Текст книги "Собрание сочинений в 10 томах. Том 9. Пылающие скалы. Проснись, Фамагуста"

Автор книги: Еремей Парнов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 32 страниц)

– За победу! – предложил Орлов, когда принесли шашлык по-карски с зажаренной почкой.

– За нашу победу! – как в каком-то фильме времен детства, поправил Марлен.

– За нашу общую! – Кирилл поднял переполненный бокал и, роняя алые капли, поочередно чокнулся со всеми. – И за твой кандидатский диплом, – улыбнулся он Володе. – Спасибо, старик!

– За что, генацвале?

– За Герберова, за МГУ, вообще за многое.

– Надеремся, ребята, вдрызг! – неистовствовал Бошарин-Босс, поспешно разливая вторую бутылку. – Официант! Дюжину анжуйского и каплуна!

– Ты хоть знаешь, что такое каплун? – насмешливо полюбопытствовал Орлов, щуря глаза от сигаретного дыма.

– Не беспокойтесь, едал и не такие деликатесы!

– Ишь разорался! – Высокий парень с затейливо уложенной прической наконец подошел к их столу. – Принести чего?

– Корзину бордо и пулярок! – распорядился Бошарин. – И повторить лобио. Ваш сервис будет оценен по достоинству.

– Еще пару бутылочек и шашлык на ребрышках, – перевел на общедоступный язык Марлен. – Лобио, конечно, тоже.

– Как работается? – обратился Володя к Кириллу.

– Интересно. Другого слова не нахожу. По целым дням торчу в библиотеке. Читаю, что надо и что не надо, конспектирую, заполняю карточки. Словом, гребу под себя. Авось пригодится.

Давно Кирилл не чувствовал себя так легко и свободно. Как необходимо человеку ощущение победы, пусть самой маленькой. Справедливость обязана восторжествовать, хотя бы во имя душевного здоровья. Иначе не заметишь, как превратишься в озлобленного неудачника, раздираемого комплексами.

– Давайте за нас с вами, ребята? – сказал он, наполняя захватанное жирными пальцами стекло. – Чтоб спина к спине, локоть к локтю!

– Смотри, как расчувствовался на радостях. – Володя с достоинством пригубил вино. – Сам на себя стал не похож.

– А он у нас влюбленный! – нежданно брякнул Малик.

– Заткнись, – толкнул его под столом Кирилл.

– С кем не бывает, – философски заметил Володя. – И кто же избранница?

– Прекрасная незнакомка! – провозгласил Бошарин, в ком пропадали богатые актерские данные. – За дам-с?

– Боссу больше ни капли, – предупредил Малик.

– Это еще почему? Или я не соавтор открытия? Мое имя официально значится в журнале Академии наук… Как он называется, Марлен Борисович?

– «Химия твердого топлива», – подсказал Малик. – Но вина ты больше не получишь.

– Давай закругляться, – предложил Володя, сторонившийся любых инцидентов. – Стременную, парни.

– Схватим таксомотор и отвезем Босса, – согласно кивнул Малик.

Они расплатились, оделись и тут же, на площади, возле подземного перехода, взяли такси.

– Куда теперь? – спросил Малик, благополучно препроводив Бошарина в его берлогу.

Расставаться никому не хотелось.

– А что, если завалиться к моей шефине? – наткнулся Кирилл на гениальную идею. – Допраздновать торжество?

– Думаешь, удобно? – засомневался Марлен.

– К Анастасии Михайловне? – одобрил Володя. – К ней можно. Она поймет как надо.

– Золотая женщина! – подвел окончательную черту Кирилл.

Легкость, которую он нес в себе, как бы обещала долгое продолжение. И даже самое потаенное не казалось таким невозможным. Хотелось поскорее позвонить домой: вдруг принесли телеграмму.

Где-то за звездным занавесом сдвинулись заржавелые рычаги и пошли крутить зубчатые колеса, зацепляя одно за другим.

Примерно такое навеялось впечатление.

XXX

Корват чувствовал, что вот-вот сорвется. Крупные и мелкие неприятности сыпались на него как из рога изобилия, отзываясь сбоем сердечного ритма и жаркой, заволакивающей сознание ломотой в затылке. Уши закладывало, как в самолете. Определенно подскочило давление. Но измерить его – где-то в ящике валялся футляр с манометром и резиновой грушей, – не было ни времени, ни охоты. Неделя еще только началась, а сюрпризов хоть отбавляй.

В Министерстве геологии, куда он поехал утверждать новое штатное расписание, ему дали понять, что на него опять пришла анонимка. Жаловались – он примерно догадывался, кто именно, – на диктаторские замашки, волюнтаристскую кадровую политику и зажим научных направлений, стоящих на противоположных корватовской школе позициях. Ничего нового, но все равно противно. А тут еще один из его генералов учинил по собственному почину ревизию финансовой отчетности геологических партий. Счета за аренду плавсредств, расписки сезонных рабочих – поди разберись, где тут честный документ, а где филькина грамота. В пустыне, когда до ближайшего колодца надо пилить трое суток, в таежной чащобе нотариальных контор почему-то не предусмотрено. Только кому об этом скажешь? Опять пойдут комиссии, нервотрепка, а времени и без того катастрофически не хватает. Корватовский институт вырос из комплексного экспедиционного объединения, искавшего нефть и газ по всему Союзу. Сосредоточившись на зарубежных исследованиях, Игнатий Сергеевич сохранил за собой и прежние наиболее перспективные направления. К сожалению, управлять столь обширным и пестрым хозяйством становилось год от года труднее. И возраст, никуда не денешься, сказывался, и здоровье.

В двухэтажной времянке, которую с чьей-то легкой руки прозвали бараком, Корват появился через полчаса после им же назначенного срока. Кляня себя за опоздание, Игнатий Сергеевич тем не менее не извинился перед терпеливо ожидавшими сотрудниками. Пробурчав нечто малопонятное, он толкнул ногой дверь и широким жестом зазвал всех в кабинет.

Сразу стало понятно, что настроение у шефа хуже некуда и следует держать ухо востро. Поэтому входили чуть ли не на цыпочках, вобрав голову в плечи.

Самолюбивый Северьянов, которого Игнатий Сергеевич упросил остаться старшим научным сотрудником на половинной ставке, мрачно уселся в самом дальнем углу. Он чувствовал себя униженным, что было никак не сообразно с его высоким постом. Обижаться, однако, не приходилось. Корват взял Диму под свою широкую длань, когда тот был еще студентом-третьекурсником, причем закоренелым троечником и дебоширом.

Рядом с ним скромно приютилась на венском стуле Лариса Постор, тоже бывшая студентка Игнатия Сергеевича, а ныне старший научный и кандидат геолого-минералогических наук. Она принесла новые варианты карты, где были учтены последние данные геофизики и разведочного бурения. Концы с концами у нее не сходились, и было страшно первой угодить под огонь уничтожающей критики. Корват был беспощаден на язык.

Лишь одна Лебедева, ни при каких условиях не терявшая бодрости духа, смело придвинула кресло к директорскому столу, уставленному телефонными аппаратами.

– Это еще что за новости? – спросила с обезоруживающей улыбкой. – Глядит букой, не разговаривает… Что-нибудь случилось, Игнатий Сергеевич?

– Ничего не случилось! – Он ожесточенно зыркнул на нее из-под насупленных бровей. – А надоело до чертиков! Ей-богу, брошу все к такой-то матери.

– Фи! – Она шутливо наморщила носик. – При дамах.

– Знаю я этих дам! – драчливо ощерился Корват. – Ни в чем не уступают нам, а чуть что скажи, сразу в истерику.

– Не знаю, каких дам вы подразумеваете, – Лариса Постор пришла на помощь подруге. – Но тут они не присутствуют. – И пояснила, не моргнув глазом: – Я истеричек имею в виду.

– Ладно, кончай разговор! – Остывая от яростного накала, Корват принялся искать по карманам очки.

Стало как будто легче. Придерживая за край дужку, обвел чуть проясневшим взором сидящих. Как это все-таки здорово, когда вокруг тебя свои.

– Дмитрий Васильевич? – тепло удивился он, словно впервые заметив. – Ну-ка подсаживайтесь поближе… Давайте вашу пачкотню, Лариса.

– Вот так всегда с вами! – Постор развернула карту. – Еще не видели, а уж обзываете пачкотней.

– Так и есть! Упражнения гориллы, а не карта. – Игнатий Сергеевич хлопнул ладонью по розовому пятну, чем-то насторожившему его геологический нюх. – Что это такое, я вас спрашиваю? Где легенда?!

– Пожалуйста! – Лариса Антоновна мгновенно подсунула ему листок. – Не успели еще нанести.

– Извольте успевать, раз приглашены для доклада! – Он справился с легендой и, недовольно покрутив носом, уставился в потолок. – Нет, – изрек убежденно, – такого просто не может быть.

– Почему, Игнатий Сергеевич?

– А я знаю?.. Да вы сами взгляните, Лариса! Ведь полнейшая дисгармония! – Игнатий Сергеевич, бормоча под нос, схватил карандаш. – Кембрий, триас, верхний мел… Определенно ваши архаровцы где-то напутали… Свиты – бандиты, фации – спекуляции. – Он принялся безжалостно черкать пасторальную акварель раскраски. – Приблизительно так должно выглядеть, – удовлетворенно швырнул на стол карандаш с обломавшимся грифелем.

Лариса Постор, крупная красивая брюнетка с резкими мужскими манерами, смотрела на Корвата с почти материнской нежностью. Он и вправду чем-то напоминал виртуоза-вундеркинда, которому дозволено все. В его жутких каракулях придется разбираться не один день, но в конечной правоте шефа Лариса не усомнилась ни на минуту. Подобно композитору, который, едва взглянув на партитуру, целиком схватывает музыку, Игнатий Корват молниеносно почувствовал фальшь. В графическом совершенстве партитуры глаз резала уродливая строка, и он не поверил, что за ней может скрываться благозвучная мелодия.

Геолог божьей милостью, он постигал в красоте гармонию мира. Если красиво, значит, и правильно, уродливо – абракадабра, мартышкин труд, чертовня собачья. На подобные выражения он никогда не скупился.

– Неудивительно, что с такими картами мы до сих пор не можем найти газ. Кто-нибудь из вас покажет мне, где нужно искать? Что выявило бурение?

– В пластовых водах есть растворенный метан, следы ароматики и фенолы, – сказал Северьянов.

– Я так и знала, что будут фенолы и ароматика! – обрадовалась намечавшая точки для бурения Лебедева.

– Нам-то какой навар от ваших предвидений? – огрызнулся Корват. – Керны исследовали?

– Еще не пришли, – покачал головой Северьянов.

– Пешком идут? Никак вы им ножки приделали?

– С вами совершенно невозможно разговаривать, Игнатий Сергеевич! – не выдержал Дмитрий Васильевич. – Ящики отгрузили еще на прошлой неделе. Ждем со дня на день.

– Надо было самолетом отправить.

– Три тонны камней?.. Мне таких средств, извините, не отпущено.

– Ладно, давайте разбираться. – Отодвинув бумаги, Корват разложил карту и сделал знак собраться вместе. – Где у нас газопроявления?

Постор указала отмеченные черными треугольничками пункты.

– Допустим, Анастасия Михайловна права, и газ действительно мигрировал через сероцветы. – Игнатий Сергеевич задумчиво постучал ногтем. – Здесь и здесь… Куда же он потом делся? Ушел в красноцветы? Но там его нет, и нечего ему делать в них. Остается вон та мощная антиклиналь в пограничных толщах. Кто подскажет, в каком направлении проходила миграция? Молчите?.. Кстати, Анастасия Михайловна, как поживает ваш Лановой? Работает?

– Ланской, Игнатий Сергеевич.

– Хорошо, Ланской, не могу же я всех упомнить.

– Он заканчивает реферат по литературным источникам. Как вы посмотрите, если он выступит с ним на ближайшем семинаре? Мне кажется, это всем должно быть интересно.

– Так вот, Анастасия Михайловна, – продолжая размышлять о своем, предложил Корват, – не соизволите ли слегка озаботить его нашими насущными проблемами?

– Слегка озаботить? – всплеснула руками Лебедева. – Да он представил мне полный термодинамический обсчет процесса.

– Это позволит определить направление миграций?

– Разумеется, нет! Зато наша гипотеза получает солидное математическое подкрепление. Если в обозримом будущем мы сумеем поставить эксперимент…

– В обозримом будущем меня волнует газ. – Корват переключил внимание на Северьянова. – Если мы его не отыщем, я вообще не могу поручиться за наше будущее. Таким манером, ледиз энд джентльмен. Всякий нормальный человек начнет поиск с ловушек, но на карте, которую любезно представила нам милая Лариса Антоновна, я не нахожу глин, способных изолировать пласт. – Он щелкнул по белому пятнышку. – Что за бледная немочь?

– Пропустили! – вспыхнула Лариса Постор. – Не успели закрасить, Игнатий Сергеевич, уж очень спешили.

– Опять не успели? А я должен за вас отдуваться? Решать головоломки на тему «Что бы это значило?»! Потрудитесь мобилизовать свой отдел. К пятнице мне нужен рабочий экземпляр карты. Хочу обмозговать в дачном уединении. Помощи-то ждать неоткуда.

– А вы разгоните нас к чертям собачьим, – стараясь оставаться спокойным, посоветовал Северьянов. – Как вы любите иногда.

– Извините, Дмитрий Васильевич, если чем-то не угодил непосредственному, так сказать, подчиненному. По конкретным вопросам, связанным с монгольской экспедицией, я буду иметь честь посетить товарища Северьянова в его резиденции послезавтра.

– В десять тридцать, – напомнил Северьянов, не принимая обидной иронии.

– Не беспокойтесь, не опоздаю. Точность – вежливость королей. Они проявляют ее, если нужно подчеркнуть различие между просто подданными и друзьями.

– У королей не бывает друзей. – Северьянов с достоинством поднялся. – Лизоблюды и льстецы не способны на дружбу.

– Ладно, выметайтесь отсюда подобру-поздорову, – почти добродушно сказал Корват. – Это касается всех. Если родится конструктивная идея, прошу незамедлительно поставить меня в известность. В любое время суток.

Оставшись один, он с отвращением принялся перелистывать папку, переданную начальником отдела кадров. Ощутив неприятное потягивание в левом локте, рассосал крупинку нитроглицерина.

– Слушай, Пантелей Романович! – с видимым дружелюбием обратился он к застывшему по стойке «смирно» кадровику, которого вызвал к себе телефонным звонком. – Некстати вы затеяли эту кутерьму, честное слово, некстати.

– Разве такие штучки когда бывают кстати?

– Тем более нужно кончать волынку. – Корват побарабанил по злополучной папке. – Как ты там это сделаешь, меня не касается, но людей не тронь. Их уже лихорадит от комиссий. Довольно.

– Так не могу, Игнатий Сергеевич. – Кадровик развел короткопалыми ручками. – Делу дан ход. Ничего теперь не попишешь.

– Вот бы и не писал ничего! – тихо взъярился Корват. – Или руки чесались?

– По-твоему, следовало смотреть сквозь пальцы? Покрывать?

– По-моему, не надо делать из мухи слона.

– Ничего себе муха! Липовые расписки, липовые фамилии, липовые номера паспортов.

– Это доказано? Или доказывать свою невиновность должен начальник партии? – Корват еле сдерживался, чтобы не ударить кулаком по столу. Он пережил на своем веку десятки подобных историй. Как правило, расследования кончались пшиком. Среди геологов, конечно, попадались разгильдяи, халтурщики, даже откровенные дураки, но заведомо нечестные субъекты встречались крайне редко.

– К сожалению, частично доказано. – Пантелей Романович строевым шагом подошел к столу. – Разреши сесть, Игнатий Сергеевич.

– Пожалуйста, Пантелей Романович, извини.

– Так вот, если желаешь знать, я специально послал человека проверить на месте. Часть документов, внушивших подозрение, определенно липовая.

– Какая часть? На какую сумму? Конкретно.

– В общем выходит на двести пятьдесят семь рублей сорок девять копеек.

– Это на партию с бюджетом в семнадцать тысяч! – Корват нехорошо улыбнулся. – И этот твой, как ты говоришь, человек сожрал полтыщи, потому как один билет туда полтораста рублей стоит!

– Не имеет значения, Игнатий Сергеевич, важен принцип.

– Принцип, разумеется, важен. Кто спорит? – Корват понял свое бессилие. – А этот осел, – он имел в виду энергичного двадцативосьмилетнего парня, которого всего лишь год как выдвинули на должность начальника, – этот имбицил знаком с результатами вашего расследования?

– Да, я ему все показал и потребовал написать объяснительную записку.

– И что же?

– Категорически отрицает факт присвоения денег.

– А липовые, как ты говоришь, фамилии, номера?

– Отмалчивается или говорит, что напутал.

– Может, действительно напутал?

– Не рассеивай меня, Игнатий Сергеевич, я сорок лет в органах юстиции работал.

– Рассеивать мне тебя недосуг. Забирай и действуй согласно закону. – Он брезгливо отодвинул от себя подшитые документы. – Но запомни, Пантелей Романович, еще одна такая история, и я разгоню всю вашу хунту к чертям собачьим. Чего бы это мне ни стоило.

Когда кадровик ушел, секретарша принесла Корвату стакан чаю и плавленый сырок с ломтиком черного хлеба. Перекусив и немного отдохнув в одиночестве, он поехал на кафедру, где его заместитель Александров заваривал очередную склоку. На сей раз в комплоте с невероятно энергичной Верой Андриановной Фаворской, с одинаковым мастерством способной разыграть истерический припадок и бескорыстное горение во славу науки.

Вопреки общему направлению кафедры, твердо стоящей на позициях органического происхождения нефти, Вера Андриановна разрабатывала неорганическую модель. Она пыталась доказать в частности, что не только углеводороды, но и порфириновые соединения нефтей сформировались в недрах вулканов. Пожалуй, с этим можно было бы примириться, если бы не уходило столько времени и сил на борьбу. К великому сожалению, профессор Фаворская отстаивала свою истину не столько на ученых советах, сколько в коридорах высоких учреждений, прибегая к нечистоплотным приемам.

Игнатий Сергеевич не сомневался, что новая порция подметных писем ее рук дело. Укротить Фаворскую было не в его силах, но как нейтрализовать, хотя бы временно, Александрова, он примерно догадывался.

XXXI

По пути на Курский вокзал Ровнин заскочил в институт за ксерокопией отчета. Сборка стенда близилась к завершению, и пора было подумать о создании небольшой аналитической группы. Марлену хотелось внедриться в заводскую лабораторию с собственной методикой. Найденные Кириллом эмпирические формулы значительно облегчали расчет.

– Ты разве не в командировке? – удивилась его появлению Тамара.

– До отхода поезда еще уйма времени. Хочу кое-чего провернуть.

– Горишь на работе?

– Что делать, Рыбка, приходится. Один остался.

– И то правда, – посочувствовала Тамара. – Редеет наша компашка. Сначала Володя рванул, потом Кира… Я уж про шефа не говорю. Небось и ты куда-нибудь навострился?

– Пока не собираюсь. – Малик нашел ксерокопию и запер стол. – А там кто знает?

– Неужели в Новосибирск.

– Я бы поехал, да не зовут, Тома.

– А у нас новости: Артема на и. о. подали!

– Не может быть! – огорчился Малик. – Полнейшее же ничтожество. Вечный ученый секретарь.

– Так-то!.. Тихоня Пальминов тоже возгонку получит. Ему Володину группу дают.

– Наш знаток океанической фауны объяснил бы это законом замещения.

– Чего-чего? – Тамара сделала недоуменно-недоверчивое лицо.

– Неужели не знаешь? Вы же вместе с ним прохлаждались на водах.

– Ошибаешься, Малик, не вместе. – Она упрямо поджала губы. – Так что за закон?

– Замещения? Наш общий друг уверяет, что промысловую рыбу, когда ее выловят, мгновенно замещает сорная. Не знаю, как в океане, но у нас закон замещения явно соблюдается.

– Паркинсона на тебя нет! – довольно фыркнула Тамара.

– Предпочитаю Ланского.

– Дурак он! – бросила она в сердцах.

– Это еще почему? – удивился Малик.

– Сам знаешь.

– Ничего не знаю.

– Хоть бы ты ему глаза раскрыл, что ли. А еще другом называешься!

– Ах вот ты о чем! – догадался Марлен.

– Об этом самом, – подтвердила она. – Неужели вы все не видите, что он гибнет прямо на глазах?

– Не преувеличивай, Рыба. Я вчера был у него в МГУ. По-моему, с ним полный порядок. Он процветает.

– Помяни мое слово, Малик, эта стерва погубит его! И виноват будешь ты! Это ж типичная хищница! Ты бы сказал ему.

– Ланского не знаешь? Да он убьет меня на месте. Нет, Тома, я боюсь за себя.

– А за него не боишься? Что с ним станет, тебе наплевать?

– У меня к тебе гигантская просьба, Рыбонька! – Малик поторопился переменить тему. – Пригляди, пока я смотаюсь, за моими кемикл-герлз, чтобы не соскучились от безделья.

– Только этого недоставало! Сам виноват – разбаловал. Они же научные труды у тебя подписывают. В упор никого не видят. Кроме того, я сама уматываю на следующей неделе.

– Куда, если не тайна?

– На сборы, мальчик. Меня, между прочим, в сборную Москвы включили, по синхронному плаванию. Так что имеешь шанс увидеть на телеэкране.

– Поздравляю, Томик, от души. – Марлен торжественно пожал ей руку. – А как же тема?

– Наука? – Тамара вынула аз кармашка золотистый тюбик и уверенным эластичным нажимом подвела губы. – Будет вместе со мной, пока я подрыгаю ножками под хабанеру Бизе, – пояснила, облизав сиреневую помаду. – Я не напутала в терминологии? Хабанера?

– Хабанера, – подтвердил он, застегивая чемоданчик. – Желаю тебе золотой медали.

На следующее утро Ровнин уже любовался со станционного мостика панорамой металлургического комбината. Его властная центростремительная сила ощущалась повсюду. Словно под влиянием неодолимого магнетизма, отклонялась от путей крайняя колея, теряясь за передовыми бастионами из стекла и стали. Тянулись увешанные гирляндами изоляторов серебристые вышки. Вдоль невидимых нитей подвески сновали навстречу друг другу бесконечные вагонетки. Даже река, темневшая сквозь голые ветви ветел, не могла противиться этому неодолимому притяжению. Где-то там, за дальними заснеженными балками и терриконами, она совершала плавный извив, спеша к зарешеченному проему в бетонной стене. Не замерзающая в самый лютый мороз речка…

Над циклопическими башнями домен стыли неподвижные облака. И так же неподвижны были разноцветные дымы, исходившие из бесчисленных труб, и клубы пара над жерлами деревянных градирен. Подпиравшие печи батареи кауперов, закругленных, словно торпеды, и могучие рукава всевозможных трубопроводов лишь подчеркивали суровую невозмутимость цитадели, сковавшей землю и небеса.

Марлен знал, что таится за этой обманчивой неизменностью. После первой ознакомительной экскурсии ему долго снились реки огня. Хлестал чугун из пробитых леток, покорно и тяжко сбегая по желобам. Кипела в черных ковшах разливаемая сталь, выплескивая солнечные протуберанцы. С лязгом и грохотом неслись по прокатным валкам ослепительные брусья и ленты. Перелетали с линии на линию, как гибкие макаронины, неуловимо меняя профиль.

И какая грозная, какая ликующая музыка рождалась в оглохших ушах! Под лаву, клокочущую в рукотворном вулкане, содрогание платформ на разливке, вой вентиляторов и яростные выдохи из круглой дырки мартена.

Небывалая оркестровая яма, залитая сиянием расплавленного металла, небывалый оркестр на тысячи сольных партий. И скульптурные силуэты, выкованные в снопах искр, и мощные, словно отлитые из чугуна руки, взметнувшие чудовищный крюк, как палочку дирижера.

Наверное, нечто подобное мерещилось Скрябину и Глазунову, искавшим отклики цвета в спектрах созвучий. Они исходили из радуги, но Марлен воочию видел, как жидкое солнце, минуя призму, сгущается в вишневый накал. Он слышал, как поют, излучая инфракрасную темноту, заливаемые формы и неподвластная пламени человечья плоть.

Дожидаясь автобуса, Малик мысленно вернулся к событиям трехмесячной давности, когда после обхода цехов, продолжавшегося четыре дня, он возвратился к исходной точке усталый и потрясенный.

– И эдакую махину вы надумали взорвать изнутри? – поддел его заместитель главного конструктора Кондырев, довольный произведенным впечатлением. – Эх вы, химики, все бы вам в трубы загнать да в котлы!.. Ну как, будете продолжать свою авантюру?

Марлен не нашелся, что ответить, и только кивнул в ответ. Разговор происходил в доменном цехе, вернее, в помещении КИПов, куда едва доносился гром выпускаемой плавки. Озирая шкалы бесчисленных потенциометров, где отголоском дальней грозы подрагивали стрелки и самописцы, он подумал о пролетке с бензиновым моторчиком и чадящем пироскафе, который нелепо захлюпал деревянными лопастями по Миссисипи. Новое всегда приходит в жалком, смешном облике, когда налаженное, привычное пребывает на высшем взлете могущества, и никто, вернее, почти никто, не ждет перемен.

– Силища, красотища, размах! – продолжал гнуть свою линию Кондырев. – А что у вас? Кварцевая пробирка?

Возразить было нечем. Исполинская высота доменной печи, сложность и масштабы обслуживающих ее дворов ошеломили Малика. Сухие цифры учебников и мелькающие, почти не задевая сознания, кадры телевидения не могли передать и сотой доли истинного величия плавки. Нет, Кирилл глубоко заблуждался, сравнивая ее с алхимическом горшком. Общим оставался лишь исходный принцип, но тысячекратное умножение неизбежно породило новое качество. Производство чугуна ни в чем не отставало от современности. Даже в оснащении электроникой. Самонадеянным мальчишеством выглядел вызов, брошенный ими грандиозному, отлаженному до мелочей огненному действу. От ничтожной пробирки из кварцевого стекла – Кондырев тысячу раз прав! – до реактора непрерывного действия было далеко невообразимо. Пролетка, хоть худо-бедно, да бегала, и пароходик тоже не даром глотал дрова.

Малику на какое-то мгновение стало страшно. Подумав, как далеко они с Кирой зашли в собственном легковерном ослеплении, он ощутил глубочайшую растерянность. Но, сделав усилие, он восстановил пошатнувшиеся было опоры. Марлен вспомнил шефа, Киру, Герберова, который с молоточком в руках показывал, как рвется бензольное кольцо. Они не могли ошибиться. Поэтому прочь любые сомнения. За его, Марлена, спиной стоит самая объективная вещь на земле – цифра. Неподкупная и неподвластная ничьей воле. Кажется, Кира однажды рассказывал о священных числах пифагорейцев? Они верили, что в основе мироздания лежат простейшие математические закономерности. Право, не так уж наивна была их чистая вера. Если природа говорит с нами музыкой цвета, звука и запаха, то мыслит она математическими кривыми, за которыми стоят уравнения. Кира знает, что говорит. Константы равновесия, энергетические потенциалы – это действительно главное. Закон организует косную материю. Аппаратурное оформление, железки – не им противиться жесткому диктату природы. Там удлинить, тут раздвинуть, здесь подкрутить. Нехитрая механика.

Так и не удалось Кондыреву заставить Малика пойти на попятный. Впоследствии он признался, что выполнял приказание директора: «Ткни их носом, как следует, во все углы, – напутствовал его хозяин. – Пусть полюбуются на полный цикл во всем его грандиозном размахе. Если не испугаются, поговорим серьезно. Сдается мне, что за их стекляшками скрывается действительно интересная штука. Вникни, Василь Львович, досконально разберись».

Упорство, с которым Ровнин отстаивал свою идею, равно как и его подкрепленная точным расчетом аргументация, произвели на Кондырева благоприятное впечатление. Превратившись по мере общения из скептика в горячего сторонника, он лично переделал представленный институтом проект, учтя передовые достижения инженерной мысли, и поручил самым опытным конструкторам разработку отдельных узлов.

– Подумать только, – деланно ужасался Василь Львович, – на лучшем в стране металлургическом комбинате подкапываются под самые основы металлургии! Да нас всех расстрелять надо как пятую колонну!

– Потому и лучший ваш комбинат, – грубо льстил Малик, – что люди на нем такие. Умеют заглядывать в будущее, не то что иные кроты.

– И вы всерьез надеетесь, что вам удастся произвести столь радикальный переворот? – не переставал он допытываться. – Мне это интересно с чисто психологической стороны, Марлен Борисович.

– Даже не мечтаю, – почти искренне отвечал Малик. – Во всяком случае при нашей жизни. Но если удастся внедрить метод в качестве вспомогательного производства для каких-нибудь специальных целей, я буду доволен.

– Доволен! – гоготал Кондырев. – Да это самое большее, о чем можно мечтать! Даже попутное с производством кокса обогащение железной руды будет для вас венцом успеха. Миллионная же экономия в масштабах страны! Небось о госпремии мечтаете? Признавайтесь.

– Не мечтаю, – смеялся Марлен. – Но если все-таки дадут, то мы разделим ее с вашими товарищами. В порядке соавторства.

– Так-так, самое время делить шкуру неубитого медведя. Не сегодня-завтра ваш стенд преподнесет нам такой подарочек, что в пору будет лезть головой в петлю. Хорошо, если только выгонят к чертовой бабушке за бессмысленное разбазаривание государственных средств.

– Bac-то не выгонят, Василь Львович, – успокаивал Ровнин, ничуть не устрашившись. – Приказ директора как-никак.

– Еще как наподдадут коленкой под зад! С вас-то какой спрос? Вам самим богом положено свои идеи проталкивать. Нет. Порфирий Кузьмич с меня спросит. Недоглядел, скажет, дурень, дал себя запутать, ну и получай теперь по первое число.

Кондырев сетовал словно бы в шутку, но Малик, всякий раз откликаясь намеренно беспечным смехом, проникся подозрением, что заместитель главного конструктора и впрямь испытывает тягостное сомнение.

Дальнейшие события показали, что они были не столь уж беспочвенны, как хотелось думать Марлену.

Едва он, не заглянув даже в заводскую гостиницу, где для него держали постоянный номер, поднялся на пятый этаж инженерного корпуса, как его изловила кондыревская секретарша.

– Куда это вы запропастились, Марлен? Василь Львович уже дважды справлялся.

Привыкший к постоянным передрягам, Ровнин сразу заподозрил неладное. Заместителя главного конструктора он нашел на обычном месте, возле кульмана за стеклянной перегородкой.

– Вам не икалось вчера? – в привычной манере осведомился он. – Телеграмму получили?

– Нет, Василь Львович. – Малик с тревогой взглянул на осунувшееся лицо Кондырева: под глазами темные тени, взгляд напряженный, унылый. – Какие-нибудь неприятности.

– «Какие-нибудь»! – желчно усмехнулся Кондырев. – Вы знаете, что мы собрали реактор?

– Конечно! Мы даже распили бутылку шампанского на радостях!

– Значит, рано начали радоваться. Не идет!

– Ничего не понимаю, – растерянно засуетился Марлен. – Что именно не идет?

– Реактор ваш не идет! Вы простите, но я не утерпел и опробовал установку без вас. Так, знаете, для успокоения.

– И что? – упавшим голосом спросил Малик.

– Козел! – Василь Львович осторожно, словно его мучил радикулит, опустился в кресло. – Надеюсь, вы знаете, что это такое?

Еще бы Малик не знал! Сколько раз приходилось ему калечить дорогостоящую трубку, чтобы пробить намертво спекшуюся пробку губчатого металла.

– Ничего страшного, – сказал он не слишком уверенно. – Главное, что восстанавливается. Режим как-нибудь подберем.

– Что толку от такого восстановления? Вы же предлагаете нам непрерывный процесс! Я правильно понимаю? А восстанавливать можно где угодно, хоть в костре, как в доисторические времена.

– Зря вы не дождались меня, Василь Львович.

– От вашего личного присутствия так много зависит? – Кондырев поцокал языком. – Вы случайно не экстрасенс?

– При какой температуре вели процесс?

– Тысяча сто.