Текст книги "Далеко не близко (ЛП)"

Автор книги: Энтони Бучер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 11 страниц)

– Разнообразие, – одобрительно произнёс Хосе. – Всё ещё удивляюсь одному, Кэти. Картофельное пюре – необыкновенное. Если секрет дома, то там. Доверьтесь?

– Теперь, когда вы часть семьи, конечно.

– Да?

– Секрет таков: я беру много масла и сливок – настоящих коровьих, не синтетики – и чертовски долго их взбалтываю.

Когда они вернулись в гостиную, было очевидно, что Линда сообщила Джорджу новости. Задействуя с показной гордостью годовалого малыша только что выздоровевшую ногу, Джордж по-отечески подошёл к Хосе Лермонтову.

– Пусть сегодняшний ужин станет для вас семейным уроком, мой мальчик. Вспомните прошлый раз, когда вы ели здесь, и поймите – нет такой ошибки в жене, какую не могла бы исправить небольшая настойчивость мужа.

На сей раз не было сомнений, что галантный венерианский дипломат подмигивает своей хозяйке.

Срибердеджибит

– Да будь я навеки проклят! – выдохнул Гилберт Айлс.

Маленький человечек с неровной бахромой бороды сделал ещё несколько пассов, вновь протянул руку в воздух и швырнул вторую двадцатидолларовую золотую монету на барную стойку рядом с первой.

– Это прекрасно, – торжественно объявил Айлс. Горячий ром с маслом всегда наделял его торжественностью. – В жизни не видел такой “престидижитации”. Видите: я могу выговорить “престидижитация”. Вот что даёт тренировки артикуляции. И это тоже прекрасно.

Маленький человечек улыбнулся.

– Вы актёр, коллега? – спросил он.

– Не официально. Я юрист. Сегодня выиграл дело о завещании Шалгрина; поэтому и праздную. Рассказывал я вам об этом деле?

– Нет. Оно было интересным?

– Интереснейшим. Видите ли, предполагаемые наследники... Но к чёрту это, – с торжественной капризностью решил Гилберт Айлс. – Покажите мне ещё немного престидижитации.

Вода мирно плескалась между свай под стойкой. Матрос в углу выключил настольную лампу и позволил прозрачному лунному свету омыть блондинку напротив него. Радио работало так тихо, что казалось лишь шёпотом. Человек с бахромчатой бородкой сделал особо тщательный пасс и в итоге получил по золотой монете, балансирующей на кончине каждого из его пяти растопыренных пальцев.

– Да будь я вечно проклят! – повторил Айлс. Линда возражала против такой лекции; по какой-то причине она позволяла проклинать, но чертовски решительно запрещала чертыхаться. – Но золото, – добавил он. – Как это работает? Вам позволяет правитьельство хранить всё это золото как инструмент профессии? Или оно обманка?

– Знаю, – печально проговорил человечек. – Законы никогда не допускают магии. И Они никогда не делают поправки на законы. Я никогда не смогу убедить Их, что Их золото бесполезно для меня. Ох, ладно... – Он сделал ещё один пасс и произнёс слово, в котором, похоже, не было гласных. Семь монет на барной стойке исчезли.

– Прекрасно, – произнёс Гилберт Айлс. – Хотелось бы мне, чтобы вы были рядом, когда обвинение предъявит некие неожиданные доказательства. Может, выпьем ещё по такому случаю?

– Нет, благодарю вас.

– Давайте. Я праздную, я. Я всё ещё могу выговорить “престидижитация”, поскольку тренировал артикуляцию, но я уношусь всё выше, и выше, и выше, и мне нужна компания. И только из-за того, что Линда осталась дома с головной болью, мне пить одному? Нет! – разразился он громоподобными ораторскими речами. – Господа присяжные заседатели, как вы можете сидеть спокойно и смотреть, как прямо на ваших глазах творится эта вопиющая несправедливость? Сердца из наитвердейшего камня оттаяли бы, растаяли бы и обратились в росу, прежде чем...

Его округлые периоды заглушали радио и блеск волн. Матрос оглянулся, озадаченно и воинственно.

– Мне очень жаль, – произнёс человечек. – Но мне совсем нельзя пить больше одной порции. Когда я пью две, что-то начинает происходить. Вспоминаю ту ночь в Дарджилинге...

– Итак... – В голосе Гилберта Айса послышались интонации запугивающего перекрёстного допроса. – Вы помните это? И что же вы ещё помните? Помните ли вы жалкое состояние подсудимого перед вами, иссохшего, ненасытного и принуждённого вашей жестокостью искать прибежище в пороке одинокого пьянства? Помните ли вы...

Матрос вставал из-за столика. Бармен бочком подобрался к бородатому человечку.

– Послушай, Мак, если он хочет угостить тебя выпивкой, окей, пусть он её купит.

– Но, коллега, если что-то происходит...

Бармен с опаской взглянул на матроса.

– Что-то начнёт происходить прямо сейчас, если ты не заткнёшь его. Ну, господа хорошие, – добавил он уже громче, – что закажем?

– Джин с тоником, – покорно произнёс человечек.

– Горячий мом с раслом, – объявил Гилберт Айлс. И услышал свои слова в воздухе. – Я специально это сделал, – поспешно добавил он. Его собеседник согласно кивнул.

– Как ваше имя? – спросил Айлс.

– Озимандиас Великий, – проговорил престидижитатор.

– Ага! Шоу-бизнес, а? Вы маг?

– Был.

– Мм-м-м. Понимаю. Смерть водевиля и всё такое?

– Не только. Проблема была, в основном, в управляющих театром. Они продолжали волноваться.

– Почему?

– Пугались, когда это по-настоящему. Им не нравится магия, если только они не знают, где стоят зеркала. Когда говоришь им, что никаких зеркал нет, – что ж, половина из них вам не верят. Другая половина разрывает контракт.

Подоспела выпивка. Гилберт Айлс уплатил и очень медленно заглотнул ром. А затем...

– По-настоящему! – эхом отозвался он. – Никаких зеркал... Да будь я...

– Конечно, у них были некоторые основания беспокоиться, – спокойно продолжал Озимандиас. – Случай с Дарджилингом нашумел. А потом как-то раз дрессировщик тюленей уговорил меня на второй джин с тоником, и я решил опробовать старое заклинание для вызова саламандры. Мы хотели посмотреть, сможем ли научить её играть “Звёздно-полосатый флаг”; потрясающий финал получился бы. Пожарные прибыли вовремя, ущерб составил всего тысячу долларов, но после этого люди забеспокоились на мой счёт.

– Вы имеете в виду, вы – маг?

– Я так и сказал, не правда ли?

– Но маг... Когда вы сказали, что вы маг, я думал, вы просто имеете в виду, что вы маг. Я и представить не мог, что вы имели в виду, что вы – маг.

– Магия только белая, – словно оправдываясь, произнёс Озимандиас.

– Тогда те монеты... Они появились из...

– Не знаю, откуда они появились. Вы протягиваете руку, используя правильную технику, и Они дают их вам.

– А кто эти Они?

– О... тут ведь... сами знаете, коллега.

– Я, – объявил Гилберт Айлс, – пьян. – Что вы ещё можете делать?

– О, любые странные мелочи. Вызов духов из безбрежных глубин и тому подобное. Работа с мелкими заклинаниями. Однажды, – он улыбнулся, – я научил человека, как стать оборотнем доброй воли. А потом, – его круглое лицо потемнело, – был тот случай в Дарджилинге....

– Как бы вы могли помочь мне сейчас праздновать? Можете излечить Линду от головной боли?

– Не на расстоянии. Разве что у вас есть её личные вещи – носовой платок, локон волос? Нет? Падение сентиментальности играет дурную шутку с симпатической магией. Хотите праздновать? Могу вызвать пару знакомых гурий – милые девушки, хоть и полноватые, – и мы...

Айлс покачал головой.

– Нет Линды, нет гурий. У меня, сэр, моногамная душа. И тело тоже моногамное – практически.

– Любите музыку?

– Не слишком.

– Очень жаль. Там есть превосходный оркестр духов, играет на корнете, флейте, арфе, мешковине, гуслях, цимбалах и всех прочих инструментах. Послушайте... мы могли бы... – Он щёлкнул пальцами. – Вы ведь Телец, не так ли?

– Прошу прощения?

– Вы родились в мае?

– Да.

– Я так и подумал. Что-то из вашей ауры. Что ж, как насчёт исполнения желания?

– Какого желания? – произнёс Гилберт Айлс. Фраза выдалась нелёгкая даже для тренированной артикуляции.

– Любого желания. Но сперва хорошенько всё обдумайте. Вспомните историю про сосиски. Или про обезьянью лапку. Но в течение ближайших минуты-двух любое ваше желание исполнится.

– Почему?

Озимандиас поднял руку и вытащил ниоткуда зажжённую сигарету.

– Определитесь с вашим желанием, ведь времени не слишком много. Желобесы – непостоянные существа. А пока вы думаете, я обрисую вам ситуацию. Видите ли, здесь в комнате сидит желобес Тельцин.

– Кто?

– Желобес – жел-о-бес. Видите ли, если бы Вселенная работала по строго постоянным законам, она оставалась бы неизменной. Это было бы одинаково скучно и для Бога, и для человека. Так что должны быть возможность и вмешательство. К примеру, бывают чудеса. Но они важны и не случаются ежедневно. Поэтому есть доля возможности, что каждый человек может, совершенно бессознательно, творить чудеса. Разве у вас порой не сбывались самые невероятные желания вопреки всем ожиданиям?

– Один раз из тысячи.

– Это вопрос вероятности; большая частота вызовет хаос. И всё это потому, что поблизости был желобес Тельцин. Желобесов немного; но они вечно бродят среди людей. Когда один из них подслушивает желание, загаданное человеком под его знаком, то исполняет его.

– И это работает?

– Работает. Если бы я только встретил в Дарджилинге желобеса Стрельцина...

Гилберт Айлс вытаращил глаза и от души отхлебнул рома с маслом.

– Да будь я, – торжественно промолвил он, – вечно проклят!

Озимандиас ахнул.

– Боже всемогущий! Я совсем не ожидал от вас такого желания!

Лёгкое дуновение было хихиканьем желобеса Тельцина. Его неизменно радовали удивительные невольные желания людей. Как всегда говаривал Пак: “Что за дураки эти смертные!”[62]62
  Имеется в виду персонаж комедии У. Шекспира “Сон в летнюю ночь”, озорной дух-мальчишка, образ которого основан на английской мифологии.


[Закрыть] Он снова захихикал и улетел.

Гилберт Айлс заглотнул остаток рома.

– Вы имеете в виду, что... что это восклицание зачли за желание?

– Но ведь оно так и было сформулировано, коллега? “Да будь я...” Именно так выражаются желания.

– И я... – Без рома с маслом твёрдый юридический ум Айлса рассердился бы на такую мысль, но теперь она казалась зловеще правдоподобной. – То есть я проклят?

– Боюсь, что так.

– Но как? Это значит, что когда я умру, то...

– О нет. Проклят, не осуждён. Проклятие затрагивает вас в этой жизни.

– Но как? – настаивал Айлс.

– Откуда мне знать? Вы не уточняли. Желобес, вероятно, сдал вас ближайшему демону. Неизвестно, какая у него специальность.

– Неизвестно? Но вы... вы говорили, что можете вызывать духов из безбрежных глубин. Разве вы не можете вызвать демонов и разузнать насчёт проклятий?

– Хм-м-м. – Озимандиас колебался. – Возможно, получится. Но если я сделаю малейшую ошибку и вызову не того демона... Или если... Это может быть проклятие, о котором вам лучше не знать.

Айлс затряс головой.

– Я хочу знать. Умный юрист всё пустит в ход. И не понимаю, почему проклятия и демоны не годятся для этого.

Озимандиас допил свой джин с тоником.

– Да падёт это на вашу голову, – произнёс он. – Пойдёмте.

Через милю пути вдоль пляжа вы попадали в примитивный мир. Там не было света, кроме луны, и звука, кроме волн. Вы возвращались в состояние своих едва лишившихся хвоста первопредков. Не было ни единого признака цивилизации, одна лишь устрашающая необъятность природы и её сил. А ещё в ваших ботинках был песок, и это вас беспокоило.

Маленький волшебник с бахромчатой бородой развёл из коряг костёр и бросил в него пару порошков из коробочки с пузырьками в своём кармане. Айлс чиркнул спичкой, но та разломилась надвое. “Неважно”, – сказал Озимандиас и произвёл пасс. Коряги вспыхнули и загорелись семицветным пламенем. Озимандиас произнёс заклинание – не звонким и драматичным голосом, как ожидал Айлс, а небрежным бормотанием всякого священнослужителя, выполняющего знакомый ритуал. Пламя высоко взметнулось. А луна погасла.

Точнее говоря, их словно отрезало от её лучей. Они находились в шаре тьмы, в центре которого поблескивал внезапно угасший огонь. И в этом блистании сидел демон.

Он был неясных размеров. Быть может, причина крылась в мерцании угасающего пламени; быть может, это было некой особенностью его самого. Его рост постоянно менялся от двух до семи-восьми футов. Формой он мало чем отличался от человека, за исключением, конечно, покрытого серебристой чешуёй хвоста. Ногти его блестели, как панцири жуков. Один бивень казался расшатанным, и он имел привычку нервно подёргивать им. Звук получался жалобный.

– Как тебя зовут? – вежливо спросил Озимандиас.

– Срибердеджибит[63]63
  Имя демона восходит к опечатке в т.н. первом кварто “Короля Лира” У. Шекспира, первом издании пьесы, выпущенном в 1608 году, где “Sriberdegibit” было напечатано по ошибке вместо “Flibbertigibbet”, имени одного из бесов, присутствовавшего в тогдашнем английском фольклоре.


[Закрыть]. – Голос был вполне человеческой громкости, но с нескончаемым резонансом, словно раздавался внутри пещеры.

– Ты демон проклятья?

– Конечно. – Демон с радостью усмотрел Айлса. – Привет! – произнёс он.

– Привет! – слабо выговорил Гилберт Айлс. Теперь он был чрезвычайно трезв – и, к несчастью, уверен в этом. И он трезво видел демона проклятья, а это означало, что он был трезво проклят. И он даже не знал, что это за проклятие. – Спроси его побыстрее, – подтолкнул он мага.

– Ты наложил проклятие на моего здесь присутствующего друга?

– Он просил об этом, не так ли? – Демон со скучающим видом дёрнул бивнем.

– И какова природа этого проклятия?

– Он узнает.

– Повелеваю тебе рассказать нам.

– Глупцы. Это не входит в мои обязанности.

Озимандиас произвёл пасс.

– Повелеваю тебе...

Демон подпрыгнул и потёр задницу.

– Вот так так! – горько промолвил он.

– Хочешь ещё?

– Ладно. Я расскажу вам. – Он помолчал, дёрнув бивнем. – Это просто старое проклятие. Валялось у нас с тех пор, как семейство Мургатройдов от него избавилось. Я же первое попавшееся схватил; его, похоже, это не волновало.

– И это было...

– Проклятие, которое ведьмы накладывали на своих слишком добродетельных преследователей-пуритан, помните его? Миленькое. Даже в стихах. Звучит так.

Он вновь дёрнул бивнем, чтобы добиться нужной высоты звука, а затем пропел:

Свершай дурной поступок каждый день до темноты,

Иль телом в прахе лежать будешь ты.

– Конечно, – добавил он, – на самом деле никакого праха. Это просто для складности.

– Я слышал об этом проклятии, – задумчиво проговорил Озимандиас. – Здесь есть сложная терминологическая проблема. Как Высший Суд определяет “дурной поступок”?

– Аналогично греху, – произнёс Срибердеджибит.

– Хм-м-м. Он должен совершать грех каждый день – что подразумевается под “днём”?

– Ровно с двенадцати часов вечера до следующей полуночи, начиная с завтрашнего утра.

– Он должен совершать грех ежедневно, или...

– Или, – произнёс демон с чуть большим удовлетворением, нежели он выказывал до сих пор, – я явлюсь в полночь и задушу его. – И он свернул свой хвост петлёй.

– Тогда ты всегда должен быть рядом с ним, чтобы наблюдать за его поступками и исполнить свой долг, если он потерпит неудачу. Очень хорошо. Налагаю на тебя ещё одну обязанность: когда бы он ни произнёс твоё имя, ты должен явиться ему и ответить на его вопросы. Теперь изыди

– Эй! – запротестовал демон. – Не буду я этого делать. Не входит это в мои инструкции. Я... Ой! – Он снова подпрыгнул и ещё энергичнее потёр задницу. – Ладно. Вы победили.

– Изыди, – повторил Озимандиас.

Луна ярко и ясно освещала пляж и угли коряг.

– Теперь, – проговорил маг, – вы знаете.

Гилберт Айлс встряхнулся. Потом ущипнул себя. Потом произнёс:

– Должно быть, я действительно это видел.

– Конечно. И теперь вам известна природа проклятья. Как вы его находите, коллега?

Айлс засмеялся.

– Не могу сказать, чтобы оно меня тревожило. Это же совсем несложно. Один грех в день – я же не ангел. Само собой получится.

Озимандиас нахмурился и уставился на угли.

– Рад, что вы так думаете, – медленно проговорил он.

Гилберт Айлс всегда просыпался с трудом. И особенно – на следующее после описанных событий утро; но, открыв глаза, он счёт зрелище Линды в светло-голубом халате вполне достаточной наградой за свои усилия.

– У меня голова прошла, – весело объявила она. – А у тебя?

Он пощупал голову и проверки ради покачал ей.

– Ни следа похмелья. Забавно...

– Забавно? Ты в самом деле отметил? Что ты сделал?

– Пошёл на пляж, покатался там, а затем отправился в бар и поболтал с... – он приостановился и недоверчиво моргнул потоку воспоминаний, – с фокусником из старого водевиля. Он показал мне пару забавных штук, – неуклюже заключил он.

– Рада, что ты хорошо провёл время. И когда ты в следующий раз получишь такой солидный гонорар, обещаю, у меня не будет болеть голова. Надеюсь. А теперь вставай; даже человек, выигравший дело Шалгрина, должен ехать в офис.

Душ, а вслед за ним кофе и томатный сок вновь сделали мир вполне разумным и правдоподобным. Клыкастые демоны и томатный сок просто не могут поместиться в одну модель мироздания. Равно как и Линда с обязывающим ежедневно грешить проклятием. Законнический рационализм Гилберта Айлса вновь заявил о себе в полный рост.

Желобесы-Тельцины – никогда не высказывать непреднамеренных желаний; воистину – хвосты с серебряной чешуёй, которые душат в полночь, были самой треклятой фантазией, какую только мог породить пьяный разум.

Гилберт Айлс беспечно пожал плечами и насвистывал всё время, пока брился. Он затих, осознав, что насвистывает ту лишённую всякой мелодии тему, на которую демон – воображаемый, конечно – распевал рифмованное проклятие.

Он прожил вполне нормальный, спокойный день, поработав достаточно напряжённо, чтобы отогнать все мысли о демонах и желобесах. В деле об убийстве Чезьюбла неожиданно возникло осложнение. Милая старушка – идеальная приманка для присяжных – должна была стать неожиданным свидетелем алиби Рольфе, но внезапно объявила, что ей нужны две тысячи долларов, иначе она скажет правду.

Это потрясло как Айлса, так и его партнёра Тома Эндрюса. Они верили этой свидетельнице и выстроили на её словах всю линию защиты. Это внезапное разоблачение означало сперва долгое совещание на предмет, можно ли обойтись без неё – у них бы не получилось, – затем осторожный и трудный разговор с Рольфе в тюрьме и, наконец, полдня попыток собрать две тысячи до установленного срока на закате.

Затем Линда встретилась с ним в центре поужинать и сходить в кино, а потом они немного потанцевали, компенсируя торжество, омрачённое головной болью. Они даже сыграли в игру “помнишь-до-того-как-мы-поженились”, на полчасика припарковавшись на вершине холма недалеко от дома.

Домой они вернулись почти что в половине первого. Затем Айлс решительно пожелал жене доброй ночи и удалился в кабинет для последней проверки показаний свидетелей обвинения на предварительном слушании.

Там, сидя один в тихой, обшитой сосновыми панелями комнате, он впервые после утреннего бриться подумал о желании и проклятии. С полуночи прошёл уже час. Весь день он был слишком занят, чтобы уделить греху хоть мгновение. А шея его всё ещё была решительно не задушена. Он улыбнулся, пытаясь понять, какое странное сочетание подсознательных воспоминаний породило тот пьяный кошмар. Да уж, изобретательное у него воображение.

А затем, в качестве финального штриха прямой улики, он произнёс:

– Срибердеджибит!

Демон сидел на столе, скрестив ноги, размер его колебался, а жалобный скрип бивня разносился по комнате.

Гилберт Айлс потерял дар речи.

– Ну? – проговорил, наконец, демон.

– Ну... – проговорил Гилберт Айлс.

– Ты вызвал меня. В чём дело?

– Я... Ты... Я... Ты существуешь?

– Слушай, – упрекнул Срибердеджибит. – Я существую? Отличный повод вызвать меня спросить про это. Я философ? Ты существуешь? Вселенная существует? Откуда мне знать такие вещи?

Айлс с некоторой опаской покосился на серебристый хвост.

– Но... уже далеко за полночь.

– И что? Зачем мне материализовываться, если ты меня не зовёшь, а мне не нужно тебя прикончить?

– И тебе это не обязательно?

– Зачем? Ты совершил ежедневный грех.

– Когда? – нахмурился Айлс.

– Организовал подкуп свидетеля, разве нет?

– Но это... это всего лишь повседневная работа.

– Правда? И ничто тебя внутри не кольнуло, когда ты решил это сделать? Разве ты не говорил себе в юности, что не будешь подобным юристом, о нет? Разве ты не согрешил против себя таким поступком?

Гилберт Айлс ничего не ответил.

– Могу я теперь идти? – потребовал Срибердеджибит.

– Можешь идти.

Демон испарился. Айлс ещё долго в ту ночь сидел в кабинете, уставившись на стол, но не видя стенограммы.

– Том, что касается липового свидетеля для Рольфе, не уверен, что нам стоит её задействовать.

– Не задействовать её? Но без неё всё дело развалится.

– Не обязательно. Думаю, мы в любом случае перегибаем палку, настаивая на невиновности. Еслп мы проиграем, это будет значить для него газовую камеру. Но если мы пойдём на признание вины в меньшем деянии, то, возможно, добьёмся для него пяти или десяти лет.

– И это после того, как мы заплатили две тысячи?

– Их платил Рольфе. И он может себе это позволить.

– Чушь, Гил. Ты что, уроки этики мне тут даёшь?

– Едва ли. Но это небезопасно. Ей нельзя доверять. Она может потребовать большего. Может даже продаться обвинению и позволить сломать её на перекрёстком допросе. Может шантажировать нас угрозой сознаться Ассоциации.

– Может быть, ты и прав. Если смотреть под таким углом... Слушай, да махнём мы на это рукой. что ты ещё нашёл?

– Ничего особенного. О, мне попалось кое-что насчёт судьи Шекфорда. Ты знаешь, что в уединении своих покоев...

Гилберт Айлс оутил освежающее облегчение. Он не станет одним из этих придурков, болтающих об этике. Боже праведный, нет. Но одно дело небрежно согрешить против самого себя, и совсем другое помнить и осознавать, что грехом ты спас свою шею.

Ещё одной проблемой стало убедить Рольфе изменить показания. Это удалось сделать только после того, как Айлс нарисовал чрезвычайно живую картину того, как милая старая леди, продавшись обвинению, доставляет Рольфе прямо в камеру смертников. Затем нужно было встретиться с полицейскими, подготовить документы и всю новую страгегию, тщательно обсудить её с Томом Эндрюсом...

Он позвонил Линде, сообщил, что домой не заедет, пообедал в офисе сэндвичами с растворимым кофе и, наконц, вернулся домой в одиннадцать слишком уставшим и неспособным на большее, чем повесить одежду, почистить зубы и оделить жену одним полуосознанным поцелуем, прежде чем его глаза закрылись.

На следующее утро он проснулся, чувствуя себя сильно озадаченным и задаваясь вопросом, что же его озадачивает. Лишь в половине одиннадцатого, посреди совещания с клиентом, его охватило чёткое беспокойство. Вчера у него не было времени ни на что, кроме совершенно безгрешного дела – избавиться от лжесвидетеля. И всё же в полночь никакой серебристый хвост не обвился вокруг его горла.

Он избавился от клиента так быстро, как только смог. Затем, оставшись в кабинете один, он прочистил горло и произнёс:

– Срибердеджибит!

– Привет!

Подрагивающий силуэт демона сидел на его столе.

– Ты, – проговорил Гилберт Айлс, – подделка. Ты, твоё проклятие и твой хвост. Тьфу на вас, сэр!

Срибердеджибит повёл бивнем. Его хвост жадно дёрнулся.

– Ты не веришь, что я действительно тобой займусь? Ха!

– Совершенно не верю. Всё это липа. Вчера у меня не было времени предаться никакому греху. И вот я здесь, целый и невредимый.

– Ты недооцениваешь себя, – не без недружелюбия проговорил демон. – Помнишь скандал, разгоревшийся вокруг судьи Шекфорда? Всё идёт неплохо и будет стоить ему переизбрания. На один день этого хватит.

– Ох. Я не думал об этом как... Ох... Но послушай, Сриб. Нам надо это прояснить. Что представляет собой... – Он прервался, ответив на звонок.

Это была мисс Крампиг.

– Мистер Эндрюс хочет, чтобы вы ознакомились с материалами апелляции по делу Ирвинга. Мне принести их сейчас, или у вас совещание? Мне показалось, я слышала голоса.

– Приносите. Я просто... а... просто репетировал речь. – Он отключился.

– Ну что ж, – проговорил Срибердеджибит. – Относительно того, что представляет собой...

– Изыди, – поспешно прервал Айлс, как только открылась дверь.

Мисс Крампиг, войдя в комнату, прислушалась и нахмурилась.

– Забавный шум. Словно жалобное позвякивание. Уже затихает...

Она положила ему на стол черновой вариант дела. Как обычно, она наклонилась больше и ближе, чем имелись на то веские причины. Она перешла на более тонкий аромат и отыскала блузку, максимально сочетающую в себе респектабельность и заметность.

Для любого нанимателя мисс Крампиг не составляло проблемы грешить раз в день.

– На этом всё, мистер Айлс?

Он подумал о Линде и о проклятии моногамного темперамента.

– Нет, – твёрдо произнёс он. – Подумаю о чём-нибудь ещё. – Мисс Крампиг удалилась, пытаясь постичь эти слова.

Неделю проклятие шло само собой, без особой помощи со стороны Гилберта Айлса. Он обдумал для себя пару грехов; но нелегко грешить, когда любовь к жене и возбуждённая профессиональная совесть блокируют оба простейших пути. В субботу вечером ему удалось незаметно смошенничать в традиционной партии в покер, так что он нечестно заработал тридцать один доллар – потраченный, как только рубеж был пройдёт, на великолепную выпивку для всего собрания. В другой вечер он посетил любопытное местечко, о котором ходило немало слухов, что-то вроде печально известных приманок для туристов в Гаване. Это был единственный способ совершить чувственный грех без измены Линде. И болезненно скучный.

В другие дни, когда он был слишком занят или слишком неизобретателен, чтобы достиь того, что он счёл бы грехом, дела тоже шли отлично. Как в тот день, когда девушка в ресторане дала ему десятку на сдачу с его пятёрки. Он заметил ошибку и принял деньги как дар богов, более о них не думая. Но Срибердеджибит обрадовался греху, когда девушка, неспособная восполнить недосдачу, потеряла работу.

Потом был пешеход, которого он игриво напугал, вызвав сердечный приступ. Был ещё добрый товарищ, поощрённый к ночному кутежу при всём подсознательном понимании, что это означает голодный паёк для его детей. Была совершенно небрежная ложь, чтобы уклониться от обязанностей присяжного – грех, как объяснил Срибердеджибит, против Штата, представляющего его собратьев.

Но все эти случаи имели свой эффект, а эффект этот был для проклятого человека неловким. Гилберт Айлс был столь же беспечен и эгоистичен, как и любой другой человек, но он не был создан для того, чтобы творить зло умышленно. После случая с судьёй Шекфордом он был весьма осторожен с распространением скандальных слухов. Осторожно водил машину, пересмотрел своё отношение к долгу присяжного, приобрёл некоторую финансовую щепетильность.

И однажды, возвращаясь в полночь с вечерней не слишком деловой встречи с клиентом, он почувствоал, как холодная чешуя сомкнулась на его горле.

Гилберт Айлс не обладал качествами доброго грешника. Его первой реакцией было припарковать машину на обочине; автомобиль, управляемый задушенным трупом, представлял бы ужаснейшую опасность. И при этом ему удалось, задыхаясь, сглотнуть:

– Срибердеджибит!

Упругая фигура демона задрожала на руле, как только машина остановилась. Айлс попытался вырваться из тесноты кабины, но серебристый хвост крепко держал его.

– Надо поговорить! – выдохнул он. – Минуточку!

Срибердеджибит поколебался, но позволил своему хвосту слегка расслабиться.

– Ладно, – проговорил он. – Я начал на минуту раньше, чтобы вышло медленнее и комфортнее. Могу сделать быстрее и в полночь, но тебе не понравится.

– Комфортнее! – хмыкнул Айлс. Его рука скользнула под чешуйчатые кольца и помассировала ноющую шею. – Но послушай. – Он размышлял быстрее, чем когда-либо в присутствии присяжных. – Наше соглашение недействительно по законам этой страны – контракт, связанный с убийством, не подлежит исполнению как противоречащий общему благосостоянию.

Срибердеджибит рассмеялся, и хвост дёрнулся сильнее. Теперь в нём не было ничего жалобного или гротескного. Это был его миг; и он был ужасен в своей функциональной эффективности.

– Я не подчиняюсь законам этой страны, смертный. Наш контракт соответствуем законам моего царства!

Айлс с облегчением вздохнул, насколько это было возможно при данных обстоятельствах.

– Тогда ты не можешь задушить меня ещё час.

– И почему же?

– Контракт по законам твоего царства... ты признаёшь... теперь полночь, но только по летнему времени... законы твоей страны... в твоём царстве сейчас только одиннадцать часов вечера.

Хвост медленно расслабился.

– Мне не помешал бы юрист, – скорбно проговорил Срибердеджибит. – Но тебе лучше потрудиться до полуночи.

Гилберт Айлс нахмурился. Затем завёл машину.

– Тут на бульваре слепой калека продаёт газеты. Работает всю ночь – я часто его там замечал. Если я...

– Теперь, – промолвил демон, – ты в этом разбираешься.

Гилберт Айлс подождал, пока запоздалый трамвай не подхватит небольшое стадо людей, ждавших возле калеки. Затем пересёк улицу, но ноги не повели его к слепому торговцу. Сначала они унесли его в бар. Он быстро выпил три порции, не сводя глаз с часов, стрелки которых плавно двигались от двенадцати к часу.

– Не позволяй времени ломать тебя, приятель, – утешительно проговорил бармен после третьей порции. – Мы не закроемся до двух. У тебя полно времени.

– Кое-что закрывается в час, – напряжённо произнёс Айлс и ощутил, как его пищевод сжался при одном воспоминании о чешуйчатых кольцах.

– Ты вроде как встревожен. Нужна компания? – раздалось со стороны девушки в красном платье с плохо обесцвеченной причёской. – Ну конечно, – продолжала она, так и не дождавшись ответа. – Ты же купишь мне выпить, а? Конечно, купишь. Как обычно, Джо.

Руки уверенно двигались. Напитки поступали регулярно. Девушка пододвинула табурет ближе, и красная юбка тепло засияла на его бедре. Это был бы такой простой способ. Выбор очевиден: согрешить против совершенно незнакомого человека, который будет тяжело страдать, или против жены, которая никогда об этом не узнает. Проблема была простой, но Гилберт Айлс знал ответ, ещё не обдумав его. Наконец, он встал.

– Уже почти полночь, – произнёс он. – Пора закрываться.

Бармен и девушка в красном уставились вслед его шаткой походке, а затем удивлённо переглянулись.

– Не свезло, Верн, – сказал бармен.

– На этот раз я выпью, – сказала Верн.

Гилберт Айлс достиг угла квартала. Ещё один трамвай только что отъехал. Позади остались пустой перекрёсток и слепой калека. Тот сидел на тротуаре, изогнув ноги под невероятным углом. Голова в чёрных очках слегка шевелилась на каждый звук. Гилберт Айлс очень ясно различал его до деталей. Он видел, что ноготь на левом большом пальце сломан, что на правой скуле волосатая родинка, а в коробке ровно два доллара тридцать семь центов.

Айлс закрыл глаза и схватил коробку с деньгами. Он не мог бы этого объяснить, разве что неким бессознательным желанием уравнять со своим противником шансы.

И, схватив её, он почувствовал удушающую хватку на своей шее.

Его разум закружился. Он не мог ошибиться. В запасе было ещё пять минут. И это, конечно... И тут он понял, что его шею сжала не чешуя, а указательный и большой пальцы.

Он открыл глаза. Торговец возвышался над ним. Тёмные очки исчезли, а ноги распрямились из перегнутого положения. Лицо с волосатой родинкой преобразилось в праведном гневе, а рука со сломанным ногтем сжалась в кулак, направленный прямо в лицо Айлсу. Всё это прекрасно сочеталось.