в лицо в виде потока упреков, грозящего втянуть тебя в волну ненависти, страха, гнева, боли, любви, крушения надежд». Поэтому встречи с детьми опустошали ее душу, особенно встречи с Юджи – ее гениальным сыном, которого она поклялась оберегать от своей второй, тайной жизни и не посвящать в нее.

Душа Минако раздвоилась. Одна часть стояла отдельно и восхищалась бесконечно сложным замыслом, родившимся, может, вовсе и не в человеческом мозгу и, возможно, вообще порожденным не разумом в обычном понимании людей.

Но другая ее часть, более сочувствующая и сопереживающая, хотела разбить внутренние оковы, избежать того, что уготовано судьбой, и вырваться на свободу, где существует пространство и время. Теперь Минако страстно желала лишь одного – стать свободной, как в свое время этого желала Кабуто.

* * *

– Отныне я вижу, что произошло, как стало возвращаться ко мне сознание из того темного места внутри меня самого, – сказал Вулф.

Он сидел вместе с Чикой в ее «корветте». Окна машины были закрыты, отопление включено, но он все равно не мог согреться. Вулф рассказал ей о стычке с Сумой на товарном складе.

– Мой дед был шаман, он мечтал, чтобы я пошел по его стопам, – продолжал он свой рассказ.

В ладонях Вулф держал бумажный стаканчик с остывающим кофе. На полу машины около его ног лежал смятый лист бумаги, в котором Чика принесла ему из гастронома большой тройной бутерброд. «Здесь одно мясо, – сказала она. – Вам нужны протеины».

– Я всегда считал, что мой отец ненавидит старика, а я вроде бы как болтаюсь между ними. Теперь-то я понимаю, что не особенно доверял отцу. Он заметил во мне черты моего дедушки. Оба они отказались использовать эти дедовы задатки и хотели, чтобы я сам нашел свою судьбу.

– Ну а теперь, – заметила Чика, – эти задатки развились и полностью овладели вами.

Он согласно кивнул, все еще продолжая дрожать от холода.

– И их уже можно как-то применять. – Он повернулся к ней: – Как вы назвали по-японски эту способность видеть сквозь тьму?

– Макура на хирума. Буквально: затмение среди белого дня". В общем, дар ясновидения.

– Хорошее название, – Вулф прикрыл глаза. – Я пересек какое-то темное пространство. Я полетел...

– Понимаю, – нежно и сочувственно проговорила Чика, отчего на глаза у Вулфа навернулись слезы.

– Мне хотелось бы побольше узнать о «макура на хирума», – сказал он.

– Прежде всего нужно иметь в виду, что наш метаболизм, то есть обмен веществ, отличается от нормального. – Она заботливо склонила голову. – Когда в последний раз вы критически рассматривали себя в зеркале? Вы выглядите по возрасту таким же, как и ваши сверстники?

– Не знаю. Как-то не приходилось сравнивать... – Брови его сдвинулись, между ними показалась морщинка. – Я просто считал, что выгляжу молодо от природы, по генетической наследственности.

– Именно по генетической, – подтвердила Чика. – Так же как я могу на расстоянии мысленно приказывать, замедлять или ускорять сердцебиение у других людей, пока они не вспыхнут пламенем. А те, кто обладает способностью «макура на хирума», могут изменять свой метаболизм и замедлять процесс старения.

– И сколько такие люди живут? – Вулфу стало небезынтересно узнать, сколько лет было Белому Луку, когда он умер.

Чина неопределенно пожала плечами.

– По-разному. У каждого индивидуума своя внутренняя сила, а следовательно, и только ему присущие темпы обмена веществ. Однако в среднем это составляет примерно двести пятьдесят лет.

– Невероятно!

– Кое-кто из нас может даже видеть будущее, хотя такое видение зачастую бывает нечетким. К примеру, в какой-то момент могут видеться" сразу несколько будущих, и тогда будущее не сбывается. Как вам известно, мы с вами одаренные экстрасенсы, если только не настоящие телепаты, но эта сила опять же у разных индивидуумов различна. А вообще дар ясновидения – явление не столь частое, да и не слишком признанное. За четыре столетия нашего существования нас все еще не признают и не считаются с нашими способностями.

Вулф передал ей чашку, и она вновь наполнила ее. Он смотрел на спешащих людей, не замечающих в суете ничего вокруг. Он все еще привыкал и приспосабливался к свету, видя себя и Суму, будто скроенных по единой мерке, сильно отличающейся от всех других. Он только-только начал ощущать в себе шамана, знакомую темноту, жаркое дыхание в затылок.

– Вулф, я хочу сказать вам кое-что. «Макура на хирума» может легко соблазнить нас и заставить поверить, что мы могущественнее, чем на самом деле, что мы повелители пространства и времени. – Своими длинными пальцами она сжала его запястье. – Это небезопасное заблуждение, и могу сказать вам, что уже не один такой, как мы, не устоял перед искушением и уверовал, что он – бог.

– К счастью или к несчастью, но мы носители «макура на хирума». Однако «затмение» в самой основе нашего мышления может оказаться коварной штукой, силой, способной изменить нас, а мы об этом и знать не будем. Ни одно зеркало не отразит изменения, потому что наше «видение» вынуждает нас заглядывать по ту сторону плоского двухмерного зеркала. Но, занимаясь этим, вполне можно утратить некоторую часть своих способностей. Вот это как раз и есть та обратная сторона «макура на хирума», которая питает нашу самонадеянность, амбиции, высокомерие. Именно это боялась увидеть моя мать в своих детях.

Воспользовавшись паузой, Вулф заметил:

– Вы пришли за мной из-за моего... ясновидения? – Кивком головы она подтвердила его слова. – А также по заданию общества Черного клинка?

– Вы представляете угрозу обществу.

– Но, по-видимому, не вам лично.

– Вулф, я уже говорила о жестокости «Тошин Куро Косай», а теперь вы сами смогли в этом убедиться. Мы больше не можем терпеть деятельность общества Черного клинка и позволять ему придерживаться курса, избранного его лидерами.

– В таком случае вам без моей помощи не обойтись, – рассуждал Вулф. – Но почему вы просто не пришли ко мне и не сказали всего этого раньше?

– Теперь, когда мы оказались в условиях войны, разве вы поверили бы мне, если бы я принялась рассказывать всякое про мир экстрасенсов?

«Она права», – подумал он, а вслух сказал:

– Все же без поддержки нам туго придется. Трогаемся. Нужно позвонить.

Чика предостерегающе положила руку на его ладонь.

– Что вы намерены делать? Нам нужно уезжать отсюда, из этой страны. Паспорта готовы...

– Вы все еще никак не поймете, – возразил Вулф. – Убит Сквэйр Ричардс – один из моих сотрудников. Теперь меня станут поджаривать на медленном огне за него.

– Но ведь Сума...

– Я перед ним в долгу, Чика. Понимаешь?

Она согласно кивнула и завела мотор.

– Поехали.

На Четырнадцатой улице она остановила машину, и он потащился через улицу к телефонным будкам. Один из шести таксофонов работал, остальные были искорежены или просто неисправны. Вынув мелочь из кармана, он опустил в щель четвертак и набрал номер телефона Шипли, затем, услышав голос автоответчика, бросил в автомат еще несколько монет.

После одиннадцатого гудка Шипли поднял трубку.

– Я звоню из Нью-Йорка, – сказал Вулф. – Меня подставили по-крупному.

– Теперь вы один из нас, поэтому получите всю необходимую помощь, – успокоил Шипли. – Какие новости?

– Я установил контакт, личный контакт с Сумой.

– Ну и как после этого самочувствие?

– Я его не смог одолеть, но и он меня тоже. – Вулф тяжело вздохнул. От него все еще пахло гарью: от огня пострадал правый рукав куртки. – Мы, черт побери, столкнулись лицом к лицу, и я его рассмотрел. – Он рассказал Шипли о схватке на складе, о Чике же предусмотрительно умолчал. – Мне нужно доложить обо всем комиссару, – сказал он под конец. – Но вы все же должны мне кое в чем помочь. Не думаю, что могу быть вам полезен, если придется удариться в бега.

– Согласен. Но если будете сообщать Бризарду текущую информацию, не показывайтесь в управлении полиции. Позвольте мне подумать минутку. Через часок я задействую кое-какие пружины, а потом позвоню комиссару домой. Уверен, что он дома.

– Спасибо, – поблагодарил Вулф.

Он представил себе молчаливые коридоры, по которым топает Шипли и просто голосом, без особых усилий, вызывает своих джиннов, которые обеспечат надежную охрану. Он был чрезвычайно признателен за помощь, которую может предоставить только агент федеральной спецслужбы.

* * *

– К работе я не готов, – произнес Оракул.

– Шш-ш, – зашипела Хана, ее прекрасное загадочное лицо приняло отрешенный взгляд, веки опустились. С помощью системы электропроводов и оптико-волоконных кабелей она соединилась с ним.

– Вы не получите нужную структуру генов, – настаивал Оракул.

– Разве ты можешь так быстро узнать, что нам нужно? – спросил Юджи, в нетерпении расхаживая туда-сюда перед цифровым индикатором.

– Положитесь на меня, – попросил Оракул.

Юджи, едва не рассмеялся.

– Намекни хоть, в чем дело, – приказал он.

– Я изучил структуру генов у Ханы-сан.

– Очень хорошо, – ответил Юджи, – но знать пока не можешь.

– Я перебрал все подходящие варианты, – объяснил Оракул, – и уверен, что знаю.

– Каким образом?

– Посредством интуиции.

– Извини, не понял.

Юджи перестал мельтешить перед приборами и пристально уставился на матово-черный куб.

– Вас не затруднит выслушать меня? – спросил Оракул.

Юджи пригладил волосы рукой.

– Я прекрасно слышу тебя. Но ты городишь чепуху. Ты не можешь обладать интуицией.

– Я уверен, что знаю, – повторил Оракул. – Проведены все, за исключением одного, измененные и вспомогательные процессы анализа ДНК. Не проанализирован слабофункциональный фактор роста. Суть его в том, что он содержит ключ к генетическому коду, вызывающему рак и прочие неизлечимые пока заболевания в связи с отклонениями от нормального процесса замены ДНК хромосом.

– Так найди этот ключ.

– Я пытаюсь найти его с того самого момента, как меня уведомили о моей неудаче с Моравиа, – отвечал Оракул. – Но я не Господь Бог. Я не могу так легко воссоздать жизнь.

– Но ведь должен же быть какой-то путь, – настаивал Юджи.

В это время Хана открыла глаза.

– Мы находимся на верном пути, Юджи-сан, – сказал Оракул. – У меня есть кое-какие наметки относительно того, что необходимо Хане, но этого недостаточно. Хана не подходит для исследований.

– Значит, мы должны подобрать нужный объект, – заключил Юджи и хотел отключить Хану от Оракула.

– Нет, – запротестовала она. – Не надо...

Юджи пристально посмотрел на сестру.

– Я пока не хочу отключаться, – пояснила она.

– Не хотелось бы мне, чтобы ты относилась к Оракулу подобным образом, – заметил Юджи.

– А почему бы и нет? Кстати, мне это очень нравится, – произнес Оракул.

– Он не бездушная вещь, Юджи-сан, – взмолилась Хана, – и мне нравится его мир. У него нет плоти и крови. В его мире передо мной открываются новые возможности, которых обычным зрением мне не охватить, поскольку Оракул – не что иное, как безграничность метафизики. Как нам известно, наука ограничена знаниями, которыми человек на данный момент располагает. А Оракул живет вне времени и пространства. Для него ничто не существует. Он свободен так, как никогда не сможет стать свободным человек, я всегда мечтала стать такой же свободной, как и он.

– Хватит, – рассердился Юджи и выключил пульт управления. – Ты принадлежишь реально существующему миру. Я, разумеется, могу оценить, что Оракул может значить...

– Нет, Юджи. Тебе никогда не понять, что он значит для меня. Когда я подключаюсь к нему, мой разум видит происходящее, не находясь в месте события. Мое ясновидение широко открывает передо мной двери – вход в чудесный мир; моя плоть и кровь по рукам и ногам связывают меня и ставят в определенные рамки, а мне всегда так хотелось увидеть чудеса Вселенной. Ты не можешь понять, как я мучилась все эти годы, переживая крушение своих надежд. И никто этого не поймет.

– Никто, кроме меня, – вмешался в разговор Оракул, – и Юджи готов был поклясться, что эта металлическая вещь улыбнулась.

– Между вами затевается некий тайный сговор, – заметил Юджи и впервые повысил голос, – но я не потерплю этого. – И он обратился к сестре: – Хана, я считаю тебя виноватой во всем этом. Я, конечно, сам подключал тебя к Оракулу, а он абсорбировал твою личность. Но ты проводишь в таком состоянии с каждым разом все больше времени. Неужели ты не видишь, как все это опасно? Если так будет продолжаться, то в один прекрасный день ты вообще не захочешь отключиться от Оракула.

– Такая возможность не исключена, – заявила Хана. – Его мир предоставляет мне гораздо больше возможностей, чем твой.

– Не твой, а наш, Хана, – в отчаянии упрекнул ее Юджи. – Это наш мир.

– Отныне он не наш, – в один голос сказали Хана и Оракул.

* * *

Сенатор Р.-П. Фрэнкен выскочил из служебной автомашины и с дорожной сумкой в руках быстро помчался прямиком через бетонную дорогу к железнодорожному вокзалу «Юнион стейшн». Он опаздывал на поезд фирмы «Амтрек», отправляющийся из Вашингтона в Нью-Йорк. Пробегая под портиком вокзала в виде трех арок, копирующих известную арку Константина, он проклял свой напряженный, суматошный день". Он не любил летать челночными рейсами – народу в самолетах набивалось, как в вагонах для перевозки скота, – и предпочитал просторные, роскошные, располагающие к отдыху вагоны железнодорожной компании «Амтрек». С нетерпением он ожидал того момента, когда спокойно усядется в кресло, вытянув ноги, и будет спокойно потягивать двойную порцию любимого виски «Уайлд Турки» – единственного спиртного напитка, который он признавал.

Сенатор направлялся в Нью-Йорк на важный благотворительный обед в ресторане гостиницы «Уолдорф-Астория», где будет присутствовать и сам президент США. На него съедутся множество нужных и влиятельных лиц. Вращаться среди них Фрэнкен любил больше всего на свете. На таких приемах можно завязывать новые знакомства, устанавливать полезные контакты, а связи позволяют эффективно проворачивать дела в правительственных кругах – этом дурдоме в столице страны.

Фрэнкен проскочил через огромный зал ожидания, построенный в стиле ванных Диоклетиана. В нем он мельком взглянул на шесть колонн портика, сооруженного в виде ионического храма. Этот портик нравился ему больше всего. На двух колоннах были изображены фигуры, символизирующие различную железнодорожную тематику. Огонь, например, был представлен в виде его прародителя Прометея, а машинист – в образе самого первого механика на свете Архимеда.

Фрэнкен любил своих избирателей в Техасе, точнее, он понимал, что целиком и полностью зависит от них, и поэтому принадлежал им безраздельно. Ради их интересов он прилагал огромные усилия, чтобы провалить этот дурацкий торговый законопроект, который, будь он принят, поставил бы Соединенные Штаты в невыгодное положение. Япония в этом случае не преминула бы аннулировать свой запрет на импорт риса из других стран, а такой шаг непосредственно затронул бы интересы его избирателей, и особенно жителей родного города Галвестона, которые занимаются главным образом производством риса на экспорт. Японский рынок риса был для них чрезвычайно выгодным. Поэтому Фрэнкен понимал, что если торговый законопроект пройдет, то у него на родине он будет воспринят с таким возмущением, что ему придется позабыть о перевыборах на следующий срок.

Фрэнкен быстро миновал недавно отреставрированные залы, где размещались магазинчики, кафетерии и ресторанчики самообслуживания, в которых можно было перекусить на скорую руку, и спустился по широкой мраморной лестнице вниз, на перрон, где уже стояли три поезда, готовые к отправлению.

Фрэнкену стало даже невмоготу при мысли о том, что произойдет, если его не переизберут в сенат на новый срок.

Тогда ему придется начинать новую жизнь, лишенную множества привилегий и льгот сенатора, допуска на престижные, щекочущие самолюбие пресс-конференции и возможности узнавать и передавать тайны политической кухни, одним словом, утратить чувство собственного достоинства.

Он пошел вдоль нижнего перрона, разыскивая свой поезд. Найдя его, пробился сквозь густую толпу галдевших туристов и направился к нужной платформе.

Он уже собрался было вскочить в вагон, как откуда-то внезапно появился молодой человек восточного типа, одетый в униформу проводника.

– Простите пожалуйста, сенатор, – вежливо сказал он. – Не могли бы вы уделить мне минуточку внимания?

Фрэнкен озабоченно глянул на платформу. Из вокзала никто больше не выходил, все проводники куда-то исчезли. Он стоял между вагонами, поезд должен был вот-вот отойти.

– Извини, сынок, – ответил Фрэнкен, широко, во весь рот, улыбнувшись, – но я опаздываю на поезд и...

– Но дело-то совсем минутное, сенатор, – сказал молодой азиат, – и очень важное.

– Все же извини, – настойчиво произнес сенатор. Он решительно направился в открытую дверь вагона, но проводник загородил дорогу. – Ну как ты не поймешь! Я же опаздываю...

Внезапно проводник резко придвинулся к нему и прижал к холодной металлической поверхности вагона. Фрэнкен открыл было рот, чтобы закричать, но звук словно застрял в горле. Проводник брызнул ему в рот струю жидкости из баллончика. Сенатор закашлялся, язык у него запал, будто у эпилептика, захватившего приличный глоток «Уайлд Турки». Он попытался поднять руки, но они оказались прижатыми к телу. Из уголка рта потекла слюна.

Проводник сильно толкнул Фрэнкена, тот отлетел назад и очутился между вагонами. Каблуки его только что начищенных ботинок соскользнули с края платформы, и он почувствовал, что вот-вот упадет, но не упал, потому что сильным рывком проводник дал удержаться ему на ногах, а потом просто спихнул на рельсы, и он заскользил вниз, царапая коленями бетонный край платформы. Боль пронзила ноги, промелькнула мысль, что сломалась берцовая кость.

Очутившись на путях между вагонами, он все еще продолжал сопротивляться. Проводник выплеснул ему в лицо остатки жидкости из баллончика, а когда Фрэнкен попытался укусить его за руку, то почувствовал, что сердце у него сжалось так сильно, что от боли он чуть не проглотил собственный язык.

Он потряс головой и, взглянув затуманенным взором вверх, увидел, что проводник подал машинисту сигнал об отправке, а затем услышал, как закрываются двери. В любое мгновение поезд мог тронуться!

Фрэнкен заметил, что проводник опять повернулся к нему, и начал молиться. Тот сильно ударил его ногой в пах, от боли он попытался закричать, но не мог и соскользнул еще дальше, плюхнувшись поперек рельсов.

Взглянув снизу на проводника, сенатор не поверил своим глазам. Теперь он опознал этого человека – никакой он не проводник, а тот самый японец. Неожиданная встреча и форма железнодорожника ввели его в заблуждение. Боже мой!

На лице японца ясно читалась слепая ненависть, от одного взгляда на него у Фрэнкена застыла кровь в жилах, потому что он четко увидел какое-то в высшей степени зверское выражение лица.

Поезд дернулся, качнулся, и Фрэнкен, несмотря на боль в ногах и в груди, с удвоенной силой стал снова сопротивляться. Японец наклонился и будто случайно коснулся кончиками пальцев лба Фрэнкена.