Текст книги "Далеко не близко (ЛП)"

Автор книги: Энтони Бучер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 11 страниц)

Грубоватое лицо спящего Саймона улыбалось. Но он проснулся, в его голове звенел крик. Он вскочил и выглянул из-за стеллажей.

Мертвая громада, рухнувшая на стол с рукоятью в спине, была невероятна, но куда невероятнее оказалось другое зрелище. Там был человек. Он стоял спиной к Саймону, но казался немного знакомым. Он стоял рядом со сложным прибором. Раздался щелчок переключателя.

И ничего не было.

В комнате не было ничего, кроме Саймона Аша и бесконечного количества книг. И их мертвого владельца.

Аш подбежал к столу. Он попытался поднять Стэнли Харрисона, попытался вытащить нож, но затем понял, как безнадежна любая попытка оживить это тело. Он подошел к телефону и замер, услышав громкий стук в дверь.

– Мистер Харрисон! – доносился оттуда голос дворецкого. – Вы в порядке, сэр? – Пауза, еще стук и вновь: – Мистер Харрисон! Впустите меня, сэр! С вами все в порядке?

Саймон бросился к двери. Она была заперта, и он потратил почти минуту, пока отыскал на полу ключ, под все более громкие и настойчивые мольбы дворецкого. Наконец, Саймон открыл дверь.

Брэкет уставился на него – на его покрасневшие от недосыпа глаза, залитые кровью руки и на то, что сидело сзади за столом.

– Мистер Аш, сэр, – выдохнул дворецкий. – Что вы наделали?

Фейт Престон, конечно, была дома. Столь важный элемент плана мистера Партриджа непозволительно было бы оставлять на волю случая. Она сама говорила, что лучше всего ей работается после полудня, когда она уже проголодалась. На этой неделе она усердно трудилась над работами для национального конкурса резьбы по мылу.

Вечернее солнце ярко освещало ее комнату, которую можно было, если вы вежливы, назвать студией, а если невежливы, то чердаком. Отобрав среди скудной обстановки несколько безупречных тонов, солнечные лучи обращали их в яркие ореолы, окружавшие совершенные формы Фейт.

Тихо играло радио. Ей лучше работалось под музыку, и это тоже было учтено в плане мистера Партриджа.

Шесть минут незабываемой светской беседы... Над чем вы работаете? Как мило! А что вы в последнее время делали? Возился в лаборатории, как обычно. А планы на свадьбу?

И тут мистер Партридж поднял руку, призывая к молчанию.

– Когда вы услышите гудок, – объявило радио, – будет ровно пять секунд до пяти часов.

– Я забыл завести часы, – небрежно заметил мистер Партридж. – Весь день гадал, сколько же времени. – И он установил свои идеально шедшие часы.

Он глубоко вдохнул. Наконец он знал, что теперь он – новый человек. Теперь он – Великий Харрисон Партридж. Последняя деталь его идеального плана исполнена. Труды завершены. Через четыре минуты кузен Стэнли будет мертв. Примерно через месяц двоюродный дедушка Макс последует за сыном более естественным способом. Потом богатство, новая машина, сила, слава и...

Мистер Партридж оглядывал залитый солнцем чердак, как новорожденный младенец, наделенный чудесной способностью видеть и узнавать. Он и был новорожденным. Он не только сделал величайшее открытие своего века – он совершил безупречное преступление. Для новорожденного Харрисона Партриджа не было ничего невозможного.

– Что случилось? – спросила Фейт. – Вы так веселы. Хотите чаю?

– Нет. Ничего. Все в порядке. – Встав за ней, он взглянул через ее плечо на изящную обнаженную фигуру, являвшуюся из заточения в куске мыла. – Прекрасно, дорогая, – заметил он. – Изысканно.

– Рада, что тебе нравится. Мне обычно не нравится, как получаются обнаженные женщины; думаю, все женщины-скульпторы ими недовольны. Но хотела попробовать.

Мистер Партридж провел сухим горячим пальцем по груди мыльной нимфы.

– Восхитительная текстура, – отметил он. – Почти так же прекрасно, как... – Его язык осекся, но рука мысленно касалась прохладных шеи и щеки Фейт.

– Но, мистер Партридж!.. – смеялась она.

Этот смех был уже слишком. Нельзя смеяться над Великим Харрисоном Партриджем, путешественником во времени и совершенным убийцей. Его план вовсе не предусматривал того, что последовало потом. Но что-то, выходящее за рамки любых планов, заставило его опуститься на колени, охватило его руками маленькое тело Фейт и выдавило с его непривычных губ бурные, бессвязные, страстные слова.

Он видел, как ее глаза наполняются страхом. Видел, как ее рука инстинктивно поднялась для самообороны, и выхватил из нее нож. И тут его глаза заблестели при виде ножа. Маленький, до смешного крохотный. Такой не вонзишь в спину мужчине. Но он был острым... Горло, артерия на запястье... Его мышцы на мгновение расслабились. И в этот момент потери бдительности Фейт вырвалась на свободу. Она не оглядывалась. Он услышал стук ее шагов вниз по лестнице, и на какое-то время Великий Харрисон Партридж исчез, а мистер Партридж испытывал лишь страх. Если он вызвал в ней ненависть, если она не подтвердит его алиби... Страх вскоре ушел. Он знал, что никакая вражда не заставит Фейт сказать ничего, кроме правды. Она была честной. А враждебность исчезнет, когда она постигнет, что за человек ее избрал.

Дверь Фейт открыл не дворецкий. Это был полисмен в форме, сказавший:

– Что вам тут надо?

– Мне надо видеть Саймона... мистера Аша, – выпалила она.

Выражение лица полицейского изменилось.

– Пошли, – и он поманил ее в длинный коридор.

Фейт последовала за ним, возможно, не столь смутившись подобным приемом, как это было бы в другое время. Если кроткий и забитый мистер Партридж может вдруг обратиться хищным волком, то возможно все. Тогда и почтенный мистер Харрисон может нажить неприятности с полицией. Но ей надо видеть Саймона. Ей надо, чтобы ее успокоили, утешили...

– Меня зовут Джексон, – сказал высокий человек в штатском. – Присядете? Сигарету? – Она нервно отмахнулась от пачки. – Хинкль говорит, вы хотели поговорить с мистером Ашем?

– Да, я...

– Вы мисс Престон? Его невеста?

– Да. – Ее глаза расширились. Но как вы... Ох, с Саймоном что-то стряслось?

Молодой детектив выглядел несчастным.

– Боюсь, что да. Хотя в данный момент он цел и невредим. Понимаете, он... Да черт возьми, я не могу изящно сообщать такие новости.

Вмешался полицейский.

– Его забрали, мисс. Понимаете, похоже, он пришил босса.

Фейт не упала в обморок, но несколько минут мир вокруг нее колыхался. Она едва ли слышала объяснения лейтенанта Джексона или видела утешительную записку, оставленную Саймоном. Она просто крепко держалась за стул, пока контуры не вещей не приобрели свою обычную резкость, и она сглотнула.

– Саймон невиновен, – твердо сказала она.

– Надеюсь, что так, – по-видимому, искренне ответил Джексон. – Мне не нравится обвинять в убийстве столь порядочного на вид человека, как ваш жених. Но, боюсь, дело слишком ясное. Если он невиновен, то мог бы рассказать нам более убедительную историю, чем у него. Убийцы, поворачивающие выключатель и исчезающие в никуда, едва ли убедят большинство присяжных.

Фейт встала. Мир снова был четок, а один факт – ясен.

– Саймон невиновен, – повторила она. – И я это докажу. Не расскажете, где я могу найти сыщика?

Полицейский расхохотался. Джексон открыл рот, но засомневался. Угрожающий хохот перешел в широкую ухмылку.

– Понимаете, мисс Престон, город платит мне зарплату, полагая, что я сыщик. Но я понимаю, что вы имеете в виду. Вам нужен более свободный вариант, которому не будут препятствовать такие соображения, как официальная точка зрения или даже обстоятельства дела. Что ж, это ваше право.

– Спасибо. И как мне его найти?

– Работа агента по трудоустройству не совсем для меня. Но я не хочу видеть, как вы свяжетесь с какой-нибудь мутной ищейкой, и порекомендую вам человека, с которым – или против которого – я работал раз пять или шесть. И, думаю, это дело как раз достаточно невозможное, чтобы обратиться к нему. Он любит безнадежные дела.

– Безнадежные? – Это звучало мрачно.

– И, честно говоря, должен добавить, что они не всегда остаются такими безнадежными, когда он их решит. Его зовут О'Брин – Фергюс О'Брин.

В тот вечер мистер Партридж обедал вне дома. Он не мог вновь подвергать себя острому язычку Агаты. Позже он сможет удобно ее где-нибудь разместить и по мере возможности избегать. Пообедав, он обошел бары на Стрипе и играл в приятную игру “если бы они только знали, кто сидит перед ними”. Он чувствовал себя Гарун-аль-Рашидом, и ему нравилось это теплое чувство.

По пути домой он купил на перекрестке номер утренней “Таймс” и задержался на обочине просмотреть его. Он ожидал сенсационных заголовков о загадочном убийстве, поставившем в тупик полицию. Вместо этого он прочел: “Секретарь зарезал нанимателя”.

После минутного потрясения Великий Харрисон Партридж вновь стал самим собой. Он не хотел этого. Не хотел причинять никому излишних страданий. Но маленькие люди, мешающие планам великих, должны получить то, что должны. Слабо мелькнувшая в его голове мысль исповедаться и спасти этого невиновного молодого человека... Нет, это опасная чушь, ее надо искоренить.

То, что за ваше преступление заплатит другой, сделает безупречное убийство только безупречнее. А если штат решит избавиться от Саймона Аша в газовой камере[52]52
  В начале 20 века в Калифорнии, как и еще в ряде других штатов США, в основном на западе страны, в качестве способа смертной казни был введен не электрический стул, а газовая камера.


[Закрыть]... Да, штат ведь поможет решить проблему с Фейт.

Мистер Партридж поехал домой удовлетворенным. Можно было переночевать на койке в мастерской и не видеть Агату. Включив свет, он замер.

Там стоял человек. Около машины времени. Необычной большой машины. Чувство сверхчеловеческой самоуверенности наполняло мистера Партриджа, но его было легко подорвать подобно тому, как огромной воздушный шар достаточно лишь немного кольнуть булавкой, и он сдуется. На мгновение он представил себе ученого специалиста из полиции, вычислившего его метод, выследившего его досюда и обнаружившего его изобретение.

Затем фигура повернулась.

Ужас мистера Партриджа ослаб, но не сильно. Ибо этой фигурой был сам мистер Партридж. Плавая в ночном кошмаре, он подумал о доппельгангере[53]53
  В литературе эпохи романтизма, в частности у Э. Т. А. Гофмана и Э. По (в новелле “Вильям Вильсон”), – двойник человека, преследующий его, отражение его темной стороны.


[Закрыть], о “Вильяме Вильсоне” По, о распавшихся личностях вроде доктора Джекила и мистера Хайда. И тут второй мистер Партридж, громко закричав, бросился вон из комнаты, а вошедший в нее мистер Партридж рухнул на пол.

Взлеты и падения неизбежно чередуются. Неумолимым следствием восторга мистера Партриджа стала кромешная тьма. Успешно совершенное убийство, страсть к Фейт, вечер в роли Гарун-аль-Рашида – все исчезло, оставив его жалким ползающим существом, охваченным двойным страхом безумия и разоблачения. Он услышал в комнате жуткие звуки и только через несколько минут понял, что это его собственные рыдания.

Наконец, он поднялся на ноги. Он вымыл лицо холодной водой из раковины, но ужас все еще терзал его. Только одно могло его успокоить. Только одно могло убедить, что он – Великий Харрисон Партридж. И это была его благородная машина. Он потрогал ее, погладил, как прекрасную, горячо любимую лошадь.

Мистер Партридж нервничал и выпил больше, чем позволяли его бережливые традиции. Его рука коснулась переключателя. Он поднял глаза и увидел, что входит в дверь. Он громко крикнул и бросился вон из комнаты.

Освеженный холодным ночным воздухом, он медленно понял все. Он случайно отправил себя в тот момент времени, когда входил в комнату, так что, войдя, увидел себя. Больше ничего не было. Но он осторожно пометил в уме – всегда будьте осторожны при использовании машины, чтобы не вернуться в то место и время, где вы уже находитесь. Не встречайтесь с самим собой. Опасность психологического потрясения слишком велика.

Мистер Партридж почувствовал себя лучше. Так он испугался сам себя? О, он не последний, кто будет трепетать от страха перед Великим Харрисоном Партриджем.

Фергюс О'Брин, сыщик, рекомендованный – если можно так выразиться – лейтенантом полиции, помещался в ветхом старом здании на углу 2-й улицы и Спринг-стрит. В приемной, помимо Фейт, были двое, кого она постаралась представить клиентами. Один выглядел самым облезлым бездельником Скид-Роу[54]54
  Район Лос-Анджелеса, считающийся основным в городе пристанищем бездомных.


[Закрыть], а элегантный беспорядок другого не мог указывать ни на что, кроме принадлежности к нижней прослойке верхних слоев Голливуда.

Сыщик, наконец увиденный Фейт, был ближе в своем костюме ко второму посетителю, но носил спортивную одежду не как знак касты, а как будто ради удобства. Это был худощавый молодой человек с острыми чертами лица и ярко-рыжими волосами. Заметнее всего были его глаза – ярко-зеленые и полные бесконечного любопытства. Они заставляли чувствовать, что он не завершит работу, не удовлетворив этого любопытства.

Сыщик молча выслушал рассказ Фейт, не двигаясь, даже чтобы что-то пометить. Он был внимателен и заинтересован, но настроение Фейт упало, когда она заметила, что любопытство в зеленых глазах сменяется безнадежностью. Когда она закончила, он встал, закурил и стал расхаживать по узенькому кабинетику.

– Мне так лучше думается, – извинился он. – Надеюсь, вы не против. Но о чем мне думать? Послушайте, вот что вы мне сообщили. Ваш молодой человек, этот Саймон Аш, был с хозяином в библиотеке один. Дворецкий услышал крик. Постучал в дверь, попытался войти, но не тут-то было. Аш отпирает дверь изнутри. Полицейский обыск позже показывает, что все остальные двери и окна тоже заперты изнутри. А на орудии убийства – отпечатки Аша. Дорогая мисс Престон, для любого жюри это лучше письменного признания.

– Но Саймон невиновен, – настаивала Фейт. – Я знаю его, мистер О'Брин. Невозможно, чтобы он совершил подобное.

– Я понимаю ваши чувства. Но что, кроме них, у нас есть? Не говорю, что они ошибаются, но пытаюсь показать вам, как на это посмотрят полиция и суд.

– Но у Саймона не было причин убивать мистера Харрисона. У него была хорошая работа. Она ему нравилась. Мы собирались пожениться. Теперь у него нет работы и... и нет ничего.

– Согласен. – Детектив продолжал расхаживать по комнате. – Вот единственный пункт, который у вас есть – отсутствие мотива. Но до сих пор обвинительные приговоры выносились и без мотива. И вполне верные. Убийцы не всегда рассуждают, как рациональные люди. Мотивом может быть что угодно. Самое возмутительное и захватывающее со времен Ландрю французское убийство было совершено из-за не работавшего в то утро электрического тостера. Но оставим мотивы. Мистер Харрисон был богатым человеком, кому отходят все эти деньги?

– Саймон помогал составлять ему завещание. Все уходит библиотекам, фондам и подобным учреждениям. Конечно, немного слугам...

– Не слишком это меняет дело. А близкие родственники?

– Его отец еще жив. Он ужасно старый. Но такой богатый, что глупо ему что-нибудь оставлять.

Фергюс прищелкнул пальцами.

– Макс Харрисон! Конечно. Престарелый барон-разбойник, мягко говоря, уже десять лет как должен помереть. И оставить горстку миллионов. Вот вам и мотив.

– Какой?

– Убийца мог получить выгоду от смерти Стэнли Харрисона не напрямую, раз все его деньги уходят в фонды, а косвенно, через его отца. Сочетание двух классических мотивов – выгода и устранение. Кто следующий в очереди на состояние старика Харрисона?

– Не уверена, что знаю. Но там есть двое троюродных или что-то типа того. Думаю, это единственные родственники, оставшиеся в живых. Агата и Харрисон Партриджи. – Ее взгляд немного затуманился, когда она упомянула мистера Партриджа и вспомнила его странное вчерашнее поведение.

Глаза Фергюса снова загорелись.

– Наконец, зацепка. У Саймона Аша нет мотива, а у некоего Харрисона Партриджа есть, чем приманиться. И это ничего не доказывает, но дает вам возможность начать.

– Но... – запротестовала Фейт, – мистер Партридж тоже не мог этого сделать.

Фергюс перестал расхаживать туда-сюда.

– Смотрите, мадам, я готов признать неоспоримую невиновность одного из подозреваемых, опираясь только на слова клиента. Иначе у меня не будет клиентов. Но если всякий, кто подвернется дальше, окажется тем, в чью чистоту души вы безоговорочно верите и...

– Дело не в этом. Вовсе нет. Конечно, я не могу представить, как мистер Партридж делает что-то такое...

– Не надо, – мрачно произнес Фергюс. – Некоторые мои лучшие друзья были убийцами.

– Но дворецкий говорит, что убийство произошло вскоре после пяти. И мистер Партридж в тот момент был со мной, а я живу на другом конце города от мистера Харрисона.

– Вы уверены во времени?

– Мы слышали пятичасовой радиосигнал, и он сверил часы. – Она встревожилась, стараясь не вспоминать последовавшие за тем ужасные мгновения.

– Он придавал этому значение?

– Ну... мы говорили, он остановился, поднял руку, и мы услышали сигнал.

– Хм-м-м. – Казалось, что это особенно поразило детектива. – Ну, есть еще сестра. В любом случае, Партриджи дают отправную точку, а это мне и надо.

Фейт с надеждой посмотрела на него.

– Так вы беретесь за дело?

– Берусь. Бог знает, зачем. Не хочу вселять в вас надежды, потому что если и видел безнадежное положение вещей, то именно сейчас. Но берусь за дело. Думаю, я не могу устоять перед удовольствием, когда лейтенант полиции сам сует мне его в лапы.

– Брэкет, эта дверь всегда запиралась, когда мистер Харрисон был в библиотеке?

Дворецкий держался неуверенно, не будучи в силах оценить, джентльменом или слугой является наемный сыщик.

– Нет, – сказал он, достаточно вежливо, но не добавляя “сэр”. – Нет, это было очень необычно.

– Вы бы заметили, если она была заперта до того?

– Но она не была. Я впустил посетителя перед тем, как... как случилось это ужасное происшествие.

– Посетителя? – Глаза Фергюса заблестели. Перед ними предстали все возможные способы запереть дверь снаружи так, чтобы она выглядела запертой изнутри. – И когда это было?

– Ровно в пять, кажется. Но этот джентльмен сегодня звонил сюда, чтобы выразить соболезнования, и заметил, когда я затронул эту тему, что ему кажется, что это было раньше.

– И кто был этот джентльмен?

– Мистер Харрисон Партридж.

“Вот черт”, – подумал Фергюс. Еще одна возможность отпала. Должно быть, это было сильно раньше, если в пять он был у Фейт Престон. И радиосигналы времени не подправишь, как часы. Но...

– Заметили что-нибудь странное в мистере Партридже? В его поведении?

– Вчера? О, нет. У него было какое-то странное приспособление... Я едва ли заметил, какое. Полагаю, его недавнее изобретение, которое он хотел показать мистеру Харрисону.

– Он изобретатель, этот Партридж? Но вы говорите – “вчера”. С ним что-то странное сегодня?

– Не знаю. Трудно описать. Но в нем было что-то, как будто он переменился – вырос, что ли.

– Повзрослел?

– Нет. Просто вырос.

– Итак, мистер Аш, этот человек, которого, по вашим словам, вы видели...

– По моим словам! Черт подери, О'Брин, хоть вы мне верите?

– Легко. Главное, что мисс Престон вам верит, и, уверяю, это немало. А я делаю все возможное, чтобы подкрепить ее веру. Итак, этот человек, которого вы видели, коли это сделает вас немного счастливее в узилище, напомнил вам кого-нибудь? Хотя бы предположение...

– Не знаю. Меня это беспокоит. Я не вглядывался, но было что-то смутно знакомое...

– Вы говорите, позади него была какая-то машина?

Саймон Аш вдруг возбудился.

– Точно. Так вот что.

– Что?

– Кто это был. Или мне показалось, что это он. Мистер Партридж. Что-то типа кузена мистера Харрисона. Нелепый изобретатель.

– Мисс Престон, мне надо задать вам еще ряд вопросов. Слишком многие знаки указывают мне один путь, и даже если там ждет тупик, я пойду по нему. Когда мистер Партридж заходил к вам вчера, что он с вами делал?

– Делал? – Голос Фейт дрогнул. – Что вы имеете в виду?

– Из вашего поведения было очевидно, что вы хотите забыть что-то касающееся этой сцены. Боюсь, придется рассказать. Мне надо знать все, что только возможно, о мистере Партридже и особенно – о вчерашнем мистере Партридже.

– Он... Ох, нет, я не могу. Я должна сказать, мистер О'Брин?

– Саймон Аш говорит, что эта тюрьма не так плоха по сравнению с тем, что он слышал о тюрьмах, но все же...

– Хорошо. Я расскажу. Но это было странно. Я... Думаю, я давно уже знала, что мистер Партридж... Ну, можно сказать, он влюблен в меня. Но он такой старый, очень тихий, и он ничего никогда не говорил об этом, и... Ну, в общем, вот, и я вообще про это не думала, так или иначе. Но вчера... Это было, как будто... Как будто он был одержим. Вдруг все словно вырвалось наружу, и он попытался заняться со мной любовью. Ужасно, жутко. Я не могла этого выносить. Я сбежала. – Ее стройное тело содрогнулось при этом воспоминании. – Вот и все, что было. Но это было ужасно.

– На сей раз ты намазал мне отличную приманку, Энди.

Лейтенант Джексон ухмыльнулся.

– Знал, что ты оценишь, Фергюс.

– Слушай, что у вас против Аша, кроме физически существующей запертой комнаты? Старейшее клише в книжках про убийства, и на самом деле не такое уж неизвестное. “Запертые комнаты” можно отпереть. Помнишь дело Каррузерса?

– Покажи, как отпереть именно эту, и твой мистер Аш – на свободе.

– Отложим пока это. Но оцени моего подозреваемого, которого мы, ради новизны ощущений, назовем Х. Х – мягкий, безобидный человек, который хочет получить несколько миллионов после смерти Харрисонов. Он появляется в библиотеке перед самым убийством. Это безумный изобретатель, и с собой у него одно из его устройств. Он демонстрирует озабоченность временем, явно думая об алиби. Он пытается убедить дворецкого, что пришел раньше. Он показательно привлекает внимание свидетеля к радиосигналу времени. И самое важное – он меняется психологически. Он перестает быть мягким и безобидным. Он пытается применить к девушке физическое насилие. Дворецкий описывает его как другого человека – он вырос.

– Неплохо, – кивнул Джексон. – И, полагаю, устройство этого изобретателя объясняет запертую комнату?

– Возможно, когда мы узнаем, что это было. Ты хорошо понимаешь механику, Энди. Это как раз твоя дорожка.

Джексон пододвинул к себе блокнот.

– Твой Х смотрится, мягко говоря, подозрительно. Но такая сдержанность не похожа на тебя, Фергюс. К чему все эти инсинуации? Почему ты не велишь мне пойти и арестовать его?

Фергюс не чувствовал обычной самоуверенности.

– Потому, что, понимаешь, упомянутое алиби – ну, оно хорошее. Я не могу его разбить. Оно безупречное.

Лейтенант Джексон оттолкнул блокнот.

– Иди играй, – устало произнес он.

– Не может оно быть подделкой с другого конца? – настаивал Фергюс. – Какой-нибудь прибор, установленный, чтобы издавать эти крики в пять часов, указывая неверное время убийства?

Джексон покачал головой.

– Харрисон допил чай в половине пятого. Анализ содержимого желудка показывает, что еда переваривалась как раз около получаса. Нет, он умер в пять часов, все так.

– Значит, у Х безупречное алиби, – повторил Фергюс. – Если только... если... – Он внезапно что-то понял и моргнул своими зелеными глазами. – О Боже... – тихо произнес он.

– Если только что? – потребовал Джексон. Ответа не последовало.

Впервые в истории лейтенант лицезрел О'Брина, потерявшего дар речи.

Мистер Партридж вел весьма приятную жизнь. Конечно, это был только переходный этап. В этот момент он был просто... Как там называется переходная стадия между коконом и полностью сформировавшимся насекомым? Личинка? Имаго? Куколка? За пределами электротехники мистер Партридж был не слишком эрудирован. Необходимо это исправить. Но оставим в покое метафоры. Скажем просто, что теперь он пребывал в переходном состоянии между тем кротким червем, каким был мистер Партридж, и Великим Харрисоном Партриджем, которого ждет триумфальное восхождение, когда умрет двоюродный дедушка Макс, а Фейт забудет про этого чертового дурачка.

В столь приятном расположении духа он даже к Агате относился спокойнее, хотя все же обосновался на постоянной основе в лаборатории. Она тоже воспряла духом от перспективы стать наследницей и наиболее точно выразила это, купив роскошный траурный наряд по кузену Стэнли – самую дорогую одежду, какую она приобрела за последние десять лет. Да и свойственная ей, когда доходило до больных мест, резкость как будто смягчилась – или просто приятная дымка, какая бывает у пьяных, смягчала теперь все острые грани в восхищенном взоре мистера Партриджа?

В жизни обнаружились такие удовольствия, о каких мистер Партридж доселе и не мечтал. Например, удовольствие посетить дом покойника, чтобы выразить соболезнования и убедиться, что дворецкий не слишком точно помнит время. Рискованно, скажете? Можно заставить запомнить время еще точнее? Для человека более мелкого, быть может, это и опасно; но для новорожденного Великого Харрисона Партриджа – это веселое упражнение в чистом мастерстве.

Посреди подобных мыслей мистер Партридж, бездельничавший у себя в мастерской с непривычным, украшенным виски, льдом и сифоном подносом рядом, случайно услышал, как радио объявило результат четвертого заезда в Хайели, и безучастно отметил, что лошадь по кличке Карабали принесла по сорок восемь долларов и шестьдесят центов за двухдолларовое вложение. Он почти забыл этот лишь наполовину осевший в памяти факт, когда зазвонил телефон.

Он ответил, и ворчливый голос произнес в трубку:

– Можете забирать их. Те чертовы пять штук, что вы получили на Карабали.

Мистер Партридж издал некие звуки.

– Что мне с ними делать? – продолжал голос. – Хотите забрать сегодня или...

Мистер Партридж невероятно быстро просчитывал что-то в уме.

– Оставьте их пока на моем счете, – твердо сказал он. – О, и... Боюсь, я забыл ваш номер телефона.

– Тринити-2897. Еще планы?

– Не сейчас. Дам вам знать.

Мистер Партридж положил трубку и налил себе выпить. Опустошив бокал, он подошел к машине и отправился на два часа назад. Он вернулся к телефону, набрал TR-2897 и сказал:

– Я хочу сделать ставку на четвертый заезд в Хайели.

– И кто вы? – сказал тот же голос.

– Партридж. Харрисон Партридж.

– Слушай, братишка. Я не принимаю ставки по телефону, пока не увижу наличные, ясно?

Мистер Партридж поспешно пересмотрел свои намерения. В результате последующие полчаса были столь же наполнены действием, как и финальный этап его великого плана. Он узнал про счета для ставок, выяснил адрес букмекера, бросился в свой банк и забрал внушительную сумму в пятьсот долларов, которую смог сэкономить, открыл счет и сделал ставку в двести долларов, не вызвавшую никакой реакции, кроме ужасно плохо скрытой насмешки.

Затем он предпринял долгую прогулку, обдумывая эту проблему. Он вспомнил, как читал в каком-то журнале, что нельзя использовать полученное в будущем знание об исходе гонок, чтобы упрочить свое состояние, поскольку, вмешиваясь в свою ставку, вы изменяете шансы, а значит, и будущее. Но он не черпал из будущего, он возвращался в прошлое. Вероятность того, что он слышал, зависела от того, что он уже сделал. С его субъективной точки зрения, он узнал результат своих действий до того, как предпринял их. Но в объективном мире физического пространства и времени он вполне нормально и корректно выполнял эти действия до того, как они принесли результаты.

Все шло прекрасно – пока что. Конечно, это нельзя было объявить одним из главных коммерческих преимуществ машины времени. Как только принцип Партриджа станет общеизвестен, все азартные игры неизбежно рухнут. Но для переходной стадии это было идеально. Теперь, дожидаясь, пока двоюродный дедушка Макс умрет и профинансирует его великие исследования, мистер Партридж мог проводить время, дожидаясь телефонных звонков, сообщающих ему о блистательном исходе его действий. Он мог спокойно накопить огромную сумму денег и...

Вдруг мистер Партридж остановился посреди тротуара, и шедшая навстречу парочка врезалась в него. Он едва ли это заметил. Его посетила ужасная мысль. Единственным осознанным мотивом убийства кузена Стэнли был поиск денег на исследования. Теперь он узнал, что даже в нынешнем несовершенном виде машина обеспечивает ему неописуемые доходы.

Ему вовсе не требовалось совершать убийство.

– Моя дорогая Морин, – объявил за завтраком Фергюс, – я обнаружил первую в мире успешно работающую машину времени.

На его сестру это, по-видимому, не произвело ни малейшего впечатления.

– Возьми еще томатного сока, – предложила она. – Может, хочешь табаско? Я не знала, что такое не проходит после похмелья.

– Но, макушла[55]55
  Макушла – искажение ирландской фразы “[i]mo chuisle[/i]”, переводящейся как “моя дорогая”. Это слово получило известность после написания в 1910 году одноименной песни, на основе которой в 1912 году был создан одноименный мюзикл.


[Закрыть], – запротестовал Фергюс, – ты только что услышала объявление, какого до сей поры не слышала ни одна женщина на земле.

– Фергюс О'Брин, Безумный Ученый, – покачала головой Морин. – Не эту роль я тебе предназначала. Прости.

– Если ты сперва послушаешь, а потом поскрипишь мозгами, то я сказал “обнаружил”. Не “изобрел”. Это самая жуткая вещь, какая случалась со мной за весь мой опыт. Вспыхнуло у меня в голове, когда я говорил с Энди. Безупречное и единственно возможное решение дела. Но кто мне поверит? Тебя беспокоит, что я вчера вечером вышел и хорошенько набрался?

Морин нахмурилась.

– Правда? Честно и искренне?

– И синяки, сладкая моя, и весь остальной ребячий вздор. Это все Маккой. Слушай. – И он кратко обрисовал все дело. – Вот что бросается в глаза, как забинтованный палец, – Харрисон Партридж, создающий алиби. Радиосигнал времени, разговор с дворецким... Я даже полагаю, что именно убийца издавал эти крики, чтобы не было вопроса относительно времени смерти. И мы упираемся в тот факт, что алиби, подобно кошмару перуанской девочки, безупречно истинно. Но что значит “алиби”? Выдвигаю это слово на премию за самое неверное употребление в английском языке. Оно стало означать “опровержение, оправдание”. Но, строго говоря, оно не значит ничего, кроме “другого местонахождения”. Знаешь классическую шутку: “Меня там не было, это не женщина, и все равно она призналась”? Так вот из этих трех традиционных оправданий только первое – это алиби, заявление о пребывании где-нибудь еще. Заявление Партриджа, что он пребывал где-нибудь еще, вполне верно. Он не играл с пространством, как обычные создатели алиби. И даже если извлечь его из этого где-нибудь и поместить на место преступления, он скажет: “Я не мог покинуть комнату после убийства; все двери были заперты изнутри”. Верно, он не мог – не в это время. И его оправдание не “где-нибудь”, а “когда-нибудь”.

Морин наполнила обе чашки кофе.

– Помолчи минутку и дай мне подумать.

Наконец, она медленно кивнула.

– Он эксцентричный изобретатель, а дворецкий видел, что у него с собой один из приборов.

– И он еще был при нем, когда Саймон Аш видел, как он исчез. Он совершил убийство, запер двери, вернулся в прошлое, вышел через незапертую дверь и отправился слушать пятичасовой радиосигнал у Фейт Престон.

– Но ты не сможешь скормить полиции это. Даже Энди. Он и слушать не будет...

– Знаю. Черт подери, я знаю. А тем временем этот Аш, который кажется чертовским хорошим парнем, Морин, как раз таким, как мы, сидит там с самой надежной бронью на газовую камеру, какую я знаю.

– Что ты собираешься делать?